Текст книги ""Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Генри Крейн

Хотя и не без труда, ей все‑таки удалось заставить публику замолчать, после чего допрос свидетеля был продолжен.

Помощник окружного прокурора, горделиво выпятив грудь, смахнул пылинку с лацкана пиджака и снова принялся за Макинтайра:

– И что же с вами было потом? Тот пожал плечами:

– А потом мне сделали операцию на сердце, мне вживили искусственный клапан.

Мессина понимающе кивнул:

– И что теперь?

Наверное, за все время допроса, это был единственный вопрос, на который Джозеф Макинтайр ответил со вздохом облегчения:

– Теперь со мной все в порядке, – он даже сделал попытку улыбнуться. – Мой врач сказал мне, что я смогу прожить еще очень долго, правда, при соблюдении некоторых ограничений, касающихся моего образа жизни.

Помощник окружного прокурора подошел к дубовой перегородке, за которой сидел свидетель, и продолжил задавать вопросы, опершись на нее рукой:

– О каких именно ограничениях вы говорите?

– Мне нельзя злоупотреблять алкоголем, табаком…

Помощник окружного прокурора, словно не удовлетворенный таким ответом, торопливо спросил:

– А как насчет ваших отношений с женщинами?

Макинтайр смущенно улыбнулся и пожал плечами:

– Доктор сказал, что с этим все в порядке, и я могу жить нормальной жизнью.

Такой поворот в ходе разговора вполне устраивал Мессину, потому что он мгновенно попытался увязать поднятую тему с той, что касалась Вирджинии Кристенсен:

– И как же развивались ваши отношения с мисс Кристенсен после операции, господин Макинтайр?

Тот болезненно поморщился:

– Наши отношения закончились, – простодушно ответил он. – Все сразу прекратилось, в один момент.

– Как прекратилось?

– Она меня оставила, ушла.

Помощник окружного прокурора выдержал весьма уместную в этот момент паузу, чтобы публика смогла быстро выстроить собственные версии происшедшего, а затем спросил:

– Мисс Кристенсен объясняла вам, почему она вас так неожиданно оставила?

Свидетель горько улыбнулся:

– Нет, она ничего не говорила. Просто ушла – и все.

– Ну, что ж, – удовлетворенно сказал Мессина, – с тех пор вы встречались?

Макинтайр уныло покачал головой:

– Нет, ни разу. Она как будто навсегда забыла о моем существовании. Это было, наверное, еще хуже, чем то, что пришлось испытывать в то время, когда мы с ней еще были любовниками.

Разговор грозил пойти в совершенно другую сторону, а потому помощник окружного прокурора поторопился вернуть Джозефа Макинтайра к той теме, которая по–настоящему интересовала обвинителя:

– Как вы думаете, почему мисс Вирджиния Кристенсен ушла от вас? Каковы были причины такого поступка?

Джозеф Макинтайр напряженно задумался, прикрыв лицо рукой, и Мейсон, который до сих пор сидел, молчаливо насупившись, понял, что наступил момент, когда он может вмешаться в ход допроса. Он вскочил с места и, вытянув вверх руку, воскликнул:

– Я протестую, ваша честь! Такой вопрос требует от свидетеля умозаключений. Сторона обвинения подталкивает господина Макинтайра к выгодным для нее выводам, а мы должны иметь дело только с фактами.

Судья Кингстон согласно кивнула:

– Возражение защиты поддерживаю, – сказала она. – Господин обвинитель, задавайте вопросы по существу дела.

Недовольно поморщившись, помощник окружного прокурора вынужден был согласиться с судьей:

– Хорошо, ваша честь, – кисло сказал он. – Разрешите продолжить?

– Да, продолжайте.

– Оставим в стороне вопрос о вашем здоровье, – после некоторого раздумья сказал обвинитель. – Сейчас я хотел бы снова вернуться к тем временам, когда вы с Вирджинией Кристенсен были любовниками. Вы сказали, что ваши сексуальные отношения с ней были бурными, интенсивными. Я хотел бы все‑таки более точно знать, какой смысл вы вкладываете в эти слова? Подумайте, не торопитесь. Вы должны точно и конкретно ответить на мой вопрос, от этого зависит судьба мисс Кристенсен.

В зале снова поднялся ропот, что вызвало у судьи Кингстон явное неудовольствие. Она уже было подняла молоток, чтобы застучать по столу, но в этот момент шум, как по команде, прекратился – ведь начиналась самая интересная часть разбирательства, и никому не хотелось пропустить ни слова из таких щекочущих нервы рассказов.

