Текст книги ""Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"
Автор книги: Генри Крейн
Соавторы: Александра Полстон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 328 (всего у книги 332 страниц)
Джулия, терпеливо выслушав своего абонента, спросила его:
– Это ты сам придумал?..
– Что ты, Джулия!.. – в голосе Мейсона послышалось смущение. – Это написал один очень умный человек лет сто назад…
– А к чему это ты мне процитировал?.. – поинтересовалась Джулия. – Готовишься морально понести наказание за преступление, которого ты и не совершал, не так ли?..
– Нет… Просто хотел поделиться с тобой хорошими мыслями… Хотя…
Тут Кэпвелл запнулся.
– Что – хотя?..
– Хотя, Джулия, я подумал, что теперь я готов ко всему…
– Не понимаю тебя…
Мейсон спокойно пояснил:
– Я готов даже понести наказание за то преступление, которого не совершал… Я спокойно встречу все, что бы ни приготовила мне судьба.
– Даже пожизненное заключение?..
– Да.
Посчитав, что беседа о наказании и о его вреде окончена, Джулия сказала:
– Нам необходимо встретиться и поговорить.
– Вот как?.. Что‑то произошло?..
Сделав небольшую паузу, Уэйнрайт ответила:
– Да…
Кэпвелл забеспокоился:
– У тебя какие‑то неприятности?..
Услышав в его голосе безотчетное волнение, Джулия почему‑то с удовольствием подумала: «Вот как… Волнуется обо мне… Значит, я ему тоже небезразлична…»
– Нет… Я насчет твоего дела.
– Что‑то изменилось?..
Немного помявшись, Уэйнрайт ответила:
– Боюсь, что да… Когда мы смогли бы с тобой увидеться?..
– Да хоть сейчас, – ответил Мейсон. – Куда мне приехать?.. Или, может быть, ты подъедешь ко мне домой, Джулия?..
Однако та посчитала неудобным ехать к нему домой в такое время, и потому они решили, что будет лучше, если встреча произойдет дома у Джулии…
– Хорошо, – ответил Кэпвелл. – Сейчас же выезжаю. Жди.
Короткие гудки из мембраны дали понять, что разговор на этом закончен.
Положила трубку и Джулия.
Подойдя к зеркалу, она поправила макияж и, усевшись в гостиной, стала терпеливо дожидаться появления своего подзащитного…
«Нет, – подумала Уэйнрайт, пристально вглядываясь в свое изображение в зеркале, – и все‑таки я еще недурна собой, несмотря на мои тридцать три года… И, мне кажется, еще способна нравиться мужчинам…»
Впрочем, теперь ее интересовал только один…
Джулия, наученная горьким опытом, страшилась признаться себе в том, что подзащитный интересовал ее все больше и больше, и не только с юридической точки зрения…
Мейсон прибыл буквально через десять минут – в такое время суток машин на улицах городка было немного, и потому он добрался быстро.
Пройдя в гостиную, он вежливо поздоровался.
Кивнув в ответ, Джулия предложила ему чая.
– Спасибо, – ответил Кэпвелл, усаживаясь за стол. – Давно я у тебя не был…
В этой фразе Джулия отчетливо уловила подтекст: «И у тебя так ничего не изменилось…»
Спустя несколько минут и перед Мейсоном, и перед хозяйкой стояли чашки чая.
Уэйнрайт, делая маленькие глотки, чтобы не обжечься, рассказала ему о подробностях последней беседы с Гарри Брэфордом.
– Что ж, – резюмировал Кэпвелл, когда она закончила свой рассказ. – Его нельзя судить за это.
– Но ведь таким образом он вольно или невольно подставляет тебя!..
Мейсон вздохнул.
– У каждого свои представления о добре и справедливости, – ответил он. – Я не осуждаю этого молодого человека.
– Что же делать?
– А ничего.
Вопросительно посмотрев на своего вечернего гостя, Уэйнрайт воскликнула:
– Как это – ничего?.. Но ведь Кейт Тиммонс непременно приложит все силы, чтобы впаять тебе максимальный срок!..
– Я ведь говорю: у каждого свои представления о подобных вещах, – вновь повторил Мейсон. – Честно говоря, я уже готов ко всему…
– Даже к наказанию за преступление, которого не совершал?..
