Текст книги ""Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Генри Крейн

Соавторы: Александра Полстон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 218 (всего у книги 332 страниц)

ГЛАВА 29

Форма одежды имеет немаловажное значение для женщины, особенно если она – обвиняемая. Улики, представленные стороной защиты, не убеждают даже самого адвоката в невиновности его подзащитной. Вирджиния Кристенсен – жертва или преступница? Обвиняемая собирается защищать себя сама. Мейсон пытается образумить Вирджинию, но его усилия бесполезны. Несколько советов адвоката.

Мейсон даже не обратил внимание на то, что его подзащитная сегодня одета куда более скромно, чем в предыдущие дни. Поначалу он не придал этому значения, вполне справедливо посчитав, что форма одежды женщины – это ее личное дело. Он просто не подумал над тем, что это может иметь какой‑то смысл.

Однако, как оказалось, Вирджиния сделала это вполне намеренно, поскольку была уверена в том, что сегодня – последний день судебного процесса.

Она вышла из зала суда уверенно и решительно. Мейсон шагал за ней, вполне удовлетворенный результатом заседания. Однако, его беспокоили кое–какие мелкие детали, на которые он поначалу не обратил внимания – вроде одежды Вирджинии.

Пока он размышлял об этом, его подзащитная на ходу бросала:

– Она все это подстроила… Я в этом никогда и не сомневалась.

– Что? – рассеянно переспросил Мейсон.

– Я говорю, что это Кэтлин Фримэн убила Лоуренса и подставила меня! – зло восклицала Вирджиния. – И ей это почти сошло с рук!

Мейсон немного замедлил шаг, размышляя вслух:

– Знаешь, Вирджиния, что больше всего беспокоит меня? – спросил он, озабоченно потирая руки. – Эти документы, которые раздобыл для меня Деннис… Я никак не могу понять, в чем там дело, но меня не покидает ощущение, как будто в этом есть какой‑то подвох.

Она так же замедлила шаг, не скрывая своей явной заинтересованности словами Мейсона.

– А чем тебя не устраивают документы? Ты имеешь в виду этот чек из аптеки?

Мейсон подошел к небольшому балкону, который выходил в холл и, поставив чемоданчик возле ног, оперся локтями на барьер:

– Да, что‑то не так с этим чеком… Я никак не могу понять, зачем ей было нужно на нем расписываться?.. Лекарство‑то дешевенькое, всего три доллара стоит… Если она собиралась его отравить, то для чего ей было светиться? Она могла бы просто отдать деньги и уйти. А Кэтлин вместо этого расписалась, причем выписала свою фамилию чуть ли не каллиграфическим почерком…

Вирджиния подошла к нему сзади.

– И что же?

Мейсон пожал плечами.

– Да так, ничего. Эта ерундовая бумажка от такого же ерундового лекарства совершенно изменила ход судебного процесса и повернула дело в другую сторону. Можно даже сказать, что открылся абсолютно новый взгляд на происшедшее.

Вирджиния старалась скрыть свое беспокойство.

– Но почему тебя это так сильно волнует? – осторожно спросила она.

Мейсон немного помолчал, собираясь с мыслями.

– Не знаю, – наконец, задумчиво произнес он. – Но все это произошло как‑то легко и быстро, как будто даже не я этим занимался. Мне кажется, что все как‑то произошло без моего участия. Я не знаю, что это значит, но мне как‑то не по себе.

Вирджиния совершенно точно поняла все сомнения Мейсона.

– Может быть, ты думаешь, что это я убила Максвелла? – вызывающе спросила она.

Мейсон повернулся и внимательно посмотрел ей в глаза. Она смело выдержала его взгляд, а потому адвокат даже не нашелся, что возразить. Он попытался замять этот разговор.

– Нет, я имел в виду совершенно другое, – с плохо скрытой растерянностью произнес он. – Мне кажется, что ход судебного процесса вышел из‑под моего контроля и я теперь оказался просто сторонним наблюдателем.

Вирджиния усмехнулась.

