Автор книги: -Joy-
сообщить о нарушении
Текущая страница: 112 (всего у книги 275 страниц)
— Похоже, теперь мы с вами нескоро увидимся, когда у вас... появились такие прекрасные перспективы: провести остаток жизни в компании с ходячим трупом. Ну что же, был счастлив проучиться с вами эти два месяца. Хотя не могу сказать, что я буду сильно скучать, — и он затянулся.
— Обычно друзья скучают друг по другу, — заметила она, подходя совсем близко. — Мы ведь с тобой теперь друзья, правда, Блэк?
Ее голос звучал так насмешливо, что Сириусу стало совсем паршиво.
— Конечно, — он улыбнулся, хотя глаза его оставались холодными. — Ты пришла попрощаться? — Сириус затушил сигарету об подоконник.
— Да.
— Счастливого пути и проваливай.
— ... до завтра.
Сириус поднял взгляд.
Малфой усмехнулась.
— Похоже, я все же задержусь здесь на какое-то время...
Пару мгновений они молчали, глядя друг на друга. Роксана улыбалась, причем как-то совсем по-взрослому, с такой улыбкой взрослые женщины смотрят на совсем маленьких мальчиков.
А Сириус просто сидел и смотрел на нее, чувствуя себя так, будто по нему хорошенько прошлись.
А потом, так же не отрывая от нее взгляда, полез в карман брюк, поймал там свой подарок и вытащил на свет.
— Тогда с Днем рождения, — ляпнул он.
Роксана опустила взгляд и одновременно сдвинула брови и губы.
На ладони у Сириуса лежал комочек угольно-черного меха чуть меньше мячика для тенниса, но больше снитча. Когда Сириус раскрыл ладонь, в черной шерстке существа сверкнули влажные черные бусинки, а затем из нее вылезла одна ножка толщиной в нитку, потом другая; с трудом взгромоздившись на них, неведомый зверек встал, пьяно покачиваясь, и безмолвно вытаращился на Роксану. А когда она поднесла к нему палец, пушок вдруг лязгнул самыми что ни на есть настоящими зубками.
— Твою мать! — Малфой испуганно отдернула руки. Сириус хрипло рассмеялся. — Что это?!
— Уголь, — усмехнулся Сириус и тут же поправился. — Был уголь. Теперь не знаю, что это, но эта штука умеет вырабатывать тепло. Я подумал, что у тебя... слишком холодно в комнате, — последнее было сказано максимально бесстрастным тоном, но Роксана все равно быстро посмотрела на него, перед тем как подставить угольку свою ладонь. — Я думаю, он подрастет за пару месяцев, если будешь его кормить.
— И чем его кормить, морковкой что ли? — озадаченно спросила она. Уголек высунул из шерстки ручки, такие же тонкие, как и ножки, раскинул их и радостно потопал к ее большому пальцу так, словно хотел его расцеловать. Прислушавшись, Роксана услышала слабое попискивание.
— Щепками. Стружкой. Пеплом. Он жрет все подряд. А потом срет теплом и уютом, — Сириус усмехнулся и пощекотал пушок пальцем. — Лучший подарок в твоей жизни, верно? Ничего другого я все равно не придумал, так что просто скажи спасибо.
— Я назову его Патриком, — вдруг сказала она.
— Что за отстойное имя, — возмутился Сириус, и Роксана вскинула на него свирепый взгляд.
— Патрик!
Сириус усмехнулся.
— Ладно, называй, как хочешь.
Какое-то время они молчали...
Точнее, говорить вслух не было нужды.
— Вернемся в зал? — спросила она после небольшой паузы, не рискуя посмотреть ему в глаза.
— Нет, — отрезал Сириус, глядя в свою очередь прямо на нее.
— Тогда может быть... проводишь меня?
— Спасибо тебе, Блэк, — молвила она, перед тем как уйти, обернувшись к нему на лестнице, ведущей в подземелья. — У меня никогда не было такого дня рождения.
— Я ничего не сделал, — хмыкнул Сириус.
— Сделал, — серьезно сказала она. — И я хочу тебя отблагодарить за это.
— Так благодари, — усмехнулся он.
Малфой шагнула к нему, сверкая в темноте влажными глазами.
— Друзья ведь... тоже иногда это делают? — прошептала она, сжимая отвороты его рубашки, миг — и Сириус как будто с головой погрузился в облако.
Что это за чертовщина, в конце концов... ведь он целовался с сотней девчонок, наверное... но никогда не чувствовал такое.
Как будто его до краев заполнили огнем.
Он почувствовал, как она начала отстраняться, и только крепче обхватил ее. Еще на минутку она сдалась, снова обнимая его за шею, а потом очень медленно отступила назад, назад, вниз по ступенькам, разрывая объятия, но не поцелуй.