Коротко кивнув, ее собеседник устало вымолвил:
– Я ведь уже говорил тебе, что думаю по этому поводу…
Допив чай, Джулия, уставившись в угол, начала так:
– Знаешь что, Мейсон, ты, конечно, очень нравственный человек… Я просто восхищаюсь тобой…
Уэйнрайт говорила так не потому, что хотела доставить своему собеседнику приятное, не потому, что хотела сделать ему комплимент, а только потому, что действительно восхищалась Кэпвеллом.
– Да, – продолжала она, – я восхищена. Восхищена, поражена и обескуражена одновременно. Я никак не могла поверить, что в наше меркантильное и мелочное время возможны такие люди, как ты…
Мейсон опустил голову.
– Спасибо… Просто я стараюсь быть самим собой и жить по велению совести…
Смело взглянув в глаза своему собеседнику, Уэйнрайт продолжала:
– И мне будет очень обидно, если ты вдруг действительно попадешь в тюрьму…
Тот промолчал.
– И вот что я хотела тебе предложить…
– Слушаю…
Откашлявшись, Уэйнрайт произнесла:
– Мейсон, ты очень великодушный, очень благородный человек, пойми, от твоего благородства будет лучше только этому проходимцу Джакоби…
– Я не желаю ему зла, – заметил Кэпвелл. – Я не против того, чтобы ему было лучше, чем теперь…
Джулия сделала вид, что не расслышала этой реплики – просто она не хотела лишний раз доказывать ему, что такой подонок, как Джакоби, заслуживает самого что ни на есть сурового наказания.
Она не хотела ввязываться в спор с Мейсоном теперь, после последнего телефонного разговора…
Отодвинув от себя недопитую чашку чая, Джулия продолжала:
– И вот что я хочу предложить тебе… Выслушай меня внимательно – мне кажется, это не самое худшее решение проблемы…
Мейсон пристально посмотрел на своего адвоката и спросил:
– Что же?..
– Тебе надо как можно скорее уехать… – заметив, что Кэпвелл собирается ей возразить, она поспешно произнесла. – Только не надо возражать мне… Я знаю, что говорю… Так действительно будет лучше…
Взгляд Мейсона посуровел – Джулия сразу же подумала, что этот суровый, серьезный взгляд никак не вяжется с ее представлением об этом человеке, которое сложилось у нее за последние дни.
– Джулия!.. – произнес он. – Мы ведь уже говорили с тобой на эту тему… Ты ведь прекрасно знаешь мою точку зрения на этот счет…
– Но я…
Прищурившись, Мейсон сказал:
– Я никуда не уеду.
– Я же не говорю, что тебе надо покинуть этот город навсегда, – сказала Уэйнрайт. – Я говорю, что только лишь на какое‑то время…
– На какое же?
Приняв этот вопрос за косвенное согласие со своим предложением, Уэйнрайт удвоила натиск:
– Ну, до того времени, пока Лили Лайт придет в себя… Ведь это когда‑нибудь случится…
– Я молю Бога, чтобы с ней все было хорошо, – сказал Кэпвелл.
– Ну, вот видишь…
– А мой отец?
– Ну, мне кажется, что он должен понять тебя, – предположила Уэйнрайт.
– Почему же ты так считаешь?..
– Потому, что лучше потерять полмиллиона долларов залога, чем знать, что единственный сын попал за решетку за попытку преднамеренного убийства, к которому он не имеет никакого отношения.
Мейсон слушал своего адвоката спокойно – по крайней мере, он даже не пытался перебить Джулию.
Когда та закончила говорить, Кэпвелл, отодвинув стул, поднялся из‑за стола и, испытывающе посмотрев на Джулию, сказал:
– Мы уже говорили с тобой на эту тему, и потому я бы не хотел возвращаться к ней еще раз.
– Но, Мейсон…
Он неожиданно повысил голос.
– Ты предлагаешь мне совершить бесчестный поступок. Нет, Джулия, извини, но я был о тебе совершенно иного мнения…
– То есть?..
– Я считал… Считал, что ты более порядочный человек…
– А теперь?.. Теперь ты так больше не считаешь?.. – спросила она с вызовом.