– Но ведь это же ты попросил вызвать на сегодняшнее заседание Кэтлин Фримэн. Значит все шло так, как ты хотел. А потому, мне совершенно непонятны твои сомнения. Неужели ты думаешь, что тебя кто‑то обманывает?

Мейсон подавленно умолк не в силах ничего возразить, потому что Вирджиния совершенно точно определила его нынешнее состояние. Ему действительно казалось, что он стал игрушкой в чьих‑то руках, что кто‑то до сих пор ему неизвестный, ведет с ним какую‑то странную игру, используя в своих собственных интересах и направляя его действия в выгодное для него русло. У Мейсона еще не было никаких доказательств этого. Было лишь какое‑то смутное ощущение, смешанное с ожиданием надвигающейся беды.

Процесс приближался к концу. Для стороны защиты все складывалось как нельзя очень удачно – все свидетели, вызванные помощником окружного прокурора в суд для того, чтобы поддержать его версию о том, что Вирджиния Кристенсен убила Лоуренса Максвелла, как оказалось, были лично заинтересованы, чтобы представить случившееся именно в таком свете. Никаких конкретных улик, которые могли бы подтвердить теорию обвинения Терренса Мессины не было. Его намерение использовать в качестве вещественного доказательства тело обвиняемой ни к чему не привело.

Адвокату раз за разом удавалось разрушать все доводы обвинения, заставив суд присяжных заседателей разделиться на две примерно равные половины: одни были убеждены в том, что Вирджиния Кристенсен абсолютно невиновна, другие видели в ее отношениях с Лоуренсом Максвеллом преступный умысел.

Однако, обвинитель не смог до сих пор представить сколько‑нибудь убедительных объяснений и доводов в пользу того, что его теория верна.

Каждое новое судебное заседание начиналось с того, что он искал подтверждение своей версии в показаниях свидетелей. И поначалу все складывалось довольно убедительно.

Вполне можно было поверить в то, что Вирджиния Кристенсен проявляла интерес к наркотикам. Без сомнения, она должна была знать о состоянии здоровья миллионера, и совершенно неубедительными выглядели ее слова о том, будто она была уверена в отсутствии у Лоуренса Максвелла каких‑либо сердечных болезней.

Для женщины, страстно любящей мужчину, это выглядело слишком неестественно – не могла она не интересоваться состоянием его здоровья.

То, что она расспрашивала об этом лечащего врача Лоуренса Максвелла, доктора Роберта Бертрана, укрепляло версию Терренса Мессины. Показания же Кэтлин Фримэн, казалось, неопровержимо свидетельствовали о том, что Вирджиния Кристенсен употребляла кокаин.

Однако, на поверку все оказывалось совершенно по–иному.

Мейсон явственно продемонстрировал публике и присяжным заседателям, что доктор Роберт Бертран вполне мог оболгать Вирджинию исключительно из чувства мести по отношению к ней.

Кэтлин Фримэн – бывшая секретарша покойного Лоуренса Максвелла оказалась самой заурядной наркоманкой, которая лечилась в реабилитационном центре по поводу злоупотребления кокаином.

А на сегодняшнем судебном заседании и вовсе оказалось, что Кэтлин Фримэн сама покупала это злосчастное лекарство от насморка, которое, по заключению судебно–медицинских экспертов, в смеси с кокаином и привело к печальному концу.

Чаша весов колебалась каждый день, вызывая у многих присяжных заседателей чувство острого сожаления о том, что они согласились заниматься этим делом. Ведь все они были простыми обывателями, которые никогда прежде в своей жизни не привлекались к решению судебных дел. Многие из них даже не обладали достаточным для этого образованием. На них оказывали влияние не факты, аргументы и доказательства, а то, с какой степенью эмоциональности обвинитель и защитник делали свое дело. И трудно было сказать, кто в данной ситуации находится в более выгодном положении – Мессина или Кэпвелл.

С одной стороны, помощник окружного прокурора пытался вызвать у публики и заседателей чувство законного возмущения. Он расписывал в самых живописных выражениях коварство очаровательной белокурой интриганки, которая поставила своей целью обольстить и отправить на тот свет пожилого, не слишком здорового миллионера только для того, чтобы обеспечить себе беззаботное будущее.