В конце концов Сириус поцеловал ее напоследок легко, словно целовал сестру, и отпустил.
— Спокойной ночи, Блэк, — проговорила она так, словно ничего не случилось.
Сириус промолчал. Снова у него внутри дрались мантикоры — теперь уже не на жизнь, а на смерть.
Она улыбнулась ему напоследок, развернулась и пошла вниз.
Его хватило всего на пару секунд.
Вторая мантикора с ревом разорвала в клочья первую.
Саданув по стене кулаком, Сириус сбежал следом, перескакивая через две ступеньки.
Малфой он перехватил на середине пути.
Схватил ее в охапку и поцеловал теперь уже так, как хотел сам, так, как хотел сделать это с той самой минуты, как оставил ее в спальне Слизерина.
Целуясь, они врезались в стену. Теряя голову — да и хрен с ней — он припал к тонкой шее, облизывая место, где так исступленно билась кровь, спустился к груди, потом еще ниже, еще, бешено целуя и покусывая ее, он спускался все ниже и ниже, судорожно задирая красное платье.
Она жалобно всхлипнула, когда он добрался, куда хотел, и вцепилась ему в волосы.
Нет, Блэк...
Похоже, друзьями им все же не быть.
***
Сколько он просидел вот так, за этим столом?
Джеймс не знал.
Ему было паршиво, так паршиво, как, наверное, не было еще никогда.
Сегодня он потерял ее насовсем.
Хотелось поговорить с отцом. Попросить у него самый мощный хроноворот, перенестись как можно дальше назад, встретить тощего мальчишку Джеймса Поттера и сказать ему, чтобы завязывал с этой любовью. Потому что в ней ни черта хорошего нет...
Он запустил пальцы в волосы.
— Эй, Поттер.
От звука этого голоса кровь вспенилась и ударила ему в голову.
— Иди нахер, если жить хочешь, — прорычал он, даже не повернувшись. Боунс подтащил к нему стул и оседлал его, положив руки на спинку. — Катись отсюда нахуй, или я просто убью тебя, клянусь.
— Надо поговорить, — коротко сказал он.
— Выяснили уже все, — он оттолкнул свой стул и встал, но тут Боунс схватил его за предплечье и силой вернул на место. — Руки! — рыкнул Джеймс, выхватывая палочку. Его просто заколотило от гадливости.
— Ты меня выслушаешь, — твердо произнес Боунс, даже не взглянув на его оружие. — Хотя бы ради Лили.
Джеймса словно током ударило. Да какое нахрен право он имеет?!..
— Сядь, — спокойно попросил Боунс. — Клянусь, если то, что ты услышишь, тебе не понравится, мы выйдем в коридор, и ты опять набьешь мне морду.
Сотрясаясь от макушки до носков ботинок, Джеймс упал на место и навалился на стол, принципиально не глядя на Боунса.
Тот подождал, пока он немного успокоится, а затем сказал:
— А теперь слушай, как все было на самом деле...
Через десять минут Джеймс Поттер вылетел из кабинета Слизнорта с таким видом, словно за ним гнался бешеный дементор. Врезался в дверь, заставив Синистру испуганно взвизгнуть и выронить свой блокнот, шарахнулся от нее, разогнал толпу перепугавшихся третьекурсниц и опрометью бросился по коридору в сторону лестницы, ведущей наверх.
В голове стучало.
МАТЬ ЕГО, КАКОЙ ЖЕ ОН ИДИОТ!!!
Лили, девочка моя...
Мерлин, он в лепешку разобьется, но она простит его, простит, черт подери!!!
Джеймс взлетел по лестнице, прыгнул на каменную площадку, не дожидаясь, пока лестница с ней соприкоснется.
У входа в гостиную Гриффинора кто-то стоял.
Джеймс затормозил на всем ходу, чуть не сбив профессора Макгонагалл с ног, но она не разозлилась, даже когда увидела, в каком он состоянии.
— Простите, профессор, я...
— Поттер, а я как раз искала вас... — что-то тревожное свернулось у сердца, когда Джеймс взглянул ей в лицо, но сейчас это было неважно.
— Простите, мне надо в гостиную, это очень срочно, вопрос жизни и смерти...
— Нет, Поттер, подождите! — она придержала его за плечи, и что-то такое прозвучало в ее голосе, что Джеймс и в самом деле замер, отдуваясь и сгорая от нетерпения, поглядывая на портрет у нее за спиной. — Я искала вас, чтобы сказать вам кое-что...
— Что случилось, профессор?
Она отпустила его. Джеймс заметил, что в руке она держала распечатанный конверт.
