Автор книги: -Joy-
сообщить о нарушении
Текущая страница: 86 (всего у книги 275 страниц)
— Внеси-ка ещё одного участника в нашу сегодняшнюю игру. Питер Петтигрю, седьмой курс, Гриффиндор.
— Но... — парень растерянно посмотрел на Питера.
— Я знаю, это не совсем по правилам. Он от меня.
— Катон, ты отдаешь себе отчет?! Ты... пускаешь его за наш стол... во второй же вечер? — Эйвери говорил таким тоном, словно Питера тут не было и указывал на него так, будто Петтигрю был кучей дерьма.
— Молодой волшебник хочет доказать свою преданность нам, — медленно проговорил Нотт, поворачиваясь к нему. — Не вижу повода ему отказать!
— Я — постоянный член клуба вот уже два года! Я бываю на каждом собрании! Ты обязан был отдать свободное место мне!
— Генри, мы потом поговорим.
— Нет, мы поговорим сейчас. Почему ты не позволяешь мне участвовать, а ему...
— Генри, я сказал тебе: мы поговорим позже!
— Вот так, значит, да? — Эйвери лихорадочно улыбнулся. От злости у него на глазах выступили слезы. — Так, Като?
— Да, так.
— Хорошо, — он становился всё злее и злее. — Отлично! Если ему можно... — он залпом выпил остатки виски. — Значит можно и мне!
Нотт приподнялся, лицо его загорелось беспокойством.
— Что ты задумал?
— Стой, Руквуд! — Генри обнял секретаря клуба за плечи, удерживая. — Подожди! Дай-ка мне эту штуку... — он выхватил у него перо.
— Генри, не... не смей! Что ты делаешь?!
— Вот так! — Эйвери поставил размашистую роспись в блокноте и торжествующе взглянул на Катона, хотя вид у него было такой, словно он вызвался добровольцем в ряды смертников. — Всем счастливой игры! — Эйвери послал Катону и Питеру страстный воздушный поцелуй, залпом допил огневиски и, грохнув стакан на столик рядом с креслом Нотта, поспешил скрыться в толпе разговаривающих мальчиков.
Катон медленно осел обратно в кресло.
— Что такое? — непонимающе спросил Питер. — Что случилось? Я что-то не то...
— Нет-нет... — рассеянно отозвался Нотт, силясь оторвать взгляд от Эйвери. — Итак... — он чуть ослабил галстук, потому что голос его вдруг сел. — На чем мы остановились...
— Вы говорили про испытания...
— Ах да... ну, условия ты узнаешь позже, если ты, конечно, готов получить первое задание...
Петтигрю, не раздумывая, кивнул.
— Но, прежде всего мы должны убедиться, что твои друзья нам не помешают, тебе не помешают. Зависть — страшная сила. Ты сказал они следят за нами?
— Да.
Нотт цокнул языком, взглянув на Северуса.
— Как низко. Ну и... как им это удается?
— У них есть... одна вещь... — промямлил Петтигрю, глядя себе под ноги. Похоже он вдруг понял, какую цену придется заплатить за членство в клубе.
Предательство.
— И что это за вещь? — голос Нотта был чуть громче шепота.
Петтигрю поморгал, а потом сказал:
— Карта. У них есть Карта.
____________________________________________________________
Литтлкок* — Little Cock — маленький член;
Хороший мальчик** — Good Boy! — имеется в виду распространенная похвала по-отношению к собаке;
* * * — строчка из песни Jerry Lee Lewis — You Can Have Her
http://maria-ch.tumblr.com/post/49535996998
========== Паучья ночь ==========
Джеймс Поттер
...1976 год...
— Эй, Эванс!
Она оборачивается уже у самой двери. Волосы собраны в хвост, высокий чистый лоб, удивленно приподнятые брови — типичная отличница и пай-девочка. Наверняка она ещё и на скрипке играть умеет. Только глаза горят упрямым, непокорным огнем и выдают нрав, который он так любит. Вот и сейчас — увидев, кто её зовет, мгновенно нацепила эту маску вселенского снисхождения. Вот перед кем она выпендривается?
— Чего тебе, Поттер? — полным терпения голосом спрашивает она и натягивает перчатки.
Джеймс нарочито-медленно спускается по ступеням лестницы. Ведущей в спальню мальчиков, ещё медленнее пересекает гостиную. Каникулы, все разъехались, гостиная похожа на коробку с ёлочными шариками, а он сам — фигурка самого крутого рождественского оленя. Если только фарфоровый олень стал бы щеголять под Рождество в одних джинсах и майке. Так или иначе, он подходит почти вплотную к ней, так. Чтобы ей обязательно стало неловко и захотелось отступить.
Держать дистанцию?
Это не к нему. Тем более Эванс упрямая как гиппогриф и даже на шажок не подвинулась.
