Автор книги: -Joy-
сообщить о нарушении
Текущая страница: 130 (всего у книги 275 страниц)
Неожиданно волна сбилась. Гриффиндорцы недовольно загудели. Ремус поспешил подкрутить ручку и динамик вдруг заговорил голосом Темного Лорда. В последнее время его пиратская волна завела привычку вползать прямо в эфир и забивать все остальные сигналы. Вот и сейчас, это было так неожиданно, что Ремус машинально отдернул руку, словно мог обжечься.
«... а сейчас обращаюсь к своим собратьям-волшебникам», — этот голос заполнил всю гостиную сразу — словно ледяная вода, через край хлынувшая в стакан. «Долгие годы мы терпели это унижение. А они называют это здравым смыслом. Все люди — братья, говорят они. Но разве сапог брат муравью? Разве маглы — такие же, как мы? Джон Маккиннон верил в то, что мы обязаны вручить им свои знания и наследие, дабы последние не пропали в вырождении. Тупое и примитивное племя. Разве может оно владеть нашими секретами? Племя, которое веками сжигало на кострах своего невежества все, чего не понимало и боялось. Так же оно поступит с нами, когда заполучат последнюю из наших тайн... — какое-то время в гостиной царила такая тишина, что можно было услышать, как снег опускается на крышу башни. «Но теперь эра терпения и смирения подошла к концу, — возвестил Темный Лорд.«Присоединяйтесь ко мне. Присоединяйтесь и мы обратим нашего врага в прах. Ибо мы — бра...
Радио вдруг опять захрипело и опять заговорило железным, строгим голосом премьер-министра:
«... я призываю вас сплотиться и не опускать руки! Смерть Джона Маккиннона ещё не означает смерть его убеждений! Мы должны бороться и пока мы боремся...»
— Ради Мерлина, кто-нибудь, выключите эту хрень! — неожиданно закричал Джеймс, резко схватив снитч. — Сил нет слушать эту старую перечницу!
Питер тут же боязливо прикрутил ручку, но никто не возмутился и не потребовал вернуть эфир. С Джеймсом никто никогда не спорил.
— Ты не согласен с тем, что она говорит? — спросил Ремус.
— Нет, я не согласен с тем, что она говорит, — резко ответил Джеймс. — Говорит, говорит и говорит, трындит без умолку, вместо того, чтобы сделать хоть что-нибудь! Если бы она была так же хороша в деле, как на трибуне, давно бы встретилась с Этим-Как-Его-Там один на один. Этот упырь только и делает, что бьет нас, а старуха только и делает, что болтает!
Живоглот очередной раз запутался в остролисте, когда пытался залезть в чей-то подарочный чулок. Лили встала, чтобы освободить его и по пути легонько провела рукой по макушке Джеймса. Тот гневно глянул ей вслед, но когда Лили вернулась в кресло, прижимая к груди котенка, Сохатый выглядел уже не таким сердитым.
— А что ещё ей остается, Джеймс? — Ремус принялся перетасовывать колоду карт под возобновившийся шумок гостиной. До радиоэфира он, Алиса и Питер играли в дурака. — Она — политик, а не мракоборец, она делает то, что должна — пытается поддержать людей, пока мракоборцы ищут Сам-Знаешь-Кого. Видимо это не так просто, он ведь не ходит по улицам и не раздает рождественские листовки.
Джеймс открыл было рот, но его перебила Алиса.
— Интересно, они вернутся?
Все поглядели на девушку и увидели, что Вуд скользит грустным взглядом по заполненной людьми гостиной.
— Скорее всего нет, — так же задумчиво ответила она на свой же вопрос и опустила взгляд в карты.
— Я вернусь даже если в этой школе останется всего три совы и Дамблдор, — заявил Джеймс, швыряя снитч в воздух.
— Он бы обрадовался, узнав, как ты его ценишь, — усмехнулся Ремус.
— Ты уезжаешь? — подал голос Питер. — Куда?
— В Ипсвич, конечно! — отозвался Джеймс, посмотрев на него как на идиота и перехватил снитч особенно эффектным броском. — А куда ещё?
— А ты, Лили?
— А Лили едет со мной, — встрял Джеймс, не дав ей и рта раскрыть. Лили только улыбнулась. — Хочу показать ей Ипсвич, — он ловко перекатил снитч на внешнюю сторону ладони, поймав его, едва тот расправил крылышки. — Так-то Лили только одну нашу гостиную и видела, а в нашем городе...
— Я думал ты захочешь повидать родителей на каникулах, — за шесть лет Ремус уже вдоволь наслушался о рождественских ярмарках Ипсвича и о том, как Джеймс сломал там однажды руку, катаясь на диком гиппогрифе.
