Автор книги: -Joy-
сообщить о нарушении
Текущая страница: 143 (всего у книги 275 страниц)
Джеймс, который в последний раз катался на санях год назад, с Бродягой, Хвостом и Лунатиком, бросился в дело с азартом бесстрашно квиддичиста и выбрал самый крутой и высокий холм. В первую поездку Лили отчаянно визжала, смеялась и хваталась за Джеймса, пока их сани неслись вниз в урагане снежной пыли. Он сам сидел позади, сжимал Лили руками и ногами и пытался управлять санями, но это было невероятно сложно из-за толстой зимней одежды, крутых поворотов и плещущихся по ветру волосы Лили. Снова и снова они врезались в сугроб, опрокидывались, барахтались в снегу, поднимали друг друга и отряхивали, снова и снова хватались за руки и взбирались с санями наверх. Джеймса то и дело окликали, подходили здороваться раскрасневшиеся, веселые участники катания.
В перерыве на горячий шоколад к ним подошел взлохмаченный Ганс и горделиво представил Джеймсу какую-то конопатую рыжую ведьмочку — свою девушку. Джеймс, памятуя о вчерашнем, врезался в их сани и четверо незадачливых гонщиков кучей вломились в какую-то ёлку, сбив с неё весь снег. После снова пили горячий шоколад.
Время пролетело незаметно. Казалось, только они сели на сани, как небо залило чернилами и снежный пейзаж вокруг выкрасился в нежно— смородиновый цвет. В окнах лесничего загорелись цветные огоньки. Большинство людей потянулось в лощину, ужинать и устраиваться ко сну, но самые молодые и отчаянные волшебники ещё долго катались с холмов — до тех пор, пока не наступила непроглядная ночь и не началась метель.
До дома Джеймс и Лили бежали, держась друг за друга и за срывающиеся с головы шапки.
В прихожую ввалились уже целуясь — Джеймс едва успел захлопнуть дверь.
Лили раскраснелась с мороза и была просто душераздирающе красивой, у обоих в крови кипел адреналин.
Все обещания потеряли свою силу.
Спустя полчаса после их возвращения, с лестницы, ведущей наверх, мягко постукивая лапами сбежал Живоглот и принюхался к следу сброшенной одежды на паркете: зеленому пальто, коричневой куртке, свитерам, джинсам — след которой протянулся от двери до пылающего камина.
На мохнатом кремовом ковре возле камина, завернувшись в домашнее тепло, как в одеяло, дремали двое совершенно голых подростков. Плечи Джеймса всё ещё блестели от пота, он спал на боку, вытянув одну руку и спиной прижимая к себе крепко спящую Лили. Пышные локоны девушки устало рассыпались по ковру и всякий раз, когда огонь в камине фукал, кольца её волос богато вспыхивали червонным золотом. Она казалась совсем маленькой и по-детски уязвимой. Вот только изящно изогнутая, расслабленно лежащая на ковре рука с красивыми округлыми ноготками показалась котенку совсем взрослой и женской. Он потыкался в неё носом и пальцы чуть шевельнулись в ответ. Тогда кот успкоился, потоптался, покрутился и улегся под боком у Лили, закрывшись от света хвостом.
За окном бушевал буран.
Дров в камине хватило бы до самого утра.
Это была изумительная ночь.
***
Каникулы проходили просто замечательно.
Целыми днями они гуляли по городу, участвовали в разных конкурсах зимнего праздника, веселились, играли в снежки с местными ребятами, а когда не было сильного ветра — снова катались на санях или коньках. Они проводили вместе каждую свободную минуту и всё им казалось, было мало. Дни пролетали незаметно.
— Да вы никак поженились, а? — радостно прогнусавил Ганс, столкнувшись как-то раз с Джеймсом на выходе из бакалеи в один из особенно солнечных и ясных дней. У кондитера за плечами благоухала небольшая ель и от него сильно пахло морозом и сеном. Джеймса же было почти что не видно за несколькими битком набитыми пакетами. Ганс сунул в один из них длинный красный нос.
— Смотрите-ка, продукты и всё такое. И подгузники небось уже купили?
— А тебе, что, поменять надо? — беззлобно усмехнулся Джеймс, специально протолкавшись мимо него к двери так, чтобы слегка поломать ёлку.
— Привет, Ганс! — лучисто улыбнулась Лили, догнав их и отобрав у Джеймса парочку пакетов. Даже обычные девушки становятся красотками, когда любят и чувствуют себя любимыми. На Лили же в эти дни не оглядывался только ленивый. — У тебя очень красивая ель! С Рождеством!