Однако, в этой позиции помощника окружного прокурора был и некоторый изъян. Заключался он в том, что люди с простыми чувствами и эмоциями склонны, кроме вполне законных негодования и возмущения, испытывать еще и жалость.

Человек, сидящий на скамье подсудимых, для очень многих людей является не столько преступником, сколько жертвой. К тому же этот случай был особенным: ответ перед судом держала молодая, красивая женщина, к которой могли испытывать зависть и злорадство только пожилые матроны.

Большинство же мужчин, сидевших в зале, наверняка, мечтали о том, чтобы умереть в объятиях такой красотки. При этом их не смущали ни наручники, ни кокаин…

Поэтому Мейсону, в какой‑то степени, было легче делать свое дело, чем обвинителю. И, тем не менее, один из доводов помощника окружного прокурора ему так и не удалось опровергнуть.

Вирджиния Кристенсен действительно испытывала тягу к пожилым, богатым мужчинам, страдавшим заболеваниями сердца. Была ли в этом какая‑то закономерность или нет?.. Это еще предстояло узнать.

Одно Мейсон знал твердо – показания Джозефа Макинтайра были весьма убедительны, и, если даже он поверил словам бывшего любовника Вирджинии Кристенсен, то что уж говорить о присяжных заседателях…

Самое печальное заключалось в том, что Мейсон не знал, как опровергнуть показания Макинтайра. У него не было никаких доказательств, никаких фактов, свидетельствовавших бы о том, что Макинтайр говорит правду или что его показания представляют собой полуправду.

Вполне возможно, что Макинтайр о чем‑то умалчивал, чего‑то не договаривал. И Мейсон даже не сомневался в том, что ему вполне удалось бы найти причины, по которым свидетель это делает.

Однако, сейчас в распоряжении Мейсона не было никакой информации. Возможно, именно поэтому он ощущал себя щепкой, плывущей по бурному морю. Он мог надеяться лишь на то, что ветер утихнет, и ему удастся с приливом добраться до берега. Больше рассчитывать было не на что. У Мейсона не было ни времени, ни возможности что‑то предпринять.

Он поклялся себе до конца довести это дело, однако, сомнения не покидали его.

Это прекрасно чувствовала и Вирджиния.

Так и не дождавшись от него сколько‑нибудь внятного ответа, она развернулась и медленно зашагала по направлению к лифту.

Мейсон взял чемодан и двинулся за ней.

Его подзащитная не скрывала своей обиды.

– Вирджиния, подожди! – воскликнул он, догоняя ее. – Подожди!

Он схватил ее за руку и повернул к себе.

– Погоди! Ты не должна так переживать. Я совсем не хотел сказать, что ты виновна. Просто мне показалось, что от меня на этом судебном процессе больше ничего не зависит.

Они подошли к лифту и дождались, пока площадка освободится.

– Послушай, Мейсон, – сверкнув глазами, сказала Вирджиния, – если тебя не убедили доказательства, то как они могут убедить суд присяжных?

В ее голосе слышался такой вызов, что Мейсон не нашелся, что ответить.

Он нажал на кнопку лифта и, спустя несколько мгновений, большие никелированные двери с шумом раздвинулись.

Адвокат и его подзащитная вошли в кабину. Мейсон, входя последним, нажал на кнопку подземного гаража.

Вызывающее заявление Вирджинии так и осталось без ответа. Поэтому она еще раз повторила, не глядя на Мейсона:

– Да, ты думаешь, что это я убила его…

Лифт плавно скользил вниз. Вспыхивали и гасли лампочки, указывающие этажи.

На этот раз Мейсон не мог промолчать.

– А почему бы и нет… – медленно проговорил он. Это было столь оскорбительно для Вирджинии, что она гордо отвернулась.

– Ну что ж, этого и следовало ожидать, – обреченным голосом сказала она. – Ничего удивительного… В этом зале все бабы считают меня шлюхой, а мужики видят во мне только бессердечную сучку, которой хотят отплатить за всех тех, кто сосал у них на автостоянке!.. Я не могу оставить этого просто так!

