Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 159 (всего у книги 350 страниц)

– Я запрещаю тебе увольняться, – в конце своего экспрессивного монолога заявил Козляткин, – забери заявление из кадров. Ему ещё ходу не давали. Я запретил.

– Я Большакову обещал, – сказал я.

– Пока за финансирование на театр Глориозова не отчитаешься – никакого увольнения, – мстительно выбросил последний козырь из рукава Козляткин и при этом ещё более мстительно и многозначительно добавил, – кроме того, ты мне кое-что обещал.

Мда. Крыть было нечем.

Уши у Ларисы и Марии Степановны предательски дрогнули и зашевелились от любопытства. Думаю, сегодня весь Комитет по искусствам СССР будет гадать, что именно я обещал Козляткину, что мне даже увольняться нельзя.

Это ещё больше не прибавило мне настроения.

– Пошли в мой кабинет, – заметив алчное любопытство коллег, буркнул Козляткин.

Пришлось идти.

– Ты понимаешь, Муля, я же тебя не виню! – возмутился он, когда мы остались в его кабинете без посторонних ушей. – да, проект ты провалил, но ты лично мне обещал ты помнишь какую услугу!

– Но я же всё выполнил, – осторожно сказал я, – вас повысили.

– У меня испытательный срок! – взревел Козляткин, но бросив тревожный взгляд на дверь, за которой стопроцентно подслушивал бравый и вездесущий Альберт Кузьмич, резко понизил голос почти до шёпота.

Тут в дверь дважды стукнули и Козляткин совсем притих:

– Да! – раздражённо крикнул он.

В кабинет просунулась голова секретаря:

– Сидор Петрович, – игнорируя меня, сказал он льстивым голосом, – тут от товарища Александрова звонили…

– Что? – покраснел Козляткин.

– Из Института философии. Просили передать, чтобы пакет со сценарием на советско-югославский фильм передали сегодня же с курьером, – он выпалил это на одном дыхании и примерно улыбнулся, – но я нигде не могу найти этот сценарий.

Козляткин посмотрел на меня мрачным взглядом.

Я внутренне хмыкнул. Из-за отсутствия лишнего времени, сценарий был у меня в единственном экземпляре. Я давал почитать Козляткину и Большакову, но потом сразу забрал, чтобы отдать машинистке и напечатать в четырёх экземплярах. Но закрутился и не отдал. Так что на данный момент сценарий есть только у меня. А Большакову и Козляткину я отдал лишь краткий синопсис. Чтобы был под рукой. Больше им и не надо.

– Муля, где сценарий? – спросил Козляткин.

– Машинистке отдал, – ответил я и широко улыбнулся.

– А сколько она его печатать будет? – нахмурился начальник.

– Пока не напечатает, – пожал плечами я и мстительно улыбнулся. – Может, и две недели. У меня почерк неразборчивый. И, к тому же, я писал, торопился. Так вообще всё непонятно. Так что долго будет.

– Но Александров велел… – заблеял Альберт Кузьмич.

Секретаря я проигнорировал. Стоял и смотрел на Козляткина.

Тот процедил:

– Альберт Кузьмич, спасибо. А сейчас оставьте нас, нам поработать надо.

– Но Александров… – опять заблеял тот.

– Вон я сказал! – заорал Козляткин, и бравого секретаря словно сдуло.

Он устало потёр виски и, глядя на меня, тихо и грустно сказал:

– Муля, что за детский сад? Уже ничего изменить нельзя. «Сверху» позвонили и велели проект передать Агитпопу. Большаков даже бодаться не стал. Понимает, что сейчас он ничего не сделает. Так что давай найди сценарий. Его до конца рабочего дня надо передать Александрову с курьером. Пусть собака подавится!

– Никак не могу, Сидор Петрович, – с печальной улыбкой развёл руками я, – лично мне никаких запросов не поступало.

– Как это не поступало? – возмутился Козляткин, – тебе уже я сказал, Большаков сказал, вон даже Альберт Кузьмич подтвердил. Что ещё надо?