— И не захочет повидать меня, договаривай, Лунатик.
— Сохатый, побойся Бога, Лили, как и все мы видит твою физиономию каждый день!
— Я люблю эту физиономию, — просто сказала Лили.
— Съел? — Джеймс самодовольно усмехнулся.
— Вообще-то я действительно собиралась навестить родителей на каникулах, — Лили поспешно перехватила Живоглота — криволапый мародер попытался влезть на быльце дивана, туда, где покоилась голова Поттера. Желтые глаза фанатично следили за снитчем. — Но папе пришлось вылететь на какой-то очень важный консилиум в Калифорнию... — встретив непонимающий взгляд друзей, Лили поспешно пояснила: — Это вроде как совет высших целителей. Случай редкий, так что папа взял с собой маму и Туни, чтобы они немного отдохнули от Англии и...
— Войны, — вставил Джеймс.
— Да. Так что Рождество они будут встречать без меня, — Лили немного погрустнела, но тут же улыбнулась. — Но мы все равно увидимся весной, на Па...
Её слова заглушил громкий стук.
Злой как черт, бледный и лохматый, с гитарой за плечом и сумкой, Сириус сбежал по ступеням и, ни на кого не глядя, зашагал к лестнице в спальни мальчиков.
Джеймс приподнялся, проницательно глянул на друга и медленно лег обратно, обменявшись говорящим взглядом с Лили.
— Эй, Бродяга? — осторожно позвал его Ремус. — Как дела?
— Блестяще! — рыкнул Сириус, не замедляя шаг и не оглядываясь. Через пару секунд наверху оглушительно хлопнула дверь.
Все переглянулись.
— Я, пожалуй, тоже пойду, — Алиса отложила карты и потянулась, вытянув руки вдоль по столу, словно маленькая кошечка. — Завтра с утра поезд, надо успеть собрать чемодан. Мы с Фрэнком будем встречать Рождество с его мамой, так что мне надо будет перебрать все свои вещи. В прошлый раз Августа залезла в мою сумку и целый час распекала меня за то, что я ношу кружевное белье.
Она ушла, а следом за ней ушел и Питер. Ремус заметил, что Лили и Джеймс то и дело обмениваются быстрыми взглядами и понял, что ему тоже лучше ретироваться.
Сам он пока не собирался домой — отец вместе с другими охотниками ушел в ежегодный поход, осмотреть близлежащие леса на предмет волков. Поэтому можно было посвятить остаток вечера подготовке к ЖАБА. Он отправился за сумкой в комнату мальчиков, но перед тем как взбежать по лестнице, успел заметить, как Лили, улыбаясь пересела на диван к Джеймсу и он тут же притянул её к себе.
— ...а когда мы варим противоядие, то вместо трех унций имбиря кладем четыре — перечной мяты? Так просто? — Мэри возмущенно уставилась на довольного Ремуса. — Какая чушь! — Макдональд покачала головой, записывая рецепт. — И над этим я билась три вечера!
Ремус польщено улыбнулся и погладил Живоглота, который в этот момент вспрыгнул на их стол и деловито обнюхал книги.
В последнее время они с Мэри часто занимались вместе. Всё началось с того, что они случайно пересеклись в библиотеке, где Мэри сражалась с формулами противоядий для Слизнорта. Зельеварение никогда не было её сильной стороной и Ремус вызвался ей помочь. Они так заучились, что и не заметили, как стемнело. Когда мадам Пинс выставила их, Ремус, конечно же, вызвался проводить девушку. Он боялся, что всю дорогу они будут неловко молчать и мучительно искать тему для разговора, но в итоге они проговорили всю дорогу и ещё полчаса не могли расстаться, стоя у лестниц в спальни.
После они с Мэри ещё пару раз встретились в библиотеке и Ремусу показалось, что Мэри специально его ждала. С тех пор их занятия стали постоянными — Ремус помогал Мэри с зельями, она ему — с трансфигурацией.
В общем-то Мэри всегда ему нравилась.
Она была добрая, веселая и какая-то своя. Родная, привычная, как вытертое красное кресло у камина, как багряно-золотой шарф, как запах школьных тостов по утрам. Рядом с ней Ремус не задумывался о том, что он может быть недостаточно взрослый, что на его свитере заплат больше, чем свитера, и что лицо у него теперь расцарапано и, возможно, навсегда. Мэри славная и она плевала на все слухи о Ремусе.
«А ведь она и правда ничего», — подумал он, глядя, как Мэри записывает формулу. Волосы, котоые она обычно носила распущенными, сейчас были по-домашнему собраны на макушке и открывали вид на тонкую шею в облаке из золотящихся каштановых волосинок. И глаза у Мэри были большие и карие. Очень красивые глаза.