Джеймс напоследок бросил на друга значительный, самодовольный взгляд, а потом дверь захлопнулась за ними с глубоким мелодичным треньканьем.
— С Рождеством, — пробормотал в ответ кондитер, почесывая шапку и немного ошалело глядя вслед рыжеволосой девушке, показавшейся ему никем иным, как ангелом из старой рождественской сказки.
Мороз в эти день стоял такой, что было слышно, как дыхание замерзает в воздухе. По вечерам закат наливался густым рубиновым цветом, а когда дул ветер, казалось, что в лицо хлещет ледяной водой. Но даже это не могло удержать людей в домах и все так или иначе выходили по вечерам на городскую площадь — насладиться прелестями катания на коньках, горячими пирогами и глинтвейном. И ни угрожающие листовки, ни объявления «Разыскиваются», ни тревожные вести из Министерства не могли потревожить дух Рождества, витающий в воздухе в эти дни.
Лили и Джеймс гуляли, катались на коньках, участвовали в конкурсах зимнего праздника, фотографировались, ели копченые сосиски прямо на холоде, пили горячий грог и просто веселились. А один раз даже прокатились на гиппогрифе!
Случилось это так.
Они гуляли по городской площади. Лили отошла на минутку, "по делу", а Джеймс застрял у палатки с пластинками. Там его и поймали эти девчонки. Пока он отчаянно пытался вспомнить, где их видел (лето, река, бутылка огневиски, Бродяга, две голые девицы в воде), они уже успели его сцапать и полилось в уши с двух сторон:
— Совсем пропал в своей школе, даже не пишешь, хотя обещал!
— Как поживает твой симпатичный друг? Он ещё приедет?
— Ты не хочешь ещё раз пригласить меня куда-нибудь?
— Ты видишь, наш Джейми с подружкой, совсем про нас позабыл.
— А может быть развлечемся все вместе?
Когда Джеймс опомнился, увидел, что его «подружка» идет к выходу из ярмарки. Стряхнув с себя руки девчонок, Джеймс бросился следом.
— Эй, ты что? — он со смехом скользнул по дороге вперед и развернулся, перехватив девушку за плечи. — Лил, да не бери ты...
Лили молча убрала его руки и пошла дальше.
— Ты, что, обиделась? — Джеймс снова догнал её и схватил, на этот раз крепко. — Да ладно, Лил, это же глупо, они просто...
— Глупо? Что же, можешь идти к ним, они, несомненно умнее меня, — уязвлено парировала она. Джеймс нахмурился, быстро оглянулся и затащил Лили за отряд выставленных на продажу ёлок.
— Эй! Ты что...
— Вчера ты говорила иначе, — заметил он и покосился на ближайшую ёлку — то ли ему показалось, то ли дерево и правда только что почесало себя веткой? — В чем дело?
— Да, говорила! Но сейчас я просто хочу знать, скажи мне, Джеймс Поттер, в этом городе есть хотя бы одна девушка, которая при встрече с нами не будет виснуть у тебя на шее? — она гневно убрала волосы с лица.
Джеймс рассмеялся и засунул руки в карманы.
— Лили, это всё уже давным-давно в прошлом. Глупо обижаться.
— Опять! — вспылила она. — Опять глупо!
— Я не имел в виду, что ты глупая, — быстро пошел на попятную Джеймс. — Просто...
— Просто когда ты узнал о том, что было, точнее, чего не было между мной и Эдгаром, чуть не размазал меня по стенке, а теперь заявляешь, что это, видите-ли, глупо!
— Это другое! — неугомонная ёлка попыталась потрогать Джеймса и он отодвинулся.
— А в чем разница?
Он терпеливо вздохнул.
— Понимаешь, это... — он взлохматил волосы под шапкой и сдвинул её набок. — Это как в квиддиче! Да, именно так! Мужчины — это игроки, а женщины...
— Метлы? — с каменным лицом спросила Лили, скрестив на груди руки.
— Да, — честно признался он и глаза Эванс стали размером с галлеоны. — То есть нет! О, Мерлин, только не надо так буквально, Лили! Мужчина обязан иметь опыт! Глупо садиться на метлу своей мечты, совершенно не умея при этом летать, можно всё испортить! Сначала надо научиться, сломать парочку «Комет», а уже потом браться за «Нимбус». И когда ты взлетишь на нем, уже никогда не захочешь снова взяться за «Комету». Ты будешь любить этот «Нимбус» и заботится о нем...
— Пока не выйдет метла покруче? — ледяным тоном ввернула Лили.
Джеймс оскорбленно выпрямился.