– Письменный запрос надо, – с милой улыбкой сказал я. – Все эти советы и рассуждения к делу не пришьешь. Пусть делают запрос из Института философии, или «сверху» – мне всё равно. А потом Большаков отписывает его вам. А вы – мне. А уж я рассмотрю и приму к исполнению…

– Муля, – устало покачал головой Козляткин, – это всё быстро надо делать. А по запросу, пока они его состряпают, пока нам направят, пока у Ивана Григорьевича полежит, потом у меня… это же почти месяц пройти может.

Он вдруг понял и посмотрел на меня широко открытыми глазами:

– Муля, это что, ты саботаж затеять решил?

Я многозначительно промолчал.

– Муля, Александрова не зря называют Несвятой Георгий. И боятся. Его все боятся.

Он наклонился ко мне и еле слышно, одними губами прошептал:

– И Иван Григорьевич тоже…

А потом чуть громче добавил:

– Он страшный человек, Муля. Не надо с ним связываться. Всех под монастырь подведёшь.

– А вот и нет, – улыбнулся я, – верьте мне, и через пару недель этот проект вернут нам. Так что пусть делают официальный запрос.

Козляткин икнул и схватился за сердце. Хотя и возражать не стал.

В общем, заявление я забрал ещё до обеда.

Глава 9

А вот после обеда меня вызвал к себе Большаков.

Как только я вошел в приёмную, Изольда Мстиславовна сделала большие глаза и прошипела:

– Доигрался, Муля! – и кивнула на дверь Большакова, – иди, он ждать не любит. И осторожнее там…

Она оборвала себя на полуслове и лицо её красноречиво вытянулось.

Я с благодарностью кивнул и вошел в кабинет высокого начальства.

Большаков сидел за столом, был хмур и мрачен. При виде меня глубокая складка на его лбу стала ещё глубже.

– Бубнов, – рыкнул он, – ты что творишь⁈ Ты что, мать твою так, творишь⁈

Так как вопрос был явно риторическим, то и отвечать я не стал. Стоял, ждал продолжения. Молча.

И оно не заставило себя ждать.

– Какого хрена, я тебя спрашиваю, ты не выполняешь распоряжения руководства⁈ Тебе что было сказано, а⁈

Я продолжал стоять и взирать на шефа. Молча.

– Тебе велено отдать сценарий, смету и техническое задание. Где они? Ты почему до сих пор не отдал⁈

Я пожал плечами.

От моего, такого невинного жеста, Большаков взбеленился окончательно и заорал:

– Быстро документы на стол! Это приказ!

И тогда я тихо спросил:

– Иван Григорьевич, вы на чьей стороне играете?

Вопрос был совсем простой, без подвохов, но от этого моего вопроса лицо у Большакова побагровело, и он аж задохнулся от негодования.

Я уже хотел звать Изольду Мстиславовну на помощь, но Большаков, хоть и с трудом, но смог взять себя в руки. Хотя прошипел он мне совсем нелюбезным голосом:

– За отказ выполнять распоряжение руководства, ты хоть знаешь, что тебе будет?

Я пожал плечами:

– Заявление об увольнении мне сказали обратно забрать. Но я его не порвал. Могу отнести назад в кадры.

– Сядешь, – прорычал Большаков, нервоно стуча костяшками пальцев по крытому зелёным сукном столу.

– На каком основании? – удивился я, – я работаю методистом отдела кинематографии и профильного управления театров Комитета по делам искусств СССР…

– Ты начальник отдела! – перебил Большаков, но я усмехнулся и покачал головой:

– Ничего подобного. Я просто выполнял функционал начальника отдела и мне доплату делали. По просьбе Сидора Петровича. А официальная должность у меня – методист. Так что в моих должностных обязанностях ни слова не сказано, что методисты должны писать советско-югославские проекты, включающие сценарий, смету и техническое задание.