Почувствовав его взгляд, Мэри быстро глянула на него и улыбнулась. Ремус немного запоздало улыбнулся в ответ.
И ведь такая привязанность, пусть дружеская и теплая, все равно ведь куда лучше, чем эта непонятная одержимость взрослой женщиной, которой совершенно на него наплевать?
Ремус услышал какую-то возню и оглянулся. Джеймс и Лили всё ещё миловались на диване и обнимались так, что непонятно было, где чьи ноги. Но в тот момент, когда Ремус посмотрел на них, Лили выхватила у Сохатого снитч и попыталась сбежать с ним, но Джеймс её перехватил и попытался отнять мячик, а Эванс согнулась, смеясь от щекотки.
...они говорят, а потом Джекилл кладет ладони ей на плечи, сначала просто трогает их, а потом сжимает и притягивает маленькую, хрупкую Валери к себе.
И вот они уже целуются. Сначала просто прижимаются губами, а потом раскрывают рот, он прямо видит, как их языки сплетаются внутри, Джекилл обнимает её, так властно, как будто делал это уже десятки, сотни раз до этого...
Перо хрустнуло у него в руке.
— Она тебе нравится?
Ремус оглянулся. Оказывается, все это время Мэри внимательно за ним наблюдала.
— Кто? — не понял он.
— Лили. Она тебе нравится?
— Нет, — опешил Ремус и тут же поспешил исправиться. — То есть, Лили, конечно классная и все такое, но...
— Тогда Джеймс?
Ремус вытаращился на девушку.
Мэри пожала плечами.
— Просто ты так смотришь на них. Вот я и подумала...
— Да нет, просто это... — Ремус провел рукой по волосам.
...руки Валери скользят по его плечам.
Он встряхнул головой.
— ... притягивает взгляд, вот и всё. Понимаешь?
Мэри хмыкнула, листая книгу.
— Ещё как понимаю, — она быстро взглянула в сторону дивана, воровато тронула взглядом лохматую голову Сохатого.
Какое-то время они занимались молча. Ремус пялился в учебник по защите от Темных сил, но не видел ничего, кроме дворика, занесенного первым снегом.
Похоже он и правда становится одержимым.
— Но тебе кто-то нравится? — снова заговорила Мэри, наклонившись к нему. Ремус настороженно поднял взгляд. — Ты не бойся, я никому не скажу.
— Я и не боюсь, — проворчал Ремус, жалея, что вообще туда посмотрел. Мэри слишком болезненно реагировала на Джеймса, но он-то тут при чем?
— Она учится на нашем курсе? — Макдональд не отставала. — Как её зовут?
Забавно было бы сказать правду и посмотреть на её реакцию. Имя Валери так и крутилось у Ремуса на языке.
По правде говоря, оно крутилось там всегда.
Он вздохнул и уже хотел было соврать, придумав какое-нибудь имя, но тут случилось нечто совершенно непредвиденное — Мэри вдруг порывисто наклонилась к нему и поцеловала.
Это было так неожиданно, что Ремус совершенно растерялся. И хуже того, больное сознание шепнуло «Валери» и всё внутри сладко заныло...
Он поспешно отлепился.
Мэри уставилась на него, а он — на неё.
— Ох, Ремус, я... — она резко отодвинулась.
— Слушай, я не... всё в...
— Мерлин, как же глупо! — Мэри закрыла лицо руками и Ремус перепугался.
— Да нет, не глупо! Мне понравилось, правда...
— Я ужасный человек, — теперь она уже плакала. — Прости меня, Ремус, — она вытерла нос рукавом и Ремус тут же полез за платком. — Мне не следовало... это ужасно глупо и подло...— и она с такой острой тоской посмотрела на Джеймса, который в этот момент открыл для Лили портретный проем, что даже Ремусу стало больно.
— Брось, это ерунда, — Ремус ласково погладил её по руке, а уже в следующий миг Мэри проливала слезы у него на плече.
— Я х-хотела, чтобы он рев-ревновал! — причитала она. — А ему нап-плевать! А т-ты... ты такой д-добрый, а я...я ужасная, ужасная... теперь и ты со мной разговаривать не будешь, да? Не будешь ведь?
— Может быть и не буду, если ты все время будешь реветь. Всё хорошо, Эм, честное слово, — говорил Ремус, гладя её по спине, а сам про себя думал: вот тебе и привязанность, Люпин. И Валери, и Мэри ты нужен исключительно в качестве носового платка. Ну что же... бывает и хуже.
