Автор книги: -Joy-
сообщить о нарушении
Текущая страница: 133 (всего у книги 275 страниц)
— Слушай, какой тебе смысл торчать в школе все каникулы? — Ремус чувствовал легкие угрызения совести за то, что оставляет Бродягу в полном одиночестве. — Тебя ведь звала к себе на каникулы кузина, съездил бы, повеселился бы.
— То ещё веселье.
Ремус бросил свитер в рюкзак и уселся на кровать, уперевшись локтями в колени.
— Слушай, в чем дело? Это из-за М...Рок...
— Пусть катится к черту, — оборвал его Сириус, ударив ладонью по струнам.
— Тогда в чем дело?
Сириус молчал так долго, что Ремус резко встал и вернулся к сборам. Последние вещи были уложены, он застегнул молнию на рюкзаке, обмотался шарфом, надел дутую магловскую куртку.
Тогда-то Сириус и сказал:
— Я просто думаю, как лучше попрощаться и сказать Сохатому, что Лунатик нас бросил. Можешь подумать вместе со мной.
Ремус оглянулся, не веря своим ушам.
— Бродяга, ты спятил? Что значит бросил? Кого это я бросил?
Сириус красноречиво промолчал.
— Бродяга, я вернусь! — крикнул Ремус. — Я вернусь, ты понял?! Я обязательно...мой дом — здесь! — он обвел руками круглую спальню. — Плевать я хотел на Сивого и на его стаю, я...
Сириус едва заметно кивнул.
— Скажи это себе через недельку-другую.
Ремус опустил руки.
— Почему ты думаешь, что я не смогу уйти? По-твоему я такой слабак?
Сириус поднял взгляд от гитары.
— Слабак? Старик, мы втроем еле тебя остановили, когда ты рванул на зов этого упыря.
Снова повисла пауза. Мелодия Сириуса стала сбивчивее и злее.
— Бродяга, я не могу бросить её там одну, — тихо сказал Ремус, с сожалением глядя на друга. — Просто не могу. Я вот сейчас с тобой разговариваю, а сам думаю, жива ли она ещё, или уже нет. Это... это как наркотик. Я сам завишу от того, есть она или нет. Я просто... я не могу представить, что в какой-то день её не станет в моей жизни. Понимаешь?
— Нет, не понимаю, — лениво обронил Сириус. Какое-то время Ремус ещё смотрел, как Бродяга перебирает струны, а затем засопел и опустил взгляд, схватившись за кнопки на куртке. Надо будет заставить Бродягу взять свои слова назад, когда они с Валери живые и здоровые вернутся обратно в школу. В отличие от них всех, Ремус верил, что поступает правильно. Он застегнул молнию на куртке, вскинул на плечи рюкзак.
— Счастливого Рождества, Бродяга, — сказал он и протянул Сириусу руку.
Несколько долгих мгновений Сириус помолчал, сжав губы в нитку, а затем вдруг коротко вздохнул, отложил гитару и пружинисто вскочил, растягивая лицо в вымученной улыбке.
— Ладно, чего уж там, Лунатик, — Сириус с хлопком схватил его протянутую ладонь, дернул к себе и крепко обнял. Дутая куртка захлопала под его рукой. — Возвращайся домой, волчара, а если не захочешь, твое право. Но нам будет не хватать твоей занудной рожи, — и Сириус напоследок панибратски хлопнул его по щеке. — И смотри... не помри там, а то совсем обидно будет.
— Ладно! — Ремус рассмеялся и добродушно оттолкнул Сириуса. Лицо у Бродяги было веселое, но в серых глазах металось какое-то странное беспокойство и азарт. Такое выражение бывало у Сириуса на лице, только когда они с Джеймсом задумывали особенно классную шалость. — Хороших тебе каникул.
У двери Сириус снова его окликнул.
Ремус оглянулся. Бродяга покопался в своей тумбочке и бросил Ремусу что-то через всю комнату. Подарок булькнул, когда Ремус поймал его. Раскрыв ладони, он увидел маленькую бутылку первоклассного огневиски Огдена.
— Ночи в лесу холодные, — пояснил Сириус, засовывая руки в карманы джинс. Лицо его, до этого деланно-веселое, стало по-настоящему грустным. — Не пропадай, старик.
Ремус усмехнулся и сжал бутылку в руке, приподняв её в ободряющем жесте.
— Не пропаду.
И он ушел, мягко закрыв за собой дверь.