Свидетель наконец обдумал свой ответ и негромко произнес:

– Все это выглядело так, как будто она пыталась довести меня до грани, подтолкнуть к ней. Она всегда проявляла инициативу первой.

Помощник окружного прокурора понимающе наклонил голову и осторожно уточнил:

– Вы не могли бы привести суду какой‑нибудь конкретный пример.

Тяжело дыша, Джозеф Макинтайр обреченно покачал головой и снова принялся вытирать лоб уже наполовину мокрым платком.

– Если вам трудно, можете не отвечать, – попытался облегчить ему задачу помощник окружного прокурора, – но не скрою, меня очень интересует ответ на этот вопрос. В чем мисс Кристенсен проявляла инициативу? Она любила доминировать над мужчинами?

Но Макинтайр уже, очевидно, решился, потому что он успокаивающе поднял руку и, собравшись с мыслями, сказал:

– Для нее секс был игрой, она получала от него удовольствие, но не в обычном смысле, а по–другому. Я сейчас попробую это рассказать, но мне необходимо сосредоточиться.

Помощник окружного прокурора повернулся к сидящим в зале и успокаивающе поднял руки:

– Господа, я попрошу вас не шуметь. От вашего поведения зависит ход судебного процесса. Вопросы, которые мы вынуждены затрагивать в разговоре с мистером Макинтайром, глубоко интимны, а потому вы не должны мешать ему.

Когда публика утихомирилась, помощник окружного прокурора снова повернулся к свидетелю:

– Мистер Макинтайр, можете продолжать.

– Она никогда не позволяла себе потерять контроль над ситуацией, она всегда держала ее в своих руках. Вирджиния всегда говорила, что в постели я должен делать то, что она хочет.

Он умолк, напряженно наморщив лоб.

– Вы не могли бы привести конкретный пример?

Макинтайр выдавливал из себя слова по капле:

– Я попробую… сейчас…

Он надолго задумался, затем произнес:

– За несколько дней до операции она привязала меня к кровати.

В воцарившейся тишине было слышно, как под потолком жужжит муха. Помощник окружного прокурора едва скрывал торжествующую улыбку:

– Мисс Кристенсен использовала при этом наручники? – уточнил он.

– Нет, – поморщившись, сказал Макинтайр, – она… привязала мне руки ремнем.

При этих словах Мейсон вздрогнул, явственно вспомнив самого себя вчерашней ночью.

Зал отреагировал на такое сообщение подобающим образом: тишина взорвалась, сменившись возбужденным гулом. Судья Кингстон мгновенно схватила молоток и грохнула им по столу. Не слишком быстро, но все‑таки публика и репортеры утихли. Журналисты скрипели перьями, торопясь зафиксировать все, сказанное свидетелем. Через несколько часов эти сведения должны были появиться в вечерней прессе, чтобы все, кто не смог попасть на сегодняшнее судебное заседание смогли ознакомиться с шокирующими подробностями.

Мейсон явственно представил себе, как на первой странице местной газеты появится набранный аршинными буквами заголовок: «Подозреваемая в убийстве Лоуренса Максвелла привязывала своих любовников ремнем к кровати». Стараясь унять дрожь в руках, Мейсон вытащил носовой платок и промокнул вспотевшие виски.

Помощник окружного прокурора уцепился за последние слова Джозефа Макинтайра и, проявляя настойчивость, спросил:

– Что она говорила при этом? Мистер Макинтайр, я знаю, что вам тяжело, но эти сведения очень важны для суда. Прошу вас, расскажите обо всем более подробно.

Свидетель сделал болезненную мину на лице и, едва выговаривая слова, произнес:

– Она говорила, что будет трахать меня так, как никто никогда…

Его последние слова утонули в возмущенном гуле шокированной публики. На сей раз ни молоток судьи, ни ее возмущенные возгласы не помогли. Излишне перевозбудившаяся публика считала необходимым высказать все, что она думает по этому поводу. Из зала в адрес Вирджинии Кристенсен полетели грубые оскорбления.

На сей раз терпение Флоренс Кингстон лопнуло, и, в последний раз грохнув деревянным молотком по столу, она закричала:

– Я требую очистить зал! Секретарь, освободите зал суда от посторонних!

Обмениваясь друг с другом недовольными высказываниями, зрители неторопливо стали подниматься со своих мест и, сопровождаемые внимательными взглядами дежуривших на судебном заседании полицейских, стали покидать зал. Особенное возмущение распоряжением судьи Кингстон выражали журналисты. Один из наиболее смелых выкрикнул с галерки:

– Это незаконно! Пресса имеет право присутствовать на заседании суда!

