Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 210 (всего у книги 350 страниц)

Глава 18

И вот вернулся я как-то раз домой с работы и обалдел.

В общем, дома у нас, видмо, был конкурс «Слепи лучший вареничек», ну или, может быть, по-другому как-то, типа «Золотой вареник». На кухне, значит, собрались Дуся, Валентина, Белла, Муза, Надежда Петровна и неожиданно… Августа Степановна. Я аж крякнул от удивления. Они вытащили кухонный стол на середину кухни, разложили его и сейчас вовсю лепили вареники. Вареники были с самой разнообразной начинкой, Дуся, видимо, заготовила всё наперёд. Сидели все рядышком, дружно лепили и складывали на посыпанный мукой стол.

Когда я вошёл, мирно текущий разговор о какой-то Гале прервался, и все посмотрели на меня. Я в душе ощутимо напрягся: когда шесть женщин смотрят на тебя с таким видом, значит, надо бежать. Но убежать я не успел.

Надежда Петровна на правах старшей, потому что мать, сказала:

– О, Муля, пришёл! А ну-ка, ну-ка, иди сюда.

– Давайте я хотя бы руки вымою, – пошёл на попятную я.

Но бабоньки были опытными, поэтому Дуся сразу заявила:

– Ещё вареники мы не варили. Так что заходи, Муля, и садись вон в тот уголок. Мы сейчас будем с тобой разговаривать.

У меня аж сердце ёкнуло.

Под предлогом «мы будем с тобой разговаривать» могло быть всё, что угодно. Любая тема. Причём самая неприятная тема – это была тема моей женитьбы. Ну, этот вопрос всё время мусолили Муллина мамашка и Дуся. Остальные – опционно. Кроме того, меня ещё любили просто так повоспитывать. Вроде больше других таких за собой недостатков я не замечал, поэтому гадал, о чём они сейчас будут со мной разговаривать (то, что сговорились – это понятно). Но внятного предлога, чтобы свалить, не было, поэтому пришлось идти в уголок и садиться.

– Слушаю вас, товарищи женщины, – сказал я деланно-безразличным тоном.

– Муля, – сказала Надежда Петровна, – тут такое дело…

– Какое? – спросил я.

– Дело в том, что у Валентины через месяц большой праздничный вечер, в институте.

– Выпускной, что ли? – удивился я. – Так вроде рановато ещё.

– Нет, выпускной будет весной, а это большой праздник, по типу бала-маскарада, который у них проходит перед тем, как студеенты отправляются на производственную практику. Так принято.

– Ну, хорошо, – кивнул головой я. – Раз праздник, так праздник, а в чём собственно говоря проблема? Платье нужно?

– Да нет, платье у меня есть, – сказала Валентина, густо покраснела и принялась так интенсивно лепить вареник, что он, бедный, весь съежился. А начинка из него аж прыснула в стороны.

Муза и Белла, которые сидели по обе руки от Валентины, предпочли не заметить этот конфуз. Муза аккуратненько вытерла на руке начинку и продолжила меланхолично лепить свой вареник. Белла неодобрительно поджала губы и отвела взгляд.

– Так в чём проблема? – напомнил я.

– Дело в том, что на этом празднике будут танцы.

– Прекрасно, – одобрил я. – Молодёжь должна танцевать. Танцы укрепляют сердечно-сосудистую систему и осанку. И вообще, танцы – это замечательно. А я уже думал, что этот праздник у них будет в виде комсомольского собрания, но если танцы, то это же хорошо.

– Нет, ты не так всё понял, Муля, – сказала Надежда Петровна. – Дело в том, что Валентине тоже нужно будет там танцевать.

– Ну, пускай себе танцует, – сказал я нечутко.

И все на меня посмотрели осуждающе.

– А что такое? Что я не так сказал? – не понял я.

– Муля, – сказала Надежда Петровна и выдала, видимо, то, что Валентина просила не выдавать, потому что она ещё сильнее покраснела и практически попыталась спрятаться под стол (но Белла вовремя положила ей руку на плечо и не пустила).

– Валентина не умеет танцевать, и нужно, чтобы ты с ней потренировался!