Неожиданно атмосфера резко накалилась. Это чувствовалось во всем – и в нервных движениях собеседников, и в тоне, которым они перебрасывались фразами, и в резком повороте головы Мейсона…
Джулия ожидала от своего подопечного чего угодно, но только не этого…
Наконец, когда взаимные аргументы были исчерпаны, Мейсон, несколько успокоившись, произнес:
– Знаешь что… Джулия, мне очень неприятно говорить тебе об этом, но я почему‑то решил, что будет лучше, если я откажусь от твоих услуг адвоката…
После этих слов чисто внешне Джулия совершенно не смутилась – напротив, она, даже не обернувшись к собеседнику, сказала:
– Что ж – если я не устраиваю тебя как юрист – твое право подыскать себе кого‑нибудь другого…
Но это лишь чисто внешне. Комок подступил к ее горлу… Как, неужели?..
Тот самый человек, к которому она все это время испытывает такие горячие симпатии… Нет, даже не симпатии, это называется как‑то совсем иначе, только она никак еще не может определиться для себя, как именно, она боится этого слова…
И этот человек гонит ее от себя?!
Уэйнрайт, чтобы не расплакаться, глядя на Кэпвелла, отвернулась.
Тот произнес очень спокойно:
– Обойдусь и без адвоката.
– Нет, ты это серьезно?.. – спросила Джулия дрогнувшим голосом.
– Вполне.
Передернув плечами, она произнесла:
– Как хочешь…
После чего вышла на кухню.
Положение Мейсона было теперь достаточно двусмысленным. С одной стороны, Джулия сама предложила ему этот разговор, а с другой – он, отказавшись от ее квалифицированных услуг юриста, не мог больше оставаться в этом доме.
Немного постояв в гостиной, он подошел к кухонной двери и сказал:
– Ну, я пошел…
Уэйнрайт, не оборачиваясь, ответила ему сквозь слезы:
– Спокойной ночи…
– Спокойной…
Мейсон уже взялся за дверную ручку, но в последний момент замешкался…
Он почему‑то ощутил в себе прилив какой‑то безотчетной нежности к этой женщине…
Да, конечно, он всегда уважительно относился к Джулии, но теперь он чувствовал в себе не только уважение…
Нет, это было какое‑то совершенно другое чувство – такое теплое, нежное и по–своему наивное…
Наверное, в последний раз он испытывал нечто подобное только по отношению к Мэри…
Ее уже нет и никогда не будет…
Но Джулия…
Она не фантом, не фантазия, не плод его воображения… Наверное, эта женщина – как раз тот человек, которого он искал всю жизнь.
Тогда…
Тогда почему же он хочет уйти?.. Из‑за ложной гордости? Из‑за того, что они теперь не поняли друг друга?
Но ведь это так глупо!.. Что же делать?..
Он так и остановился, в полном замешательстве держась за дверную ручку…
В этот момент из кухни послышалось:
– Мейсон?
Тот глухо ответил:
– Да…
Джулия вытерла передником покрасневшие от слез глаза, и вышла к Кэпвеллу.
– Прости меня, – сказала она, стараясь не встречаться с ним взглядом.
Он кротко улыбнулся.
– За что?..
– Я обидела тебя, Мейсон, обидела в лучших чувствах…
– Ничего, ничего… Я ведь понимаю: ты предложила мне это только потому, что действительно желаешь мне добра… Ты ведь так переживаешь за меня – как никто другой в этом городе… Я все понимаю, Джулия…
– О, Мейсон!..
И, не в силах сдержать себя, Джулия бросилась ему на шею, после чего они в долгом поцелуе слились в одно целое…
ГЛАВА 7Неожиданное предложение прогуляться по Санта–Барбаре. Линкольн–Парк куда более многолюден ночью, чем днем. На что способна Армия спасения. Третье судебное слушание. Заявление Джакоби. Порочный круг в рассуждениях Джулии. Как из него выбраться?.. Уэйнрайт все больше и больше осознает, что Мейсон Кэпвелл для нее не просто клиент.
После позднего ужина Джулия неожиданно предложила Кэпвеллу:
– А не пройтись ли нам по городу?..
Тот смущенно улыбнулся.
– Ты хочешь?..
– Честно говоря, – ответила та, поднимаясь из‑за стола, – я так редко бываю на улице… Все время кручусь, как белка в колесе: суд – свой офис – дом… Я и пешком почти не хожу – все время езжу на машине… Иногда, в столь редкие свободные минуты сижу по вечерам в «Ориент Экспрессе»…
Встав вслед за Уэйнрайт, Кэпвелл прошел в прихожую и снял с вешалки плащ.
– А я и не знал…
Вопросительно глянув на него, Джулия спросила обеспокоенно:
– Чего?..
