Текст книги ""Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"
Автор книги: Генри Крейн
Соавторы: Александра Полстон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 322 (всего у книги 332 страниц)
Этот факт показался всем настолько необъяснимым и маловероятным, что двоюродный брат Джакоби не посчитал за лучшее обратиться в суд первой инстанции с обжалованием завещания, мотивируя свой поступок двумя обстоятельствами: во–первых, смерть старика Якоба показалась ему несколько странной, а во–вторых – он, зная, на что способен его двоюродный брат, посчитал, что тот вполне мог вырвать это завещание под страхом насилия…
Более того – Эндрю Фостер вроде бы даже имел на руках какие‑то доказательства своим подозрениям – во всяком случае, именно так он заявил на последнем судебном заседании. Джулия не зря пользовалась в городе репутацией одного из самых лучших юристов, специализирующихся на уголовном законодательстве; как бы то ни было, а Генри для этого процесса нанял именно ее… А заодно поручил ей ведение и некоторых других своих дел.
Все это произошло еще до того, как Джакоби подставил Гарри; разумеется, Джулия, знай о нечистоплотности своего нового клиента, никогда бы не согласилась иметь с ним какие‑то дела, а когда все, как должно было случиться, открылось, было уже поздно: она была по рукам и по ногам связана контрактом…
А посему Джулия посчитала за лучшее не платить этому типу, к которому в последнее время питала острую неприязнь, огромную неустойку, а просто одолжить требуемую сумму Гарри, своему столь же молодому, сколь и неопытному возлюбленному–Генри, взяв со стола зажигалку, вновь принялся без нужды щелкать позолоченным затвором.
– Итак, я хотел бы знать, что бы вы сказали о чисто человеческих качествах этого самого Мейсона… Вы ведь знакомы с этим человеком – не так ли?..
Джулия кивнула.
– Так…
– Ну, и…
Мисс Уэйнрайт, метнув в собеседника косой взгляд, произнесла:
– Ну, после смерти своей невесты Мэры он очень изменился…
Джакоби кивнул.
– Я осведомлен…
– Он на некоторое время, – продолжала Джулия, – на некоторое время уехал из Санта–Барбары, но вернулся не один, а с… – Она запнулась; с ее языка едва не слетело «с одной прожженной проходимкой», но в последний момент она сдержала себя и произнесла: – С одной довольно странной девицей… Лили Лайт.
Джакоби наклонил голову в знак того, что и этот факт известен ему.
– Ну, допустим… и что же с того?..
Уэйнрайт продолжала:
– Мейсон круто, очень круто переменился с того времени… Он стал… Как бы это выразиться поточнее… Не то, чтобы занудливым, но… Каким‑то моралистом… Куда девалась его обычная колкость и въедливость?.. Он стал настоящим непротивленцем злу… – Джулия сделала небольшую паузу, после чего добавила: – Скорее даже, не стал, а только хочет таким казаться?..
В ответ Генри, склонив голову, с явным интересом поинтересовался:
– Вот как?..
Джулия, затушив сигарету, потянулась за следующей – в последнее время она начала много курить
– Да… Я помню, во время судебного процесса над Сантаной… Мейсон сидел в первом ряду и едва сдерживал себя, чтобы не выругаться по поводу всего этого безобразия… Вы ведь наверняка помните этот позорный процесс?..
Джакоби едва заметно кивнул.
– Помню…
– В перерыве я подошла к Мейсону… Он был просто вне себя… Я знаю, если бы в этот момент он выругался, ему было бы куда легче… Я подошла к нему и сказала: «Мейсон, ну выругайся, прошу тебя… Облегчи свои страдания!.. Ну, если ты такой закомплексованный, выругайся мне на ушко!..» Мне показалось… Впрочем, нет, это мне только показалось… А потом пришла эта самая Лили Лайт, и Мейсон вновь натянул на себя маску проповедника…
Джакоби, откинувшись на спинку стула, немного помолчал, а потом спросил:
– Так, хорошо… Значит, Лили Лайт… А что – вы думаете, она действительно имела… То есть имеет на него такое влияние?..
После некоторой заминки Джулия кивнула.
– Мне кажется – да… Правда…
Генри насторожился.
– Что – правда?..
