Текст книги ""Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Генри Крейн

Соавторы: Александра Полстон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 332 страниц)

– Мне не важно, что говорят и думают другие. Я всегда поступаю в соответствии со своими личными принципами и убеждениями, – сказал Круз, не глядя в глаза Иден.

Он как бы боялся, что когда их взгляды встретятся Иден его победит.

– Но ведь думать и делать – это совершенно разные вещи, неужели ты этого не понимаешь?

– Пусть другие делают что хотят, а я буду поступать так, как считаю нужным, – отрезал Круз.

Он хотел сказать убедительно, хотел своим ответом остановить этот болезненный для него разговор, но ему все равно хотелось, чтобы Иден говорила с ним, чтобы она продолжала произносить слово за словом, причиняя его душе неимоверную боль.

Но эта боль, какой ни была жестокой, все равно была сладостной.

– Ты будешь это делать, даже если станет больно? – немного более спокойным голосом прошептала Иден.

– Извини, – Круз оттолкнулся спиной от стены и резко прошел в глубину гостиной.

Он буквально как ветер прошумел рядом с изумленной Иден и она в это мгновенье услышала его запах, услышала запах одеколона Круза. Ее ноздри возбужденно вздрогнули, глаза сверкнули.

– Круз, у Сантаны наверняка роман и ты даже не представляешь себе, как я этому рада.

Фраза, брошенная Иден, буквально хлестнула Круза по щеке. Он обернулся и сейчас его глаза зло сверкнули, буквально впились в Иден.

Если бы он мог обладать магической силой, то тогда его взгляд пригвоздил бы Иден к стене. Но она не сдавалась и сверкающие взгляды Круза на нее не действовали. Вернее, они действовали, но не так, как рассчитывал Круз, они подстегивали Иден высказаться до конца, излить свою душу, выплеснуть все свои чувства на Круза, буквально искупать в них этого мужчину, который так стойко и упорно сопротивляется ее чарам.

– Знаешь, Круз, а я рада. Рада буквально всему, что может освободить тебя от нее. Я даже обрадовалась бы… – здесь Иден запнулась.

– Ну говори же, говори, – бросил Круз.

– Признайся, Круз, признайся, ведь ты тоже испытываешь такие чувства?

Лицо Круза окаменело, жилка перестала дергаться, взгляд казался остановившимся. Иден показалось, что Круз впал в странную прострацию, что ее слова околдовали мужчину.

Сердце Иден радостно дрогнуло: она почувствовала, что близка к победе, что еще один шаг, последний напор, последних несколько обличительных фраз и она сможет освободить Круза, вырвать его из объятий идиотских принципов, по которым он решил построить свою жизнь вопреки здравому смыслу, вопреки тому, что сейчас и он и она могут быть счастливы. Ведь Иден знала – Круз ее давно любит, ей было нестерпимо видеть, как в его душе борются любовь к ней и дурацкие принципы, чувство какого– то мистического долга. И она накапливала в своей душе слова, которые скажет Крузу, которые сдвинут его и выведут из оцепенения, растопят стену льда, стоящую между ними.

Иден и Круз молчали.

Женщина чувствовала, что она победила, поэтому позволила себе слегка расслабиться. Иден прислушалась к биению своего сердца, потом к шелесту листвы.

За раскрытой дверью дома глухо шумел океан, его волны мерно накатывали на берег одна за другой и уходили вновь, чтобы через мгновенье обрушиться на песчаный берег с новой силой.

И вдруг Круз и Иден услышали далекий, но громкий радостный смех. Иден напряженно прислушалась и ей показалось, что смеются мужчина и женщина и смех их полон счастья и радости.

"Боже, какие счастливые люди! Они идут, обнявшись, по берегу океана и смотрят на яркие звезды… бегут по мокрому песку и громко смеются. Как бы я хотела сейчас бежать по берегу океана вместе с Крузом, чтобы его сильная рука сжимала мою ладонь, чтобы он тащил меня, а я отталкивалась от мокрого песка и прохладные волны накатывали на мои босые ноги".

Смех внезапно оборвался, и Иден увидела, как заблестели от влаги глаза Круза. Ей стало жаль его, но еще больше жаль ей было саму себя.