– Что ты, Джулия, такая большая любительница… романтики.
– Ты так считаешь?.. Он коротко кивнул в ответ.
– Конечно же…
– А почему?.. Что ты находишь в этом романтичного?..
Мейсон улыбнулся.
– Ну, разве ночные прогулки по городу – это не романтика?..
– Мне кажется, это естественное желание… – с языка Уэйнрайт уже было готово слететь: «Прогуляться с тобой после всего…», но в последний момент она сдержалась, посчитав подобное признание преждевременным и произнесла. – Естественное желание подышать свежим воздухом… А почему бы, собственно, и нет?..
Мейсон, неспешно засовывая руки в рукава плаща, ответил:
– Что ж – я не против…
– Тогда пошли.
– А где бы ты хотела прогуляться?..
– Честно говоря, мне больше всего нравится Линкольн–Парк…
Мейсон улыбнулся в ответ.
– А, понимаю… Ну, хорошо…
И они неспешно пошли гулять по ночным улицам Санта–Барбары.
В городе было уже тихо – только разноцветный неоновый свет негаснущих реклам заливал мостовые. Серебристо–зеленый туман медленно опускался на город.
Мейсон взял руку Джулии и сунул ее в карман своего плаща.
Когда центральная часть города уже была пройдена, Кэпвелл спросил:
– Устала?..
Уэйнрайт покачала головой и улыбнулась.
– Нет, что ты…
«Разве рядом с тобой можно устать?.. – подумала она. – Нет, нет и еще раз нет!..»
Показывая на раскрытые двери ночных кафе, мимо которых они проходили, Мейсон спросил:
– Не зайти ли нам туда?..
Джулия отрицательно мотнула головой.
– Нет… Потом.
Наконец, они подошли к Линкольн–Парку.
Он выглядел тихим островком среди каменного потока домов. Глухо шумели деревья на ветру. Кроны их терялись во мгле.
Мейсон и Джулия быстро нашли свободную скамеечку и уселись.
Ночь была довольно прохладная, и потому Кэпвелл участливо поинтересовался:
– Ты не замерзла?..
– Нет, нет…
«Разве рядом с тобой можно мерзнуть?..» – подумала Уэйнрайт.
Вокруг фонарей, стоявших вдоль аллеи, по краю тротуара, сияли дрожащие оранжевые электрические нимбы. В сгущавшемся тумане началась сказочная, фантастическая игра света. Ночные насекомые, охмелевшие от ароматов, вылетали из липовой листвы, кружились вокруг фонарей и тяжело ударялись об влажные матовые стекла.
Туман преображал все предметы, отрывая их от земли и поднимая куда‑то вверх. Огромное административное здание банка напротив, казалось, плыло по черному зеркалу асфальта, точно океанский пароход с ярко освещенными каютами; серая тень пресвитерианской церкви, стоящая за этим мрачноватым строением, превращалась в призрачный парусник с высокими мачтами, терявшимися в серовато–красном мареве света. А потом сдвинулись со своих мест и поплыли караваны домов напротив…
Они сидели рядом и молчали – казалось, они понимали друг друга и без слов…
В этом тумане все было нереальным – и им казалось, что они тоже как‑то расплываются, тонут в призрачном мерцающем свете.
Мейсон медленно повернул голову и посмотрел на Джулию – яркий свет фонаря отражался в ее широко раскрытых глазах…
– Сядь поближе, – произнес он, – а то туман унесет тебя…
Она повернула к Кэпвеллу лицо и как‑то загадочно улыбнулась…
Рот Джулии был полуоткрыт, зубы мерцали, большие глаза смотрели на Мейсона в упор…
Но ему в этот момент почему‑то казалось, что она вовсе не замечает его, что ее улыбка и взгляд скользят куда‑то мимо, туда, где продолжалось это серое, серебристое течение; будто бы она слилась с призрачным шелестом листвы, с каплями влаги, стекающим по шероховатым стволам, будто бы она ловит темный, неслышный для обычного человеческого уха голос за деревьями, за всем этим призрачным, ирреальным миром, будто бы сейчас она встанет и пойдет сквозь этот серебристый туман, бесцельно и уверенно, туда, где ей слышится темный и такой таинственный призыв земли к жизни.