– Правда, как мне кажется, в последнее время Мейсон стал ей меньше доверять… – Она сделала небольшую паузу и, переведя дух, продолжила: – Всех тонкостей их отношений я не знаю, да и не хочу вмешиваться в чужую жизнь, но, насколько мне кажется, вскоре они расстанутся…
Джакоби на протяжении всего этого монолога не сводил с Джулии глаз – та еще никогда не видела, чтобы этот человек слушал ее с подобным вниманием.
«И для чего ему понадобился Мейсон и эта проходимка?.. – подумала Джулия. – Может быть, он замышляет что‑нибудь… Что‑нибудь такое, нехорошее?.. Иначе – зачем?..»
Некоторое время они молчали, а потом Джакоби неожиданно спросил:
– Хотите чаю… Или, может быть – кофе?..
– Если можно – кофе…
Пока Генри готовил растворимый кофе, Джулия продолжала свои размышления.
«И почему это он вдруг так сильно заинтересовался Мейсоном?»
Поставив чашечку с дымящимся напитком перед собеседницей, Джакоби, изобразив на своем лице некоторое подобие доверительности, спросил:
– А что бы вы сказали, мисс Уэйнрайт… Ну, если бы я сообщил вам, что этот самый Мейсон замышляет убийство Лили Лайт?..
Джулия посмотрела на него расширенными от удивления глазами.
– Что?..
Ей показалось, что она ослышалась. Джакоби хищно улыбнулся.
– Нет–нет, вам не послышалось… Мне кажется, что Мейсон… Ну, он вовсе не тот, кем пытается себя представить…
Джулия наморщила лоб.
– Простите, но я не совсем вас понимаю… Лицо Генри неожиданно посерьезнело.
– Да, я располагаю достаточно серьезными основаниями считать, что Мейсон заинтересован в смерти этой женщины… Достаточно серьезные основания…
Прищурившись, Джулия поинтересовалась
– Ну, и что же?.. Если это действительно так, – в голосе ее послышалось легкое раздражение, – если это действительно так, то вы, мистер Джакоби, можете обратиться в прокуратуру или в полицию, чтобы предотвратить преднамеренное убийство… Более того, если вы сообщаете это мне не как частному лицу, а как своему адвокату, я обязана буду поставить в известность прокурора, мистера Тиммонса обо всех обстоятельствах готовящегося убийства… В противном случае я рискую не только потерять лицензию на юридическую практику, но и получить срок тюремного заключения за недонесение о готовящемся преступлении… – Сделав небольшой глоток, она медленно добавила: – Если вы конечно, не шутите, мистер Джакоби…
Принужденно улыбнувшись, он ответил:
– Ну, а если шучу?..
Джулия передернула плечами.
– В таком случае я не совсем понимаю, для чего понадобился весь этот разговор…
– А если не шучу?..
Джулия отпрянула.
– То есть…
– Если Мейсон действительно намеревается расправиться с Лили?..
– Но для чего ему это понадобилось?.. – спросила Джулия с искренним недоумением.
Генри несколько замялся.
– Ну, мало ли… Как бы то ни было, а эта девица – очень близкий для него человек… А у человека не может быть больших врагов, чем его близкие…
В ответ Джулия только заметила со скрытой враждебностью:
– Ну да, Библию вы знаете неплохо… И что же?.. Что с того?.. Если это действительно так, то вы, мистер Джакоби, должны обращаться не ко мне, а к мистеру Тиммонсу… Я ведь уже сказала вам…
Улыбнувшись, Джакоби сделал большой глоток кофе и, отодвинув чашку, произнес многозначительно:
– Мне кажется, я смогу обойтись и без мистера Кейта Тиммонса.
– Я не понимаю, откуда… – начала было Джулия, но Генри оборвал ее на полуслове:
– Откуда я знаю, что это произойдет?.. Ну, всех подробностей я вам сообщить не могу… Скажу только, что сведения, которыми я располагаю, заслуживают самого пристального внимания… Так вот, – Джакоби резко отодвинул чашку, – так вот, мисс Уэйнрайт, мне кажется, что вполне можно будет обойтись и без окружного прокурора…
Джулия, бросив в собеседника нехороший взгляд, поинтересовалась:
– Каким это образом, интересно?..
– Можно сперва поговорить с Мейсоном, – последовал ответ.