Она тяжело вздохнула: нужно произнести последние слова, которые добьют Круза, сломают. Но Иден щадила его гордость, она оттягивала время…

В "Ориент–Экспресс" продолжался тяжелый и нервный разговор Мейсона Кэпвелла с Марком Маккормиком. Они напоминали двух бойцовских петухов, которые застыли друг перед другом в желании броситься один на другого, унизить, уничтожить и победить.

Мейсон крепко сжимал в руке тяжелый стакан, суставы его пальцев побелели, он весь напрягся. Казалось, толстое стекло не выдержит – стакан разлетится тысячью осколков в разные стороны.

Марк слегка откинулся назад, бросил на Мейсона взгляд, полный негодования и презрения. Но Мейсон выдержал этот взгляд, его глаза сверкнули, губы скривились и он буквально процедил в лицо Марку:

– Очевидно, вы плохо изучили этот раздел медицины и совершенно не понимаете, откуда берутся дети, – Мейсон цедил слово за словом, он буквально выплевывал их в лицо Марку.

– Мейсон, я знаю что говорю – возможно, это мой ребенок.

Мейсон улыбнулся еще более презрительно, он уже не скрывал своего явного отвращения к Марку, но все равно вынужден был продолжать разговор. Ситуация складывалась так, что без объяснения дальнейшее счастье Мейсона и Мэри было невозможно.

Марк, который еще за полчаса до встречи с Мейсоном чувствовал себя очень пьяным, сейчас протрезвел. Он весь подобрался, готовый до конца защищаться, а если будет нужно, то и с кулаками броситься на Мейсона и победить, вырвать победу.

– Марк, но ведь ты должен прекрасно знать, ребенок не может быть твоим.

– Я не хотел об этом говорить, но ты, Мейсон, меня вынуждаешь, – помогая себе нервными жестами руки бросил Марк.

– Марк, ты хочешь затормозить развод? Зачем ты нам мешаешь? Зачем ты мучаешь Мэри?

– Я ничего не собираюсь тормозить, я отстаиваю свои права. Мейсон, неужели ты еще не понял? Я оберегал покой Мэри, а не мучил ее, я хотел сохранить ее маленькую тайну, но ты сам, Мейсон, не хочешь оставить меня в покое. Я сделал все, что вы от меня хотели: уехал, бросил любимую женщину и теперь вынужден защищать свои права. Ведь тогда, Мейсон, я не знал о ребенке, но это кардинальным образом все изменило.

Марк протрезвел окончательно и Мейсон потерял свой последний козырь в игре.

– Я не могу видеть твою самодовольную рожу, – скрежеща зубами проговорил Марк, – ненависть так и выплескивалась из него.

– Ты можешь обманывать себя, но меня обмануть тебе не удастся. Я прекрасно знаю Мэри, она никогда бы не позволила тебе прикоснуться к ней.

– Это не твой ребенок, – Марк Маккормик гнусно улыбнулся.

От этой улыбки Мейсону сделалось не по себе: холодок пробежал по его спине и он внезапно понял, что Марк говорит правду, вернее то, что может быть правдой.

Он почувствовал это, но ему не хотелось верить, Мейсон желал как можно дольше не знать правды, заблуждаться, ведь если бы Марк не врал, это означало бы, что Мэри обманывает его, а тогда – должен произойти крах.

Все, с таким трудом построенное Мейсоном, разваливалось у него на глазах и он почувствовал непреодолимое желание напиться, забыть обо всем, не видеть Марка, не видеть Мэри, своего отца.

Чаша терпения Мейсона была переполнена, нервы его сдавали, но он еще нашел силы сдержаться, сделал последнее отчаянное усилие сохранить если не спокойствие, то по крайней мере, создать его видимость. А Марк, почувствовав, что Мейсон сдается, продолжал хлестать его словами, заставляя вжиматься в кресло.

– Все что ты говоришь, Мейсон, справедливо, но справедливо до определенного момента…

– До какого? – еле слышно спросил Мейсон, хотя уже знал ответ.

– Это справедливо до того, как ты соблазнил Мэри. Наш брак, Мейсон, не состоялся, но потом, когда ты соблазнил ее, наш брак стал реальностью. Мэри, в самом деле, не хотела подпускать меня к себе, но потом… – Марк сухо рассмеялся, – она сделала это, не знаю уже зачем. Может, она хотела сравнить меня и тебя, Мейсон? Не знаю, в чью пользу получилось сравнение, но ребенок может быть моим. Это реальность и ты не отмахнешься от нее, Мейсон, сколько бы ни старался.