Мейсон потом никогда в своей жизни не смог забыть этого момента: лицо Джулии, такое красивое и выразительное, не смог забыть, как оно просияло лаской и нежностью, как оно расцвело в этой сверкающей тишине, – не смог забыть, как губы ее потянулись к его губам, глаза приблизились к его глазам, посмотрев вопрошающе и серьезно, и как потом эти огромные мерцающие глаза медленно закрылись, словно сдавшись ему…
А серебристый туман все клубился вокруг скамейки. Из его рваных клочьев торчали окруженные оранжевыми нимбами фонари.
Мейсон неспешно снял с себя плащ, и они вдвоем укрылись им…
Город потонул, исчез, как‑то совершенно незаметно растворился…
И время словно умерло для них…
Они просидели так долго – ни Кэпвелл, ни Уэйнрайт не могли сказать, сколько же точно – время совсем остановилось. И они не вели его счет…
Постепенно ветер усилился, и в сером воздухе перед ними замелькали какие‑то длинные, фантасмагорические тени. Мейсон услышал какие‑то шаги и невнятное бормотание. Затем неожиданно откуда‑то справа донесся приглушенный звон гитар.
Кэпвелл и Уэйнрайт, как по команде, подняли головы. Тени приближались, материализуясь в темные силуэты, и, казалось, сдвигались в круг.
Внезапно послышалось громкое пение:
– Иисус зовет тебя…
Мейсон вздрогнул и стал прислушиваться
В чем дело?..
Непонятно.
Уж не попали ли они на луну?.. Может быть, в пресвитерианской церкви напротив какая‑то служба?..
Нет, уже слишком поздно…
Но ведь это хор, самый настоящий двухголосный женский хор…
– Покайся в грехах…
Неожиданно по всему парку раздалось в ритме военизированного марша:
– Грешник, грешник, поднимайся…
Мейсон посмотрел на свою спутницу с полнейшим недоумением.
– Ничего не понимаю…
– Я тоже.
Невидимый хор продолжал:
– Приходи в исповедальню…
Джулия передернула плечами.
– Даже и не представляю, что же это такое может быть…
И вдруг Мейсон понял.
– А, так ведь это Армия спасения!
Тени снова призвали:
– Грех в себе ты подавляй…
Кантилена постепенно нарастала.
В глазах Джулии замелькали искорки. Ее губы и плечи вздрагивали от смеха.
А над Линкольн–Парком уже гремело неудержимое фортиссимо, многократно усиленное стереофоническими динамиками:
Страшный огонь
И пламень ада
Вот тебе за грех
Награда
Но наш Бог зовёт
«Молись,
О заблудший сын —
Спасись!..»
Грешник, грешник.
Пробуждайся,
К Иисусу
Поднимайся
Неожиданно откуда‑то из тумана, совсем рядом раздалось злобное восклицание:
– Да потише же вы, черт бы вас побрал!.. Никуда от вас не спрячешься!..
После этого женский хор неожиданно умолк… Но Армия спасения привыкла к жизненным невзгодам – вскоре голоса зазвучали с удвоенной силой:
Боже, дай нам
Исцеленье,
Дай грехов нам
Отпущены;
Одному —
Что в мире делать?.. —
Пели женщины в унисон.
И вдруг все тот же голос заорал:
– Целоваться, черт возьми!.. Неужели и тут я не найду покоя?..
Но хор не сдавался:
Тебя дьявол
Искушает
И коварно
Соблазняет…
Из тумана мгновенно донеслась реплика все того же человека:
– Вы, старые дуры, уже давно никого не можете соблазнить!.. Как все вы мне надоели, черт бы вас подрал!.. Неужели не можете найти какого‑нибудь иного места для своих псалмов?!..
Да, это действительно была Армия спасения… Мейсон фыркнул.
– Да…
Джулия тоже не могла сдержать себя.
– Ха–ха–ха!.. Никогда в своей жизни не слышала ничего подобного!..
Этот поединок был форменной потехой. Армии спасения давно уже было известно, что скамеечки Линкольн–Парка служат надежным прибежищем для любовных пар. Только здесь они могли уединиться и скрыться от городской суеты. Поэтому богобоязненные женщины из Армии спасения, задумав нанести по этому месту решающий удар, устроили ночную облаву для спасения душ. Необученные голоса набожно и старательно гнусавили слова псалмов. Резко бренчали в такт расстроенные гитары.
Линкольн–Парк ожил.