— Если ты действительно любишь квиддич, ты никогда не променяешь свою метлу ни на какую другую, пусть их выйдет хоть сотня.
— Ладно, оставим эту метафору, — устало попросила Лили.
— Я просто хотел сказать, что у хорошего игрока может быть много метел, но у хорошей метлы...
— Джеймс.
Он послушно умолк.
Лили смотрела на него пару секунд, дергая себя за рукав и по её лицу невозможно было понять, о чем она думает. А потом она сказала:
— Джеймс, у меня правда ничего не было с Эдгаром Боунсом.
— Я знаю.
Тут Лили вдруг шагнула вперед и прижалась к нему.
— И может быть я и «Нимбус», но мне не хочется знать о том, сколько «Комет» у тебя было до меня. Совсем не хочется.
Джеймс деланно нахмурился и поднял её лицо за подбородок.
— Боже, Эванс, ты только что сравнила себя с метлой?
Лили засмеялась.
— Эй! Ну-ка идите отсюда! — закричал продавец ёлок, когда заглянул за пышные ветви через пару минут и увидел парочку, слившуюся в горячем поцелуе. — Найдите себе другое место!
— Кстати о полетах, — сказал Джеймс, когда они, давясь смехом, убежали от грозного ёлочника. — Не хотите прокатиться, мисс Эванс? — и он кивнул на небольшой загон, в котором степенно прохаживались гиппогрифы в цветных попонах.
Рука Лили испуганно сдавила его ладонь, зеленые глаза обратились на него с таким ужасом, словно он предложил ей искупаться в проруби.
— Да ладно, тебе понравится! — уверено заявил он.
— Три года назад ты вернулся с загипсованной рукой и всему курсу хвастался как свалился с гиппогрифа! — Лили схватила его за куртку, удерживая, хотя Джеймс был уже весь там. — Джеймс!
Он оглянулся на неё, светясь азартом, но увидел её белое лицо, вспомнил, как сильно она боится высоты и подавил горький вздох.
— Ну ладно. Придумаем что-нибудь другое. Пошли.
Лили тяжело сглотнула, поймав взгляд, которым он проводил какого-то мальчишку, который уже примеривался к одному из гиппогрифов.
Мерлинова борода. Она об этом пожалеет.
— Хорошо, — выдавила она, удержав его. — Давай прокатимся.
Гиппогриф, которого выбрал Джеймс был очень красивым, светло— серым, с белым оперением на крыльях и хвосте. Когда Лили приблизилась к нему, он быстро повернул голову набок и на девушку настороженно взглянул янтарный, суровый глаз. От гиппогрифа пахло лошадью, перьями и немного навозом — запах был как в голубятне, в которую они с Северусом лазили в детстве, подкармливая его больную сову.
Попону сняли и под ней обнаружилось нечто наподобие седла со стременами и уздой, один вид которой вызвал у Лили трепет. Когда же Джеймс усадил её в седло и Лили почувствовала, как движется под ней сильное, мускулистое тело, её трепет перерос в настоящий ужас, сопровождаемый сильным ознобом.
— Джеймс, он сейчас взлетит, -тоненько произнесла она, когда гиппогриф нетерпеливо забил копытом и переступил с места на место.
Джеймс рассмеялся и легко вскочил в седло позади неё.
— Один круг — один галлеон, — серьезно напомнила Джеймсу конопатая девчонка — та самая «девушка» Ганса.
Джеймс бросил ей маленький мешочек.
— За нами не занимать, — он подмигнул девчушке и она покраснела.
— За перья лучше не дергать, — шмыгнула носом она, когда увидела, как Лили положила руки на шею монстра. — Он этого не любит. Может откусить палец.
Лили заледенела и вцепилась в крайне ненадежную, на её взгляд, ручку на седле.
— Ну что, поехали! — Джеймс прижал её к себе покрепче. Момент был неподходящий, но Лили все равно почувствовала, что он слегка возбужден. Поразительно, как его могут заводить такие вещи — у неё самой от ужаса зуб на зуб не попадал.
Люди, прогуливающиеся по ярмарке остановились, когда гиппогриф расправил гигантские крылья. Все любили это зрелище и Лили сегодня сама пару раз останавливалась, посмотреть, как крылатый зверь разгоняется и взлетает, унося в морозное небо восторженные крики наездников. Но сейчас она была одним из них. И это было совсем не круто.