Мейсон прикрыл глаза. Он нервно поднес стакан к губам и выпил его залпом.

Марк самодовольно улыбнулся. Он со злорадством отметил, как дрожат руки Мейсона и как стакан ударил его по зубам.

В глубине зала, занятые своим разговором, буквально Щебетали счастливые Лайонел и Августа Локриджи. Они пили шампанское, предчувствуя свою победу над мистером Кэпвеллом.

Августа ради такого случая вырядилась чрезвычайно экстравагантно: ее голову повязывал ярко– красный платок, сколотый большой брошью, на пальцах блестели огромные перстни. Она манерно держала тонкий бокал в левой руке и позванивала по нему одним из перстней.

Лайонел любовался своей бывшей женой, а Августа, в свою очередь, с восхищением смотрела на Лайонела. И хотя в ресторане уже почти никого не было, все равно они играли на публику, словно бы готовились вновь вступить в большую жизнь, готовились оказаться словно на сцене – на виду у всей Санта– Барбары.

Лайонел приподнял свой бокал.

– Августа, как сказал бы отец – все в жизни – сделка, так что выпьем за сделку!

Он пригубил бокал и блаженно закатил свои маслянистые глаза.

– Чудесное шампанское, Августа, ты не находишь?

– Просто у нас прекрасное настроение, а когда хорошо на душе – все кажется прекрасным и красивым.

– По–моему, Августа, в твоих словах есть перебор, невозможно быть одновременно красивой и прекрасной.

– Но сегодняшний день именно такой.

– Еще не известно как все сложится.

– Я не выношу пессимистов. И не надо сейчас спорить, иначе мы с тобой рассоримся.

– А кто собирается спорить? Ссоры нам ни к чему, – улыбнулся Лайонел, – мы прекрасно поладили.

– Как видишь, Лайонел, дела вновь объединили нас. Смотри, может, мы еще и поженимся вновь.

– Не знаю, – задумался Лайонел, он поднял свой бокал за ножку тремя пальцами и прикоснулся дном к срезу бокала Августы.

Хрусталь издал тонкий прозрачный звук, который отлетел от их столика и погас в глубине помещения.

– Тебе не кажется, Августа, этот звук напоминает звук колоколов?

– Нет, – пожала плечами Августа, – по–моему, он больше напоминает звон денег.

– Что ж, может быть, и так. Этот звук тоже прекрасен, дорогая, как прекрасна и ты.

– У тебя довольно неуклюжие комплименты.

– Я всего лишь вернул тебе твои же слова. А неужели ты, Августа, не хотела, чтобы твой профиль отчеканили на монете?

– А ты бы хотел видеть мой профиль на монете?

– Такие монеты я собирал бы с удовольствием. Я бы хотел, Августа, чтобы нас изобразили на одной монете, на аверсе тебя, а на реверсе – меня.

Августа засмеялась и пригубила свой бокал.

– Наконец– то, ты стал чуточку сообразительнее.

– А по–моему, я всегда был сообразительным. Сегодняшний вечер этому доказательство. Еще немного, Августа, и я смогу вернуть все, что отнял у меня Кэпвелл

– Кстати, дорогой, о сделке. Надеюсь, твоя мать поймет нас и поймет, что отец одобрил бы ее. Она получит взамен того, что у нее отняли, все сразу

– Но мою мать будет тяжело подготовить к тому, что ее муж оказался обыкновенным мошенником.

– Ну и что? – изумилась Августа, – зато она получит назад дом и все остальное, что имела.

Мирный и радостный разговор Лайонела с Августой прервало появление Гранта.

Он был как всегда элегантен, слегка улыбался и с презрением смотрел на окружающих. Чувство собственного превосходства читалось в его взгляде. Он вальяжной походкой прошел к столику, за которым сидели Локриджи. Грант уже чувствовал себя хозяином положения. Все в Санта– Барбаре начинало двигаться согласно его планам. Ему оставалось сделать несколько точных и уверенных движений, чтобы низвергнуть брата, достигнуть своей заветной цели.

Грант Кэпвелл грациозно подставил стул и подсел к столику.

– О, Грант, присаживайся! – с опозданием предложил Лайонел, – мы как раз только что собирались заказать еще шампанского, чтобы сообща отпраздновать такое радостное событие.