— Ну что? Уезжаешь на Рождество?
Мимо со смехом пробегает стайка карапузов, с головы до ног обвешанных гирляндами.
— Ну уезжаю, — она поводит плечиком и окидывает Джеймса таким скучающим взглядом, что ему бы позавидовал и Бродяга. Как-будто ей нет дела до того, что одной этой фразой она рушит к чертям собачьим всё его настроение.
— А, ну да, — он начинает раздражаться, мгновенно, вспыхивает как сухой порох. — Я забыл. Ты же пай-девочка, а пай-девочкам не место среди пьяных кретинов вроде Джеймса Поттера. Вдруг кто-то и тебя уличит в том, что ты пила, курила и расслаблялась. Ты ведь не любишь расслабляться так, как это делаем мы, да, Эванс?Она смотрит на него, чуть сузив глаза. Он понимает, что она уже злится и что сейчас — самое время заткнуться и просто пожелать ей веселого Рождества или другой фигни, но остановиться уже невозможно. Он вынашивал столько планов насчет неё и Рождественской вечеринки, а сейчас всё прахом. — К тому же, с нами, идиотами, не поговоришь о музыке, твоем тупом Хуиговнее и прочей чуши, как с душкой-Эдом? — продолжает он.
— Да. Именно так, — подтверждает Эванс убийственно-вежливым тоном и пытается обойти его, но он упирается рукой в стену.
— Значит все-таки не останешься на нашу вечеринку? Последний шанс!
— У меня будут дела поинтереснее, — она улыбается.
— Боунс, например? — он тоже улыбается. Очень старается, чтобы это выглядело как улыбка.
Крошечная пауза.
— Нет, — невозмутимо говорит она. — Мои родители. И сестра, — упоминая о сестре, Эванс морщит нос и Джеймсу вдруг до того хочется её поцеловать, что...
— Лили, ты идешь?
О, черт.
— Да, Алиса, я уже иду! — Эванс оборачивается и машет подруге, ждущей в коридоре. — Извини, Поттер, мне пора. В этом году некому будет следить за вами. Так что гуляйте во всю! — она чуть потрясает своим крохотным кулачком в белой перчатке и уже собирается уйти, но он преграждает ей путь.
— В таком случае, раз тебя не будет, можешь вручить мне подарок прямо сейчас?
— Что?
— Подарок. На Рождество люди дарят друг другу подарки.
— И что же ты хочешь? — это что-то новенькое. Раньше она не говорила с ним таким тоном. Его прямо в жар бросило от такого откровенного вопроса. Хотя... Эванс это Эванс. Вполне может быть, что она не имела в виду ничего такого рассчитывает получить в качестве ответа «Вязанные носки».
— Тебя, — вкрадчиво шепчет он и уже безо всяких расшаркиваний вжимает её в стену. — Сама знаешь.
Зрачки в ярко-зеленой радужке резко расширяются.
— Что?
— Поцелуй меня, Эванс. Или я поцелую тебя сам. Тут омела повсюду. Нельзя не целоваться, понимаешь?
Она часто-часто моргает, глядя на него, но не убегает и не сопротивляется. Тогда он наклоняется ещё ближе, поворачивает голову и закрывает глаза, но тут понимает, что что-то не так: она отворачивает лицо так, будто ей противно и упирается руками в его плечи.
О Мерлин...
Лучше бы пощечина. Как в прошлый раз.
— Эй, Поттер... — она говорит таким осторожным тоном, как-будто он душевнобольной. — Поттер, я думаю, это ни к чему. Отпусти.
— Понятно, — он резко отталкивает от себя стену, отворачивается и бегом спускается со ступенек обратно в гостиную. Дыхание сбивается, кровь стучит. И вокруг слишком много целой мебели...
— А знаешь, Эванс?! — он оборачивается неожиданно для самого себя. Злоба хлещет через край. — Я вручу тебе свой подарок прямо сейчас. Вот и он: я желаю тебе в это Рождество встретиться с твоим вонючим Элвисом или ещё с кем, желаю вам трахнуться как следует и чтобы потом он тебя бросил. И чтобы ты наконец поняла, что никакая ты, к чертям собачьим, не королева и что никто не давал тебе права вытирать о других свои королевские ноги!
Её глаза наполняются слезами как блюдца, но Эванс не была бы Эванс: она только поджимает губы, разворачивается на каблуках и выскакивает в портретный проем. А потом вдруг стремительно возвращается, сбегает со ступенек, подлетает к нему, крепко целует прямо в губы, отталкивает и награждает смачной пощечиной.
— Говори так со своей Гвен, понятно? — кричит она.
Губы у неё красные.
— Веселого Рождества, Поттер! — выпаливает она, стремительно разворачивается и уходит.
