Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 99 (всего у книги 350 страниц)

Несколько секунд мы смотрели друг на друга, потом обнялись.

– Я так и знал, что это ты, Мехмед.

– Теперь меня зовут Темуджином.

– Тогда зови меня Пугачем.

– Как скажешь, брат. Тебе повезло, что я изменил приказ убивать колдунов на распоряжение приводить каждого лично ко мне.

– Убить меня было бы непросто.

– Ха-ха! Мы оба пришли к цели, да? Уверен, что отец гордится нами.

– Судя по твоему лицу, тебе посчастливилось найти бессмертие побыстрее.

– Разве это важно, брат? Старости больше не существует. Бесконечность принадлежит нам. Я рад тебя видеть!

– Взаим, брат. Я давно потерял надежду, что мы когда-нибудь встретимся.

– Однако судьба свела нас вместе! Что это, если не знак от вселенной? Охотно послушаю твои приключения! Твоя одежда – ты прибыл из гетманата?

– Вот именно. А ты, смотрю, человек занят: война, подчиненные, приказы...

– Готовимся к осаде Москвы. Подчиненные – сплошные интриганы и лжецы, но теперь, когда ты здесь, у меня будет человек, которому можно доверять. Я уже забыл, что такое возможно!

– Предлагаешь стать советником прославленного кагана?

– Ты станешь моей правой рукой! Вместе мы раздавим немытых московитов, разорвем гетманат и вернемся домой на боевых конях! Вырвем языки всем тем шутам, которые шутили над отцом, зажарим их и...

– Брат, они все мертвы, или тратят последние дыхания.

– И в самом деле. Пусть гниют в могилах! Но потомки вместе со всем миром склонятся перед нами.

– Такова твоя новая мечта, Темуджин?

– Только она достойна бессмертия!

– Об этом можно поспорить. Впрочем, я должен завершить несколько дел.

– Дам тебе лучших телохранителей, которые безопасно проведут к границам. Но не медли! Возвращайся поскорее, потому что вместе... Вместе, брат, мы станем непобедимыми. Перед нами никто не устоит!

За десятилетия разлуки его невыносимые стороны – властность, жестокость, пренебрежение чужим мнением – пустили глубокие корни, пролегли резкими морщинами вокруг рта и глаз, закрижанели в темном взгляде. У меня был любезный разговор с немилосердным завоевателем, который за один час отдал четыре приказа о казни. Другой человек не удержался бы во главе Орды, а мои руки тоже пятнала чужая кровь, но между нами пролегла мировоззренческая пропасть, чьи дальние берега совмещал лишь зыбкий мостик родной крови.

На границе я избавился от изумрудных всадников и поехал дальше в одиночестве. Я успел прикипеть к украинским землям как к родным, а мой единственный друг посвятил жизнь их защите.

Мамай... Я любил его как брата! Или даже больше... Жал себя за то, что не смог исцелить его, и чувствовал обязанность продолжать его дело. Замысел был прост: известить об опасности Мамаевых джур, вернуться к брату, принять приглашение, после чего всячески отвлекать его внимание от молодого государства.

Но меня ждали плохие новости.

– Как вы посмели?

– Успокойся, Пугач. Ты сам только что сообщил о намерении Орды прийти сюда с войной.

– Вы нарушили обещание, которое дали Мамаю перед смертью!

– Мертвым безразлично к нашим словам, а живые ждут изумрудное нашествие.

– Вопреки его воле вы обрекли новых людей на проклятие.

– Они сами сделали этот выбор, как и мы в свое время. Где твои глаза, Пугач? Посмотри! Мы едва приходим в себя после войны с поляками. Сейм до сих пор мечтает покорить наглых мятежников. Против Орды нам не устоять... Если не иметь оружия, способного дать отпор!

– Вы объявили себя единственным оружием гетманата?

– Это была личная просьба гетмана Тимиша Хмельницкого, по которой мы единодушно приняли. Когда враг на пороге, сабли не ломают.