– Очуметь, – ошарашенно сказал я. – Мне, что, больше делать нечего? Я, между прочим, на работу хожу…

– Так это всё после работы будет. В общем, у них там, в институте, по вечерам кружок танцевальный есть. И там их учат танцевать. Но у Валентины нет партнёра. И она никогда не танцевала вальс. Потому что девочка всё время училась… она же хорошая девочка. Так что – будешь с ней по вечерам танцевать!

У меня на языке вертелась фраза: «А что, когда Валентина с Жасминовым сбегала, он её танцевать не научил?» – но я вовремя прикусил язык и промолчал, иначе началось бы. Но, видимо, в моём взгляде бабоньки прочитали что-то эдакое, потому что хором накинулись на меня, утверждая, какой я нечуткий и что мог бы и помочь бедной девочке.

Как я ни отбивался и ни доказывал, что я старый уже для всех этих плясок, что я не могу, что я сам не умею танцевать, Надежда Петровна возмутилась и сказала:

– Как это ты не умеешь, Муля? Ты ходил до пятого класса на бальные танцы, я сама лично тебя водила на кружок!

Я аж обалдел. Нет, так-то в том, своём мире, я танцевал, причём даже очень хорошо танцевал, и посещал авторскую студию танцев. Более того, мы даже с моей партнёршей заняли какое-то, уже точно не помню, вроде пятнадцатое место, по аргентинскому танго на одном из профессиональных европейских чемпионатов. Ну, это было так, очередное достижение, чтобы проверить себя. Но вот танцевать с Валентиной… Я с сомнением посмотрел на её монументальную фигуру и перевёл умоляющий взгляд на Надежду Петровну.

Надежда Петровна предпочла не заметить этого. Зато Дуся, рассмотрев в моём взгляде то, чего не следовало, набросилась на меня ещё пуще.

– Муля, ну как ты можешь! Тебе предлагают такое дело!

– Какое дело? – поморщился я. – Помочь девушке танцевать?

– Она должна быть на этом празднике лучше всех!

Я прищурился, посмотрел на товарищей-бабонек и сказал:

– Ой, так-то я бы даже с радостью. Но мне же некогда. Я целый день до вечера на работе, вечером ещё всякие дела. Мне же, Белла, тебе вот надо помочь, я обещал. А ещё и Нина просила о помощи. Сами понимаете, тянуть некуда. Надо сейчас начинать всех знакомых насчёт лекарства опрашивать. И ещё у меня и свои дела есть. А ещё я хотел с Анфисой в детский кукольный театр сходить. Когда я это всё буду делать?

– Муля! – категорическим голосом рыкнула Надежда Петровна. – Это всего час! Всего один час в день ты выделить для танцев можешь?

– Ну да, всего час, – проворчал я. – Час – танцы, час – туда добираться, час – обратно, и вот весь вечер и потерян. Сколько раз надо в неделю ходить на эти ваш танцы?

– Три, – буркнула Валентина и зарделась.

– Ого! Ну это, считай, кусок моей жизни просто будет выброшен. У меня что, никакой личной жизни не может быть?

Дуся поджала губы. Надежда Петровна посмотрела на меня таким взглядом, от которого было ясно, что отвертеться не удастся.

И тогда я применил запрещённый приём. Я посмотрел на Надежду Петровну, на Дусю, окинул взглядом всех остальных и сказал:

– Мама, я не могу. Не думаю, что моей невесте это понравится.

Над столом повисло ошеломлённое молчание. Дуся застыла с вареником и даже не обращала внимания, что ягодная начинка из него давно перелилась и капает на стол, прямо в муку, и на другой вареник, с капустой. Все остальные тоже застыли соляными столбами. Валентина вдруг отшвырнула от себя вареник, закрыла лицо руками и с рыданием выскочила из кухни.

– Ну вот, довёл девушку! – негодующе фыркнула на меня Дуся, тоже бросила вареник и побежала из кухни за Валентиной.

– Муля, ты невыносимый! Как ты мог! А ещё мой сын! – завозмущалась Надежда Петровна и тоже выскочила из кухни.

Понемногу все бабоньки просочились туда. Видимо, утешать Валентину. Пока суть да дело, я решил ретироваться. Пусть схлынут эмоции, а потом уже порешаем. Ну, танцевать ходить и вот это всё – я уж точно не собирался. Нечего бабам из меня верёвки вить.