– Но ты написал! – указательный перст Большакова обличительно уставился на меня.

– Ну и что? – пожал плечами я, – мало ли чем я на досуге увлекаюсь. Я ещё люблю крестиком вышивать. Александрову случаем салфеточки с помпончиками не нужны? А то я заодно могу презентовать, если уж ему моё творчество так в душу запало…

– Он даже не знает, что это твоё творчество, – хмуро вздохнул Большаков.

– Всё он прекрасно знает, – вежливо улыбнулся я. – Те, кто ему о проекте напели, рассказали и остальное.

– Ладно, Муля, хватит паясничать, – устало потёр виски Большаков, – давай не ругаться. Отдай курьеру документы и будем считать, что инцидент исчерпан. С Александровым лучше не связываться…

– Я не против, – покладисто ответил я.

Большаков облегчённо вздохнул, а я продолжил:

– Только хочу письменное распоряжение получить. От вас или от Козляткина.

Большаков опять начал наливаться краснотой, поэтому я торопливо сказал:

– Вам это не составит никакого труда, а для меня важно, для дальнейших профессиональных перспектив.

Большаков посмотрел на меня как-то так… брезгливо, что ли. Но ругаться дальше не стал. Кивнул и с мрачным видом нацарапал на бланке пару строк.

Хмуро пододвинул бумажку ко мне и буркнул:

– Исполняй!

Я взял бумажку и посмотрел на неё. На ней было написано:

Методисту отд. кинем. и проф. упр. театров Бубнову!

Срочно!

Распоряжение.

Подготовить пакет документов, включающий смету, сценарий и ТЗ по сов-юг. проекту. Передать курьеру для отправки в Институт философии Александрову Г. Ф. Срок – до конца рабочего дня.

Подпись: Большаков.

– Доволен? – на скулах Большакова заходили желваки.

– Вполне, – вежливо ответил я и добавил, – но все эти документы находятся у меня дома. Сами понимаете, писал я это всё в свободное от работы время. Разрешите сходить забрать?

– Разрешаю, – проворчал Большаков и на всякий случай добавил, – и давай без этих своих штучек, Муля.

Я кивнул и вышел из кабинета. Изольда Мстиславовна сидела, как на иголках.

При виде меня, она чуть не подпрыгнула, вглядываясь в моё непроницаемое лицо:

– Ну что там, Муля? Сильно он кричал? – с тревогой спросила она.

– Не сильно, – успокоил её я и попросил, – Изольда Мстиславовна, зарегистрируйте, пожалуйста это распоряжение.

– Так тебе в канцелярию надо, – покачала головой она, рассматривая сквозь очки распоряжение Большакова.

– Там долго будут, – пояснил я, – я потому сперва и хочу у вас в журнале отметить. Видите же, здесь пометка стоит «срочно»?

Изольда Мстиславовна спорить не стала, лишь чуть нахмурилась, но запись в журнал таки внесла.

Распрощавшись с милой старушкой, которая не стала задерживать меня, потому что работа должна быть всегда на первом плане, я отправился прямиком в канцелярию. Там, сославшись на личное распоряжение Большакова, которое ещё и Изольдой Мстиславовной завизировано, я безо всякой очереди и проволочек зарегистрировал в общем журнале исходящей документации и, довольный собой, как стадо слонов, отправился домой.

Казалось бы, почему я довольный?

А всё было просто. Я таким вот образом подстраховался на будущее. Не хотелось подводить руководство.

Но домой я не пошел. Вместо этого отправился прямиком… к Надежде Петровне.

К моему счастью, Адиякова дома не было (мы так с ним и не помирились).

Зато Мулину мамашку я застал. Она возилась в большой комнате с какими-то выкройками и весело напевала что-то себе под нос.