Эти слова возымели свое действие, и Флоренс Кингстон, немного поразмышляв, снова стукнула молотком и добавила:

– Репортеры могут остаться.

Разумеется, они и сами не собирались уходить, поскольку никто из них не хотел лишать своих читателей или слушателей столь сенсационной информации. К тому же, близилось завершение судебного процесса и вот–вот должна была наступить драматическая развязка.

Поскольку в заочном споре между обвинением и зашитой после первых двух дней судебного процесса первенствовал адвокат Вирджинии Кристенсен – Мейсон Кэпвелл, а сейчас у обвинителя Терренса Мессины появился шанс склонить чашу весов на свою сторону, присяжные заседатели были поставлены перед трудным выбором.

Вряд ли кто‑то из находившихся сейчас в зале заседаний взял бы на себя смелость предсказать исход этого процесса. Судя по всему, у защитника оставались мизерные шансы на то, чтобы добиться вынесения оправдательного приговора – слишком убедительными и неожиданными были признания нового свидетеля обвинения. Появление на сегодняшнем заседании Джозефа Макинтайра действительно грозило внести перелом в ход дела. А именно это и было интересно публике, читающей и слушающей скандальную хронику.

В Бриджпорте, наверное, с самого дня его основания, не было столь громкого и скандального дела, как процесс по обвинению Вирджинии Кристенсен в убийстве миллионера Лоуренса Максвелла. На информации из зала суда наиболее расторопные и бойкие журналисты могли сколотить себе немалый моральный и материальный капитал. Подобного рода информация, само собой разумеется, занимала ведущее место в выпусках новостей и на газетных страницах. Каждый из репортеров считал своим долгом, на сколько это было в его силах, расписать леденящие душу подробности и сделать из этого далеко идущие выводы. В журналистской среде такие сенсационные дела иногда называли «кормушками». Оно и понятно – не слишком‑то приятно было изо дня в день расписывать подробности заседаний муниципалитета или тратить свой талант на интервью с очередным героем–садоводом, который умудрился вырастить трехметровой высоты кактус.

А потому на галерке, где собрались журналисты, последнее заявление судьи Кингстон было встречено с явным одобрением. Немного для виду повозмущавшись, репортеры снова навострили уши, стараясь не пропустить ни одну, даже самую на первый взгляд незначительную, деталь.

Мейсон сидел с совершенно потерянным видом. Сейчас его охватила волна таких противоречивых чувств, что он никак не мог разобраться с главным источником своего отвратительного настроения.

Во–первых, его терзало чувство обиды на Вирджинию из‑за того, что она ни словом не обмолвилась ему о существовании такого важного свидетеля. Разумеется, он и сам до некоторой степени был виноват в том, что не позаботился об этом. Однако дело, в конце концов, касалось самой Вирджинии. Если она была заинтересована в том, чтобы сохранить себе свободу и – что совсем не маловажно – восемь миллионов долларов, она должна была предупредить своего адвоката о всех возможных поворотах в деле. Конечно, Вирджиния не могла предусмотреть всего на свете, однако хотя бы словом заикнуться о своих прежних связях она была просто обязана. Судя по словам Джозефа Макинтайра, Вирджиния Кристенсен действительно любила доминировать над мужчинами, и если Мейсон Кэпвелл не придавал поначалу этому особого значения, то обвинитель Терренс Мессина прекрасно понимал, на чем можно построить свою версию убийства Лоуренса Максвелла.

Мейсон злился еще и потому, что помощник окружного прокурора отнюдь не скрывал от него своих намерений. Еще несколько дней назад, едва ли не при их первой встрече, Терренс Мессина заявил, что главной уликой обвинения, доказывающей виновность Вирджинии Кристенсен, будет ее тело.

Мейсон тогда не придал этому значения, и совершенно напрасно. Помощнику окружного прокурора нельзя было отказать в настойчивости в достижении своей цели. Он планомерно, один за другим, выдвигал все новые доводы в поддержку своей версии, и если с первыми двумя свидетелями обвинения Мейсону удалось, хотя и не без труда, справиться, то что делать с Джозефом Макинтайром он попросту не знал.

Перед началом допроса нового свидетеля у Мейсона еще теплилась надежда на то, что в ходе разбирательства всплывут какие‑нибудь подробности, за которые сможет уцепиться адвокат, чтобы оправдать свою клиентку. Однако, как показал ход допроса Джозефа Макинтайра, на импровизацию Мейсону надеяться не приходилось.