Улыбка его слегка померкла.
— Что такое?
Он почувствовал раздражение.
Да ведь он ответил на прошлое письмо, и преподаватели вроде на него не жаловались, что опять такое?!
— Это... это пришло от вашей тети, Поттер... — с ее голосом определенно что-то было не так. — Час назад...
Какая-то странная тревога метнулась в груди.
А затем ее вдруг сковал жуткий холод.
И сердцу в этом холоде стало очень тесно и тяжело.
— Чт слчлось? — спросил он и не узнал свой голос. — Профессор?..
Она посмотрела на него, и тут вдруг глаза железной леди Хогвартса заблестели от слез, а тонкие неулыбчивые губы задрожали.
И тут он понял.
Словно бладжером по голове.
Кувалдой.
Пол качнул его, и Джеймс врезался в стену.
Нет...
Боже... нет...только не это... за что...
— Как? — выдохнул он, отчаянно цепляясь за реальность. — Что?..
— Драконья оспа. Острая вспышка. Они ничего не могли поделать... Джеймс... — она покачала головой и тут всполошилась, глядя, как он сползает по стене на пол. — Джеймс!
_________________________________________
http://maria-ch.tumblr.com/post/63030260886
Песня, которую пел Мирон — David Draiman of Disturbed — Forsaken
Использован текст песни Panic! At the Disco — This is Halloween
========== Лучшее лекарство ==========
Похороны были назначены на третье ноября.
К тому моменту, когда немногочисленные родственники и гости собрались на маленьком кладбище, дождь, идущий несколько дней к ряду, закончился, но болезненно-бледное небо распухло от рыданий и скорбно нависло над предместьем Ипсвича, провожая редкими слезами маленькую процессию в черном.
Закрывая от этих слез, волшебники раскрывали черные зонты и с высоты можно было подумать, будто это не люди, а черные лодчонки плывут среди луж...
Джеймс плохо помнил, что происходило в эти несколько дней, после того, как рыдающая тётушка Кассиопея Блэк встретила их с Сириусом на пороге своего дома, глубокой ночью. Последнее, что он помнил отчетливо — это тела, лежащие в гостиной на двух столах.
А ещё помнил лицо Сириуса, который вывел его из этой гостиной на следующий день — кажется он провел в том треклятом полосатом кресле всю ночь, но так и не понял этого, а потом всё провалилось в какое-то бездонное «ничего» и Джеймс превратился в амебу.
Он лежал, свернувшись, на какой-то дурно пахнущей постели, дрейфовал на туманной границе между больным сном и больной явью, пытаясь справиться с тем бешеным воем, который рвал его изнутри, уничтожал, точил, как гниль...
Их больше нет, Джим.
Их просто больше нет.
И эта страшная истина просто не могла ужиться в его голове.
Потому что этого просто не может быть.
Они живы. Они живы, его просто обманули...
Его единственным, безмолвным собеседником была тень, ползающая по стене между шкафом и окном. С её помощью он держался за время, которое медленно, зацепив его крюком за внутренности, тащило Джеймса к третьему числу.
С тётушкой он старался не пересекаться — стоило ей увидеть его, как её ярко накрашенные, морщинистые губы начинали трястись и она лезла за платком. За два дня её старый, пропахший розовым маслом и кошками дом заполнился сочувствующими родственниками, но и с ними Джеймс по возможности старался не встречаться, их сочувствие было как удар ножом и единственный человек, которого он мог выносить, был всё тот же Бродяга. Хвала Мерлину, хотя бы он не обливался слезами, глядя на Джеймса. Он приносил еду, но не заставлял есть, защищал Джима от напора сердобольных бабулек и дедулек, а ещё просто валялся на соседней кровати у стены и читал. Джеймс чувствовал себя как корабль, которого выбросило в море в шторм, но который ещё не потерял из виду мигающую точку маяка. Бродяга стал для него такой точкой. Но Джеймс скорее съел бы свои уши, чем признался ему в этом. Но Сириус и сам это понимал, потому и не отставал от него ни на шаг в эти дни.
И сейчас он был рядом, стоял позади, как страж, несмотря на то, что у него за спиной толпилась изрядная часть его же семейства. Его дед и, одновременно, двоюродный дядя Джеймса, Поллукс Блэк, толкал у изголовья распахнутых могил скорбную речь о том, какой огромной потерей стало для небосвода Блэков падение звезды Дорианы и как печально, что ни один из великолепных хроноворотов Карлуса не способен вернуть его в этот мир, гости плакали, Кассиопея скулила в свой кружевной платочек, а Джеймс не слышал ни слова...
Его занимал очень важный вопрос. Он никак не мог вспомнить название любимых маминых цветов. Все притащились с этими идиотскими каллами и нарциссами, как будто они не знают, что у неё аллергия на нарциссы!