В серебристом тумане начали раздаваться смешки и иронические возгласы в адрес старых дев, которые «давно уже неспособны никого совратить», и поэтому мешают это делать другим…
Одинокий мятежник, выступивший в защиту любви, неожиданно получил невидимое, но могучее подкрепление со стороны единомышленников. Наверное, все скамейки в этот поздний вечер были заняты. И, словно в знак протеста, очень быстро организовался контрхор.
Видимо, в нем участвовало несколько ветеранов Вудстока, и маршевая музыка Армии спасения только раззадорила их. Вскоре мощно зазвучал некогда популярный блюз «О, моя крошка…»
Армия спасения всполошилась. Бурно заколыхались поля шляпок. И они вновь попытались перейти в контрнаступление.
Не упорствуй.
Умоляем,
Все мы Бога
Прославляем —
Резко заголосил хор аскетических дам. Но зло в этот раз победило: трубные глотки противников дружно грянули в ответ:
Приди ко мне, моя крошка.
Мы будем танцевать и веселиться,
А когда твои родители уедут.
Ты поведешь меня в свою спальню
К большой и широкой кровати
И мы будем наслаждаться друг другом
До самого утра…
Неожиданно Мейсон, обернувшись к Джулии, тихо, но решительно произнес:
– Уходим отсюда сейчас же.
Та, удивленно посмотрев на него, только несмело спросила:
– Но почему?..
Кэпвелл, вставая со скамейки, пояснил:
– Я знаю эту песню.
Джулия с полуулыбкой обернулась:
– Что‑то страшное?..
– Она была популярна в те времена, когда я учился в университете. В ней очень много куплетов, и текст, чем дальше, тем красочнее…
Они снова были в городе, с его привычными слуху автомобильными клаксонами и шорохом шин. Но он, казалось, стал заколдованным. Туман превращал автобусы в огромных сказочных животных, проезжавшие автомобили – в крадущихся кошек с горящими глазами, а ярко освещенные витрины магазинов – в сказочные пещеры, полные всяческих соблазнов…
Они неспешно прошлись по улице вдоль Линкольн–Парка и пересекли луна–парк. В мглистом воздухе карусели вырисовывались, как башни, пенящиеся блеском и музыкой. Чертово колесо кипело в пурпурном зареве, в багряном золоте и в хохоте, а лабиринт переливался мерцающими синими огоньками.
– Благословленный лабиринт!.. – сказал Кэпвелл, счастливо сверкнув глазами.
– Почему?
– Мы были там с тобой. Да, если бы мы тогда знали, – сказал Мейсон и, не договорив, смущенно осекся и замолчал…
Она кивнула.
– Мне кажется, что это было бесконечно, бесконечно давно…
Когда‑то, несколько месяцев назад, Джулия и Мейсон действительно очутились там вместе – случайно, безо всякого умысла.
Уэйнрайт предложила:
– Войдем туда еще разок?.. Кэпвелл отрицательно мотнул головой.
– Нет…
Однако Джулия Уэйнрайт не сдавалась – ей не хотелось домой, ей хотелось побыть с Мейсоном еще хоть немножко…
Обернувшись, она спросила:
– Но почему же?..
– Уже поздно.
– Ну и что?..
– У тебя завтра тяжелый день… Да и у меня, честно говоря, тоже…
– Что же делать?..
Кэпвелл предложил:
– Пойдем домой…
После чего посмотрел на Джулию…
Как она была прекрасна!..
Нет, она была просто восхитительна!..
И почему же он раньше этого не замечал?..
Этот серебристый туман делал ее, словно легкий аромат, еще более очаровательной…
Мейсон, участливо посмотрев на свою спутницу, поинтересовался:
– Ты не устала?..
Та отрицательно кивнула.
– Нет еще…
Они подошли к павильону с какой‑то японской электроникой. Павильон был открыт.
Кэпвелл, осмотрев электронные игрушки, произнес:
– Нет, не будем сегодня играть… И они пошли дальше через парк…
– Где‑то тут должны быть клумбы… – Задумчиво произнесла Уэйнрайт.
– Да, запах слышен…
– И совсем отчетливо, – согласилась та. Мейсону захотелось найти пустую скамью, чтобы посидеть еще немного, и он осторожно посмотрел по сторонам. То ли из‑за запаха роз, то ли потому, что вечер был такой теплый, ему тоже не хотелось возвращаться домой.
Однако ни одной пустой скамейки он не нашел – повсюду сидели пары.