– Я знаю, Сокол, что это ты – ты и никто другой, стоишь за этой изменой. Заманил Лису, обманул Волка, забил баки Медведю. Убедил их, пока меня не было – знал ведь, что я этого не позволю!

– Никто не давал тебе права командовать нами, Пугач. Хватит капризничать! Помоги лучше подготовить новых джур. Обещаю, что...

– Обещаешь? Ты смеешь что-нибудь обещать?

– Мне горько, что ты не в состоянии понять нас. Может потому, что мы – дети Мамая, а ты никогда не был одним из нас, Пугач. Вот и сейчас ты уперся рогом и молишься на последнюю волю возлюбленного, потому что ничего другого в жизни у тебя не осталось! Не хочешь помогать? Это не мешай.

– О нет, Сокол! Я заставлю каждого из вас пожалеть за нарушенное слово. Я уничтожу ваше проклятое соглашение – чего бы это ни стоить!

– Мне горько слышны такие слова, Пугач. Не Мамай, а именно ты был моим настоящим учителем. Я до последнего надеялся, что ты поймешь.

– Я все понял. Но слишком поздно! Клянусь, что остановим вашу измену.

– Не трогай нас, старый ведьмач. Угрозы – это уж слишком! Ты не имеешь никакого права...

– Проклинаю день, когда посоветовал Мамаю взять тебя в джуры.

Выстрел.

Ослепленный гневом, я опустил взгляд на живот. Словно гром за молнией пришла жгучая боль. Как много раз до того, я начал произносить заклятие против кровотечения, но кто-то сомкнул мой рот ладонью, закинул голову назад, и шеей скользнула острая сталь. Слова захлебнулись струями крови.

Медведь. Волк. Лиса. Сокол. Мамаевые дети, отобранные и обученные с моей помощью, преданные товарищи, с которыми воевал бок о бок и выпивал на хуторе Буда, теперь они вместе убивали меня, не зная, что я бессмертен.

На время мое ошеломленное сознание угасло. Передо мной в грязи лежал Мамай, избитый до смерти. Я наклонился, чтобы помочь, но упал на него; когда поднял голову, на меня в упор смотрело собственное лицо, обезображенное побоями.

Я пришел в себя от удара по груди. Захрипел неистово, как может хрипеть человек с перерезанной глоткой.

– Псекрев!

Новый удар. В ноги холодно.

– Как он до сих пор не сдох?

Еще удар. Кто-то меня разул.

– Сомкнитесь.

Я лежал в гробу, а Сокол забавными движениями вбивал колы мне в сердце. Уж и сапоги украли, дети.

– На сторону его!

Волк и Медведь послушались приказа, а Лиса подала новый кол, который под молотком Сокола поразил мой висок. Раздался отвратительный хруст, и мир померк.

– Какой гроб! Она из золота?

Темное озеро безумно.

– С морты. Вытесали на заказ.

Воет волк...

Накрывают крышкой...

Рычит медведь...

Стуков молотков...

Девкотит лисица...

С тихим шорохом сыпется земля...

Хохочет сокол...

А потом наступила тишина.

С простреленным животом, разрезанным горлом, кольями в сердце и голове я проклял предателей и мечтательное бессмертие.

*** 

На горизонте поднималось облако пыли: под болотные напевы невольники шли к новой жизни. За ними следил молодой казак, беспрестанно погонял взмыленного коня. Если бы он только оглянулся... Если бы только увидел, что творится за спиной...

Но юноша не оглядывался.

Искалеченное тело замерло посреди дороги. Ударом лапы бурый медведь расколол голову. Череп лопнул, словно перезрелый арбуз, и медведь принялся вышивать мозг. Серый волк жадно глядал икры, рыжая лиса погрузила писок в живот и лакомилась требухами. С бледных небес упал сокол, пробил острыми когтями грудь, принялся клювать сердце, которое ритмично пульсировало. Кровь превращалась в багровый пепел.

Я плыл в море летаргического сна, качался на темных волнах агонии, нырял в однообразные глубины марева.

Иногда просыпался. В глухой могиле без воздуха, пищи, воды и чувств лежал неподвижно, как бревно. Не умирал.