Мейсон медленно повернул голову к своей подзащитной.

– Что ты собираешься делать?

Сквозь плотно сжатые губы она твердо сказала:

– Я дам показания.

Мейсон с сомнением покачал головой.

– Ты уверена в том, что это необходимо? Учти, тебе придется давать присягу. Если помощник окружного прокурора сможет уличить тебя в неправде – тебе крышка.

Лифт остановился, и двери кабины мягко разошлись в стороны.

Мейсон и Вирджиния вышли в гараж.

– Мейсон, ты должен понять, – словно оправдываясь сказала она, – суд признает меня виновной, если я не смогу изложить собственную версию происшедшего.

Мейсон уже не хотел ничего слушать. Он быстро шагал между рядами автомашин туда, где в дальнем углу гаража стоял его автомобиль. Вирджиния торопилась за ним, но он даже не считал нужным подождать ее.

Они шли по тому самому подземному гаражу, где уже встречались раньше.

– Почему ты ничего не говоришь? – торопливо восклицала она. – Ты боишься, что мои показания могут все испортить?

Мейсон резко остановился и, повернувшись к Вирджинии, сказал:

– Если обвиняемый вынужден сам давать показания, то это значит, что дело идет из рук вон плохо. Это значит, что адвокат упустил инициативу из своих рук и уже не может ни на что повлиять. Если ты хочешь взять свою судьбу в собственные руки, пожалуйста, бери, но учти, что я больше ничем не смогу тебе помочь. Ты будешь отвечать на все заданные тебе вопросы, как ты считаешь нужным…

Мейсон говорил, разрубая ладонью воздух, словно пытаясь придать своим словам большую убедительность и вес. Но Вирджинию не убедили его слова, она по–прежнему была уверена в том, что должна дать показания пред судом. Правда, для того, чтобы заставить Мейсона поверить в то, что этот ход поможет ей оправдаться, она попробовала использовать другие аргументы.

– Если адвокат защищает человека в суде, то это, наверное, должно означать, что его подзащитный виновен. Правильно?

Мейсон пожал плечами.

– Это не всегда так.

– Но в большинстве случаев так. Верно? – настаивала она.

Мейсон вынужден был согласиться.

– Да, и именно поэтому им лучше всего хранить молчание, полагаясь на профессиональное мастерство адвоката. Если они берут дело защиты в собственные руки, то это, почти наверняка, означает проигранный процесс. Ты не знаешь процессуальных тонкостей; ты не знаешь, какие каверзные вопросы могут задать тебе; ты не знаешь, что можно говорить, а что нельзя; ты не знаешь, что могут использовать в твоих интересах, а что – против тебя. Почти в любом случае это приводит к печальным результатам. Когда я брался за твое дело, я не хотел, чтобы тебя осудили. Ты помогала мне, предоставляя в мое распоряжение факты и улики. Но, слава богу, никто, ни о чем тебя не спрашивал. Сейчас же все будет наоборот. Ты скажешь о том, что любила Лоуренса, что между вами были любовь и взаимопонимание, а обвинитель припомнит наручники и сделает из этого вывод, что ты просто стремилась доминировать над ним, подчинить его своей власти. Ты скажешь, что провела с ним только вечер перед смертью, но и в этом случае обвинитель будет доказывать, что к тому моменту, когда ты покинула его дом, он был уже мертв. И на каждый из подобных вопросов тебе нужно будет найти аргументированный и достоверный ответ. Иначе, присяжные заседатели не поверят тебе и сделают совершенно однозначный вывод о том, что ты лжешь. Ты понимаешь, Вирджиния?

С этими словами он схватил ее за плечи стал трясти, словно забыл о том, что перед ним стоит хрупкая молодая женщина.