Жаль только, что вареники я так и не попробовал.

Если я думал, что на этом всё и закончится, то я глубоко ошибался. Дня два никто меня не трогал. Я себе жил спокойно и занимался своими делами. Порешал вопрос насчёт Беллы – переговорил с Тамарой Захаровной. Оказалась, она тоже была в Комитете советских женщин, правда, как представитель от Комитета искусств СССР. Я попросил её похлопотать за Беллу, и она вроде как бы пообещала. Но я понимал, что один человек – это вряд ли решит проблему. Поэтому уже думал, чтобы подключить кого-то из родителей тех «золотых детишек», которых пришлось тащить с собой в Югославию. Единственное, с чем я ещё точно не определился – просить родителей Корнеева или дядю Павлова. Отец Корнеева курирует отдел по энергетическому оборудованию в министерстве тяжелого машиностроения СССР, а мать работает в отделе международного права и протокола Министерства иностранных дел СССР. А у Павлова дядя руководит Главным управлением спиртовой, ликёро-водочной и дрожжевой промышленности Министерства пищевой промышленности СССР. И оттуда, и оттуда представители в Комитете советских женщин есть. Вот склонялся больше к Павлову, но пока ещё пару дней на обдумывание у меня было.

И тут в какой-то из дней ко мне прямо на работу заявилась Надежда Петровна. Я уже собирался идти домой, когда она появилась прямо на проходной.

– Муля! – сказала она категорическим голосом. – Ты сейчас куда идёшь?

– К себе домой, – сказал я. – А куда же ещё?

– Мне нужно купить продукты!

Я удивился. Обычно сама Надежда Петровна лично этим вопросом почти не занималась.

– Что за продукты?

– Мне нужно купить подсолнечное масло. И я хочу, чтоб ты мне донёс его до дома. А то тяжело же.

– Ну ладно. Донесу, – я и не думал, что бутылка подсолнечного масла настолько тяжела для Надежды Петровны, что для этого ей нужен носильщик в виде меня. Но явно она хотела со мной о чём-то поговорить.

И вот пошли мы в магазин. Надежда Петровна быстренько взяла подсолнечное масло, ещё какую-то фигню, и я нёс авоську – она была совершенно лёгкой.

И так мы шли обратно, когда она сказала:

– Слушай, Муля, тут такое дело. Валентина заканчивает скоро первый семестр, сдаёт сессию, и у неё будет большая производственная практика.

– Замечательно, – пожал плечами я, уже размышляя, чего от меня опять хочет Мулина мамашка.

– Так вот, она на практике будет в бухгалтерии.

– Ну, логично, – кивнул я. – Раз учится на бухгалтера.

– И она хочет пройти практику в Комитете искусств, в бухгалтерии.

– А почему у нас? – удивился я.

– Ну, вот она для тебя делала расчёты по проекту, и ей понравилось. Она хочет ещё попробовать.

– Насколько я понимаю, – осторожно сказал я, стараясь не вызвать гнев Мулиной мамашки, которая заводилась в пол-оборота и на расправу была скорой, – производственная практика для бухгалтеров везде, во всех учреждениях, одинаковая. Отличается только там какими-то нюансами. Я не думаю, что практика в бухгалтер Комитета искусств будет другой, чем практика в бухгалтерии на заводе по изготовлению подшипников.

– Муля! – возмутилась Надежда Петровна. – Зачем ей эти подшипники! Она хочет в Комитете искусств! Поговори с руководством, чтобы её взяли на практику.

– Но я не занимаюсь практиками студентов, тем более по направлению бухгалтерии, – попытался спрыгнуть я.

– Муля! – фыркнула Надежда Петровна. – Почему с тобой так трудно разговаривать? Ты, как вернулся с Югославии, совсем другим стал!

– Взрослею, – проворчал я.

– Ничего подобного! – возмущённо сказала Надежда Петровна. – Как был балбесом, так и остался. В общем, Муля, я тебя не прошу, я тебе говорю! Поговори на работе, и чтобы практика была для Валентины в Комитете искусств! А не то я туда сама заявлюсь и поговорю уже я! И тебе будет некуда деваться! Тебе будет очень стыдно, все будут смеяться, что сын работает в Комитете искусств, и мать вынуждена ходить договариваться!