Надежда Петровна мне обрадовалась:

– Муля! – воскликнула она, – ты пришел с Пашей мириться⁈ А его нету. И завтра тоже не будет. Он уехал опять в Калинин. Ты так похудел! Давай я тебя покормлю! У меня есть совершенно замечательные биточки и чудесная запеканка. А ещё я достала совершенно потрясающий бисквит. Вот увидишь, тебе понравится…

– Погоди, мама, – перебил я этот бурный поток сознания. – Мне помощь нужна.

– Помощь? – растерялась она и пробормотала, – но Паша же…

– Мне твоя помощь нужна, мама! – сказал я и посмотрел на неё, как обычно смотрит маленький сыночек на маму, когда хочет новую машинку или пистолетик.

– Что? Что случилось? – забеспокоилась Надежда Петровна.

– Пока ещё ничего, – поспешил успокоить её я, – но может случиться. В общем, у меня на работе небольшая проблема и выполнить отчёт я вовремя не успеваю.

Я тяжело вздохнул, посмотрел на неё полными печали, обречёнными глазами и продолжил:

– Мама, у тебя есть знакомый врач, чтобы сделал мне справку, что я заболел? Больничный.

Глаза у Надежды Петровны стали по пять копеек. А я добавил:

– Не безвозмездно, конечно же.

– Мулечка! О чём ты говоришь! – замахала руками Надежда Петровна и решительно нахмурилась, – мама сейчас всё порешает! Иди, сыночек, на кухню и достань из холодильника биточки. А запеканка на сковороде. Ещё тёплая. Покушай! А мама сейчас позвонит кому надо и всё сделает! Ты только не волнуйся!

Я просиял, подошел и чмокнул Надежду Петровну в щёчку:

– Мама! Ты у меня самая лучшая в мире! Только проси, пусть подольше больничный делают. А то я отчёт не успею доделать. Уж очень он тяжёлый, не справляюсь.

Надежда Петровна от такого признания вся аж зарделась и со счастливым видом бросилась обзванивать знакомых врачей.

А я пошел на кухню. Почему бы не продегустировать биточки, раз мама сказала? Да и запеканка тоже вызывает интерес.

Я не успел ещё дойти до бисквитов, как на кухню заявилась довольная Надежда Петровна и сообщила:

– Всё, Муля! Через час сходи в больницу. Я вот адрес записала, – она положила на стол мне листочек из ученической тетрадки и добавила, – там будет Ксения Владимировна. Она тебе больничный сделает.

– Надеюсь, она не гинеколог? – пошутил я.

– Муля! – вспыхнула Надежда Петровна, – Ну и шуточки у тебя!

А потом и сама не выдержала, рассмеялась:

– Нет, Ксения Владимировна – кардиолог. У неё ещё твой дедушка лечился.

Затем она задумалась и уточнила:

– А лучше отправь Дусю, она уже ходила, знает.

Я обрадовался и ещё раз чмокнул Мулину маму в щёчку. Заслужила.

Итак, у меня на руках больничный на неделю. Конечно, где-то глубоко в душе я надеялся на две недели, но, видимо, Ксения Владимировна решила не рисковать и подстраховалась.

– Вот, – отдала мне Дуся листочек и сказала заговорщицким голосом, – дохтурша сказала по улицам не шастать, чтобы не заметили.

На бланке больничного листа стояла и дата. Предусмотрительная какая Ксения Владимировна. Я улыбнулся. Именно то, что мне нужно.

Теперь передо мною встала новая проблема. Как мне наладить коммуникацию с Валентиной и Верой? Ну, если к Вере я могу наведаться поздно, когда стемнеет (это если она не придёт сегодня), то как быть с Валентиной – ума не приложу. Отправить к ней Дусю с запиской?

Я посмотрел на Дусю, которая завела тесто и по её решительному виду стало ясно, что пока пирожки готовы не будут, она даже с места не сдвинется.

Тогда как?

От всех этих дум и мыслей, я вышел на кухню покурить. Там как раз оказался Жасминов. Он пытался варить то ли суп, то ли какой-то кондёр. Честно говоря, судя по запаху, выходило так себе.