– Ты хочешь сказать, нашу победу? – Грант улыбнулся в седые усы.

– Конечно, победу, – поддержала разговор Августа, – хотя эта победа имеет слабый привкус горечи. Ведь Ти Макдональд потеряет благодаря нашим стараниям свою хорошую репутацию.

Грант развел руками.

– Что же поделаешь? Ни одна война не обходится без жертв. Кстати, Лайонел, а где Мейсон? Он привез то, что обещал?

– Пока нет, – отрицательно покачал головой Лайонел, – но он знает, где нас можно найти. И я ожидаю его появления с минуты на минуту. Думаю, документы будут с ним. И тогда мы сможем расправиться с СиСи.

Лайонел ради торжественного случая тоже был одет чрезвычайно элегантно: белый дорогой костюм, серебристо– серый галстук и изящные золотые запонки в манжетах накрахмаленной рубашки.

Если бы Грант знал, что Мейсон находится так недалеко – всего в каких‑нибудь двадцати ярдах от него – он бы обязательно подошел к племяннику и узнал как идут дела. Но Мейсон сидел в баре и из‑за перегородки Грант никак не мог увидеть его…

… а Мейсон и Марк разговаривали не так громко, чтобы привлечь внимание Гранта и Локриджей. Каждую фразу мужчины произносили с нескрываемым презрением друг к другу

– Ты мерзавец, Марк. Негодяй! – со злостью сказал Мейсон, – и все, что ты сказал о как будто бы вашем ребенке, о Мэри, к правде не имеет никакого отношения и поэтому я с полным основанием говорю – ты мерзавец.

– Ты можешь сам спросить у Мэри, – совершенно спокойно и хладнокровно ответил Марк, – мне ты можешь не верить, но ей – будешь вынужден поверить. Неужели, Мейсон, ты не понимаешь, что выдумать такое я не в состоянии. Ты спроси ее только прямо, без обиняков. И она обязательно тебе ответит правду. Ведь Мэри не умеет врать. Она может недоговаривать но обманывать – никогда. Я ее знаю получше твоего, Мейсон.

– Ты все это придумал, мерзавец, – буквально выдавил из себя фразу Мейсон.

Он захлебывался от ненависти к Марку. И, если бы не его воспитание, он уже давно бы набросился на него с кулаками. И чтобы не сорваться, не развязать драку, Мейсон спрыгнул с вертящегося табурета, двинулся к выходу из бара.

Но Марк остановил его окриком.

– Мейсон, подожди.

– Я знаю, Марк ради достижения своей цели ты готов на все.

– Все‑таки, Мейсон, ты спроси об этом Мэри. Как‑нибудь поинтересуйся, и она скажет тебе правду. Навряд ли ты ею утешишься, – Марк повернулся и заказал себе еще один виски.

Мейсон презрительно хмыкнул, вышел из бара в зал ресторана.

Марк, поняв, что Мейсон сейчас собрался делать, поспешно обратился к бармену:

– Виски подождет, дайте мне скорее телефон. Марк понимал, что наступило время упреждающего удара, который изменит расстановку сил в его пользу. Он прижал к уху телефонную трубку и лихорадочно начал набирать номер, боясь, что Мейсон опередит его…

…а в ресторане продолжался оживленный разговор Гранта Кэпвелла, Лайонела и Августы Локриджей. Не взглянув ни на Лайонела, ни на Гранта, мимо их столика прошествовал разгневанный Мейсон.

Грант, не договорив начатой фразы, осекся и сорвался с места:

– Вот он! Вот он! – крикнул Грант и без извинений бросился вслед за Мейсоном.

– Мейсон, подожди.

Но Мейсон, не обращая внимания на слова дяди, спешил к телефонной кабинке.

Грант догнал его, когда тот уже, приложив трубку к уху, набирал номер, забыв бросить в автомат монетку. Осознав свою оплошность, Мейсон принялся рыться в карманах пиджака.

– Ты нашел то, что я просил, Мейсон?

– Не сейчас, Грант, – Мейсон лихорадочно продолжал искать монеты.

– Мейсон, но ты же понимаешь, брат оклеветал меня и ты должен был найти документальные подтверждения этому.

– Но не сейчас, Грант, теперь мне не до этого. У тебя есть пара монет, – спросил Мейсон, его глаза были полны просьбой.