– Постой, мама, а почему ты должна ходить договариваться? У Валентины есть свои родители. Насколько я помню, достаточно высокопоставленные люди. У них ого-го связи, у них возможности. А ты вдруг просишь меня. Что это такое?

– Что надо, то и такое! – фыркнула Надежда Петровна и быстренько перевела тему, давая понять, что разговор на этом исчерпан.

Когда я донёс продукты до самой её квартиры, она сказала:

– Зайдёшь, чаю попить?

– Нет, мама, мне надо бежать, потому что я обещал Дусе помочь достать с верхней антресоли большое корыто. Она капусту делать хочет.

– Ну, хорошо. Скажи Дусе, пусть она и на нас капусты наделает. А ты, главное, не забудь о моей просьбе. Я завтра зайду к вам домой вечером и спрошу.

Я вздохнул. Кажется, меня обложили очень плотно.

А вечером мне передали письмо. Приехал из Югославии специалист по монтажу, и через него Йоже Гале передал кое-какие вещи и письмо Модеста Фёдоровича.

Письмо меня изрядно и порадовало, и огорчило. Мулин отчим писал:

' Любимый и единственный мой сын, Муля!

Пишу тебе уже из Праги. Я сейчас проживаю в Праге, в доме твоей тёти Лизы. Пока мы решили для тебя домик не покупать – не нашли подходящего. Сейчас размышляем, где лучше выбрать – в долине Мозель или же на берегу реки Лош? Хотелось бы узнать и твоё мнение. Кроме того, уточни, сын, нужен тебе все-таки отдельный домик или же лучше взять апартаменты с мансардой в большом доме на шесть квартир? И тот и тот вариант в принципе возможен.

Что я тебе скажу, Муля – буржуинские страны мне чрезвычайно понравились. И хоть я во многом не согласен их точкой зрения, но тем не менее устраиваться в жизни с комфортом они умеют. Здесь очень красивая архитектура, неплохая природа (не хуже, чем у нас). Правда, с людьми я пока общий язык не нашёл, потому что они все-таки имеют другой менталитет. Тётя Лиза старается пока оградить меня от общения с ними – я общаюсь сейчас только с сотрудниками кафедры физической химии в том институте, где она меня устроила на работу. Живу у неё дома, как я уже писал. Она мне выделила целых три комнаты. Квартира у неё большая. Так что у меня своя спальня, кабинет и небольшая гостиная. Убирать приходит приходящая женщина. Кроме того, приходят ещё молочник, мясник и зеленщик – приносят продукты. Есть садовник, который обрезает кусты и метёт заодно дорожки сразу в нескольких домах по всей улице. То есть твоя тётя Лиза хорошо устроилась и живёт, как барыня. Ну, в принципе, чему тут удивляться? Ещё покойный Пётр Яковлевич так жил.

С тётей Лизой отношения у нас поначалу сложились хорошие, доверительные. Два учёных – мы сразу поняли друг друга как никто, и все было хорошо. Мы даже несколько раз ходили в театр, в том числе слушали «Травиату». Мне очень понравилось, однако либретто намного лучше исполняется у нас. Кстати, скажу так, даже твой друг Орфей Жасминов и то лучше исполняет партию Альфреда Жермона, чем тот же Роберт Мерилл, но тем не менее я все-таки прослушал до конца и был изрядно растроган. Искусство – наше всё.

Кроме того, мы ходим с тётей Лизой на выходных на рынок: покупаем устрицы и мидии. Это отвратительные слизни, но я из чувства такта не отказываю. А тётя Лиза их обожает и трескает за милую душу. Кстати, твоя маменька, Надежда Петровна, тоже отдаёт предпочтение вот этим всяким слизнякам – имей это ввиду, Муля, если захочешь её порадовать.

И все у нас было хорошо, мы подружились. Однако в последнее время мы сильно поссорились, и уже третий день не разговариваем. Поэтому мне очень здесь одиноко, сынок и грустно. Но мириться с этой женщиной я не собираюсь никогда! Ты понимаешь, Муля, я абсолютно не поддерживаю её точку зрения! Мы с ней недавно обсуждали влияние редкоземельных элементов в катализаторе крекинга на скорость массопереноса водорода, и она вдруг брякнула, что для повышения октанового числа в катализаторы нужно вводить цеолиты, потому что, мол, на этом цеолите низкооктановые компоненты селективно крекируются в олефины!