– Привет, Муля, – буркнул он и торопливо сорвал крышку с кастрюли.

Крышка была горячей, схватил он её без прихватки и, соответственно, руку обжёг, да так, что отшвырнул её прямо на пол. Вдобавок в этот момент из кастрюли забулькало, запенилось и часть варева убежала на плиту. Насколько я видел – явно большая часть.

– Твою ж дивизию! – крепко выругался Жасминов, и торопливо сунул руку под струю с холодной водой, – поел, называется.

– Бывает, – посочувствовал я.

– И как я теперь? – чуть не плача, приговаривал Жасминов, охлаждая обожженную руку.

Вдобавок варево не только убежало, но то, что осталось, подгорело. И сейчас Жасминову предстояло вычистить кастрюлю.

Он посмотрел на неё, на загаженную плиту и на его лице появилось такое удручённое выражение, что мне его стало аж жалко.

– Ладно, Орфей, давай так, – предложил я, – ты сейчас сходишь по одному адресу. Здесь недалеко. Отдашь письмо и дождёшься ответа. Ответ принесёшь мне. А я попрошу Дусю вымыть плиту и кастрюлю. И накормить тебя ужином.

– И завтраком! – торопливо добавил ушлый Жасминов, – я этот суп готовил и на ужин, и на завтрак.

– Хорошо, – кивнул я, – жди, я сейчас письмо напишу.

– А сам-то чего не сходишь? – полюбопытствовал Жасминов.

– На больничном я, – вздохнул я, – не хотел в больнице оставаться, еле-еле отпросился, чтобы дома лечиться. Но сам понимаешь, попасться кому-то из начальтва на глаза – не самая удачная идея.

Жасминов понимал. Если заловят, то и тунеядство впаять могут. Времена нынче такие. Суровые.

Я торопливо набросал на листочке просьбу, чтобы Валентина пришла ко мне, лучше завтра. А, чтобы не задавала лишних вопросов, указал, что болею и сам не могу прийти. И что поэтому попросил соседа.

– Вот адрес и письмо, – протянул листочек Жасминову я, – сходи прямо сейчас и отнеси. Как раз Дуся убраться успеет. Да и пироги будут готовы.

При слове «пироги» Жасминов невольно сглотнул. Мне его опять жалко стало. Но нужно было сначала сделать дело. Так что уж пусть потерпит.

Да и всё равно пироги ещё не готовы.

Только он ушел, я вернулся в комнату и приступил к уговорам Дуси. И тут в дверь позвонили. В данный момент никого из соседей дома не было, кроме нас двоих.

– Я не могу, – сказал я, – я на больничном. Придётся тебе идти открывать.

Дуся что-то ворчливо буркнула, вытерла испачканные мукой руки о фартук и поплелась открывать.

Все эти мои интриги были ей совершенно непонятны и не нравились.

Ну, а что делать?

Буквально через минуту она вернулась и сунула мне листочек:

– Вот. Тебе просили передать.

Недоумевая, я развернул листок. Там, крупными каллиграфическими буквами, было написано:

«Тут такое было. К тебе в конце работы придут домой. И подпись – кориантес».

– Кто это принёс? – спросил я Дусю.

– Какой-то мужчина, – пожала она плечами, продолжая накладывать начинку в кусочек теста, – толстый и лысый. В костюме и галстуке. Отдал и ушел.

– Понятно, – задумчиво сказал я, – а он просил что-то передать?

– Он сказал только: «продолжение утреннего», – вспомнила Дуся, укладывая пирожок на противень, – а больше и ничего. Потом он ушел.

В общем, дело пахнет керосином. Я взглянул на часы. Полчетвёртого. Рабочий день заканчивается в шесть. То есть полтора часа у меня есть.

Я заметался по комнате. Вытащил сценарий, смету и всё остальное. Торопливо запихнул в старую дусину сумку. Она с ней на базар ходила.