Грант, увидев его безумный взгляд, сперва подумал, что Мейсон пьян, потом решил, что случилось какое– то несчастье и инстинктивно отшатнулся – так лихорадочно горели глаза Мейсона и так нервно он рылся в карманах пиджака в поисках монет.

– Наконец– то, вот они, – Мейсон уже не обращал внимания на Гранта.

Он вбросил пару монет в таксофон и вновь принялся набирать номер.

Грант ударил ребром ладони по рычагам.

– Поговоришь позже. Ты нашел документы или нет?

Взгляд Мейсона сверкнул такой злобой и ненавистью, что Грант убрал руку. Ему показалось, что Мейсон сейчас бросится на него и начнет бить.

– Мы же договорились с тобой, Мейсон. Ты должен был найти документы.

– Иди ты к черту! Я должен позвонить. Грант вновь опустил рычаги аппарата.

– Убирайся к черту! – закричал Мейсон. – Дашь ты мне поговорить или нет?

Он схватил Гранта за запястье и сбросил его руку с рычагов. Грант понял – лучше оставить сейчас Мейсона в покое. Может быть, после этого срочного телефонного звонка он остынет.

И в этот момент Грант отметил для себя: "Мейсон – настоящий Кэпвелл. Мы все такие нервные, напористые и упрямые. Если что‑то стоит у нас на пути, то мы не обращаем внимания на преграды, мы все преодолеем. Как сейчас преодолел я. Мне остался один шаг до цели и я его сделаю..".

Пока Грант и Мейсон пререкались друг с другом, Марк Маккормик уже успел дозвониться до поликлиники. Трубку подняла медсестра.

– Алло! Это поликлиника? – спросил Марк.

– Да.

– Позовите, пожалуйста, Мэри. Медсестра отложила трубку и позвала:

– Мэри, тебя к телефону.

Мэри, которая в это время укладывала лекарства на полки большого стеклянного шкафа, повернулась:

– Кто? Ты не знаешь? – спросила она, явно ожидала звонка от Мейсона.

Медсестра пожала плечами.

Мэри подбежала к аппарату и взяла трубку. На ее губах играла счастливая улыбка.

– Мейсон, это ты?

– Нет, это Марк.

Улыбка на лице Мэри тотчас погасла. Лицо женщины сделалось напряженным, в глазах появилась тревога.

– Марк? Ты? – растерянно спросила она и трубка дернулась в ее руке.

– Мэри, только пожалуйста, не бросай трубку.

– Марк, мы же с тобой договорились, что встретимся позже.

– Мэри, кое‑что произошло, мы должны встретиться немедленно.

– Какие изменения? В чем дело?

– Мейсон знает, что мы с тобой переспали, – холодно сказал Марк.

Мэри побледнела, ее лицо стало растерянным, руки задрожали.

– Мэри, если ты не хочешь мне отвечать, то я еду – жди.

Не дождавшись ответа, Марк повесил трубку. Мэри стояла, не зная что делать с гудящей трубкой. Она растерянно озиралась, как будто искала помощи.

– Боже, боже мой, – шептала Мэри, – зачем он это сделал? И почему я не сказала Мейсону сама, раньше Марка? Что сейчас будет?

Наконец, Мэри положила трубку. Но тут же телефон зазвонил вновь. Мэри механически схватила трубку:

– Алло, поликлиника.

– Мэри?

– Мейсон?

– Я говорил с Марком.

– Я знаю, он только что позвонил мне. Прости меня, Мейсон.

– Так значит, это правда…

Лицо Мейсона залила смертельная бледность, губы задрожали.

– Я говорил с Марком, – повторил он, глаза Мейсона увлажнились.

Но Грант не мог больше ждать. Он дернул Мейсона за полу пиджака.

– Мне казалось, Мейсон, что ты хочешь достать СиСи не меньше, чем я, – злым шепотом сказал Грант.

Мейсон опустил трубку и прижал микрофон к груди.

– У тебя есть возможность отомстить за свою мать, за Памелу.

– Уйди отсюда, от меня, Грант! Иначе я не знаю, что сделаю, – прошипел Мейсон.

А Мэри, не зная, что Мейсон не слышит ее в этот момент, продолжала говорить:

– Мейсон, я понимаю, каково тебе сейчас, я представляю, каково тебе было услышать это от Марка. Конечно, я давно должна была сказать тебе все сама. Но я надеюсь, что ты еще сможешь понять меня. Простишь, если узнаешь, как все было на самом деле.