– Это как детектор лжи! – кричал он. – Не забывай, что ты будешь проходить это испытание при большом стечении народа. У тебя не будет даже достаточно времени для обдумывания вопросов. Каждая запинка или замешательство будут истолкованы однозначно против тебя. Все будут слышать каждый удар твоего сердца, на тебя будут направлены сотни глаз. И от того, как ты ответишь на все вопросы, будет зависеть твоя судьба. Обвинитель не упустит такого прекрасного шанса – окончательно разделаться с тобой. Он уже и гак обозлен на нас с тобой за то, что ему не удалось переманить присяжных на свою сторону. Ты будешь ступать по лезвию ножа, по раскаленным углям!.. Небольшой наклон в сторону – и тебе крышка! Ты это понимаешь?

В ее глазах были одновременно такая боль и такая преданность, что Мейсон не выдержал и оттолкнул Вирджинию от себя.

– Ты ничего не понимаешь! – потрясенно сказал он и, махнув рукой, отвернулся.

Но Вирджиния уже твердо знала, чего она хочет, и почувствовала, что вполне сможет добиться этого от Мейсона.

– А я не хочу, чтобы моя вина была доказана судом присяжных заседателей, – твердо ответила она, выдержав паузу, достаточную для того, чтобы Мейсон осознал смысл сказанных ею слов. – Ты должен предоставить мне возможность выступить на этом процессе. Я требую, чтобы ты перед началом заседания обратился к судье с просьбой дать мне выступить. Если ты не сделаешь этого, я официально добьюсь, чтобы тебя отстранили от ведения моего дела, и буду защищать себя сама.

Мейсон потрясенно покачал головой.

– Ты – самоубийца. Хорошо, я сделаю так, как ты хочешь. А теперь, пожалуйста, – он пристально посмотрел ей в глаза, словно подчеркивая смысл последнего слова, – оставь меня в покое.

Она взяла его за руку и с болью в голосе сказала:

– Ты не должен обижаться на меня. Я знаю, на что иду, и уверена в том, что мне удастся оправдаться. А, что касается наших отношений…

Мейсон не дал ей договорить. Он резко взмахнул рукой, демонстрируя свою неприязнь.

– Я сейчас не хочу говорить об этом! Если тебя не устраивает то, что ты услышала от меня вчера, то я готов еще раз поговорить на эту тему, но не сейчас.

У нее на глазах появились слезы.

– Почему?

– Потому, что сейчас у нас есть более важные дела. И если ты не хочешь к сегодняшнему вечеру оказаться в тюрьме, то должна очень хорошо подумать над тем, что говорить. Если хочешь – могу дать тебе несколько советов.

По ее молчанию Мейсон понял, что Вирджиния готова его выслушать.

– Как ты знаешь, в свое время я тоже работал помощником окружного прокурора со стороны обвинения, то есть, занимался тем же самым, чем сейчас занимается Терренс Мессина. Я прекрасно знаю, на что он будет давить. Сейчас показания двух его главных свидетелей – Кэтлин Фримэн и Роберта Бертрана – практически опровергнуты. Я могу почти что со стопроцентной уверенностью сказать, что он не станет обращаться к той информации, которую они предоставили. У него остался только один надежный свидетель – Джозеф Макинтайр. И потому тебя будут расспрашивать именно о нем. Приготовься к тому, чтобы как можно более убедительно и точно отвечать на вопросы, связанные с вашей совместной жизнью с Джозефом Макинтайром. Во всяком случае, зацепиться за что‑то более серьезное Мессина не может. Он, конечно же, будет спрашивать о подробностях того вечера, который вы провели с Лоуренсом Максвеллом перед его смертью. На все вопросы ты должна давать конкретные, четкие и твердые ответы, никаких колебаний. Любое колебание будет истолковано ни в твою пользу. И вообще, ты должна вести себя так, чтобы у присяжных не было ни малейших сомнений в твоей честности. Честность – вот единственное, что может спасти тебя от обвинительного приговора. Но эта честность должна быть как бы… – он замялся подыскивая нужное слово, – демонстративной, что ли… Показной… Множество честных людей, которых я видел перед собой в суде, давали абсолютно правдивые, но совершенно неубедительные показания. Просто потому, что не знали, как себя вести, как сформулировать точный ответ. Из‑за этого были сломаны и покалечены человеческие судьбы. Постарайся держать себя в руках и не давать волю чувствам. Перед началом заседания просто отложи эмоции в сторону. Они тебе уже ничем не смогут помочь, лишь помешают. И помни – нет ни одного вопроса, на который ты могла бы не дать ответ. Не считая, конечно, тех случаев, когда я сам буду решать, что неприемлемо, и выдвигать официальные протесты. Правда, судья Кингстон с таким же успехом может их отклонять. А потому, последнее правило – ты должна знать ответы на все возможные вопросы. Вполне вероятно, что о чем‑то тебя не спросят. Но это еще не значит, что ты не должна знать на это ответ. Вот что я хотел тебе сказать прежде, чем ты решишься занять кресло свидетеля.