— Веселого Рождества, Эванс! — рявкает он ей вслед, держась за щеку, после чего укатывается в свою комнату, но уже не как крутой олень, а скорее тупой елочный шарик.
Разбитый ко всем чертям.
...1977...
— ...и ведешь себя как идиот. Что она тебе сделала?
— Обманула. Или пыталась обмануть. Неважно. Ты вообще на чьей стороне?
Они с Бродягой были одни в комнате. Лунатик торчал в сортире, Хвост — где-то на территории замка. Джеймс лежал на своей разобранной, печальной постели, поверх съехавшего покрывала и кучи мятых вещей, закинув руки за голову и глядя, как снитч выписывает в воздухе тоскливые восьмерки.
Постель Сириуса была чище. Он сидел на ней в одних брюках и чистил свои остроносые туфли.
— На твоей, придурок. Но Лили...
— Что Лили? — ревниво окрысился Джеймс.
— Ничего. Стоящая девчонка. Я тебе даже больше скажу. Любой другой отдал бы что угодно ради возможности быть с ней, а ты этой возможностью подтираешься. К тому же, она любит тебя. Черт, Сохатый, чего тебе ещё надо? Я бы на такой вообще женился.
Этого Джеймс уже снести не мог.
Он расхохотался.
— Ты, Бродяга?
— По своей воле или нет, рано или поздно всем приходится это делать.
— А я ушам своим не верю.
Повисла небольшая пауза.
Сириус всё так же помахивал палочкой, щетка все так же поскрипывала, начищая драконью кожу до блеска.
— Любит меня, — проворчал Джеймс, а потом вдруг вскочил и заходил туда-сюда по комнате. Прихватив с тумбочки бутылку магловского пива, заблаговременно перелитого в бутылку из-под сливочного. — Любит? Если бы любила, то наверное не водила бы меня за ручку как паршивого первокурсника, верно? Почему со мной — нет (хотя она меня любит), а с этим паршивым ушлепком Боунсом — пожалуйста, сколько угодно? — он сделал несколько крупных глотков. — Почему она выбрала этого ублюдка?! У неё совсем мозгов нет? Или это все девчонки такие дуры?
Сириус пожал плечами.
— Выходит, что и она тоже. Выходит, что я в ней ошибался? И всё, что мне... нравилось в ней — липа. Она — липа!
— И этот кретин — мой лучший друг... — задумчиво пробормотал Сириус, закуривая.
— Любит меня... любила — не стала бы врать! Почему нельзя было сразу сказать?
Сириус выдохнул облачко дыма и заговорил тоненьким голосом:
— «Ой, Джеймс, ну так, между прочим — ты будешь у меня не первый. Ты же не против, что до тебя меня трахал душка-Эд?»
Джеймс, который в этот момент стоял, опираясь на прикроватный столбик, дернулся так, что несчастный столбик хрустнул и надломился.
— Слушай, Бродяга. А вот ты... ты смог бы делить свою девушку с этим дерьмом?
— Я об этом не думал, — признался честный Бродяга.
— Хорошо. Но если бы ты узнал, что он был первым у Марли?
— Сохатый.
— Хорошо. У Малфой! — Джеймс понимал, что это — удар ниже пояса, но ему сейчас трудно было обуздать обиду. — Что бы ты делал, если бы узнал, что Малфой спала с Боунсом?
— Справился бы о его душевном здоровье. Или о том, жив ли он вообще.
— А если серьезно?
— Ржал бы. Очень долго.
— А если совсем серьезно?
— Если совсем... — он затянулся, выдохнул дым и прищурился. — Скажу так: слишком много чести — переживать из-за этого дерьма, друг.
— А я брезгую, понятно? Мне противно! И хватит об этом! — он резко оборвал беседу, которую сам же и начал. — Всё! Всё кончено. Мы расстались. И судя по всему...
Ремус закрутил кран и вытер руки. Он и так старался не вслушиваться в разговор, воду специально включил посильнее, но уши ведь не заткнешь? Он вернулся в спальню мальчиков. Джеймс, в темных джинсах, клетчатой рубашке, торчащей из-под перекошенной вязаной кофты и куртке, сидел на постели с ногами и сердито зашнуровывал кроссовок. Полог его кровати свисал несколько криво. Сириус, как раз в тот момент, когда Ремус открыл дверь, вынырнул из ворота черного свитера с горлом и стал удивительно похож на высокого и худого пони.
— ...она совсем не против.
— Говори ещё громче, Сохатый, а то тебя плохо слышно в соседней комнате, — проворчал он, вешая полотенце на спинку кровати.
«Пони» засмеялся, тщетно пытаясь отлепить от лица наэлектризованные волосы.