Но Мейсон ничего этого не слышал. Он опустил трубку и зло смотрел в глаза Гранту, который тряс перед его лицом указательным пальцем.

– Ты же мне поклялся, что доберешься до этих чертовых архивов. Найдешь то, что мне нужно, выудишь бумаги.

– Грант, иди к черту! Слышишь, иди к черту! Я не хочу тебя знать! – Мейсон кричал, закрыв глаза, настолько ненавистным стал ему Грант.

– Мейсон, Мейсон, – позвала Мэри, но трубка молчала, – отвечай в конце концов, Мейсон. Почему ты молчишь? Я хочу слышать твой голос. Что случилось? Не молчи, только не молчи.

Мэри вслушивалась, но ничего не могла разобрать из далеко звучащих голосов. Подумав, что, может быть, телефон отключился, Мэри несколько раз ударила по аппарату. В трубке что‑то зашипело, тогда в отчаянии она нажала на рычаги аппарата. Телефон отключился и в трубке раздались короткие гудки.

Дежурная сестра, которая деликатно вышла из кабинета, лишь только услышав первые фразы разговора, вновь вернулась.

– Извини, Мэри, но там срочное дело. Вызывают к больному. Ты можешь выйти?

– Ты не знаешь, что случилось с телефоном? – растерянно спросила Мэри, глядя в глаза дежурной сестре.

Но потом она тихо выругалась на саму себя. Нужно было бежать к больному. Она положила трубку, так и не дождавшись ответа Мейсона, и вылетела из приемного покоя в коридор.

– Хорошо, Мейсон, я, наконец, оставлю тебя в покое – сказал Грант, – но только на время. Запомни, я никуда не уеду, пока не выясню всего. Я не уеду, пока не получу от тебя документальное подтверждение предательства твоего отца.

– Хорошо, Грант но сейчас я не хочу тебя видеть уходи.

Мейсон прижал трубку к уху, Грант вышел из кабинки.

– Мэри! – закричал Мейсон, но в трубке слышались гудки, – Мэри! – еще раз закричал Мейсон, хоть и понимал, что связь прервана.

– Зачем? Зачем ты бросила трубку? – прошептал Мейсон, – ведь мы так и не успели поговорить Ведь я тебя люблю, Мэри, неужели ты этого не понимаешь? – прошептал Мейсон и со злостью бросил трубку на рычаг аппарата.

Массивная дубовая дверь родового дома семейства Кэпвеллов медленно распахнулась и СиСи пропустил вперед Софию которая грациозно поддерживая подол вечернего платья, переступила порог.

– Ну вот, мы и дома, – подбоченившись и довольно оглядывая свои владения произнес СиСи.

София тоже радостно улыбнулась, глядя на знакомые стены, на знакомые вещи. И ей показалось, что она видит все, что находится вокруг нее в новом свете.

Она напрягла свою память и тут же всплыло воспоминание: очень давно она точно так же, но впервые, переступила порог этого величественного и загадочного дома Она тогда, точно так же как и сейчас, надеялась, что испытает в этом доме счастье.

СиСи, мне кажется, что сейчас мы с тобой только– только поженились и ты меня впервые ввел в свой чудесный дом.

– Да, конечно, я это помню, – СиСи скрестил на груди руки и улыбнулся, – мне кажется, что тогда на тебе, София, было что‑то серебристое, сверкающее, легкое, элегантное. Мне не изменяет память? – СиСи посмотрел на счастливо улыбающуюся Софию.

София кивнула, хотя она прекрасно помнила, что на ней было совсем другое платье.

"Но зачем разочаровывать СиСи, ведь он так счастлив и доволен жизнью"

А СиСи не унимался: он широко раскинул в стороны Руки, как бы предлагая все, что есть в его доме своей любимой женщине.

– Ты знаешь, София, тогда ты была так красива и элегантна, так воздушна и легка, что я… Извини, София, сейчас я несу какую– то чепуху…

– Да нет, СиСи, продолжай, ты знаешь, как мне приятно все это слушать!

– Ты хочешь, чтобы я продолжал вспоминать?

– Ты всегда умел говорить, а тогда…

– Когда? – переспросил СиСи.