Оставив Вирджинию стоять у колонны подземного гаража, Мейсон медленно подошел к машине, уселся в кресло водителя, поставил рядом с собой чемодан, повернул ключ в замке зажигания и медленно выехал, даже не оглядываясь в ту сторону, где стояла его подзащитная и… все еще возлюбленная…

ГЛАВА 30

Развязка драматического судебного процесса близится с каждым часом. Пощечина – женский метод борьбы с соперницей. Сторона защиты вызывает Вирджинию Кристенсен в суд для дачи показаний. Подробности вечера, ставшего роковым для Лоуренса Максвелла. Наручники – игрушка для миллионера. «Зачем наблюдать за незнакомыми людьми, если можно посмотреть, как это делают друзья?» Защита вполне удовлетворена показаниями обвиняемой. Обвинитель пытается уличить Вирджинию Кристенсен во лжи. Обвиняемая не теряет присутствия духа. «Вы часто занимались любовью в наручниках?» Лоуренс Максвелл любил играть… Вирджиния Кристенсен бросила Джозефа Макинтайра не потому, что он сделал операцию на сердце. Я застала его в постели с другим мужчиной…» Момент истины наступил. Мейсон Кэпвелл – триумфатор. Вирджиния Кристенсен признана невиновной.

Перед началом очередного и, как все не без основания ожидали, последнего заседания по делу Вирджинии Кристенсен, холл Дворца Правосудия гудел, как переполненный пчелами улей.

Неслыханное для Бриджпорта количество горожан пришло в здание Верховного суда для того, чтобы оказаться свидетелями развязки драматического судебного процесса, длившегося уже четвертый день.

Сейчас никто не смог бы с полной уверенностью предсказать исход процесса. Даже искушенные в подобных делах журналисты пребывали в полном недоумении.

Каждое судебное заседание приносило очередной сюрприз. Сейчас в кулуарах прокатились слухи о том, что адвокат намерен просить судью о том, чтобы обвиняемая Вирджиния Кристенсен дала показания под присягой. Некоторые склонны были истолковать это, как слабость позиции адвоката, который вынужден был прибегнуть к последнему средству. Некоторые, напротив, склонны были считать, что лишь совершенно уверенный в своей невиновности человек способен отважиться на такое.

В любом случае, интерес к судебному процессу, проходившему во Дворце правосудия, достиг высшей точки. Нетерпеливое ожидание публики подогревалось еще и тем, что сегодня должен быть вынесен окончательный приговор. Так что имело смысл, даже не попав в зал суда, толкаться в коридоре в ожидании вынесения приговора. Что и собирались делать многие, кому не хватило бы мест в зале заседаний.

Хотя был еще только полдень, самые нетерпеливые и предусмотрительные журналисты уже устанавливали аппаратуру в холле Дворца Правосудия и на его ступеньках. Снова и снова, уже в который раз, проверялись камеры, диктофоны, кассеты и осветительные приборы. Все должно было быть готово к тому моменту, когда двери зала суда распахнутся, и оттуда выйдет либо оправданный обвиняемый, либо удовлетворенно потирающий руки обвинитель.

Вирджиния Кристенсен стояла в большом, отделанном большими мраморными серыми плитами, помещении женского туалета и приводила себя в порядок.

Внимательно разглядывая свое лицо в зеркале, она аккуратно убирала те мелочи, которые казались ей излишними, но должны были подчеркнуть ее облик скромной и ни в чем не виновной жертвы наговора.