Муля, сынок, ты себе можешь это представить⁈ Сам понимаешь, Муля, какой это лютый бред! Любому дураку сразу понятно, что введение большого количества этих добавок резко приведёт к снижению общей крекирующей активности катализатора! Это же как дважды два! Она же совершенно не учитывает закоксованность этих катализаторов! И доказать ничего твоей тёте совершенно невозможно! У них это буржуинское самомнение, и они никогда не слушают чужую точку зрения. Поэтому очень даже может быть, что когда мы купим тебе жилье, то я туда съеду и поживу какое-то время, пока не заработаю тоже денег, чтобы себе приобрести или снять отдельное жилье. Надеюсь, сын, ты меня пустишь?

Как там дела у вас? Как твоя кинокартина? Как там Дуся поживает? Маша уже родила или нет? Как мать?

Вот и всё. Пиши мне, сынок, обнимаю, целую, очень за тобой скучаю и очень надеюсь, что ты скоро приедешь, и мы увидимся.

Целую.

Твой отец, Модест Фёдорович Бубнов'.

Глава 19

Макарова Анна Сергеевна – так звали чиновницу, к которой направил меня дядя Альбертика Павлова. Она возглавляла организационный отдел Комитета советских женщин СССР, то есть фактически курировала почти все мероприятия и занималась вопросами по новым кадрам. Именно с ней мне предстояло поговорить по поводу Беллы. По уверениям дяди Альбертика, она уже была им «обработана», поэтому мне достаточно было просто озвучить просьбу и договориться о встрече с Беллой. А также выяснить, какие вопросы будут ей задаваться на собеседовании. Да-да-да, уже и в то время в Комитете практиковались такие вот собеседования. Потому что хоть туда на восемьдесят пять процентов советских женщин принимали по протекции, но вопросы всё равно были довольно специфическими, поэтому к ним нужно было хорошо готовиться, ведь из-за неправильного ответа можно было спокойно не попасть в Комитет.

– Анна Сергеевна? – улыбнулся я, демонстрируя свою самую обаятельную улыбку, над которой я долгое время тренировался перед зеркалом после попадания сюда.

Она окинула меня внимательным взглядом, и её тонкие губы тронула резиновая усмешка.

– Да, это я. А вы, собственно говоря, кто?

– Иммануил Модестович Бубнов, – представился я. – Я работаю в Комитете искусств СССР.

– Очень приятно, – сухо сказала она, но, судя по взгляду женщины, ей было абсолютно чихать на то, где я работаю. И единственное, что она хотела, – это чтобы я поскорее отсюда убрался. – Вы что-то хотели, товарищ Бубнов?

– Да, хотел. Вам должны были сообщить по поводу новой кандидатуры в Комитет советских женщин.

– Какой именно кандидатуры? – Макарова подтянула к себе пухлый блокнот и углубилась в него, судорожно листая. – Фамилию скажите, пожалуйста.

Я назвал фамилию Беллы.

– Так-так-так, – задумалась она. – Ага, вот. Да, вижу. Колозян Белла Симеоновна. И что же вы хотите, чтобы в какой отдел эта женщина попала? Какую роль в Комитете советских женщин она, по-вашему, может выполнять?

– Ну, как какую… любую, даже самую незначительную, – начал я, но Макарова меня перебила:

– А значительную никто ей предлагать и не будет. У нас, вообще-то, самую значительную роль Валентна Гризодубова выполняет.

Я смутился, но виду не подал.

– Так мы же и не претендуем. Просто хотелось помочь человеку…

– Всем хотелось. Мы всегда помогаем людям, но прежде всего смотрим на результаты. У вас эта Белла… она кто по специальности? Где она работает?

Я подавил рвущееся наружу: «она в ресторане тапером пашет», и сказал:

– Она пианистка.

– Пианистка… – задумалась Макарова и её взгляд потеплел на полградуса. – Ладно. У нас сейчас идёт небольшой набор из советских женщин, делегация которых будет заниматься культурным обменом с женщинами народов Африки. Туда ехать не надо, но переписка, документация, обмен фильмами, книгами, организация каких-то общих фестивалей… в общем, работы будет много!