В одиннадцать Мэри, проикавшись и прорыдавшись, отправилась спать, а Ремус натянул мантию, прицепил значок и отправился на ночной обход школы. Живоглот, мурлыкнув, спрыгнул с кресла и потрусил следом. Когда Ремус пошел к выходу, кот тоже подбежал к портрету и величественно взмахнул хвостом. Ремус вежливо придержал для него портретный проем и уже потом вышел сам.
По коридору они шли вместе. Пока Ремус рассылал по комнатам надутых третьекурсников и выгонял из темных уголков парочки, котенок охотился на мышей.
В целом Ремусу нравилось быть старостой, но такие вот дежурства он просто ненавидел — многие ученики, особенно старшекурсники, не воспринимали его всерьез, когда он делал им замечания. Особо злостных нарушителей (Уоррингтон и Розье обкурились тентакулы и приставали к младшекурсникам в коридоре), приходилось записывать на специальный пергамент, который каждое утро отправлялся к Дамблдору. Это было не очень приятно, но уж лучше так, чем потом выслушивать, что какой-нибудь Эйвери поиздевался над каким-нибудь ребенком в каком-нибудь туалете.
Время от времени, чтобы скрасить скуку, Ремус заводил философские беседы с Живоглотом. Кот был прекрасным собеседником, не перебивал и всегда смотрел так, словно всерьез намеревался ответить, но каждый раз в этот момент где-нибудь шуршала мышь и у кота находились вещи поважнее скучных людских делишек.
А Ремус снова погружался в свои мысли.
Но в последнее время они все были связаны только с одним человека.
Валери...
Мерлин, за что ему это проклятие?
Как будто одной ликантропии ему было мало?
Валери Грей превратилась в его персональное наваждение.
Когда он видел её, грудь наполнялась жгучей, перченой ревностью. Он ненавидел Валери за то, что она предала его, хотя и сама об этом не догадывалась. А когда же он её не видел, на смену ревности приходила тупая, ноющая тоска. Та самая, которая грызла его по ночам.
Обычно он всегда старался обратить на себя её внимание во время уроков, но теперь единственное, что он мог — это просто сидеть позади и конспектировать, пока её голос травил ту дыру, что в нем проделывали за ночь ревность и тоска.
Он боялся, что если посмотрит на неё, сразу выдаст себя, потому смотрел исключительно в конспект. И не видел, как учительница, привыкшая к совершенно другому Ремусу Люпину, то и дело задерживает на его пшеничной макушке внимательный взгляд.
Один раз она поймала его в коридоре. В буквальном смысле — нагнала в толпе и взяла за предплечье. Ремус чуть не умер на месте, её прикосновение было равносильно тому, как если бы его шарахнуло молнией, но Валери ничего и не заметила.
— Мне надо с тобой поговорить, Люпин, — с ходу заявила она и отвела его к окну, увитому рождественской гирляндой.
— У тебя всё в порядке? — спросила Валери, под шум и гам спешащих мимо учеников. — В последнее время ты плохо выглядишь.
Ремус потрогал свое поцарапанное лицо.
— Вам показалось, — вяло отшутился он, быстро глянув в сторону. Парни деликатно таращились на них издалека, обхватив руками сумки. У Сохатого было такое выражение, словно Ремус был праздничной ракетой, готовой вот-вот взлететь на воздух. Ремус с трудом удержался от того, чтобы показать им неприличный жест.
— Я слышала, недавно ты снова лежал в крыле, Люпин. Какие-то нелепые слухи о том, что ты пытался наложить на себя руки, — Ремус набрался мужества и посмотрел ей в глаза с необходимой толикой равнодушия и насмешки. Валери, всегда такая мрачная и серьезная Валери, впивала его лицо с самой что ни на есть искренней тревогой. Что это с ней?
— Это правда, Люпин?
— Это правда.
— Из-за чего? — быстро спросила она и тут Ремус почувствовал это. Её страх.
Она думает, что он это сделал из-за неё.
— Несчастная любовь, профессор, — ответил он, чуть-чуть бравируя.
— Вот как? — Валери держалась хорошо, но судя по тому, как побелело её лицо, она пришла в ужас.
— Да, — теперь Ремус специально не отпускал её взгляд. Интересно, долго она выдержит? — Я влюбился. Я так влюбился, что просто не знаю, что с этим делать. Она самая лучшая. Я первый раз такое испытываю, а ей наплевать на меня! Представляете? Она вообще меня ненавидит за то, что я...такой. Может быть вы мне подскажете, что мне сделать, чтобы выкинуть её вот отсюда? — и он приложил ладонь к груди.
Несколько секунд она молчала, явно пытаясь найти нужные слова. Нашла и осторожно показала их Ремусу:
