Автор книги: -Joy-
сообщить о нарушении
Текущая страница: 140 (всего у книги 275 страниц)
Сириус смотрит на него во все глаза.
Челюсть Нюнчика отвисает почти что до пола.
Слизнорт рассеяно смотрит на то, как скрючивается комок вязкой слизи на дне их котла.
— И что же вы предлагаете в таком случае, мой юный бунтарь? — спрашивает он наконец, наклоняясь вперед и цепляя большими пальцами за карманы своей мантии.
Джеймс показывает ему безоаровый камень.
Брови профессора ползут вверх и скрываются под феской алхимика.
Класс погружается в тишину.
— Достаточно иметь такую штуку под рукой и все ваши проблемы будут решены, — Джеймс подкидывает камешек и ловит его на манер снитча. — Сунешь в глотку безоар и все дела.
Несколько долгих мгновений профессор смотрит на него, как на чудо-юдо, а потом вдруг раздается отчетливый, звонкий голос:
— А я согласна с Джеймсом! — заявляет Лили Эванс и в классе моментально становится тихо. — Он прав, нам действительно стоит отказаться от старых представлений о противоядиях. И лучше всего иметь под рукой такой камень, зная наверняка, что он поможет. По-моему это отличная идея, — Эванс оглядывается на него и ободряюще поджимает губы.
Лили Эванс.
Заступается за него перед всем классом.
Обычно она никогда не упускает возможности дать ему понять, какой он тупица.
Во имя Мерлина, если бы в этот момент на школу обрушился метеорит, Джеймс ни капельки бы не удивился.
Слизнорт, однако, не разделяет энтузиазма своей любимицы. Посмеявшись ещё нахальству Джеймса, он влепляет ему «О» за работу над противоядиями и отпускает класс на перемену.
Джеймс, впрочем, особо не расстраивается. Сириус смеется, обхватывая его за плечи, их догоняют Рем и Пит, мимо тенью проскальзывает рассерженный Нюниус...
И тут происходит нечто.
— Подожди, Джеймс! — Лили догоняет его и касается его плеча.
Парни оглядываются вместе с Джеймсом, Сириус презрительно фыркает, но всё же, они отходят, давая им возможность поговорить.
— Знаешь, по-моему это ужасно несправедливо, что он поставил тебе «О», — говорит Эванс. — Ты молодец. Я бы никогда не додумалась до безоара. Это замечательный подход, я жалею, что сама не...
Джеймс так ошеломлен её неожиданной похвалой, что слова вырываются сами-собой:
— Ну и дура!
Лицо Эванс обиженно вытягивается.
— Я сделал это просто чтобы позлить Слиззи. И Нюниуса. Видела, как его перекосило, когда меня похвалили? — он засовывает руки в карманы, стараясь выглядеть как можно более небрежнее. — Я ничего такого не думаю. Я просто не умею варить эти чертовы зелья, вот и всё. Безоар — это херня. Я просто хотел утереть Нюнчику его сопливый нос.
— Зачем? — тихо спрашивает Лили, сузив глаза. В них больше нет ни капли тепла. Кажется, он все-таки перегнул палку. — Почему тебе все время надо кого-то унижать и над кем-то смеяться? Ты итак лучше его во всем, зачем тебе понад... — Лили захлопывает рот и отчаянно краснеет, увидев, как меняется выражение лица Джеймса, но уже слишком поздно. Сказанного не воротишь.
— Лучше? — тут же подхватывает Джеймс, подступая ближе. — Ты правда так думаешь, Эванс?
Лили всё ещё красная как рак, но когда она говорит, её голос звучит удивительно ровно.
— Уже нет, — она демонстративно разворачивается, чтобы уйти, но Джеймс перехватывает её за руку.
— Слушай, не хочешь пойти со мной в Хогсмид на выходных? — выпаливает он.
— Дуре там делать нечего, — раздельно произносит она, а затем высвобождает руку и уходит, держа спину очень прямо.
Джеймс вздрогнул и открыл глаза.
Трамвай мирно покачивался на ходу. Вагон опустел. За окнами совсем стемнело.
Он потянулся и посмотрел вниз. Лили всё так же сладко дремала у него на коленях, подложив под голову рюкзак с вещами. Котенок, которого она выпустила прогуляться, обнюхивал ладонь Джеймса, лежащую у Лили на спине и время от времени принимался кусать его пальцы — вот, что его разбудило.
— Мне нечего тебе дать, приятель, — хрипло сказал ему Джеймс, потирая глаза под очками. — Я и сам хочу есть, но ведь не пытаюсь тебя сожрать, верно? — и он попытался оттолкнуть Живоглота, но эта игра пришлась котенку по вкусу. Он принялся охотиться на руку Джеймса, отскакивать, нападать и замахиваться коротенькими кривыми лапами.
Приказав ему охранять территорию, Джеймс осторожно выскользнул из-под спящей девушки и вышел в коридорчик. Распахнул дверь, ведущую на улицу и высунулся из трамвая на ходу — так же, как делал всегда, когда ехал домой так. Лицо хлестнуло обжигающим морозом, ночной ветер растрепал волосы. Здесь гулкий стук колес казался оглушительным. Джеймс посмотрел вниз — трамвайчик спускался с горы по долгой широкой спирали, опасно нависая над пиками древних сосен, устилавших бархатным ковром снежную долину, в самом сердце которой переливалась огнями Годрикова Лощина...
Крепко держась за поручни и опасно повиснув на руках, Джеймс выгнулся, вдохнув всей грудью и легко оттолкнулся обратно в тепло. Там, по старой-доброй привычке расстегнул штаны и помочился с огромной высоты, насвистывая легкомысленную мелодию, а после уселся прямо на пол и закурил, свесив из вагона одну ногу и обвив рукой золотистый поручень.
Звезды улыбались ему.
Он ехал домой.
Через четверть часа трамвайчик спустился с гор и покатился по краю огромного заснеженного оврага. Мимо побежали первые знакомые домики. Джеймс выкинул сигарету и вернулся в вагон. Усевшись на корточки возле спящей Лили, он посмотрел на неё пару минут, а потом качнулся вперед и уткнулся лицом в её волосы.
— Что ты делаешь? — засмеялась она сквозь сон.
— Пытаюсь тебя съесть, — пробормотал он и отстранился, дав ей сесть. — Мы приехали.
— Не похоже, чтобы он останавливался, — немного встревоженно заметила Лили, когда они вышли в коридорчик и Джеймс распахнул дверь. Трамвайчик на полной скорости ехал мимо длинной остановки, полной украшенных к Рождеству магазинчиков.
— Конечно нет! — Джеймс первым спрыгнул в снег. — Давай, Лил!
Лили зажмурилась и прыгнула, прижимая к себе котенка. Джеймс поймал её, но слегка поскользнулся и они лихо провернулись на скользкой дорожке, хватаясь друг за друга и смеясь.
— Что значит не останавливается? — выдохнула Лили, поправляя берет и глядя вслед уходящему трамваю.
— Это древнее заклятие. Лощина — часы, солнце и луна — стрелки, а трамвай — что-то вроде пружины. Когда он остановится, время в Ипсвиче тоже остановится. Поэтому он никогда не останавливается, — Джеймс отодвинул шапку на затылок, жадно разглядывая знакомый пейзаж, после чего схватил ошеломленную Лили за руку. — Ладно, идем! Хочу показать тебе город!
На первый взгляд Годрикова Лощина показалась Лили причудливой смесью Косого Переулка и Хогсмида. Те же извилистые улочки, покосившиеся магазины и кривобокие дома, та же мощеная булыжником дорога и фонари — такие же, как тот, в лесу.
Рождество здесь чувствовалось особенно живо. И совсем не чувствовалась война, хотя агитационные плакаты и объявления "Разыскиваются" украшали все свободные стены и столбы.
Грядущий праздник смотрел на Лили из окон цветными огоньками, дышал в лицо ароматами хвои, печенья с корицей и остролиста. Из небольшой церквушки на площади доносились светлые звуки рождественского хорала. То и дело звякали колокольчики на дверях магазинов.
Снег шел обильно, покрывая крыши, ветки и старомодные вывески магазинов мягкими пушистыми шапками.
Лили с любопытством вертела головой по сторонам, одной рукой держась за Джеймса, другой прижимая к себе котенка. Джеймс шел уверено, легко лавируя в толе, изредка здороваясь с кем-то из прохожих.
По пути домой они заглянули на главную городскую площадь.
В самом центре её высился гигантский мраморный обелиск с именами волшебников, которые защищали городок во время Гриндевальдовского террора. Позади него и вокруг высились величественные голубые ели, закутанные в роскошные снега, всюду стояли деревянные скамейки, матово горели фонари. Вокруг памятника развернулся шумный зимний праздник с ледовым катком и палатками мелких аттракционов, как-то «Поцелуй Вейлы» за три галлеона и катания на гиппогрифах, которым явно не нравились их бархатные попоны.