Джулия ничего не ответила, и взяв со стола чашечку с кофе, допила его до половины. Она не поднимала взгляда на Джакоби, но ей казалось, что тот следит за каждым ее движением.
– Итак, что вы на это скажете?..
Джулия, допив кофе, аккуратно отодвинула чашечку и ответила вопросом на вопрос:
– Я не совсем понимаю вас… Какое готовящееся убийство, причем тут Мейсон, какая еще Лили Лайт?.. Почему, наконец, вы говорите это именно мне?.. Простите, мистер Джакоби, но я ничего не понимаю…
Слегка вздохнув, словно удивляясь непонятливости адвоката, Генри произнес:
– Все очень просто… Располагая доказательствами того, что Мейсон собирается покушаться на жизнь этой женщины, надо связаться с ним… Ну неужели вы не понимаете этого?..
До Джулии наконец‑то начал доходить смысл предложения собеседника. Подняв на него взгляд, она произнесла только одно слово:
– Шантаж?..
Джакоби самодовольно улыбнулся. Этой коварной улыбки было достаточно, чтобы Уэйнрайт поняла – да, Генри имеет в виду именно это…
Резко поднявшись, Джулия поправила платье и, отодвинув от себя вертящуюся табуретку, спросила:
– А если я откажусь?..
Ни слова не говоря, Джакоби отодвинул выдвижной ящик письменного стола и, найдя там какую‑то папку, бросил ее перед собеседницей.
– Что это? Он улыбнулся.
– Ваш контракт на юридическое обслуживание моей фирмы, – процедил Джакоби сквозь зубы, – на обслуживание фирмы «Джакоби и К»… Если вы что‑нибудь забыли, то могу напомнить… – Он развернул папку и, вынув оттуда листок бумаги, отпечатанный на принтере, процитировал: «В случае отказа оказывать фирме «Джакоби и К» юридические услуги адвокат Джулия Уэйнрайт платит неустойку в размере ста тысяч долларов». – Он протянул листок собеседнице и ехидно спросил: – Ваша подпись?..
Действительно, в свое время Джулия, не имея денег, была вынуждена подписать этот довольно‑таки кабальный контракт сроком на год. Конечно, подписывая его, она многим рисковала, тем более, у мистера Джакоби в Санта–Барбаре с самого начала была крайне незавидная репутация, но никогда не думала, что Генри способен на подобные веши…
Джакоби повторил свой вопрос:
– Ваша подпись?..
Стараясь держаться как можно спокойней, Джулия произнесла в ответ:
– Да, моя…
– Стало быть…
На этот раз уже Уэйнрайт перебила его:
– Но ведь постыдное предложение, которое только что вы сделали мне, ни в коем случае не относится к юридическим услугам, которые я обязалась в свое время оказывать вам… Не так ли?..
Джакоби улыбнулся.
– Так…
– Тогда в чем же дело?..
Развалившись на стуле, он неспешно закурил и, выпустив в потолок колечко табачного дыма, произнес:
– Мисс Уэйнрайт, а вам известно, что наниматель всегда прав?.. Да, вы, пользуясь своим прекрасным знанием законов, начнете оспаривать этот пункт нашего контракта… Причем нет никаких гарантий, что суд признает ваши требования правомерными, к тому же, я тут же обращусь на вас с контриском… Вы ведь знаете, надеюсь, что такое встречный иск?..
Это было правдой – контракт, подписанный Джулией, был совершенно кабальный, и, в случае судебных разбирательств, Джакоби имел сто шансов против одного, что выиграет это дело.
Генри продолжал все в той же весьма небрежной, наигранной манере:
– Вам не стоит так сразу же отметать мое предложение… Вам стоит подумать… Мейсон – богатый человек, я думаю, что если как следует подоить его и его богатенького папашу, СиСи Кэпвелла, то можно неплохо заработать… Прибыль – пополам. Мисс Уэйнрайт, подумайте… У меня есть кое–какие компрометирующие данные на этого человека, у вас – отличное знание законов и умение их применять на практике… Я не понимаю, что же вас сдерживает…
Джулия, не дослушав, направилась к двери.
