Текст книги ""Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Генри Крейн

– Я больше не хочу видеть тебя в своем доме! – закричала Элизабет. – Убирайся, ты мне больше не нужен!

– Но я думал, что… – промямлил Мейсон. Она холодно сверкнула глазами:

– Раньше нужно было думать, сейчас уже поздно.

– Мы могли бы… – все еще пытался спасти ситуацию Мейсон.

Она замахнулась, чтобы нанести ему пощечину, однако затем, внезапно передумав, опустила руку:

– Да, мы могли бы. Только для этого не надо было с ней трахаться, – резко выкрикнула она.

Мейсон с ужасом увидел, что слезы, еще несколько минут назад заливавшие глаза Элизабет, высохли, и что теперь кроме злобы и ненависти к нему в глазах у нее ничего нет. Он действительно оскорбил ее чувства, убил в ней надежду.

Опустив голову, Мейсон мучительно пытался собраться с мыслями, стараясь понять, как поступить, как хотя бы восстановить мир. Однако в его голове стучала одна единственная мысль – ты ей не нужен, ты должен уйти.

Посчитав разговор законченным, Элизабет развернулась и, хлопнув дверью черного хода, исчезла в кафе. У Мейсона не оставалось другого выхода, как только смириться с ее словами и уйти. Разумеется, через кухню и кафе выходить на другую сторону улицы было в его положении, по меньшей мере, неразумно, а потому Мейсон поплелся через задний двор мимо мусорных баков и использованных картонных ящиков. Выйдя на улицу, он даже обрадовался, что все произошло так, как произошло. Это было странно, непонятно, но получалось именно так – Мейсон был рад тому, что их отношения с Элизабет закончились. Рано или поздно они должны были завершиться чем‑то подобным, потому что любви по отношению к ней он не испытывал.

Элизабет Тимберлейн не была той женщиной, с которой он собирался связывать свою судьбу. И дело тут было вовсе даже не во внезапно возникшем романе Мейсона с Вирджинией. Он ясно отдавал себе отчет в том, что у его отношений с Элизабет нет будущего. Это была просто какая‑то дань ностальгическим воспоминаниям о юности и, возможно, таким образом Мейсон просто пытался оправдаться перед самим собой. К тому же, он с трудом мог представить себе свою семейную жизнь в Бриджпорте, где у него, кроме Элизабет, никого больше не было. Планы семейной жизни он строил лишь тогда, когда полюбил Мэри…

Окончательно запутавшись в своих мыслях и раздумьях, Мейсон махнул рукой и постарался поскорее забыть об этом неприятном разговоре. Слава Богу, все позади, и теперь у него была возможность определиться и в своих отношениях с Вирджинией. Кроме того, ее дом был единственным, куда Мейсон мог теперь пойти. Еще несколько часов назад он считал, что порвал с Вирджинией навсегда, однако страстная любовь не могла закончиться так просто.

Сейчас у него был повод появиться в доме Вирджинии – ведь именно она звонила в кафе Бетти, разыскивая его. И сейчас Мейсон считал себя вправе появиться в доме Вирджинии для окончательного выяснения отношений с ней.

Он летел по городу, не разбирая сигналов светофоров, обгоняя быстро мчавшиеся машины. Он ругался вслух, ругал самого себя, Бетти, Вирджинию, Терренса Мессину, судью Флоренс Кингстон и особенно этого богатого старика – свидетеля обвинения Джозефа Макинтайра.

Мейсону казалось, что весь мир ополчился против него, как будто все поставили себе целью испортить ему жизнь.

Каждый новый день вместе с неиспытанной прежде радостью приносил ему и новые, еще более глубокие разочарования. И это было невыносимо… Не жалея протекторов, Мейсон резко нажал на педаль тормоза, остановив машину возле дома Вирджинии. Автомобиль повело юзом, и, даже не дожидаясь, пока машина окончательно остановится, Мейсон выскочил на тротуар. Он бежал по гулкому дощатому настилу, и ему казалось, что только его шаги звучат в затихшем вечернем городе.

Он буквально ворвался в дом своей клиентки и закричал во все горло:

– Вирджиния, Вирджиния, где ты?!

Облаченная в белый шелковый халат, она спокойно вышла из своей спальни на галерею второго этажа и Мейсон прочитал в ее глазах холодное спокойствие:

– Я знала, что ты придешь сюда.

Не пытаясь сдерживаться, Мейсон закричал:

– Ты звонила Бетти!

Вирджиния пожала плечами:

– Ну и что?

Из горла Мейсона вырвался какой‑то клокочущий звук и он резко взмахнул рукой:

– Что ты ей сказала?

Вирджиния снова пожала плечами так, как будто и на самом деле ничего тревожного не произошло:

– А что я ей могла сказать? Разве это имеет сейчас какое‑нибудь значение?

– Имеет! – рявкнул он.

Она спокойно смотрела ему в глаза, но губы ее постепенно кривились в злобной усмешке:

– Да, я звонила ей, – наконец мстительно ответила она. – А как ты думал, Мейсон? Я тоже имею на тебя право. Нам, между прочим, было о чем поговорить.

Мейсон ожидал всего, чего угодно, но только не этого. Он не верил в то, что Вирджиния начнет издеваться над ним и вести себя так вызывающе.

Он стал медленно подниматься к ней по лестнице, ведущей на второй этаж. Вирджиния осторожно, шаг за шагом, отступала и, наконец, остановилась в дверях спальни:

– Как ты думаешь, Мейсон, что я могла ей сказать? – жестко проговорила она, не сводя с него пристального взгляда. – Я, например, могла дать ей добрый совет. Ведь твоя ненаглядная Элизабет даже не подозревает, чего ты на самом деле хочешь. Только мне известно, что тебя возбуждает. Вы с ней, наверное, и переспать‑то как следует не могли.

Пока Мейсон подходил к ней все ближе и ближе, она, не спеша, продолжала говорить:

– А может быть, я сказала ей, что между нами все кончено. Ты не допускаешь мысли об этом, Мейсон? Я вполне могла обрадовать ее – ведь еще сегодня днем ты утверждал, что между нами все кончено, и мне больше не на что надеяться.

Когда Мейсон разъяренно сверкнул глазами, она не выдержала и спиной попятилась в спальню. Осознав, что ее слова вызвали у него ненависть, Вирджиния растерянно оглянулась по сторонам, словно опасаясь, что Мейсон сейчас набросится на нее.

Медленно подступив к ней, он и на самом деле схватил Вирджинию за плечи и, вложив в свое движение всю испытываемую им злость, сильно толкнул ее. Вирджиния не удержалась и упала на пол. Мейсон тут же начал укорять себя за свою несдержанность, ему показалось, что он причинил ей сильную боль, и она не сможет подняться. Однако, приподнявшись на локтях, Вирджиния с какой‑то абсолютно необъяснимой нежностью посмотрела на Мейсона:

– Вот видишь, как это легко у тебя получается, – тихо сказала она, не отрывая от него влюбленного взгляда. – Теперь ты понял меня. Я знала, что мы понимаем друг друга – я тоже этого хотела.

Медленно развязав узел на поясе, стягивавшем полы халата, Вирджиния раздвинула ноги. Легкая шелковая материя соскользнула с ее тела в стороны, обнажив полную высокую грудь. Не сводя взгляда с Мейсона, Вирджиния провела по груди руками, немного приподняв соски.

Мейсон, как завороженный, смотрел на это обнаженное тело. Она, безусловно, была великолепна. Ее большие груди с розовато–коричневыми сосками могли свести с ума кого угодно; бархатная нежная кожа ее живота и груди манила и привлекала Мейсона к себе; волнообразные формы ее тела, казалось, излучали непреодолимый соблазн роскошной красоты.

Она смотрела на Мейсона со сладострастной улыбкой, ее розовые влажные губы едва заметно вздрагивали. Мейсон замер в каком‑то оцепенении, убаюкиваемый все нараставшим биением собственного сердца. Ее красота заворожила его, наполняя каким‑то сладостным ощущением тепла. Злоба и ненависть таяли, как персик во рту, и, почувствовав это, Вирджиния вдруг широко улыбнулась милой нежной улыбкой.

Ее нескрываемая страсть покорила Мейсона. Не в силах стряхнуть с себя оцепенение, он опустил руки и, тяжело дыша, смотрел на нее.

Блеск ее больших голубых глаз будоражил ему душу, сердце бессильно замирало, все его тело начало содрогаться от нетерпения, желания, радости – так неожиданно все произошло.

Мейсон растерялся, не зная, что делать, о чем говорить. А она смотрела на него с глубоким сексуальным опьянением, зрачки ее расширились и излучали силу, пронизывавшую ему сердце. Мейсон млел от одуряющего сладострастия. Казалось, что и она не меньше его упивается безмолвием, так внезапно сменившим грубость и злобу. Под его пристальным взглядом ее тело начало дрожать. Время от времени колени и бедра Вирджинии судорожно подергивались. Совершенно безотчетно Мейсон шагнул ей навстречу и, тяжело дыша, остановился у нее в ногах.

Словно понимая, какую она имеет над ним власть, Вирджиния медленно приподняла руку и, широко открыв влажные губы, сунула в рот палец. Сделав несколько откровенно возбуждающих движений, она медленно вытащила мокрый палец изо рта и провела им по своей нежной шее ниже, туда, где соблазнительно трепетали ее полные груди.

Оставляя за собой на нежной бархатистой коже влажный след, палец медленно двигался по груди, затем ниже к животу… Мейсон смотрел на ее движения в возбужденном оцепенении.

Ему ни о чем не хотелось говорить, казалось, что малейший звук может разрушить это безумное возбуждающее очарование.

Вирджиния искоса смотрела ему в лицо, склонив голову на бок. Ее глаза блестели и все больше воспламеняли Мейсона. Ему вдруг показалось, что сердце его останавливается, и он начинает подниматься к небесам.

Едва слышно шурша, полы халата окончательно разъехались, и Мейсон увидел прикрывающие ее лоно черные кружевные трусики. Неотрывно глядя на него, Вирджиния провела пальцем по животу и запустила руку под край трусиков.

Он едва заметно вздрогнул, почувствовав, что сейчас начнется самое невыносимое. Похоже, именно об этом говорил Джозеф Макинтайр, рассказывая на сегодняшнем судебном заседании о своей интимной жизни с Вирджинией Кристенсен.

Она целиком и полностью завладела им, управляя им по своему желанию. Мраморная белизна ее тела манила и притягивала Мейсона, но сейчас все его внимание было сосредоточено на ее руке, едва заметно вздрагивавшей под черным кружевным бельем. Мелкая сеточка ткани не могла скрыть маленький треугольник темных волос на ее лобке.

Мейсон почувствовал, что ему непреодолимо хочется ощутить руками это нежное тело, в сладострастной истоме приникнуть к нему и сполна насладиться им.

Женщина смотрела на него в сексуальном опьянении, глаза ее подернулись сладострастной поволокой и в то же время иногда в них проскакивали озорные искорки.

Мейсон не выдержал этого зрелища и, попытавшись перебороть себя, резко отвернулся, сжав руками виски. Он пытался запретить себе смотреть на этот мраморной белизны живот со вдавленным пупком, мягкий, как подушка из нежного атласа. Больше всего на свете Мейсону хотелось сейчас положить на него голову, закрыть глаза и забыть обо всем земном в сладостном сне.

Мелкие капли пота увлажняли кожу женщины, придавали ей свежесть и какую‑то необычайную привлекательность. Лицо Вирджинии пылало, яркий румянец залил ее щеки, глаза сверкали, рот приоткрылся – секунда, и Мейсон был бы возле нее. Он все еще пытался совладать со своими чувствами и заставить себя уйти, однако ноги не двигались, а кровь стучала в висках, вызывая головную боль.

Не давая ему опомниться, Вирджиния глубоко вздохнула, сладострастно закатила глаза и застонала.

Потом она откинулась на спину и принялась другой рукой одновременно ласкать себе грудь. Мейсон, хотя и стоял отвернувшись, всем телом ощущал каждое ее движение, каждый ее стон и вздох передавался ему, словно впитываясь через кожу.

Наконец Мейсон не выдержал и опустил руки. Капитулировав перед Вирджинией, он стал медленно расстегивать пуговицы пиджака, освобождаясь от ненужной уже одежды. Спустя несколько мгновений он уже снимал с себя рубашку и галстук…

Колени его дрожали, когда он повернулся к Вирджинии и, опустившись на пол, стал медленно наклоняться над ней.

Дрожа всем телом от переполнявшей его страсти, Мейсон поцеловал Вирджинию в полуоткрытые губы. Их языки слились в поцелуе. Его руки принялись нежно ласкать тело Вирджинии, которое отвечало на каждое его прикосновение то дрожью, то резкими ответными движениями.

Обхватив рукой тонкую гибкую талию, Мейсон прижал к себе ее мягкий живот. Почувствовав его близость, Вирджиния все плотнее и плотнее прижималась к Мейсону, словно предлагая ему свое тело.

Ее правая рука продолжала все активнее и активнее массировать лобок и то, что было расположено чуть ниже его.

Мейсон буквально глотал ее поцелуи, овладевая ее обнаженным телом.

Не давая его губам оторваться от своих, Вирджиния вдруг высвободила руки и, извиваясь всем телом, поползла под кровать. Мейсон следовал за ней, опираясь на руки и колени. Все это сопровождалось протяжными глубокими стонами, которые перерастали в исступленное рычание.

Обняв одной рукой Мейсона за шею, другой Вирджиния шарила под кроватью. Наконец она что‑то нашла и медленно, будто боялась испугать мужчину, будто боялась нарушить то, что между ними происходило, вытащила руку.

Хотя у Мейсона были закрыты глаза, он почувствовал это едва заметное движение. Приподняв веки, он тут же схватил руку Вирджинии за запястье.

Она сжимала в ладони блестящие никелированные наручники и, увидев их, Мейсон задрожал всем телом. Он уже знал, что его ожидает. Соблазнительно улыбаясь, она приподняла руку и тряхнула наручниками перед его лицом. Раздался едва слышный металлический звон, и Мейсон, словно отгоняя наваждение, тряхнул головой.

Оторвавшись от губ Вирджинии, он яростно сверкнул глазами и с нажимом произнес:

– Давай поиграем в другую игру.

Прижав женщину к полу, Мейсон вырвал из ее пальцев стальной браслет и сомкнул его на запястье правой руки Вирджинии. Она судорожно извивалась, пытаясь вырваться из его тесных объятий.

Но мужчина был сильнее – он прижал Вирджинию спиной к покрытому лаком паркету, защелкнул браслет и повернул женщину на бок.

Она неожиданно засмеялась, как будто именно этого и ожидала от Мейсона. Резко повернув ее на живот, он обхватил стальной цепочкой наручников ножку тяжелой кровати и сомкнул второй браслет на запястье левой руки Вирджинии. Сейчас она оказалась прикованной к кровати.

Мейсон решил, что настало время вновь стать мужчиной, стать хозяином положения. Возбужденно хрипя, он сорвал с Вирджинии черные кружевные трусики, широко раздвинул ей ноги и стал торопливо расстегивать ремень на своих брюках.

Расстегнув молнию, он даже не удосужился снять брюки и, обнажив свою мужскую плоть, вонзил ее в женщину, которая продолжала судорожно извиваться.

Она несколько раз пыталась укусить его за руку, резко вскидывая голову, однако Мейсон уже добился того, чего хотел, и теперь ему оставалось только довести это до конца.

Он грубо и жестоко насиловал ее. Вирджиния была сейчас лишь инструментом в его руках. Никогда прежде он не замечал за собой такого желания доминировать, покорить партнершу. Это Вирджиния своей неуемной страстью, своими издевательствами и насмешками довела его до такого.

Возможно, она поняла, что в этот момент лучше покориться Мейсону, что сейчас – он победитель. В любом случае вырваться она не могла, и Мейсон грубо овладел ею, вкладывая в этот акт всю свою злость, всю силу своего негодования, презрения и ненависти, которые накопились в его душе за все время их странного романа.

Насилуя Вирджинию, он явственно вспоминал то, как она властвовала над ним и подчиняла своим желаниям. Он словно мстил ей за всех мужчин, которые прежде оказывались в ее власти. Это был грубый и злобный акт, в котором наслаждение было перемешено с болью и ненавистью.

Наконец, хрипло зарычав, Мейсон почувствовал, что не может больше сдерживаться, и завершил акт, в изнеможении упав лицом ей на спину. Она уже не извивалась, не пыталась сопротивляться, а только тихо постанывала. Ему показалось, что он, наконец, добился своего, что теперь он властвует над Вирджинией, что он в силах справиться со своими чувствами и может перебороть себя. Однако это длилось недолго. Как ни странно, но вдруг Мейсон заподозрил, что она даже испытала удовольствие от этой животной близости:

– Ну, что? – грубо проговорил он, застегивая брюки.

Она медленно повернула к нему лицо, и Мейсон в ужасе отшатнулся.

На лице Вирджинии была блаженная улыбка. Мейсону даже показалось, что она смотрит на него с благодарностью. Он с ужасом взглянул на ее окровавленные запястья, перетянутые наручниками. Очевидно, она испытывала настоящую боль от впившегося в кожу металла.

Отвернувшись, Вирджиния демонстративно слизнула кровь со своей руки, при этом она издала глубокий, протяжный стон, но это был стон не боли, а блаженства. Он попытался что‑то сказать, однако Вирджиния опередила его:

– Если бы все мужчины были такие робкие и нерешительные, каким ты был прежде, – с блаженной улыбкой сказала она, – то женщинам пришлось бы жить с собаками. Я всегда мечтала отдаться настоящим животным страстям и наслаждениям.

Мейсон потрясенно отшатнулся:

– Ты этого от меня и хотела? – едва слышно произнес он.