В лотке с горячей выпечкой Джеймс и Лили взяли две бумажные тарелки с кусками аппетитнейшего, горячего шоколадного пирога с патокой и две кружки дымящегося какао. Расположившись со всем этим за одним из деревянных столиков под навесом, оголодавшие, раскрасневшиеся ребята набросились на еду. Столики были расположены у выхода из катка — в воздухе звенели веселые крики, смех и чудесно пахло горячим шоколадом.
После Лили ненадолго оставила Живоглота под присмотром у компании восторженных маленьких девочек и вытащила Джеймса на каток.
И как бы Поттер ни был хорош в небе на метле, по льду он двигался как беременная мантикора. Лили же, каждую зиму ходившая на каток с родителями, порхала по льду с удивительной легкостью и грацией. Первые сорок минут она мужественно пыталась научить этому Джеймса, но чем самоотверженнее старался её ученик, тем чаще и живописнее он падал, как правило, увлекая за собой и учительницу. В конце-концов, Джеймс все же смог проехать пару кругов без единого падения, но потом сдался, запрыгнул на бортик и наблюдал за Лили издалека.
— Эй, Поттер!
Джеймс оглянулся и увидел Ганса-пекаря в лохматой ушастой шапке и клетчатом пальто. Веснушчатый рыжий парень, похожий на пони-переростка лихо подъехал к Джеймсу по льду и врезался в ограждение. Джеймс спрыгнул на лёд и порывисто обнял старого друга.
— Привет, старина! — он похлопал его по спине. — Я уж думал, ты свалил из этой дыры!
— Ага, черта с два! Сам-то не торопишься сваливать! — Ганс нахлобучил ему шапку на глаза. — Слыхал о том, что у тебя случилось. Сочувствую, парень.
Сказано это было просто и без лишних соплей, но Джеймс знал, что Ганс, который остался без семьи в двенадцать лет, понимает его как никто другой. Поэтому просто и с благодарностью пожал его крепкую мозолистую ладонь.
Раздался шорох — к ним подъехала Лили, но в последний момент слегка споткнулась и легонько врезалась в Джеймса.
— О-ой-ой! Извини... — она со смехом выпустила его и с любопытством посмотрела на Ганса. Тот при виде раскрасневшейся, счастливой Лили слегка открыл рот и вдумчиво вытер нос рукавом пальто.
За все эти годы, благодаря рассказам Джеймса Лили Эванс превратилась для деревенского мальчишки во что-то вроде знаменитости. А Джеймс всегда втайне мечтал, что когда-нибудь сможет представить её ему как «свою девушку». И теперь, когда он произносил заветные слова, голос его слегка срывался от гордости:
— Познакомься, Лили — произнес Джеймс, обнимая её за талию и значительно глядя на пекаря. — Это Ганс Гримм, мой старый друг. Ганс, это — Лили Эванс. Моя девушка.
...1975 год...
Пятый курс.
Ива у Озера.
“She loves you, yeah, yeah, yeah
She loves you, yeah, yeah, yeah
And with a love like that...
You know you should be gla-a-ad. ”
Джеймс бьет по струнам, завершая куплет и раздаются аплодисменты. Не хлопает только несколько человек. И Лили Эванс — одна из них. Но Джеймс знает, что Лили все равно слушает, как он поет, хотя и сидит к нему спиной. Ей ведь нравится эта песня. Он сам слышал, как она говорила об этом Вуд на прошлой неделе.
Джеймс поет, красноречиво глядя на неё — и все, кто в курсе, посмеивается, ожидая, чем все закончится на этот раз. Столкновения Хулигана и Отличницы — одно из любимых развлечений их курса. Джеймс видит, что ей очень хочется повернуться, но Эванс упрямая как сто гиппогрифов, к тому же за эти годы так хорошо отточила навык игнорирования Джеймса Поттера, что уже и сама не может ему сопротивляться. Так и сидит на своем пледе рядом с Нюниусом, черт подери, повязывает ему на запястье фенечку, эту чертову хрень, от которой балдеют все девчонки в школе. Она, что, действительно такая глупая, что верит в эти талисманы дружбы? Низзлам на смех! Но дело даже не в этом. Нюниус, эта гоблинова отрыжка, имеет право трогать её, пялится на её коленки и сиськи, сколько ему влезет и вообще, наверняка и целовать, а он, Джеймс Поттер, мечта любой нормальной школьницы, в пролете! Это, мать его, настолько не честно, что струны в руках Джеймса то и дело зло вздрагивают — всякий раз, когда Лили дотрагивается до Снейпа.
Не в силах больше терпеть то, как этот упырь наслаждается сливками на солнышке, Джеймс резко меняет песню и поет «Oh, Darling!», предварительно изменив «Дорогая» на «Лили». Это имя стонать куда приятнее, чем безличное «Дорогая».