Для того, чтобы соответствовать тому облику, который она избрала для своей оправдательной речи, ей даже пришлось пожертвовать едва заметной черной родинкой над верхней губой.

Вирджиния посчитала, что есть смысл ликвидировать детали, которые подчеркивали бы сексапильную внешность. Сегодня нужно было быть поскромнее.

Вирджиния выбрала неяркую, почти прозрачную помаду и решила не пользоваться тушью для ресниц и косметикой для бровей. Сегодня ее главным оружием должны были стать маскирующий карандаш и пудра.

С самого утра она также позаботилась о прическе. В отличие от предыдущих дней, когда она приходила на заседание суда с пышными распущенными волосами, сегодня она свернула их в тугой пучок и заколола шпилькой.

Ничто не должно было дать повод присяжным заседателям подозревать ее в желании понравиться. Она должна была рассчитывать только на милосердие.

Дверь туалета неожиданно распахнулась и туда вошла Элизабет Тимберлейн, бывшая подруга Мейсона Кэпвелла.

Сделав вид, что не замечают друг друга, женщины занялись своими делами: Элизабет стала мыть руки, а Вирджиния, лишь едва заметно покосившись в сторону соперницы, снова занялась своим лицом.

Спустя несколько мгновений, Вирджиния закончила наводить макияж и стала складывать косметику в свою сумочку. Хотя она старалась выглядеть спокойной и уверенной в себе, ее дрожащие руки выдавали волнение.

Покончив со своими делами, Вирджиния осторожно приблизилась к Элизабет и остановилась у нее за спиной.

Их взгляды встретились в зеркале.

В глазах Элизабет была такая ненависть и злоба, что она вполне могла бы испепелить свою соперницу, если бы взгляды могли убивать.

Вирджиния постаралась не отводить глаза.

– Пожелай мне удачи, – едва дрожащим от волнения голосом сказала она.

Элизабет едва не опешила от такой наглости. Повернувшись, она долгим изучающим взглядом сверлила свою соперницу, а затем, не выдержав, размахнулась и влепила ей пощечину.

Не ожидая от Вирджинии никакого ответа, Элизабет схватила сумочку с умывальника и вышла из туалета.

Вирджиния еще долго смотрела на свое отражение в зеркале, держась рукой за покрасневшую щеку. Глаза ее стали жесткими и злыми.

Когда публика, наконец, заняла свои места в зале суда, а журналисты столпились на галерке, приготовив блокноты и ручки, судебный секретарь торжественно провозгласил:

– Прошу всех встать.

Когда судья Кингстон и присяжные заседатели заняли свои места, Мейсон не дожидаясь начала заседания, поднялся со своего места и направился к судье.

После того, как он объяснил судье Кингстон позицию защиты, она после некоторых раздумий кивнула. Подозвав к себе секретаря, она изложила ему просьбу защиты и, спустя несколько мгновений, в зале услышали:

– Сторона защиты вызывает для дачи показаний Вирджинию Кристенсен.

Публика имела возможность убедиться в том, что слухи всегда имеют под собой какую‑то реальную почву.

Слегка пошумев, публика успокоилась.

Вирджиния легко поднялась со своего места и, не спеша, медленно и плавно двинулась к месту, предназначенному на судебных заседаниях для свидетелей. Она напоминала гибкую и изящную серну – настолько естественными и очаровательными были ее движения.

Элизабет Тимберлейн, которая сидела в дальнем углу зала, холодными глазами наблюдала за тем, как Вирджиния Кристенсен усаживается в кресло за высоким дубовым барьером.

– Ваше имя и фамилия? – обратился к ней секретарь. – Вирджиния Кристенсен, – спокойно ответила она.

– Защита вызвала вас для дачи показаний, – продолжил судебный секретарь. – Для этого вы должны принести присягу.

Вирджиния с достоинством поднялась.

– Я готова.

Судебный секретарь поднес ей библию, на которую она положила руку.

– Клянетесь ли вы говорить правду и только правду? – произнес секретарь.