Немного подумал и туда же бросил свёрток с деньгами и одной парой югославской обуви, что осталась мне после того «обмена». Держал я её на всякий случай, не стал продавать.

Сумку отнёс в чулан Герасима (ключ он оставил мне) и с огромным трудом впихнул её под топчан, что служил ему кроватью.

Фух!

Я перевёл дух и вернулся обратно.

Так, если они придут, то я должен выглядеть, как больной. А у меня Дуся тут пироги развела.

Я торопливо расстелил кровать.

– Никак спать собираешься? – удивилась Дуся, ловко мастеря очередной пирожок. – Так ведь рано ещё.

– Дуся, ко мне сейчас с обыском придут, – сказал я.

Дуся охнула и вдруг стала оседать на пол.

Чёрт! Не подумал я, что в эти времена люди настолько запуганы всеми этими обысками. Привык, что в наше время такого не было.

– Дуся! Дуся! – легонько похлопал я её ладонями по щекам.

– Ч-что такое? – захлопала глазами Дуся, потом всё вспомнила и ударилась в плач, – Ыыыыыыы! Да что ж это такое делаицццаа-а-а-а-а⁈ Да как же так-то-о-о-о-о… ыыыыыы…

– Тихо, – сказал я, но она завелась пуще прежнего.

– А ну цыц, дура! – рявкнул я, и Дуся моментально умолкла, лишь зыркала на меня испуганно.

Губы её тряслись.

– Ты чего это развела тут? – нахмурился я, – решила меня под монастырь подвести? Умолкни! Ничего страшного. Это из моей работы придут. Просто проверят.

– Для того ты и больничный брал? – догадалась Дуся и посветлела лицом.

– Ну конечно! – попытался успокоить её я, – они хотят убедиться, действительно ли я заболел. Я сейчас лягу, притворюсь, что болею. А ты пироги эти пока спрячь куда-то.

– Да ты ложись, Муля, ложись! – тотчас же захлопотала она, – да не в этом ложись! Давай-ка переодевайся вон в тот синенький костюм.

Она протянула мне старую пижаму.

– Отвернись, – попросил я.

– Да что я там не видела! С рождения тебя тетешкала, – возмутилась она, но отвернулась.

– Всё, – сказал я и направился к кровати.

– Стой! – велела Дуся.

Она вытащила откуда-то из закромов шкафа простую ситцевую хустку и замотала мне голову.

– Зачем? – удивился я. – У меня же сердце, как в больничном листе написано.

– Так жалостливее, – ответила Дуся, и я спорить с нею не стал.

Пока я лежал и репетировал, что буду говорить, когда они придут, как Дуся выскочила из комнаты. Слава богу, противень с пирогами с собой прихватила.

Буквально через пару минут она вернулась. В руках у неё была пачка разных таблеток, каких-то пузырёчков и баночка. Она разбросала всё на столе в художественном беспорядке. Поставила стакан с водой. Даже градусник положила. Теперь сомнений в том, что тут находится больной человек, ни у кого остаться не должно.

– Чьё это? – восхитился я Дусиной смекалкой.

– Немного у Беллы взяла, а остальное – у Пантелеймоновых, – пояснила она.

– Не знал, что Гришка и Лиля так болели, – удивился я.

– Да это Полина Харитоновна лечилась, – охотно пояснила Дуся, – не забрала с собой. У неё и так сколько всего везти надо было. Ещё и дитё малое. А вернуться и забрать всё никак не сподобится. Хотя, наверное, с Колькой и болеть ей некогда.

– Вот ты, Дуся, молодец какая! – искренне похвалил я.

Дуся радостно зарделась. Затем открыла один из пузырьков и покапала из него на всё вокруг: на скатерть, на пол, и даже немного на меня.

Остро завоняло валерианой и ещё какой-то вонючей дрянью.

– Что это? – еле сдерживая слёзы, спросил я.

– Тут всё вместе, – сказала она, – боярышник, пустырник и валерьянка.

И тут в дверь позвонили.