– Вот-вот-вот, – обрадовался я, – как раз её туда и нужно!

Макарова поджала губы и посмотрела на меня внимательным взглядом. И тут в её водянистых глазах мелькнуло узнавание.

– А не вы ли тот самый товарищ Бубнов, который фильм «Зауряд-врач» сделал?

Я удивился.

– Я. А что, разве вы его видели? Ведь он ещё не вышел в прокат.

– Ну, скажем так, я присутствовала на закрытом показе «черновика», – слегка улыбнулась женщина, и взгляд её ещё больше потеплел. – Мне, кстати, очень понравился. И я думаю, что этот фильм будет иметь оглушительный успех! Он так отличается от всех остальных фильмов!

– Спасибо за такую высокую оценку, – искренне приложил руку к сердцу я и разулыбался. – Мне приятно слышать незаангажированное мнение человека со стороны, который к тому же явно разбирается в киноискусстве.

Мы ещё немного поговорили, и она дала мне список вопросов, с которыми я отбыл к Белле. Шёл по улице и думал, как бы ей ответы на эти вопросы закрутить так, чтобы она не выглядела совсем уж жалкой. Потому что дядя Павлова, конечно, договорился. Но он договорился, что её допустят на отбор. О том, что она его пройдёт, даже я, судя по сжатым в ниточку губам Макаровой, договориться не смог.

Но будем пытаться.

Я зашёл к Белле в коммунальную квартиру, чтобы сообщить ей о том, что первый этап её попадания в Комитет советских женщин, по сути, состоялся удачно, а также передать вопросы для изучения. К сожалению, Беллы дома не оказалось. Она ещё не вернулась с работы. Маши тоже не было – она ещё находилась в роддоме.

Я стоял посреди пустого коридора и сердился, что зря только потратил время. Ведь мог бы за это время сделать другие дела. Когда дверь в комнату Августы и Василия открылась, и оттуда вышла… синеглазка Нина.

Она взглянула на меня своими невыносимо синими глазами, улыбнулась и спросила, маскируя растерянность за внешней бодростью:

– Ну, как там дела с лекарством? Ничего не получается, да?

– Ну, почему же? Сейчас приехал монтажёр от Йоже Гале, – постарался успокоить её я. – Из Югославии. Он ещё два дня побудет здесь, закончит работу и вернётся обратно. И я с ним передам рецепт лекарства. А там уж Йоже Гале купит его, если, конечно, будет возможность достать. Кроме того, есть и запасной вариант: если Йоже Гале не сможет, то тогда подключим мою тётю. Она всё-таки профессор, и у неё тоже достаточно весомые связи должны быть. Вот. Ну, а там уже будем смотреть, как оно дальше пойдёт. Из Югославии приедет лично Йоже Гале, когда уже будет завершаться монтаж фильма и на его премьеру – это будет примерно через две-две с половиной недели. Вот и всё, что я могу сказать. Быстрее это всё сделать невозможно, ты же понимаешь, Нина.

Нина понимала.

– Да, – кивнула она, и слабая улыбка появилась на её губах.

– Ты пока не беспокойся, – попытался подбодрить её я.

– Спасибо тебе, Муля! – в порыве эмоций воскликнула она. – Спасибо уже за то, что ты что-то делаешь и даёшь мне надежду!

Она посмотрела на меня невыносимо-синим взглядом, и в её глазах заискрились слёзы.

– Ну что ты, Нина, – пролепетал я, чувствуя себя, словно какой-то мальчишка.

Она ещё раз мне улыбнулась и торопливо ушла обратно в комнату.

А я постоял немного в пустом коридоре и потихоньку двинул обратно к себе домой.

Дома я совершенно не находил себе места. И Дуся, глядя на меня, такого неприкаянного, не стала лезть мне в душу. Зато нашла очень хорошую причину убрать досаду из моей души – отправила меня к Адияковым, якобы с тем, что нужно срочно отнести две банки капусты. Она как раз наквасила. А ещё передала пирожков, которые она напекла специально для детей. Ясное дело, что отказать я не мог, тем более сам понимал, что если останусь сейчас дома, то буду, словно тигр, метаться туда-сюда по комнате. Поэтому я подхватил в одну руку сумку с капустой, а в другую – корзинку с пирожками, и отправился к Адияковым.