Вирджиния высоко подняла голову и громким, уверенным голосом ответила:

– Клянусь говорить правду и только правду, и ничего, кроме правды. Да поможет мне Бог.

Секретарь занял свое место. Но прежде, чем начался допрос обвиняемой, судья Кингстон сказала:

– Считаю своим долгом предупредить вас, мисс Кристенсен, что все, о чем вы скажете, может быть использовано против вас.

Вирджиния кивнула.

– Да, я уже слышала эти слова, когда мне предъявляли обвинение.

Миссис Кингстон не слишком удовлетворенно отвернулась.

– Ну что ж, тем лучше. Итак, господин адвокат, приступайте к допросу. Хочу также предупредить вас, мистер Кэпвелл, что вы не должны уходить от существа дела.

Мейсон кивнул и, поднявшись со своего места, аккуратно поправил пиджак.

Он начал задавать вопросы, остановившись посреди зала. Мейсон говорил ровным, спокойным голосом, стараясь хотя бы первоначально придать уверенность своей клиентке, не заставляя ее слишком глубоко влезать в подробности интимной жизни с Лоуренсом Максвеллом, а лишь обращаясь к фактам.

– Мисс Кристенсен, – осторожна начал он, – я бы хотел, чтобы вы изложили так, как они сохранились у вас в памяти, события в тот роковой вечер, когда скончался мистер Лоуренс Максвелл.

– Мы провели полдня в ресторане «Грин Маунтин», а пообедав, вернулись домой, когда было еще довольно рано. К сожалению, в тот день у Лоуренса был насморк, и я хотела пораньше уложить его в постель, а сама отправиться домой. Он действительно чувствовал себя не очень хорошо.

– Вы не могли бы поконкретнее вспомнить, в каком часу это произошло?

– Около шести… – почти не колеблясь, ответила Вирджиния. – Я помню, что когда мы вошли в дом, большие настенные часы отбивали шесть ударов. Я, правда, не считала, но машинально взглянула на стену. Да, действительно было шесть часов.

– И что же произошло дальше?

– Мы отправились наверх, на второй этаж, в его спальню. Лоуренс разделся и лег в постель.

Тут она умолкла, словно давая адвокату возможность задать свой очередной вопрос.

– Но вы не уехали домой?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет.

– Почему?

На лице ее появилась печальная улыбка.

– Как я вам уже сказала, Лоуренс не очень хорошо себя чувствовал, и мне казалось, что у нас не должно возникнуть никаких сложностей… Но он не захотел отпускать меня.

– Он чего‑то боялся?

– Нет… Он просто хотел заняться любовью… – ответила она и, немного помолчав, добавила. – Я тоже этого хотела.

В зале поднялся легкий шум, и Мейсон прекратил задавать вопросы, давая возможность судье утихомирить публику.

Миссис Кингстон была вынуждена прибегнуть к помощи деревянного молотка, и зычно воскликнула:

– Господа, я призываю вас к порядку! По–моему, ничего сенсационного в том, что вы услышали, нет. Я не собираюсь ежеминутно выносить вам предупреждения!

Дождавшись тишины, она продолжила:

– Я предупреждала вас об открытом скандальном сексуальном характере этого процесса перед его началом. Если вам очень захочется обсуждать подробности, то делайте это, пожалуйста, за стенами зала заседаний.

Не дожидаясь, пока ропот окончательно утихнет, Мейсон продолжил:

– За что вам нравился Лоуренс Максвелл?

Лицо Вирджинии разгладилось.

– Он был, действительно, привлекательным мужчиной.

– Вы любили его?

Она улыбнулась.

– Очень.

Мейсон немного помолчал.

– Хорошо. В таком случае, почему вы не дали свое согласие выйти за него замуж?

Это был довольно сложный, но необходимый вопрос. Мейсон надеялся, что Вирджиния не станет над ним долго раздумывать, и его ожидания оправдались.

– К сожалению, Лоуренс до знакомства со мной несколько раз уже был женат, – ответила Вирджиния. – Однако ни один его брак не отличался особой продолжительностью. А я хотела, чтобы наши отношения длились долго, и потому отказала ему.