Он очень хотел принести маме именно те самые цветы, сиреневые, с черными прожилками, которые она так любила, целую гору, если получится, такую, под которой не будет видно этой страшной дыры в земле...а потом взял и забыл название. Как полный идиот.
И никто из родственников не понимал, как это жизненно важно для Джеймса — узнать это название. Все либо смотрели на него как на помешанного, когда он внезапно обращался с вопросом об этих чертовых цветах, либо, как дура-Кэсси принимались заливаться слезами и сочувствовать, хотя ему на хрен не нужно было их сочувствие, ему нужна была гора этих сиреневых цветов с черными прожилками! Наверное семья просто решила, что у него крыша от горя поехала. Ну и пусть так. Ужасно не это, ужасно то, что он так и не вспомнил это название и теперь стоит здесь, как дурак и в бессилии сжимает пустые кулаки.
А ведь когда она писала ему последнее письмо, наверняка уже была больна и знала, что умрет! Она могла сказать ему, она должна была сказать, а вместо этого интересовалась, не болеет ли он, хватает ли ему денег и всё ли у него в порядке на уроках.
А он прочитал это письмо и забыл про него, прочитал и забыл!
Джеймс зажмурился и на глазах, уже опухших, разъеденных и красных, вскипели слезы...
«Я люблю тебя, сынок!»
Мама распахивает шторы в его комнате — солнце мощным потоком вливается в комнату, просвечивает сквозь её тонкие рукава и ветер, не этот, холодный и злой, но теплый, июньский, напоенный тремя месяцами безделья, приносит с собой далекое эхо её смеха, а Джеймс, уже не тот маленький, одиннадцатилетний мальчик, которого она целовала в лоб утром, но взрослый, сильный парень, в отчаянии сжимает кулаки, глядя в сырую яму.
В его жизни больше не будет лета. Не будет солнца, не будет смеха, не будет запаха ржаных блинчиков по утрам, не будет тонких рук в прозрачных рукавах, больше ничего не будет без неё.
Мир умер, раз в нем больше нет Дореи Поттер.
Джеймс шумно вытер глаза рукавом пиджака и глубоко вздохнул, пытаясь не дать себе развалиться на куски. Нельзя. Отец был сильным. Самым сильным человеком из всех, кого знал Джеймс. Значит и он будет таким... он должен!
...1964...
В отцовском кабинете очень темно. Джеймс знает, что в этой темноте живет Время. Оно мерцает, щелкает, сверкает, клацает, тикает. Солнце проникает сквозь узенькую щель в шторах и золотые пылинки крутятся в косом луче, как шестеренки...
Отец работает. На нем — устрашающие очки с кучей пружинок и стекол, которые делают его глаза огромными, как у стрекозы Перед ним на столе — большой, хрупкий механизм , в самом сердце которого что-то щелкает и тикает...
Услышав шум, Карлус на секунду отрывается от работы и улыбается, бросая взгляд в сторону — Джеймсу четыре, он едва достает до поверхности стола и его карие глаза жадно сверкают, ловя каждое его движение.
— Ты не потерял время? — тихо спрашивает Карлус. Джеймс трясет головой и с благоговением протягивает отцу крошечные песочные часы, которые ему поручили подержать...
— Береги его, — и отец подмигивает ему, подняв на миг очки, чтобы лучше рассмотреть часики...
...1966...
— ... вставай, вставай, вот так... ты можешь стоять? Мерлинова борода... — на секунду схватив его в охапку, отец тут же отстраняет маленького шестилетнего Джеймса от себя и испуганно ощупывает его тощие руки и ноги на предмет переломов или вывихов. Джеймс хлюпает носом, а остатки метлы неторопливо осыпаются с дерева, с которого он сам шлепнулся прямо на пятую точку примерно за полминуты до того, как к дереву подбежал насмерть перепуганный отец.
— Ты хоть представляешь, как ты меня напугал?! — завершив осмотр, Карлус вдруг сильно встряхивает его за плечи. — Кто разрешил тебе взять эту метлу?! Ты хоть понимаешь, что ты мог разбиться, ты представляешь, что стало бы со мной, или с мамой?!
Джеймс угрюмо смотрит на него и молча ревет, только время от времени шмыгает грязным сопливым носом.
— Никогда больше так не делай, понятно? Ты обещаешь мне?!
...1967...
— Та-ак... ты крепко держишься? Точно?
Джеймс кивает и ещё крепче хватается за древко метлы, сидя впереди отца.
— Очки на месте?
Джеймс кивает. Мама закрепила их так, что голова вот— вот лопнет от тугого ремешка.