– Мисс Уэйнрайт…
Уже взявшись за ручку, она резко обернулась в сторону сидевшего за ее спиной Джакоби и произнесла:
– Мне кажется, тебе, гнусный выродок, стоит поискать для своих темных делишек какого‑нибудь другого адвоката… Кстати, мне давно уже хотелось заняться твоими грязными лотереями… Думаю, что Гарри Брэфорд с немалым удовольствием подтвердит, что ты – самый отъявленный проходимец.
Хлопнув дверью, она быстро направилась в сторону лестницы.
Когда Джулия подходила к своему «олдсмобилю» (стоянка располагалась как раз под окнами конторы), рама окна поднялась и оттуда высунулась голова Генри.
– Считай себя уволенной!.. – Закричал он. – А заодно в предельно сжатые сроки приготовь для меня сто тысяч!..
Лицо Джулии перекосила гневная гримаса.
– А пошел бы ты… – крикнула она.
После чего, раскрыв дверку машины, уселась, быстро завела двигатель и, выехав со стоянки, отправилась в сторону своего офиса.
Джулия гнала автомобиль по переполненной машинами главной дороге Санта–Барбары. На ее глазах блестели слезы гнева.
– Нет, каков негодяй, – шептала она, – какой же он подонок… Мало ему своих жульнических операций, мало ему того, что он подставил этого несчастного мальчика Гарри Брэфорда… Теперь он замышляет еще что‑то и против Мейсона…
Уэйнрайт едва сдерживала себя, чтобы не выругаться вслух…
Красный «олдсмобиль» свернул с главной трассы и тяжело покатил с горы, по направлению к юридической конторе Джулии.
«Надо во что бы то ни стало связаться с Мейсоном и предупредить его об опасности, – подумала Джулия. – Этот Генри Джакоби – суровый негодяй, от него можно ожидать чего угодно…
Придя в офис, Джулия первым делом набрала номер Мейсона – но там никто не брал трубку. Она уже собралась было позвонить Крузу, чтобы выяснить, где может быть сын СиСи Кэпвелла, но в этот момент дверь кабинета раскрылась, и на пороге появилась Агата Резерфорд – девятнадцатилетняя девушка, которая вот уже второй месяц подвизалась у Джулии в качестве секретарши.
Агата Резерфорд была весьма милым созданием – с естественным румянцем щек, с трогательными ямочками на щеках, которые так рельефно обозначались, когда девушка улыбалась, с деревенскими кудряшками на лбу.
Дочь простого фермера из Оклахомы, она в прошлом году уехала в город, чтобы, по ее собственным словам, «научиться жить самостоятельно». Родители долго не хотели отпускать ее, но Агата проявила недюжинное упрямство, и те сдались…
Благодаря рекомендации Августы Локридж, которая прекрасно знала мать Агаты, девушка получила рекомендацию и поступила секретаршей к Джулии – она давно уже мечтала о поприще юриста, и потому посчитала, что нет ничего лучше, чем перед поступлением в университет поднакопить денег и посмотреть на свою будущую профессию с практической стороны.
Агата отличалась детской непосредственностью, незнанием жизни и, как ни странно – исполнительностью; качества, которые в совокупности очень импонировали Джулии – наверное, потому, что глядя на эту девушку, она узнавала в ней себя в том же возрасте…
Как бы ни было, но между ними сразу же установились очень теплые и дружеские отношения – во всяком случае, Джулия с самого начала принялась опекать протеже своей родной сестры, и та платила ей самой что ни на есть настоящей честностью и искренностью…
Подойдя к столу Джулии, Агата Резерфорд с улыбкой поздоровалась:
– Привет!..
Джулия, не выпуская из рук телефонной трубки, только буркнула:
– Доброе утро…
Агата, развернув газету, протянула ее Уэйнрайт и произнесла:
– Прочитай…
На третьей странице жирным шрифтом было набрано: «ИЗВЕСТНЫЙ В САНТА–БАРБАРЕ ЮРИСТ МЕЙСОН КЭПВЕЛЛ ПОДОЗРЕВАЕТСЯ В ПОКУШЕНИИ НА ЖИЗНЬ ПРОПОВЕДНИЦЫ ЛИЛИАН ЛАЙТ».
Тут же помещалась фотография – «известная проповедница» лежит, полусогнутая на асфальте, в луже крови…
У Джулии похолодело внутри.
– Боже мой… – только и смогла произнести она полушепотом.