В конце-концов, фишка ему удается — Эванс оборачивается и смотрит на него как на полного идиота. Но Джеймс видит, сколько усилия она вложила в этот презрительный взгляд, потому что щеки у неё пунцовые, поэтому немедленно хватается на предоставленную возможность. Бровь под небрежно упавшей на глаза челкой вздрагивает: «Эй, Эванс!», а губы, тронутые легкой усмешкой знают, что Лили Эванс совсем не против подарить им поцелуй.
Лили отворачивается — с поистине королевским достоинством.
А Нюниус, кажется, уже готов сожрать Джеймса вместе с его гитарой и деревом.
Джеймс снова меняет репертуар и поет разухабистую ирландскую песенку про гнома, которому очень нравится, когда его за шкирку выкидывают из огорода. Здесь игра имен получается ещё более красочной, а когда песенку подхватывают и парни, Нюниус так и вовсе заливается краской и вскакивает, но Лили в последний момент хватает его за руки. Её слова, которых Джеймс не слышит, работают. Снейп успокаивается и садится на место.
А затем Лили Эванс разбивает Джеймсу сердце. Сначала каким-то особенным жестом сцепляет руки с Нюниусом — жест выглядит так, будто они проделывали его уже сотни раз. А затем вдруг наклоняется и целует Нюниуса в щеку. Не быстро и смущенно, а серьезно. По-настоящему. А затем они собирают вещи и вместе поднимаются с травы, намереваясь уйти.
И тут Джеймс понимает, что все равно никогда не влезет в этот их мирок. Что там всегда будет место только им двоим. Без него. И это внезапное озарение бьет так больно и неожиданно, что на глаза наворачиваются злые слезы и всё, что ему остается, это захлебнуться собственной желчью и выдать с поддельной ухмылочкой:
— Эй, Эванс-детка! Покажи сиськи?
Парни покатываются со смеху, а Джеймс запускает пальцы в волосы и посмеивается в ответ на одобрительные хлопки по плечам. Конечно, он говорит это не со зла, а просто ради забавы и для того, чтобы она обратила на него хоть крупицу своего внимания. Ладно, ещё потому, что ему действительно хочется их увидеть. Обычно Эванс просто фыркает в ответ на такие предложения, и отворачивается. Она привыкла, в последнее время каждое их утро начинается с этой фразы. В такие минуты не только Эванс, но и её верные подружки, Марлин-Алиса-Мэри, смотрят на него как полнейшего идиота и, кажется, мечтают сдать в Мунго.
Но на этот раз, похоже, чаша её терпения переполняется. Вместо того, чтобы как всегда проигнорировать его, Эванс вдруг порывисто оборачивается и кричит:
— Только после того, как ты покажешь Мисс Питтипэтт свой член!
Полянка взрывается радостным смехом и Эванс уходит, оставив Джеймса совершенно растерянным.
А Нюнчик забрасывает свою сумку на плечо, окидывает Джеймса презрительным взглядом и бросает:
— Сдулся, Гриффиндор?
И это становится последней каплей.
Сиськи Эванс — это, конечно, изумительно, но когда на карту ставится честь всего факультета, нельзя давать слабину. Именно эти мысли приводят Джеймса в кабинет хорошенькой учительницы, которая ещё не знает, что ей уготовано.
Мисс Питтипэтт — их преподаватель по защите от Темных сил. Молоденькая, неопытная учительница, хорошенькая, темноволосая, в очках. Вторая любимая жертва Джеймса Поттера в этой школе. Один раз он так довёл её на одном из уроков, что она убежала из класса в слезах. А он всего лишь спросил у неё, что делать, когда на уроке вдруг встаёт на учительницу. Конечно, гордиться ему было нечем, но Эванс не оставляла ему ни единого шанса, надо же было куда-то девать энергию. А Джин Питтипэт ему даже нравилась. Но теперь у него не было выхода. Джеймса Поттера не возьмешь «на слабо».
Джеймс входит в кабинет и оглядывается.
Парни, а с ними и кое-кто из слизеринцев, караулят под дверью, дабы подтвердить, что Джеймс не солгал.
Когда он подходит к её столу, терзаемый одновременно и азартом, и угрызениями совести, учительница как всегда проверяет работы. При виде своего главного ката, слегка робеет и поджимает плечи, но берет себя в руки и спрашивает с профессиональной холодностью:
— Вы что-то хотели, Поттер?
А Джеймс горько вздыхает, поджимает губы и, со словами: «Простите, мэм, на кону честь факультета!», лихо расстегивает ширинку и достает из штанов своего взбудораженного дружка.