Она негромко рассмеялась:

– Ведь тебе хотелось схватить меня и растерзать? – словно угадав его мысли, спросила она. – А я хотела отдаться тебе именно такому. Я хотела, чтобы ты в животном порыве страсти схватил меня, как вещь, и, безобразно распяв, овладел моей плотью исступленно, безумно, бесчувственно.

Он мотал головой, будто отказываясь слышать ее слова:

– Нет… Нет…

– Для многих это оскорбление, – продолжала она, – а я хотела отдаться тебе именно так.

Ничего не говоря. Мейсон медленно поднялся, застегнул брюки, накинул рубашку, пиджак и, трясущимися руками застегиваясь, как лунатик, вышел из спальни.

Он медленно спускался по лестнице на первый этаж. Даже не оглянувшись, он вышел из дома и остановился на дощатом причале.

Склонившись над рекой, Мейсон долго глядел на темную воду. Потом, зачерпнув ее пригоршней, плеснул себе в лицо.

Холодная вода немного отрезвила его. Как будто только сейчас вспомнив о том, что осталось в спальне, он оглянулся – там было темно и тихо. Немного поколебавшись, он все‑таки решил вернуться. На ходу вытирая мокрое лицо, он прошел через холл первого этажа и поднялся по лестнице в спальню.

– Где ключ? – спросил он у Вирджинии, которая по–прежнему лежала на полу со скованными наручниками руками.

Она ничего не ответила, и Мейсону пришлось самому шарить в тумбочке, стоявшей у изголовья кровати, чтобы найти ключ от наручников.

Наконец, среди завалов косметики, каких‑то тюбиков, флакончиков и коробочек он обнаружил ключ и, наклонившись над Вирджинией, расстегнул стальные браслеты. Она, казалось, не обращала на него внимания. Лежа на полу с закрытыми глазами, Вирджиния счастливо улыбалась. Всем телом содрогнувшись от этого зрелища, Мейсон брезгливо швырнул ключ на пол и, не оборачиваясь, решительно вышел из спальни. На сей раз он быстро прошел через холл и, покинув дом, уселся в машину. С мрачной решимостью повернув ключ в замке зажигания, он медленно отъехал от плавучего дома и, набирая скорость, повел машину к центру города.

В первый момент после этой грубой и насильственной близости с Вирджинией ему казалось, что он пересилил себя, преодолел эту порочную и греховную страсть. Однако он ошибался – победа все‑таки осталась за Вирджинией. Это именно она сделала так, что он полностью потерял контроль над своими чувствами и эмоциями и набросился на нее, как животное, в очередной раз подтверждая ее слова.

Мейсон думал, что отомстит ей, грубо и исступленно надругавшись над ее телом, однако оказалось, что это лишь доставило ей удовольствие. Она все тонко рассчитала, своим поведением она довела Мейсона до исступления, заставив его потерять голову и отдаться во власть инстинктов. Он даже не осознавал, что делает, а делал он, как в конце концов выяснилось, именно то, чего хотелось самой Вирджинии.

Мейсон не хотел думать об этом, но мысли сами лезли ему в голову:

– Дурак, дурак, – упрямо повторял он сам себе, – ты исполнил все ее прихоти, ты вел себя, как скотина, ты даже не мог допустить мысли о том, что ей это приятно, а она вертела тобой, как игрушкой. Тряпка!

Ругая сам себя, он остановил машину у ближайшего же бара, и резко хлопнув дверью, направился в заведение.

Единственное, что сейчас могло помочь ему – это хорошая порция виски.

Он так давно не пил, что первый большой глоток «Джека Дэниелса» обжег ему горло. Едва не поперхнувшись, Мейсон закашлялся, но сейчас нельзя было останавливаться, и Мейсон залпом допил стакан до конца.

– Еще двойной, – сказал он бармену, придвигая ему по стойке пустой стакан.

Потный толстяк в мокрой рубашке с недоумением посмотрел на явно слишком возбужденного посетителя, но, не говоря ни слова, до краев наполнил стакан густой темно–коричневой жидкостью.

Сделав несколько глотков, Мейсон обреченно опустил голову и прикрыл глаза. Разливавшаяся по жилам приятная слабость приносила облегчение и позволяла забыть о том, что произошло несколько минут назад. Постепенно охватившее его тепло заставило Мейсона забыть о только что испытанном унижении и целиком отдаться во власть давнего приятеля – алкоголя.

Вскоре он захмелел и, пьяно покачиваясь из стороны в сторону, стал едва слышно бормотать:

– Вирджиния, какая же ты сука… Сука… Как я ненавижу тебя… Но я доведу твое дело до конца.