– Который час?.. – спросила Джулия, покосившись на Кэпвелла.
Тот, закатав белоснежную манжетку своей рубашки, посмотрел на часы.
– Почти полночь…
В этой фразе явно угадывалось: «Пора отдыхать, Джулия…»
Она только улыбнулась в ответ – Уэйнрайт могла гулять с Мейсоном до самого рассвета…
Они еще немного постояли, после чего, Мейсон, растерянно посмотрев по сторонам, произнес:
– Ну все, надо по домам… Джулия несмело предложила:
– Может быть, останешься у меня?..
В этой фразе явно прочитывалось: «К чему все эти глупые условности?.. Мы ведь с тобой взрослые люди, Мейсон…»
Однако Кэпвелл сделал вид, что не расслышал этой реплики…
Они пошли обратно – Мейсон посчитал своим долгом проводить Джулию до ее дома.
У Линкольн–Парка Кэпвелл и Уэйнрайт увидели неожиданное зрелище.
Армия спасения, подтянув резервы, перешла в решающее контрнаступление. Теперь сестры у входа в парк стояли в четыре шеренги, впрочем, тут были не только сестры, но и братья в форменных мундирах. Вместо резкого двухголосья пение шло уже на четыре голоса, и хор звучал, как настоящий орган.
В полночном тумане парка неслось в темпе медленного вальса:
Покайся, неправедный,
В своих грехах…
От оппозиции ничего больше не осталось – она была начисто сметена.
Джулия почему‑то вспомнила слова своего бывшего возлюбленного Дейла Уэбстера: «Упорство и прилежание лучше, чем беспутство и гений…»
Проводив Уэйнрайт до подъезда, Мейсон ласково посмотрел на нее и сказал:
– Спокойной ночи, Джулия…
Она улыбнулась в ответ.
– Спокойной…
Мейсон, опустив голову, тихо–тихо, одними только губами добавил:
– Я очень благодарен тебе…
– За что?.. – удивилась та.
Не отвечая, Кэпвелл резко развернулся и зашагал прочь…
Как ни странно, но на третье слушание по делу Кэпвелла–Лайт любопытных пришло гораздо меньше, чем на первые два – видимо, волна интереса к этому делу постепенно пошла на убыль.
«Это и хорошо, – подумала Уэйнрайт, глядя на зал, – чем меньше посторонних людей, тем обычно спокойней атмосфера…»
Уэйнрайт внимательно смотрела в зал, стараясь найти глазами Брэфорда – ей почему‑то казалось, что Гарри обязательно должен появиться сегодня тут.
Однако его не было. Зато, к своему немалому удивлению, Джулия обнаружила Генри Джакоби…
Хозяин фирмы «Джакоби и К» сидел в первом ряду. Почувствовав на себе пристальный взгляд Уэйнрайт, он обернулся и, пока слушание еще не началось, поднявшись, подошел к ней…
– Рад видеть вас…
Холодно кивнув в ответ, адвокат нарочито–небрежно произнесла:
– Здравствуйте… После чего отвернулась.
Метнув в Генри косой взгляд, Джулия подумала: «Наверное, неспроста он пришел сюда сегодня…»
К сожалению, Уэйнрайт не ошиблась в своем предположении…
Судья Джаггер позвонил в колокольчик, стоявший на его столе, и слушание началось.
И вновь первым слово взял Кейт Тиммонс.
– Ваша честь, – произнес он, обращаясь к судье, – насколько я понимаю, цель нашего слушания – установить, виновен ли подсудимый, – он коротко кивнул в сторону Мейсона, – или же невиновен в преднамеренном покушении на жизнь Лили Лайт…
Мэл, пожевав губами, кивнул.
– Разумеется…
Тиммонс продолжал:
– Насколько я понимаю, нам следует не отвлекаться на разные пусть и сопутствующие этому делу обстоятельства, которые, тем не менее, являются второстепенными, а на главном…
«Ага, – решила про себя Уэйнрайт, – стало быть, он просто избрал другую тактику… Все теперь понятно. Теперь Кейт Тиммонс прекрасно понял, что делать ставку на это письмо – гиблое дело, и потому решил больше не акцентировать на нем внимание – ни окружного судьи, ни жюри присяжных… Значит… Значит, мне надо как можно больше заострить внимание именно на этом…»
Поднявшись со своего места, Джулия сказала, обращаясь к судье:
– Ваша честь, я хотела бы задать один вопрос господину окружному прокурору…
Джаггер, поправив очки, произнес:
– Да, пожалуйста…
Уэйнрайт обернулась к Тиммонсу.