И мисс Уэйнрайт углубилась в чтение заметки.
«Сегодня рано утром из окна гостиницы «Эдельвейс», с пятого этажа выбросилась или была выброшена Лилиан Лайт, известная в Калифорнии общественная деятельница, снискавшая известность у горожан своими высокими моральными принципами…»
При словах «моральные принципы» Джулия нехорошо ухмыльнулась.
«В момент покушения в гостиничном номере находился ее друг Мейсон, который, как известно, исполняет должность заместителя прокурора. Он и подозревается в совершении этого преступления. Полиция начала следствие. О ходе этого расследования мы будем регулярно информировать наших читателей».
Отложив газету, Джулия подняла глаза на свою секретаршу и едва слышно спросила:
– Это правда?..
Та, взяв газету со стола, небрежно бросила ее в выдвижной ящик.
– Да… Боюсь, что правда… Я только что позвонила Кейту Тиммонсу – представляешь, как он радуется случившемуся?..
Джулия скривилась.
– Еще бы…
Мейсона уже отстранили от исполнения обязанностей помощника прокурора.
«Значит, этому негодяю Джакоби действительно было что‑то известно, – пронеслось в голове Джулии, – значит, он что‑то знал… Неужели это он подставил Мейсона?.. Да, вполне вероятно… Но каким же образом?..»
Покачав головой, Джулия поднялась и, подойдя к столику, механически взяла свежий газетный номер.
– В это трудно поверить… Резерфорд продолжила:
– Я понимаю… Я только что позвонила Крузу Кастильо…
– И что же он?..
– Он говорит, что во всяком случае не сможет заняться расследованием… Во всяком случае – официальным, – Резенфорд сделала ударение на слове «официальным», – расследованием этого дела…
– Почему же?..
– Он уже обращался к Кейту Тиммонсу, и тот, сославшись на какой‑то пункт уголовно–процессуального законодательства, сказал, что мистер Круз Кастильо, будучи приятелем подозреваемого, не может быть допущен к расследованию на том основании, что в подобном случае следствие не будет объективным…
– Джулия согласно кивнула.
– Да, действительно… Этот Кейт Тиммонс слишком хорошо знает законы… Черт бы его побрал…
Поразмыслив с минуту, Джулия произнесла:
– Вот что… Садись на телефон и постарайся разыскать Мейсона… Скажи, чтобы как можно быстрее приехал ко мне… Хорошо?..
Закурив которую уже но счету за сегодняшнее утро сигарету, Джулия задумалась.
«Нет, наверняка это ему подстроили, – размышляла она, – ведь в самом же деле, не мог же Мейсон выбросить эту чертову проповедницу из окна… Да он просто неспособен на подобные поступки… Наверняка, этот самый Генри Джакоби что‑то знает… Но откуда?..»
Ее рука уже потянулась к телефонной трубке, чтобы набрать номер конторы «Джакоби и К», но Джулия тут же вспомнила подробности своего последнего разговора с Генри и решила, что звонить нет нужды.
«Да, черт бы побрал этого Джакоби… Придется найти еще где‑нибудь эти сто тысяч, – подумала она. – Во всяком случае, Джакоби – не тот человек, чтобы оставить это просто так…»
ГЛАВА 3Неожиданный визит Мейсона. Этого человека не зря называют в Санта–Барбаре «проповедником». Разговор с ним приводит Джулию в полное смятение. Зачем Лили Лайт понадобилось мстить Мейсон у таким необычным образом? Симпатии адвоката целиком и полностью на стороне Кепвелла. Мейсон неожиданно оказывается за решеткой. Торжество прокурора Кейта Тиммонса. Кэпвелла–младшего отпускают под залог 500000 долларов. Занимательные криминальные баллады, прочитанные Джулией с целью развлечь Мейсона.
Неожиданно дверь кабинета раскрылась, и на пороге появился Мейсон.
Джулия отпрянула…
Тот, не снимая плаща, подошел к ней и, устало опустившись на стул, произнес:
– Доброе утро…
Джулия, исподлобья посмотрев на неожиданного визитера, произнесла в ответ:
– Я
– Доброе… – Мейсон попробовал было улыбнуться, но улыбка получилась у него какой‑то вялой и невыразительной – похожей, скорее, на жалкую гримасу резиновой куклы.