— Слушай, Лунатик, — Джеймс влез на сбившуюся постель прямо в грязных кроссовках, сунул руки в карманы джинсов и деловито уставился на Ремуса сверху-вниз. — Вообще-то мы всегда очень рады лишний раз прогуляться в лес или навестить Хагрида, особенно Бродяга...
Сириус громко фыркнул. Челка взлетела, показав его красноречивый взгляд и снова сладострастно припала к лицу.
— ...но хотелось бы все-таки узнать, какого лысого гиппогрифа мы там забыли? И почему именно ночью? — он попрыгал немного на пружинящем матрасе.
— Да, вот это мне тоже интересно, — Сириус пробормотал заклинание, электричество вышло из его волос, они вздулись и Бродяга на миг стал похож на молодого Элвиса. — Лично я бы с большим удовольствием провел эту ночь с хорошенькой блондинкой. Или брюнеткой. Или с обеими, — он сел на постель и провел ладонью по волосам. — Во имя чего я приношу жертву?
— Это важно, — Ремус снял школьную форму и аккуратно сложил её в стопку на кровати. — Во время обеда у нас было срочное собрание старост — скоро полнолуние, деканы ужесточают дежурства. Теперь у меня есть официальное разрешение бродить по школе всю ночь. Но кроме того, я говорил с Лили...
— Вы говорили обо мне? — Джеймс перестал улыбаться.
— Нет, Сохатый, — терпеливо ответил Ремус, натягивая магловские брюки. — Мы говорили не о тебе. Она хотела поговорить со мной о том зелье, которое может облегчить мою трансформацию. Прости меня за этот вопиющий эгоизм.
Тут Ремус немного лукавил. На самом деле он подошел к Лили, потому что хотел узнать причину ссоры, но Лили наотрез отказалась говорить о Джеймсе и перевела разговор на другую тему. Она не плакала и не куксилась, как другие девчонки и вообще, надо сказать, удивительно стойко держалась, учитывая, каким болваном себя показывал Джеймс с этим его ледяным равнодушием.
— Лили сказала, что приступила к готовке сегодня утром и решила как-то переделать рецепт, чтобы зелье стало более эффективным и чтобы поспеть вовремя, — он накинул рубашку и схватился за пуговицы. — Не знаю, почему, но она заменила растопырник полынью и...
— Ближе к делу, Лунатик, — нетерпеливо бросил Джеймс.
— ...если сегодня она добавит процеженный яд Акромантула, то зелье можно будет ждать уже через неделю, а не через месяц, — выпалил он и прерывисто вздохнул. На губах сама собой задрожала улыбка. — Вы понимаете? Это значит, что в следующее полнолуние...
Джеймс и Сириус переглянулись. Да, они прекрасно понимали, что это значит.
Свобода от боли, свобода от страха, свобода от всех возможных переживаний, отсутствие новых и новых ран, а главное — возможность для Ремуса прожить лишний десяток лет.
— Эй, Люпин, — Джеймс спрыгнул с кровати и шагнул вперед. Глаза его за стеклами очков загорались всё больше и больше. — Это же...это...
— Да, да, я знаю, — Ремус слегка задыхался. — Больше никакой боли... я... я смогу остаться собой! — громко выпалил он и вдруг Джеймс торжествующе рассмеялся, схватил его в сокрушительные объятия и пустился с ним в дурашливый пляс по комнате.
— Да-да, всё это замечательно, только есть только одна проблема, — Сириус наблюдал за ними без улыбки. Взгляд его отражал сосредоточенную мыслительную работу. — Хагрид ни за что в жизни не покажет нам дорогу в колонию после того, что мы сделали с его саламандрой, Сохатый.
Они остановились и переглянулись.
Джеймс щелкнул пальцами, словно поймал в этот миг какую-то особенно важную мысль и полез под кровать. Через секунду оттуда полетели вещи: парочка учебников, сломанная пластинка, банка сушеных докси, средство для ухода за метлами...
— Но мы же не собираемся у...убивать их, — запротестовал Ремус и оглянулся на Джеймса, когда тот загремел поломанными половицами.
— Я сомневаюсь, что Акромантул, эта гигантская волосатая сучка, позволит нам просто взять и подоить себя, понимаешь? — Сириус достал из-под подушки карту — убедиться, что Филч не поймает их за первым же поворотом. — Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость.
Джеймс вытащил из-под кровати большой чёрный ящик, обклеенный этикетками от сливочного пива, билетами на концерты и квиддичные матчи.
— Что за черт? — он вытащил из скопища склянок ополовиненную бутылку «Огдена». — Куда подевалось наше золото?
— Ты решил пропустить стаканчик на ночь? — рассеяно спросил Сириус, шурша картой в погоне за неуемной черной точкой.
Джеймс вскинул голову и прищурился.
— Это ты его вылакал?
— Я, — просто ответил Сириус и широко улыбнулся, сверкнув глазами. — Шалость удалась.