– Когда я впервые вошла в этот дом, мне так нравилось тебя слушать… Я была буквально очарована твоими речами, ты был обаятелен и прост, а я волновалась и переживала… И не могла выдавить из себя ни единого слова. Это было очень смешно.

– Послушай, дорогая, ты говоришь о том вечере? Ты тоже его вспоминаешь?

– Конечно, разве можно забыть? Ведь это было только один раз в жизни.

София качнула головой, тяжелые камни в серьгах тоже качнулись и ослепительные блики сверкнули в полумраке гостиной.

"Боже, как она хороша! – подумал СиСи – и эта женщина будет моей. Она была моей и вновь будет моей, но теперь – навсегда".

Но он не сказал этого, только подумал, и улыбнулся своим тайным желаниям.

– София, я тебе хочу признаться: в тот вечер у меня как у ребенка от страха дрожали поджилки.

– А теперь?

– Теперь? – мужчина задумался, ухмыльнулся, схватил Софию за руку и буквально увлек в глубину гостиной. – Ты была тогда кинозвездой.

– Я? СиСи, не преувеличивай, может быть, маленькой кинозвездочкой.

– Да нет, ты была настоящей кинозвездой – ослепительной, элегантной, прекрасной. Мне казалось, я никогда в жизни не видел женщины красивее тебя. София, поверь мне, это чистая правда.

– Ты преувеличиваешь.

– Да нет, София, я смотрел все твои фильмы, читал все газеты, где писали о тебе, читал журналы с рецензиями на твои фильмы.

Он, не выпуская рук Софии, развернулся к ней лицом. София смущенно потупила взор, румянец заиграл на ее щеках.

– София, я был очарован тобой. Да что тогда?

СиСи нервно качнул головой.

– Что тогда? Я и сейчас очарован тобой.

Мужчина и женщина помолчали некоторое время, потом СиСи сказал:

– Не бойся, София…

В его голосе прозвучала такая страстная мольба о прощении за все ранее совершенные ошибки и обиды, причиненные этой женщине, что София дрогнула, а на ее большие лучистые глаза навернулись слезы.

В полумраке гостиной ее глаза сверкали сильнее и ярче, чем бриллианты в серьгах.

– СиСи, у нас с тобой столько всего было в жизни… столько разного, что я уже почти ничего не боюсь, – София смотрела на своего бывшего возлюбленного слегка снисходительно, но в то же время ласково и покорно.

– А теперь круг замкнулся? – спросил СиСи.

– Да, да, круг замкнулся, – София протянула свою дрожащую руку к СиСи.

Мужчина тут же схватил ее трепетную ладонь и сжал в руках.

– София, ты даешь мне шанс. Я его так ждал. Я его так хотел, – глядя в бездонную темноту глаз Софии, говорил СиСи. – Я всегда мечтал о том, чтобы ты вернулась, я ждал этого момента и в ожидании испробовал всякого, но не нашел утешения. Я наполнял свой дом вещами, я окружил себя людьми, мне казалось, жизнь идет, а она, София, стояла… или проходила мимо – не знаю. Но только сейчас я понял – моя жизнь была пуста без тебя.

– Да, ты умеешь соблазнять, – улыбнулась София и наклонила голову.

– Не надо говорить таких слов, мне больно, я так виноват перед тобой!

– Но я и не безгрешна, ты тоже многого не сможешь простить мне, – улыбнулась женщина.

– Неужели мы должны что‑то прощать друг другу?

– А без прощения не бывает любви.

СиСи поднялся на одну ступеньку повыше, София сделала неуверенный шаг. Ей хотелось последовать за СиСи, но она колебалась.

– СиСи, тебе не кажется, что прошлое невозможно вернуть?

– А давай мы попробуем это сделать. Или ты вновь боишься меня?

– Да, СиСи, я вновь боюсь, но теперь не тебя, я боюсь себя.

– Почему? – изумился СиСи. – Неужели ты думаешь, что я не люблю тебя больше?

– Нет, – улыбнулась София, – я боюсь себя. Я могу показаться тебе глупой…

– Это я глупец. Я окружал себя людьми, вещами, а мир оставался пуст – в этом моя глупость. Я думал, что они хоть как‑то смогут заменить тебя, но все это не так – тебя заменить невозможно.

София слушала СиСи и ее губы подрагивали, а с длинных ресниц уже готовы были сорваться две крупные слезы.

– Но ты для меня осталась самой желанной женщиной.