Облокотясь на спинку стула, он с тяжелым вздохом сказал:
– Ну, тебе, наверное, про меня уже все известно… Не так ли?..
Рука Джулии потянулась за газетой. Развернув номер, она кивнула на фотографию.
– Вот это?.. Мейсон кивнул.
– Да.
Джулия, аккуратно сложив газету, бросила ее в мусорную корзину.
– Ну и…
Осмотревшись, словно желая убедиться, что в комнате кроме них больше никого нет, Мейсон, нервным движением потянувшись во внутренний карман, вытащил пачку сигарет и, раскрыв ее, судорожно закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, он произнес упавшим голосом:
– Она подставила меня… Джулия отпрянула.
Ее поразило не столько сообщение Мейсона (хотя и это тоже очень сильно впечатлило адвоката), сколько сам факт, что он закурил, да еще при ней – Кэпвелл ведь уже давно не делал этого, считая, что потребление алкоголя и никотина несовместимо с высоким предназначением человека в этом мире…
Впрочем, Джулия, прекрасно понимая, сколько возбужден теперь ее собеседник, не стала задавать ему никаких лишних вопросов. Она, быстро взяв себя в руки, осторожно осведомилась:
– Кто?.. Кто же подставил тебя, Мейсон?.. – спросила Джулия, хотя и без того прекрасно знала, кого именно имел теперь в виду ее посетитель.
– Лили Лайт.
Посмотрев на своего собеседника с явным недоумением, она произнесла:
– То есть… Уж не хочешь ли ты сказать, что она сама выбросилась из окна?..
Видимо, одно только напоминание об этой женщине повергло Мейсона в неприятные чувства, и потому он недовольно поморщился.
Джулия повторила свой вопрос:
– Ты хочешь сказать, что эта женщина… – она, прекрасно понимая теперешнее состояние Кэпвелла, не решилась даже упоминать это имя. – Что она сама выбросилась из окна?.. Но ведь ты, насколько я могу судить, подозреваешься в том, что… – Она запнулась, не смея даже сказать, в чем же именно подозревается Мейсон, хотя это было совершенно очевидно.
Затушив сигарету, Мейсон тут же потянулся за следующей.
– Да, – произнес он после непродолжительной паузы, – да, Джулия… Я понимаю, что это – слишком неправдоподобно звучит, но это действительно так…
Джулия, внимательно посмотрев на своего собеседника, повторила вопрос:
– То есть…
– Она нашла безукоризненный способ, чтобы отомстить мне…
После этой фразы в кабинете зависла тяжелая, гнетущая пауза–Джулия, исподлобья бросая на Мейсона быстрые взгляды, размышляла над его объяснением…
При всем ее доверии к Кэпвеллу, в то, что он теперь сообщил, никак нельзя было поверить.
– Как – неужели… Неужели такое возможно?.. Значит…
Нет, этого просто не может быть!..
Мейсон, делая глубокие затяжки, даже не заботился о том, чтобы вовремя стряхивать сигаретный пепел – он то и дело осыпался на ею плащ.
Конечно же, теперь ему было не до таких мелочей…
Наконец, чувствуя, что в сложившейся ситуации обязательно надо хоть что‑нибудь сказать, Джулия поспешила нарушить затянувшееся молчание.
– Послушай, – произнесла она, стараясь вложить в свои интонации как можно больше спокойствия, – послушай… Расскажи мне все, как было но порядку…
Мейсон, затушив очередную сигарету, тяжело вздохнул и произнес:
– Я понимаю, что все, что я теперь расскажу тебе, прозвучит более чем неправдоподобно, но, умоляю тебя. Джулия, выслушай, как оно было на самом деле… Пойми меня – мне больше не к кому обратиться в сложившейся ситуации… Только к тебе…
Джулия понимающе улыбнулась.