***
Путь занял у Ремуса почти трое суток. Трансгрессировать он не мог, потому что не знал точно, куда именно попадет и как ему потом ориентироваться. Решил добраться до реки, вьющейся жирной змеей по карте, оставить там свою метку и потом вернуться к ней, если что. Так и вышло. Полдня он шел по тихому, зимнему лесу, держа на всякий случай палочку наготове. Днем в лесу было замечательно. Густой голубой мороз, взрезанный лучами ледяного солнца, глазурь на каждой ветке, мелкие птички, прыгающие по снегу в поисках зерен и ругань ворон, гулко разносящаяся под круглым голубым небом.
А вечером мороз усилился, а лес резко пошел в гору, что очень сильно затрудняло путь. Местность здесь была неровная, овраги стали круче, пару раз нога Ремуса проваливалась в снег по самое бедро и он кубарем скатывался по оврагу, проваливались в конце-концов в снег на добрые десять футов. Когда он наконец добрался до горной речки, скованной ранним льдом, в лесу совершенно стемнело, а Ремуса колотило от холода.
Возле речки он нашел небольшой каменный грот, развел там костер и кое-как оградил себя чарами, чтобы защититься от ветра. В своем маленьком убежище он перекусил теми запасами, которые ему удалось добыть на кухне — сэндвичем с вяленым мясом и сыром, отпил немного огневиски, потом натянул на себя все свои вещи, залез в спальный мешок, который удалось втиснуть в растянутый чарами рюкзак и почти сразу же отключился, несмотря на холод и неудобства — так сильно он устал.
На следующий день он решился трансгрессировать к маленькому горному озеру, до которого, такими темпами, ему пришлось бы идти дня четыре. Сделав на дереве зарубку, к которой потом можно было бы вернуться, Ремус трансгрессировал и, к счастью, удачно — приземлился на самый берег озера, но если бы инстинктивно не обхватил руками ствол какого-то дерева, точно скатился бы по сыпучей гальке в ледяную воду.
Природа здесь была красивая и дышала истинно-шотландской широтой и могуществом. Буйно заросшие лесом кручи сменялись широченными снежными долинами, пересеченными венами рек, небо, лазоревое, густое, то поднималось вверх, то опускалось и давило к земле, мешая дышать. Ремусу было жаль, что сейчас с ним нет отца — Маркус всегда мечтал побывать в шотландских горах. Но смог бы его отец-маггл увидеть всё, что скрывали эти горы? Смог бы увидеть маленький табун гиппогрифов, пришедший к реке на водопой, смог бы разглядеть в снегу следы единорога?
И все равно именно сейчас Ремусу его не хватало. Он был совсем один, далеко от друзей и цивилизации и чтобы скрасить налетающую тоску, говорил с белками или птицами. А ещё думал о том, что здесь, возможно, ещё вчера прошла Валери. Мысли о ней подогревали его не хуже, чем огневиски.
Всё-таки правду говорят, что магия — лучшая страховка. Здесь овраги были такими, что свалившись в какой-нибудь, можно было запросто сломать себе ногу. Расчищая снег кипятком, Ремус целый день взбирался по узкой тропке наверх, обливался потом, трясся от холода и мечтал только об одном — чтобы этот подъем закончился. В конце-концов так и вышло, но Ремус так устал, что не стал особенно заморачиваться насчет убежища на ночь — соорудил из веток и бревен небольшое укрытие, радуясь тому, что он все-таки волшебник, залез туда и выдул у костра почти половину бутылки огневиски, потому что после подъема его сильно знобило. Перед сном он развел костер, закутался и, светя себе палочкой, сверился с картой. Запасов оставалось не так много, но Ремус рассчитал всё так, чтобы ему хватило до самой колонии — хотя он понятия не имел, как её искать. Едва ли у них есть табличка или что-то в этом роде. Хотя на карте и была пометка, что колония располагалась на месте древнего, пересохшего озера.
Ночь у него была тяжелая. Не такая тяжелая, как ежемесячные ночи полнолуния, но тоже не сахар. Поднялся жар, с горла как будто содрали кожу. Ремус выдул половину бутылку Бодроперцового зелья, закутался во все вещи и шапки, какие у него были, сделал костер побольше и, перед тем, как лечь спать, нагрел землю потоком горячего воздуха. Пару раз мимо него проходили волки. Ремуса уже здорово трясло, так что они вполне могли ему померещиться — настоящие волки наверняка бы напали. А эти только внимательно поглядели на него светящимися в темноте глазами, обнюхали и тихо ушли.
На утро ему стало немного лучше (смесь огневиски и Бодроперцового зелья сделала свое дело), но чувствовал он себя совершенно разбитым.