То, что говорил свидетель, выглядело для присяжных заседателей истиной в последней инстанции. Да, наверное, в каком‑то смысле так оно и было. У Мейсона не было ни малейшей зацепки. Если бы Вирджиния хотя бы предупредила его о существовании этого свидетеля…

Даже перед самым началом судебного заседания она ничего не сказала Мейсону. На что она надеялась? Может быть, у нее в запасе есть какие‑нибудь собственные аргументы против показаний, данных Джозефом Макинтайром? Не может быть, чтобы она не догадывалась, о чем будет говорить ее бывший возлюбленный. Наверняка, ей все это было известно – известно лучше, чем кому бы то ни было. Но она даже не посчитала нужным посоветоваться со своим адвокатом.

Мейсона удивляло, что Вирджиния совершенно спокойно слушала показания Джозефа Макинтайра, лишь изредка сверкая глазами – очевидно, ей тоже было неприятно это слушать.

Нет сомнений, что ей было не слишком приятно слушать этого богатого, но немолодого, лысеющего человека, с которым у нее когда‑то были сексуальные отношения.

Кроме того, Мейсон испытал самый настоящий шок, когда Джозеф Макинтайр сказал о том, что Вирджиния привязывала его ремнем к кровати. Мейсон почувствовал себя поначалу оскорбленным, а затем униженным. Не только ему довелось пережить подобное. Другими словами, его мужское достоинство было ущемлено. Мейсон даже теперь не мог понять – почему он так покорно отдался во власть Вирджинии, почему позволил ей так овладеть собой? Ответа на этот вопрос он не находил.

Но, что самое непонятное, – ему было приятно, ему нравилось, ему хотелось еще…

Тем временем публика, возмущенно обсуждая решение судьи, покидала зал. Флоренс Кингстон, гордо восседавшая на своем месте, суровым взглядом провожала удаляющихся из зала зрителей, ожидая, когда можно будет продолжить заседание. Наконец полицейские, следившие за порядком в зале, закрыли за последним человеком массивные звуконепроницаемые двери. Разумеется, те из публики, кому уж очень хотелось узнать подробности продолжавшегося судебного процесса, могли остаться в коридоре, за дверью, но шансов разузнать о чем‑то до окончания заседания у них практически не было.

Сейчас те, кто к началу сегодняшнего заседания восседали в креслах, позавидовали своим, как им по началу показалось, менее удачливым согражданам, которым пришлось ввиду отсутствия мест в зале отправиться на галерку к журналистам и репортерам. Сейчас они могли вполне успешно выдать себя за представителей пишущей братии, чем и не замедлили воспользоваться. Так что сказать, будто на заседании вовсе не осталось публики, было бы большим преувеличением. Но секретарь суда был не слишком проницателен, и именно так он и доложил судье Кингстон, когда дверь наконец захлопнулась. Судья была вполне удовлетворена тем, что опустел хотя бы зал, и бросила последний взгляд на галерку. Репортеры с вытянувшимися от любопытства лицами настороженно смотрели из‑за парапета балкона, в последний раз проверяя свои карандаши и листая блокноты.

Тишина царила и на скамье, где сидели двенадцать присяжных заседателей. Им предстояло по окончанию сегодняшнего заседания высказать свое мнение по его поводу. Однако даже невнимательный наблюдатель мог бы прочесть на лицах уважаемых жителей Бриджпорта, избранных для отправления правосудия, полную разноголосицу мнений и разнобой во взглядах. Разумеется, если бы процесс шел по прямой, без всяких особых изгибов и поворотов им было бы намного легче. А в настоящем случае их затруднения можно было понять – конкретных улик, свидетельствующих о виновности либо, напротив, невиновности Вирджинии Кристенсен просто не существовало. В самом деле, нельзя же было считать серьезным вещественным доказательством пару наручников или следы кокаина, обнаруженные в теле покойного. В конце концов сам Лоуренс Максвелл был отнюдь не ангелом, и любой мало–мальски сведущий адвокат мог бы без труда опровергнуть версию обвинения о том, что Вирджиния Кристенсен отравила своего возлюбленного наркотиками, зная о том, что у него больное сердце. Конечно, такая вероятность существовала, однако до тех пор, пока это не было неопровержимо доказано, Вирджиния Кристенсен автоматически считалась невиновной. А пытаться доказать подобное, основываясь только на эмоциях и иллюстрируя словами свидетелей возможность таких действий, было, по меньшей мере, наивно.

Юриспруденция – точная наука, а судебный процесс требует конкретных фактов и улик, а не апелляций к морали и нравственности.

Большинство жителей Бриджпорта, само собой, не одобряли действий Вирджинии Кристенсен, однако на этом основании выносить обвинительный приговор было бы явным беззаконием. Если в глазах общественности Вирджиния Кристенсен несомненно была преступницей, то присяжные заседатели должны были решить ее судьбу, основываясь на фактах и вещественных доказательствах, а не на пересудах досужих обывателей.