– Да, конечно… Мейсон, я ведь прекрасно знаю тебя… Поверь, в Санта–Барбаре найдется мало людей, к которым бы я испытывала чувства такой симпатии, как к тебе…
После этих слов она почему‑то совершенно некстати припомнила свой утренний диалог с мистером Джакоби и его слова насчет неустойки… Теперь они казались Джулии такими далекими…
Мейсон, покачав головой, произнес:
– Да, я понимаю… – И, словно угадав мысли Джулии, добавил: – Ты действительно классный адвокат… Наверняка – один из самых лучших, с кем мне приходилось иметь дело… Поверь мне, я говорю так не потому, что хочу сделать тебе комплимент, а потому, что действительно так считаю… И очень рассчитываю на твою помощь, Джулия… Ведь на пять таких дел, как тяжба этого пройдохи Генри Джакоби со своим двоюродным братом Эндрю Фостером в твоей практике должно приходиться хоть одно действительно порядочное дело… Ну, скажем, вроде моего…
Несмотря на весь драматизм сложившейся ситуации, Джулия не могла сдержать полуулыбки. Посмотрев на собеседника, она произнесла:
– Вот уж никогда не думала, что мне когда‑нибудь придется предлагать тебе свои услуги…
Покачав головой, Кепвелл ответил:
– И я тоже…
Джулия, быстро приготовив кофе, поставила перед столь неожиданным посетителем небольшую чашечку саксонского фаянса с ароматным дымящимся напитком и, поудобней устроившись в кресле, произнесла:
– Я слушаю тебя…
И Мейсон, сделав небольшой глоток кофе, начал свое невеселое повествование…
– Дело в том, – произнес он, – что в последнее время я начал всерьез задумываться о своей жизни… Да, именно так. Меня всегда занимали вопросы, почему человек приходит в этот мир, каково его предназначение… Ты, наверное, помнишь, что все это началось сразу же после смерти Мери… – После этих слов Мейсон понизил голос, который сразу же зазвучал как‑то глуховато. – Да, я начал размышлять над своей жизнью, и очень многое понял…
Джулия, посмотрев на Мейсона с нескрываемым интересом, спросила:
– И что же?..
– Ну, например, то, что я очень часто жил неправильно… Достоинство человека, Джулия – в его духовном начале, которое некоторыми людьми называется разумом, а некоторыми – совестью. Начало это, поднимаясь выше местного или временного, содержит в себе несомненную истину и вечную правду. И даже в среде несовершенного, в нашем мире оно видит свое совершенство. Начало это всеобще, беспристрастно и всегда в противоречии со всем тем, что пристрастно и себялюбиво в человеческой природе. И это начало властно говорить каждому из нас, что ближний наш столь же драгоценен, как и сами мы, и его права столь же священны, сколь священны и наши права. И это начало велит всем нам воспринимать истину, как бы ни была она противна нашей гордости, и быть справедливым, как бы это ни было невыгодно нам. Оно же, это начало, призывает всех нас к тому, чтобы любовно радоваться всему тому, что прекрасно, свято и счастливо, в ком бы мы ни встретили эти замечательные свойства. Это начало и есть луч, данный человеку свыше… Да, Джулия, я действительно заблуждался, не понимая всего этого, и только недавно наконец‑то понял – почему…
Уэйнрайт осторожно перебила его:
– Почему же?..
Голос Мейсона Кэпвелла звучал все более и более напряженно:
– Заблуждения и несогласия людей в деле искания и признания истины происходят не от чего иного, как от недоверия к разуму; вследствие этого жизнь человеческая, руководимая чаще всего ложными представлениями, суевериями, преданиями, модами, предрассудками, насилием и всем, чем угодно, кроме разума, течет как бы сама по себе, а разум в это же время существует как бы сам по себе. Часто бывает и то, что если мышление и применяется к чему‑нибудь, то не к делу искания и представления истины, а к тому, чтобы во что бы то ни стало оправдать и поддержать обычаи, предания, моду, суеверия, предрассудки… Заблуждения и несогласия людей в деле искания истины – вовсе не оттого, что разум у людей не один и не потому, что он не может показать им предельную истину, а потому, что они просто не верят в такую возможность. Да, Джулия, если бы люди поверили в свой разум, то быстро бы нашли способ сверять показания своего разума с показаниями его у других людей. А нашедшие этот способ взаимной проверки, быстро бы убедились, что разум – один у всех, на все человечество, и быстро бы подчинились его велениям… Когда я понял это, мне сразу же стало легче жить… Я стал следить за собой, я перестал гневаться