– Я хотела бы узнать, какие именно обстоятельства вы считаете второстепенными?.. Насколько я понимаю – то самое письмо, которое потерпевшая Лили Лайт написала… – сделав небольшую, но весьма выразительную паузу, она добавила, – или не написала вам…
Кейт прищурился.
– Да, конечно же, в этом деле очень много неясного… Но для меня лично очевидно одно: в момент совершения преступления в номере гостиницы «Эдельвейс», кроме потерпевшей и Мейсона, никого более не было… Стало быть, подозреваться в этом может только он.
Склонив голову на бок, Уэйнрайт перебила своего оппонента:
– А вы не допускаете вероятности, что это действительно могла быть попытка самоубийства, мистер Тиммонс?..
Тот только улыбнулся.
– Нет.
– Почему же?..
– Дело в том, – начал тот, обращаясь то ли к Джулии, то ли к судье, – дело в том, что на подобный шаг способен разве что… разве что человек с серьезными отклонениями в психике…
– А вы думаете, что у Лили Лайт не могло быть подобных отклонений?..
– Следствие навело справки, и теперь нам доподлинно известно, что Лили Лайт на протяжении всей своей жизни не обращалась к психиатру… Она вообще отличалась завидным здоровьем… Значит, попытка самоубийства просто исключается.
Да, теперь Джулия ясно видела, что Тиммонс при своем обвинении будет опираться только на то, что нормальный человек, будучи в здравом уме, ни за что на свете не выбросится из окна без чьей‑либо помощи.
Не зря же он затребовал данные о том, обращалась ли Лили Лайт к психиатру или не обращалась… Стало быть, теперь он всячески будет игнорировать это странное письмо… А значит…
Значит, единственное спасение для Мейсона – акцентировать на этом письме внимание присяжных и Мэла Джаггера.
Кейт, неспешно прохаживаясь по подиуму перед местом судьи, заложив руки за спину, говорил:
– То, что в момент совершения преступления в номере Лили Лайт, кроме нее и Мейсона, не было ни единого человека, сомневаться не приходится. На этот счет есть свидетельские показания…
– Вот как?..
После соответствующих формальных процедур на свидетельском месте появилась чернокожая горничная – Барбара Майер, которая в то утро дежурила на этаже гостиницы.
– Мисс Майер, – произнес Тиммонс, – скажите, с которого часа вы заступили на дежурство?..
Видимо, горничная никогда ранее не давала показаний в суде и потому, чувствуя на себе повышенное внимание такого количества людей, растерялась.
– Ну, с шести утра…
– Вы все время были на коридоре?..
– Да.
– Если не секрет, чем вы занимались?
– Я поливала цветы… В нашем отеле так много цветов, и мне каждое утро приходится поливать их, – начала объяснять свидетельница.
Тиммонс продолжал свой допрос:
– Стало быть, любой человек, который бы в это время появился на коридоре, не ускользнул бы от вашего внимания, не так ли?..
Барбара, на минутку задумавшись, кивнула.
– Да, сэр. Хотя…
– Что – хотя?..
– Хотя в такое раннее время на коридоре гостиницы, как правило, никто и не появляется, – произнесла она. – Хотя нет, я не совсем то сказала вам: конечно же, бывает, что ходят люди… То есть я хотела сказать, что так рано утром обычно никто в номера не заходит, а наоборот – выходят оттуда…
– Что вы имеете в виду?..
– Ну, иногда я обращала внимание, что из номеров, которые снимают женщины, по утрам выходят мужчины… И наоборот…
Кейт только понимающе заулыбался – он вообще всегда улыбался, когда слышал какие‑нибудь гадости о людях, ему незнакомых, конечно – не говоря уже о тех, кого он хорошо знал.
По залу пронеслась струя веселья.
Судья Джаггер позвонил в колокольчик и строго произнес:
– Прошу тишины. То, что сказала миссис Майер, к рассматриваемому делу не имеет никакого отношения. Прошу вас, – кивнул он в сторону свидетельницы, – прошу вас, продолжайте…
Тиммонс, подойдя к Барбаре поближе, спросил:
– И вы никуда все это время не отлучались?.. Та отрицательно покачала головой.
– Нет…
– И что было дальше?..