Не успел я подойти к квартире, как ещё на площадке услышал громкий спор. Дверь мне открыл Павел Григорьевич, и вид у него был какой-то взъерошенный.

Увидев меня, он сильно обрадовался.

– А, Муля! – с облегчением воскликнул он. – Проходи, проходи! И скажи своей матери, что так, как она думает, никто не поступает!

– Муля пришёл? – закричала с другой комнаты Надежда Петровна. – Муля, ты посмотри, что твой отец выдумал! Это ужас какой-то, глаза бы мои это не видели!

– Что случилось? – еле-еле успел я остановить вновь зарождающийся спор.

Спор, с моей точки зрения, возник на пустом месте. В общем, Надежда Петровна и Павел Григорьевич решали «важный» вопрос, куда завтра идти с детьми. Адияков считал, что надо идти в зоопарк – он, дескать, давно уже обещал Алёше показать жирафа и слона. А вот Надежда Петровна считала, что сейчас на улице прохладно и детям нечего делать в зоопарке, а лучше пойти в дневной кукольный театр и посмотреть классический спектакль, который будет способствовать развитию.

Спор на эту тему у них разгорелся нешуточный. И поэтому, чтобы не вставать на чью-то сторону, я посмотрел на них обоих и сказал:

– Мама, Дуся вот передала пирожков для детей, ещё горячие. Я, кстати, тоже не успел поужинать, так что от чая я бы не отказался.

И потом посмотрел на Адиякова и протянул ему сумку с капустой.

– Отец, здесь банки. Дуся капусты наквасила. Их бы, может, в подвал занести? А то они ещё должны постоять с неделю в холодном. Так сказала Дуся.

Надежда Петровна подхватила корзинку и быстренько побежала на кухню ставить чайник. Адияков взял сумку с капустой и вышел из квартиры – их подвал находился в общем подвальном помещении дома.

Я с облегчением выдохнул.

Фух! Хоть на некоторое время семейный конфликт приостановлен.

Пока родители Мули занимались бытовыми делами, я разулся, прошёл в ванную, помыл руки и хотел уже идти на кухню, когда меня окликнул девичий голосок.

– Муля!

Я заглянул в детскую комнату. Анфиса смотрела на меня и улыбалась.

– Муля, а давай мы с тобой поиграем? – сказала она, старательно выговаривая слова.

– Давай! – обрадовался я и спросил её. – Ты что, уже по-русски понимаешь?

– Ага! – засмеялась она. – Чуточку-чуточку!

Я вошёл в комнату. Анфиса на сидела на фланелевом одеялке. Она там разложила игрушки и занималась тем, что лечила их: у одной куклы – из-под мышки торчал игрушечный градусник, у второй была перемотана шея, третья лежала, и у неё была перемотана нога. Сама же Анфиса держала деревянный игрушечный стетоскоп и по очереди прослушивала кукол и мишку.

– Когда я вырасту, я буду доктором! – с важным видом заявила она.

Алёша сидел на стуле, болтал ногами и занимался тем, что старательно писал каляки-маляки в альбоме для рисования красным карандашом.

Я сел на одеялко рядом с Анфисой и спросил её:

– Ну, как тебе жизнь в Москве, Анфиса?

– Хорошо, – сказала она и требовательно добавила. – Держи!

Она сунула мне в руки мишку и сказала строгим голосом:

– Он кашляет.

– Хорошо, – включился в игру я. – Если он кашляет, чем мы его с тобой лечить будем? У тебя есть малиновое варенье?

– У мамы есть, – сказала Анфиса и задумчиво добавила. – Утром было. Если Лёшка не съел.

А у меня аж сердце сжалось – она уже начала называть Надежду Петровну мамой!

Мы ещё немного поиграли, а потом, когда вернулся Адияков, мы все дружно пошли на кухню пить чай с Дусиными пирожками.

– Как у тебя дела на работе? – спросил Павел Григорьевич, аккуратно помешивая ложечкой сахар в чашке с чаем.

– Хорошо, – кивнул я и затем спросил Надежду Петровну: – Тебя Анфиса мамой уже называет?