София склонила к плечу голову, прислушиваясь к звукам голоса СиСи. Они ласкали ее слух, они проникали глубоко в душу и там, внутри женщины, уже начинал разгораться жаркий огонь.

– Ты всегда была для меня самой желанной женщиной, самой желанной из всех… – нежно говорил СиСи.

СиСи почувствовал, что словами он уже не может выразить все, что творится в его душе и он сделал шаг навстречу Софии, опустившись на одну ступеньку ниже.

Их лица встретились, дыхание слилось в одно целое. СиСи нежно, как бы боясь разбудить, поцеловал Софию в глаза – вначале в левый, потом в правый. Он почувствовал своими влажными губами как тонко и нервно подрагивают ее длинные ресницы.

– Ты неповторима, София, ты ни на кого не похожа, – шептал СиСи, прильнув к уху женщины, – ты неповторима. – Пойдем наверх.

– Говори, говори, СиСи, я хочу слышать твой голос, он у тебя почти не изменился, он почти такой же как много лет назад.

– Много? – вдруг спросил СиСи.

– Конечно много, мне кажется, что я не слышала этих слов целую вечность – тысячи лет.

– Теперь ты будешь слышать их каждый день, каждое мгновенье, – он уткнулся лицом в пышные волосы Софии, он купался в их запахе.

СиСи все теснее и теснее прижимал к себе Софию. Она не только не вырывалась, она льнула к нему, сделавшись мягкой и податливой.

Между Крузом и Иден воцарилось напряженное гнетущее молчание. Первым не выдержал Круз. Он буквально сорвался с места, желваки забегали по его скулам.

– Иден, я все равно не скажу тебе того, что ты хочешь сейчас услышать, не скажу, – прошептал Круз.

Иден подалась вперед. Она приблизилась к Крузу и смотрела прямо ему в глаза.

– Круз, но я хочу, чтобы ты это сказал.

– Что, Иден, что ты хочешь от меня услышать? – уже не выдерживая нервного напряжения прошептал Круз.

– Я хочу, чтобы ты сказал: Иден, я желаю – уйди из моей жизни, я не хочу тебя больше видеть.

Иден с трудом произнесла эти слова, она ожидала, что сейчас сердце Круза дрогнет и он рванется к ней, обнимет, прижмет к своей груди и поцелует. Но Круз остался стоять на месте – ни единый мускул не дрогнул на его мужественном лице.

Он смотрел поверх головы Иден, туда, где за окном ветер шевелил листву деревьев, где плыл в темном южном небе бледно–лимонный осколок луны, ослепительно сверкая среди россыпей крупных звезд.

Иден облизала пересохшие губы, которые на несколько мгновений сделались твердыми. Ее язык не хотел выговаривать слова, но она, напрягшись, произнесла:

– Скажи, Круз: Иден, я хочу, чтобы ты ушла из моей жизни, я тебя больше не люблю и не желаю видеть.

– Ты эти слова выучила? – немного издеваясь произнес Круз.

Его голос окреп, он звучал твердо и казалось, ничто не сможет поколебать его уверенность в своей правоте.

– Иден, это как раз те слова, которые ты мне сказала раньше.

– Слова? – прошептала Иден.

– Да, да, это именно те слова, которые ты мне сказала, уходя от меня к Керку.

– Но я вышла за него с одной только целью… только с одной целью, Круз… – не выдержав нервного напряжения буквально сорвалась и почти выкрикнула Иден, – я вышла за него, чтобы защитить тебя! Это была ошибка, а ты сейчас повторяешь ее, повторяешь с Сантаной, – глаза Иден грозно сверкали.

Круз вспылил, он вскинул руку и потряс указательным пальцем прямо перед лицом Иден.

– Не говори так, не говори, Иден, – закричал Круз, – ведь ты ничего не знаешь!

Но Иден уже было тяжело остановиться. Она разозлилась, глаза ее горели, губы нервно подрагивали. Она отшатнулась от Круза и посмотрела на него взглядом, полным боли и негодования.

– Неужели ты не доставишь мне удовольствие? Неужели ты даже не скажешь, что хотел бы быть со мной? – закричала Иден.

Круз взвился. Он прикрыл глаза, тряхнул головой и прокричал:

– Иден, Сантана моя жена и я поклялся перед богом! – Круз запрокинул голову и взглянул вверх, – я поклялся уважать ее и быть с ней.