— Боже-Боже-Боже... — тоненько забормотала она, когда гиппогриф снялся с места и побежал. Её подбрасывало в седле, тревожа и без того не утихшую боль в низу живота, от страха она вся обратилась в камень, вверив свою жизнь хлипкой ручке на кожаном седле. Она сама не слышала, что бормочет всё громче и громче, как вдруг Джеймс рывком прижал её к себе и в тот же миг гиппогриф присел, оттолкнулся от земли, хлопнув крыльями и взмыл вверх, да так резко, что Лили чуть не стошнило. Возникло такое чувство, будто некоторые очень важные органы так и остались на земле. Словно со стороны она услышала свой отчаянный визг и хриплый вопль Джеймса у себя над ухом.
«Господи, Господи, Господи!» — безотчетно молилась она, онемевшими ногами сжимая бока гиппогрифа, пока её тело рывками подбрасывало всё выше и выше. «Боже, не дай нам упасть, не дай упасть!»
И тут внезапно рывки прекратились, её выпрямило, развернуло и ветер перестал срывать её с седла. Она уже подумала, что они, должно быть, приземлились, как вдруг услышала у себя над ухом далекий, уносящийся вместе с ветром крик:
— Открой глаза!
И она открыла.
Хотя бы раз в жизни, но каждый человек испытывает это чувство.
Когда счастье вдруг выходит из берегов.
Внизу раскинулась Годрикова лощина — ладонь, полная снега, такого гладкого и ослепительно— белого, что по нему хотелось хлопнуть пятерней. Казалось, что мир протягивает её сливочному зимнему небу, чтобы оно уткнулось в неё лицом.
— Джеймс... — восторженно крикнула Лили, слегка задыхаясь от захвативших её чувств. Мимо них проносились птицы. — Джеймс!
— Я знаю! — радостно крикнул он в ответ.
— Потрясающе! — выдохнула она, глядя вниз, на скользящую по снегу серую ленту речки, на ёжик елей и безупречно— гладкий рисунок белоснежных холмов. — Джеймс, это просто невероятно! — и она засмеялась, выталкивая из себя остатки страха. — Я лечу! ЛЕЧУ-У!
Джеймс издал довольное хриплое «Ха!» и взвыл на манер американского койота. В этот же миг гиппогриф хрипло каркнул, словно тоже хотел поделиться с ними своим восторгом, а потом вдруг сделал мощный гребок всеми лапами сразу, взмахнул крыльями и спиралью упал вниз, прижав крылья к бокастому крупу.
Лили смеялась и визжала, Джеймс счастливо ругался и тоже что-то орал.
Довольный, засидевшийся на земле гиппогриф купался в океане облачного, текущего во все концы перламутра, падал, взлетал, нырял, скользил по ветру, как по исполинским шелковым лентам, а наездникам только и оставалось, что тонуть в хлопающей одежде, как можно крепче держаться друг за друга и просто заходиться от восторга.
Лили раскидывала руки, когда гиппогриф камнем падал вниз, громко, счастливо хохотала и визжала, когда Джеймс заставлял гиппогрифа выделывать «мертвые петли» и «бочки», пронзительные вскрики зверя эхом разлетались под стеклянным куполом мороза, солнце было повсюду и рядом был Джеймс.
Она была счастлива.
Однако, далеко не все каникулы они провели, мотаясь по снежному городку.
Бывали такие дни, когда им было настолько лень куда— либо выбираться, что они только и делали, что часами валялись в постели, убаюканные сухим теплом и далекими завываниями метели за окнами. В такие дни они занимались всякой ерундой: играли в карты, дрались подушками, соревновались, кто первый моргнет или (это уже была инициатива Джеймса), говорили вслух, что хотели бы сделать друг с другом в постели — это уже было соревнование на то, кто первый покраснеет. И, надо сказать, один раз Лили всё же победила.
Кроме этого они слушали The Beatles и читали вслух. Причем когда это делала Лили, Джеймс с каменным лицом вставлял особенно смешные комментарии в самые серьезные моменты и всё портил. А если они и выбирались из постели, то только для того, чтобы перекусить, или забраться вдвоем в огромную круглую ванную, установленную в крошечной сауне на нулевом этаже. Это были блаженные часы жаркого, пенного уединения, одновременно вблизи и вдали от снежных заносов и мороза.
Единственное, что слегка омрачало картину абсолютного счастья Джеймса, так это то, что, несмотря на все попытки, у него не получалось доставить Лили такое же удовольствие, какое получал он сам во время их близости. Ей, очевидно, все ещё было больно — он и сам чувствовал, что она узковата для него, но если его это обстоятельство очень быстро швыряло его на небеса, то Лили все время вздрагивала, жмурилась и кусала губы, но так, чтобы он не видел. И хоть бы раз пожаловалась! Но нет, она принимала его каждый раз с такой искренней улыбкой и нежностью, что Джеймс совершенно ничего не понимал.