на людей… Однажды я сказал себе, что с самого утра, только–только проснувшись, надо следить за собой… Надо сказать себе, едва ты только открыл глаза: сегодня, сейчас может случиться такое, что придется иметь дело с дерзким, наглым, лицемерным, низким и докучливым человеком. Такие люди часто случаются в нашей жизни… Такие люди, Джулия, не знают, что хорошо, а что – дурно. Но если я сам твердо знаю, что хорошо, а что – плохо, понимаю, что зло для меня – только то дурное дело, если я сам его совершу, – если я действительно осознаю это, то никакой дурной человек не сможет повредить мне. Ведь никто на целом свете не может заставить меня делать зло. Ведь зло – всегда только от бессилия. Да, я знаю, многие поражены изменениями, которые произошли со мной в последнее время, даже мой отец – СиСи, – он говорит, что ожидал от меня чего угодно, но только не этого. Многие осуждают меня. Конечно же, мне неприятно, что меня осуждают. Но как избавиться от этого неприятного чувства?.. Надо смириться, тогда, зная свои слабости, не будешь сердиться за то, что другие указывают на нее. Это не всегда может быть высказано в любезной форме, но и к таким замечаниям следует прислушиваться… Во всяком случае, каждый человек всегда поступает так, как ему выгодно только для себя. Я понял, что если буду постоянно помнить об этом, то ни на кого не стану сердиться, никого не стану бранить и попрекать, потому что если человеку точно лучше сделать то, что тебе не всегда приятно, то он по–своему прав и не может поступать иначе. Если же такой человек ошибается и делает то, что для него не лучше, а хуже, то в таком случае хуже бывает только ему самому… Такого человека можно пожалеть, но никогда нельзя на него сердиться… Глубокая река не возмущается, если в нее бросить камень; если же она возмущается, то она не река, а лужа… Точно так же и человек… Умный человек никогда не будет сердиться на оскорбление… Если он – действительно умный и глубокий человек…
Мейсон говорил совершенно ровно, спокойно; в этот момент он очень напомнил Джулии священника на воскресной службе.
«Нет, – подумала она, – этот человек вряд ли мог убить Лили Лайт… Наверняка, его действительно просто подставили… Но для чего?..»
Мейсон продолжал:
– Да, и я начал задумываться над своей жизнью… В том числе – и над той жизнью, которую многие называют повседневной… Я понял, что нельзя потакать телу, нельзя давать ему лишнее, сверх того, что его нужно… – Голос Мейсона неожиданно окреп. – Да, нельзя, нельзя… Это – большая ошибка, потому что от роскошной жизни не прибавляется, а наоборот – убавляется удовольствие от еды, от сна, от одежды, от всего, чем себя окружаешь… Стал есть лишнее, сладкое, не проголодавшись – расстраивается желудок, и нет никакой охоты к еде и к удовольствиям… Стал ездить на роскошной машине там, где мог просто пройтись пешком, привык к мягкой постели, к нежной, сладкой пище, к роскошному убранству в доме, привык заставлять других делать то, что сам можешь сделать, – и нет больше радости отдыха после тяжелого, изнурительного труда, нет радости тепла после холода, нет крепкого, здорового сна и все больше ослабляешь себя, и не прибавляется от этого тихой радости и спокойствия… Такие блага, такой комфорт – не в радость, а только в муку… Он не приносит ничего, кроме страданий и неудобств. Людям надо учиться у животных тому, – продолжал Мейсон, – как надобно обходиться со своим телом. Только у животного есть то, что действительно нужно для его тела, и такое животное довольствуется этим; человеку же мало того, что он уже утолил свой голод и свою жажду, что он укрылся от непогоды, согрелся после холода… Нет, – воскликнул Мейсон, – нет, он придумывает различные сладкие питье и кушанья, строит дворцы и готовит лишние одежды, любит различную ненужную роскошь, от которой по большому счету ему живется не лучше, а наоборот – куда хуже… Не расчет приучать себя к роскоши, потому что, чем больше тебе для твоего тела нужно, тем больше надо трудиться телом для того, чтобы накормить, одеть, поместить свое тело… Ошибка эта незаметна только для таких людей, которые тем или иным обманом сумели так устроиться, чтобы другие должны были работать не на себя, а на них, так что для подобных людей это уже не расчет, а дурное, некрасивое дело… Как дым изгоняет пчел из ульев, так излишества изгоняют из человека его лучшие духовные силы, – произнес Мейсон назидательным тоном.