Если верить карте, ему оставалось всего полдня пути до колонии, поэтому палочку он теперь не выпускал ни на секунду и все время оглядывался.
К полудню он спустился в густо поросшее лесом ущелье и едва окунулся в его тишину, сразу понял, что почти пришел — здесь не было мелкого зверья, птицы вели себя тихо и даже снег лежал на ветках настороженно и неподвижно — ни ветерка.
Стараясь дышать и ступать потише, Ремус шел по лесу, подозрительно оглядываясь на каждый мелкий треск и беззвучно чертыхаясь, когда дорога под снегом вдруг резко опускалась и поднималась и он шумно проваливался в сугроб. Ему всё казалось, что за ним кто-то следит. Пальцы, сжимающие палочку, были влажными от пота, сердце заходилось.
Увидев, что дорога пошла резко вниз, как если бы на её месте когда-то было речное русло, Ремус воодушевился и ускорился, а потом увидел такое, отчего его волчье сердце пропустило удар:
Цепочки следов на снегу.
Одна, другая, третья.
И все тянутся туда, откуда он только что пришел.
Ремус тяжело сглотнул и оглядел пустынный пейзаж вокруг, но когда убедился, что никто за ним не идет и что у него просто обострены все чувства после ночной лихорадки, где-то над головой вдруг громко треснула ветка.
Ремус порывисто оглянулся, успел увидеть только, как перед ним мелькнула темная фигура, а затем кто-то ударил его по голове, тошнотворная боль — и все потонуло в темноте.
_____________________________________________________
Мелодия, которую наигрывал Сириус — Pierre Van Dormael — Undercover
http://maria-ch.tumblr.com/post/65928273283/more
========== Christmas Carols. Сириус и Роксана ==========
С тех пор, как Ремус ушел, прошло три дня.
Спальня мальчиков Гриффиндора целиком и полностью принадлежала Сириусу.
Впервые за долгие годы его мечта наконец-то сбылась и теперь он мог заниматься здесь чем угодно! Пить, курить, трахаться в своё удовольствие! Но почему-то именно сейчас, когда такая блестящая возможность наконец появилась, всё, что Сириус делал — лежал на своей постели в одежде, закинув руки за голову и обильно курил. Проигрыватель в углу работал на полную мощность.
Кровать Сириуса затерялась в бушующем шторме рока, как лодка в черном море.
Но он не обращал на музыку никакого внимания.
Ему не хотелось развлекаться.
Не хотелось таскаться по школе.
Не хотелось пить, тем более одному.
Не хотелось прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы насладиться какими-нибудь жалкими десятью минутами в обществе Син, или Роуз. Или обеих. Черт возьми, ему не хотелось даже дрочить! Когда такое было?!
Сириус перевернулся на бок и ударил подушку кулаком. Вернулся в исходное положение. Мерлин, с ним явно было что-то не так!
Но что? Он чувствовал себя так, будто потерял какую-то существенную деталь. Не знал, какую, не знал, зачем она ему нужна, но вот её отсутствие ощущал вполне отчетливо. Случись такая беда с драгоценным мотоциклом, Сириус провел бы рядом с ним не один час, копаясь в механизме, пока не докопался бы до истины и не вернул деталь на место. Но что делать с самим собой? Если бы на свете и был механик, способный вернуть эту деталь на место, Сириус дорого бы ему заплатил.
Ладно, к черту притворство.
Просто ему было одиноко.
Да, именно так.
Сириус Блэк, который любил свою свободу и независимость больше всего на свете, сейчас чувствовал себя так, будто про него позабыл весь хренов мир.
Сохатый уехал на каникулы с Эванс. Конечно, он взял с собой зеркало, но Сириус на его месте и не вспомнил бы про дурацкую стекляшку, если бы оказался под одной крышей с девушкой, на чей светлый образ дрочил с тринадцати лет. Когда эти двое вернутся, всё будет ещё сложнее, чем раньше, но одно уже совершенно ясно: Сириус останется за бортом. Это он понял ещё в тот день, когда сто лет назад Эванс на каком-то там уроке вступилась за Сохатого и тот потом ходил с такой счастливой рожей, что Сириусу хотелось ему врезать. Но если раньше Сириус ревновал его внимание и злился на Эванс, за то, что она влезла Сохатому в мозги, то теперь понимал, что глупо и нелепо делить его с Эванс, они ведь не сиамские близнецы и рано или поздно Сохатый должен был оторваться. И, хотя Сириус и рассчитывал, что случится это всё же попозже, нечего распускать сопли — им уже действительно не тринадцать лет. Они ведь все равно останутся вместе? Всё будет как прежде. Так Сириус думал, провожая вереницу саней.