Вот почему на лицах двенадцати человек, избранных в качестве представителей правосудия, не отражалось почти никаких эмоций. Для них чувства и переживания остались за массивными дубовыми дверями зала суда. Они должны были демонстрировать свою полную беспристрастность и объективность, иначе судебный процесс мог бы превратиться в фарс, в бенефис господина обвинителя.

Во всяком случае, у многих складывалось такое впечатление, будто Терренс Мессина надеялся превратить дело Вирджинии Кристенсен в одно из высших достижений своей карьеры. Каждое утро, приходя в зал заседаний, он настраивался на полную и решительную победу. Ему казалось, что он сделал все для достижения быстрого и убедительного успеха. Для этого у него были, как ему казалось, все возможности – улики, показания свидетелей и, что самое главное, мотив преступления. Да, насчет мотива преступления помощник окружного прокурора Терренс Мессина не сомневался: восемь миллионов долларов – это такой куш, ради которого престарелого миллионера можно было не просто затрахать до смерти, Мессина вполне допускал и отравление, и даже другие, более коварные способы. С уликами было похуже, но, в конце концов, Мессина доводил до победного конца и не такие проблематичные дела. В этом его выручали красноречие и изворотливость. Он всегда умело организовывал судебный процесс и ловко выуживал необходимые ему сведения.

Судебный процесс по делу Вирджинии Кристенсен он организовал по проверенному сценарию, но на сей раз в лице не известного ему Мейсона Кэпвелла он встретил достойного соперника. Оба раза – с Кэтлин Фримен и Робертом Бертраном – помощник окружного прокурора угодил в ловушки, приготовленные для него изворотливым адвокатом. Причем Кэпвелл ударил именно в те места, которые Мессина считал неуязвимыми. Бывшая секретарша Лоуренса Максвелла оказалась наркоманкой, попавшей в центр по реабилитации алкоголиков и наркоманов именно по причине злоупотребления кокаином.

А ведь пункт отравления Максвелла кокаином был главным в системе обвинения, выстроенной помощником окружного прокурора. После того, как выяснилось, что Кэтлин Фримен – бывшая наркоманка, которая к тому же один раз уже засветилась, попробовав угостить своего шефа кокаином, уже ни один человек в этом зале не мог бы утверждать, что именно Вирджиния Кристенсен подсунула Максвеллу смертельную дозу наркотиков.

Терренс Мессина попытался опровергнуть доводы защиты показаниями второго свидетеля – доктора Роберта Бертрана. Из его слов следовало, что Вирджиния Кристенсен давно вынашивала планы отравления своего возлюбленного и специально для этого выуживала у лечащего врача информацию о здоровье Лоуренса Максвелла.

Однако, в руках у адвоката оказались такие неопровержимые доводы, свидетельствовавшие о том, что Вирджиния Кристенсен стала банальной жертвой сексуальных домогательств доктора Бертрана, что и эти доказательства обвинения рухнули, как карточный домик.

Теперь у Терренса Мессины оставался последний свидетель, на которого он возлагал последние надежды. Упрямо пытаясь доказать, что Вирджиния Кристенсен использовала свое тело в качестве средства убийства Лоуренса Максвелла, он нашел еще одного свидетеля, который мог бы помочь ему в этом.

Как ни странно, Джозеф Макинтайр выглядел еще более обеспокоенным, чем прежде, хотя можно было бы ожидать, что после того, как зал заседаний очистится, свидетель немного придет в себя. Однако сейчас он то и дело вытирал лившийся по вискам пот и нервно ломал пальцы. Возможно, такое нервное состояние Джозефа Макинтайра было связано с тем, что он надеялся избежать наиболее прямых и откровенных вопросов при большом стечении людей. Однако теперь он вынужден был бы выложить все, рассказать все подробности, касающиеся его сексуальных отношений с Вирджинией Кристенсен. Едва ли существовал на свете человек, которого обрадовала бы такая перспектива.

Мейсон, тяжело вздохнув, посмотрел на свою подзащитную. Она сидела, отвернувшись и прикрыв лицо ладонями. Мейсон не мог понять, пыталась ли она скрыть свои чувства или просто обдумывала ситуацию. Мейсон вдруг почувствовал, как в душе его просыпается жалость. Он вновь начал злиться, однако на этот раз на себя – как ему только пришло в голову обижаться на нее! Ведь ей сейчас так тяжело, а он ничем не может помочь этой несчастной женщине.