Надежда Петровна польщённо зарделась и сказала подчёркнуто нейтральным голосом:

– Ну, ничего, я же не могу ей запретить.

Но, судя по блеску в её глазах, она была очень довольна.

Мы ещё немного поболтали. Я порадовался, что они вот так вот нашли общий язык. Теперь у них полноценная семья.

На следующий день по дороге на работу меня остановил… Глориозов. Он явно меня поджидал, причём практически возле моего подъезда.

– Иммануил Модестович! Вот так встреча! – делано обрадовался он и растянул губы в подобии улыбки. – На работу идёте?

– Здравствуйте, здравствуйте. Да, неожиданная встреча, – вежливо поздоровался я, но потом не удержался и намекнул на то, что видно, как он замёрз, ожидая меня.

Глориозов смутился, но быстро взял себя в руки.

– Да, на работу иду, конечно. В это время я всегда иду на работу.

– А мне тоже нужно в комитет заглянуть, забрать корреспонденцию. Так что нам по пути. Давайте, это я вас провожу. Хоть поболтаем!

Деваться было некуда, не пошлёшь же его лесом.

– Давайте, – сказал я, и мы пошли по дороге, влившись в поток трудящихся, которые спешили на свои заводы, фабрики и разнообразные комитеты.

– Как там дела у вас? – продолжал щебетать Глориозов, видя, что я не поддерживаю разговор, а иду молча.

– Нормально, – отмахнулся я.

Вместо того чтобы спросить, как дела у него, я промолчал. Глориозов чуть поджал губы, но демонстрировать недовольство не стал, вместо этого продолжил дальше:

– Как там у вас продвигается фильм? Я слышал, что он уже вышел на завершающий этап, уже скоро, говорят, и премьера будет.

– Да, скоро будет, – неопределённо ответил я. – Как только завершат монтировать ленту, так сразу и будет.

– Да, такой успех в таком молодом возрасте – это очень замечательно! – с почтительным видом сказал Глориозов, стараясь подольстить мне.

– Да, успех получился, – равнодушно кивнул я, – невзирая даже на все те преграды и всех тех врагов, которые мне пытались помешать.

– Ой, ну что вы так, Модест Петрович…

– Я сразу понял, к чему вы ведёте, Фёдор Сигизмундович, – хмыкнул я.

– Ох, Иммануил Модестович… никто вам не пытался… – Глориозов от моего наезда чуть сбился с мысли, но всё-таки продолжил, – А то, что к проекту всегда стараются присоединиться другие люди, так это же нормальная практика. Испокон веков такое было, что самые талантливые, особенно полководцы, идут впереди, и за ними идёт толпа людей. В этом и заключается движение вперёд, прогресс человечества…

Я промолчал и не стал комментировать. Какое-то время мы прошли ещё молча. Глориозов, видя, что я не собираюсь даже из чувства вежливости поддерживать беседу, наконец подошёл к сути дела, ради чего он эту встречу устроил.

– Иммануил Модестович, – сказал он, опять одарив меня льстивой улыбкой, – я знаю, что в последнее время у нас с вами были некоторые разногласия…

– У нас с вами? – аж остановился я. – По-моему, Фёдор Сигизмундович, это вы старались поддержать моих оппонентов и заменять мне актёров, даже не спрашивая моего мнения.

– Ну, все мы склонны ошибаться, Иммануил Модестович, и я, как творческий человек, тоже иногда могу… – начал Глориозов, но я его перебил.

– Вы – творческий человек, Фёдор Сигизмундович, а я – обычный чиновник из Комитета. Тем более, как вы правильно сказали, я молодой ещё. И все те, кто становятся мне на пути… в общем, нам дальше с ними не по пути. Я никогда не прощаю своих врагов. Никогда!

– Но мы не враги, – замялся Глориозов.

– Ну как это не враги? – посмотрел на него я. – Вы же Мироеву убрали из постановки? Убрали! Вы Раневскую тоже убрали? Да! Про остальных я вообще молчу – всех тех, кого я просил взять. Вы их взяли, подержали некоторое время, а потом постепенно перевели во второй состав, а потом, в результате, у них вообще не оказалось никаких ролей. Ведь не так, что ли?

– Ну-у… – замялся Глориозов, стараясь не встречаться со мной взглядом.