А затем вдруг уехал Лунатик. Быстро, ни с кем не советуясь и ни на кого не оглядываясь. После этого вера Сириуса здорово пошатнулась.
Ничего уже не будет как прежде.
Надо признать эту страшную истину: они просто выросли. Мародеры, проделки, Сохатый... разве это могло продолжаться долго?
И дело не только в Сохатом или Лунатике. Сириус сам себя предавал, прямо в тот момент, когда валялся в гордом одиночестве и сердился на друзей за то, что они променяли дружбу на девчонок.
Вот уже три дня его мозг вращался подобно песочным часам, терзаемый неразрешимым вопросом: ехать за Роксаной или не ехать.
Доводов «за» и «против» было так много, что они, черт возьми, вполне могли сойти за песок.
С одной стороны — какого черта он так мучается? Разве он виноват в том, что Малфой оказалась такой дурой? Она может менять свои убеждения со скоростью флюгера, но он не такой. Если ей так хочется втереться в кружок психопатов и садистов, хочется, чтобы эти сволочи её полюбили — да пожалуйста, сколько угодно, только пусть не думает, что он побежит спасать её, если там что! Не маленькая уже, должна понимать, что хорошо, что плохо. Он вообще ей ничего не должен, каждый сам по себе, они оба так решили! Он ей не нянька.
Так Сириус думал, пока уверенность в том, что ехать не надо заполняла нижнюю чашу часов в его голове. В таких случаях он решительно поднимался со своей кровати, шел обедать в украшенный к Рождеству большой зал, кадрил под омелой девчонок, наслаждался часами уединенного покоя в гараже и ни о чем не задумывался.
А затем часы переворачивались и Сириус начинал думать, что просто тронулся умом, раз позволил ей уехать. Ладно она, девчонка, у неё пусто в голове, ей подавай семью, объятия и бла-бла-бла, но ведь он уже немного знает, как устроена эта паршивая жизнь, да ещё и в некотором роде отвечает за эту белобрысую идиотку, с тех пор, как вытащил её из-под пресловутой раковины и ещё раньше — когда закрыл своей спиной от клыков Лунатика.
Черт, да а он обязан был просто остановить её! Не пустить! Поорала бы, поплевалась огнем и успокоилась, как всегда. Что это за глупое ребячество — «пусть катится!», «скатертью дорога!». Что он, прыщавый третьекурсник — дуться на девчонку?!
Сириус внутренне кривился, вспоминая, как подшучивал над Лунатиком и его рыцарскими потугами, пока тот собирал сумку. Выходит, у него тоже пусто в голове, а единственный разумный человек в их мирке — это Ремус Люпин?
После такого «оборота» Сириус твердо и окончательно решал — «ехать!», бросал все свои дела, яростный и решительный влетал в башню, одевался, лихорадочно собирал сумку...а потом швырял эту сумку на пол, валился на кровать и сжимал голову, слушая, как прежние доводы сыпятся в неё, но уже не как песок, а как камни.
Подушка пахла горькой вишней. Сириус перевернул её и несколько раз бухнулся на неё, выбирая место попрохладнее и помягче. Тело при этом как-то само-собой совершило вполне недвусмысленное движение и Сириус затосковал ещё сильнее.
Он всегда считал себя сильным человеком и раз сказал себе однажды — не думай о ней — действительно перестал думать. Сначала получалось. Получалось так хорошо, что он сам поверил в собственное равновесие и пригласил на свидание милую Синтию Клер, которая по чудесному совпадению, тоже осталась в школе на праздники.
Она была хорошенькой. Длинные светлые волосы, не такие длинные и не такие светлые, как у Рокс, но тоже ничего, чистая кожа, короткая шерстяная юбчонка, маленький славный зад. Они неплохо погуляли по снежной открытке Хогсмида, выпили горячий шоколад у Паддифут (Сириус не любил горячий шоколад с детства, после того как мама вылила ему его на голову, но все равно справился), покатались на коньках, а потом как-то сразу оказались в башне Гриффиндора. Уламывать долго не пришлось. Син хоть и сопротивлялась, но больше для приличия, чем от нежелания.
В итоге получился какой-то кошмар.
Сириус любил удовольствие и Роксана любила его. Вдвоем они могли достигнуть таких высот, о каких Сириус раньше и не мечтал. Эта любовь к кайфу сближала их и роднила.