Боролся с малодушием. В любое время он мог мысленно отказаться от сделки и закончить эту пытку. Не отказывался.

Я хотел уволиться и отомстить.

Ярость исцеляла меня. Когда вернулась власть над рукой, я нащупал кол в виске и медленно вытащил, постоянно теряя сознание от всплесков боли, которую невозможно описать словами из известных мне языков. Потом, так же медленно и так же болезненно, достал кол из сердца. Дерево насквозь пропиталось моей кровью. Помедлив накопленные силы, я вернулся к меченому босыми ногами грязи на растерзание голодных пастей.

Пока призрачные звери мордовали мои сны, сделка медленно восстанавливала мое тело – изрезанное горло, простреленное брюхо, дыры в груди и голове, такие глубокие, что поместили бы палец. Никто не выживал после таких ранений... Никто кроме меня.

Мышцы, нервы, сосуды – когда вернулся слух, я мог слышать звуки их обновления. Каждое возвращенное чувство вспыхивало колонной света в царстве мрака. Рот сушило фантомной жаждой, желудок крутило голодом. Я мечтал о кусочке хлеба и кувшине родниковой воды, но имел только щепочку, что удалось сколотнуть с крышки гроба.

Сложнее всего пришлось с пораженным мозгом. После длительного обновления большой пласт воспоминаний, имен и других знаний исчез, оставив после себя пустые закамарки и шаткие тени. Вместе с ними исчез мой спокойный нрав; сердце, словно аташдан зороастрийцев, пылало неугасимой яростью. Старый Филин умер! Пришел новый, клянувшийся выполнить преданное завещание Мамая и отомстить за украденные годы собственной жизни.

Столько времени потрачено! Столько возможностей упущено! Просто сейчас я мог бы стоять во главе братской Изумрудной армии, а гнил в могиле... И все из-за собственного милосердия.

В моих мечтах ненавистные джуры один за другим умирали все более болезненным образом. Сокол всегда погибал последним, ползая в жалких мольбах... Когда я покончу с четверкой предателей, найду каждого их джуру и отправлю в засветы вслед за учителями!

Раны затянулись шрамами. Тело восстановилось. Пора двигаться на свободу.

Наощупь я определил место, в котором доски подогнаны слабее всего, и воткнул туда первый кол. Второй загнал чуть ниже. Сжал кулаки.

Удар. В гробу сильно не замахнешься.

Удар. Крышка скрипит, но держится – мореный дуб достоин своей славы.

Удар. Трещина ползет и ширеет.

Лусь!

В образовавшуюся пройму посыпались крошки земли. Рядом упал червь, и я мгновенно сожрал его. Подкормленный, взялся за дело яростно, послышался громкий треск; я уперся ладонями в крышку и толкнул ее от себя. Она не поддалась, и я толкал, пока не смог согнуть перед собой ноги. Уперся стопами. Закрыл глаза. Ударил всем телом.

Полился сыпучий ливень. Я вслепую сбрасывал землю по бокам, кое-как трамбовал ладонями, повторял множество раз, пока не смог сесть. Такое необычное, забытое чувство! Срывая ногти, поднялся наверх, барахтался, как лягушка в лягушке молока, глотал землю вместо воздуха, кашлял и мотылял головой, а когда показалось, что никогда оттуда не выберусь, пальцы нащупали корни травы.

Воздух обожг легких. Солнце опалило кожу. Белый день резанул глаза. Будто новорожденный, я скрутился калачиком, ждал возвращения зрения и плакал от счастья. К вечеру ослабленные подземным царством чувства приспособились к миру верхнему, и я огляделся: неподалеку шумел городок, на пригорке раскинулся ветвистый дуб-великан – место казалось знакомым и новым одновременно.

Одежда моя истлела и подралась, поэтому я выбросил ее. Кое-как притоптал разрытую землю, чтобы не привлечь нежелательного внимания, увидел битый путь и решил притвориться жертвой грабителей. Мамай любил этот глупый спектакль – в его исполнении она всегда срабатывала.

– Все забрали! Бросили прямо в болото, – мой голос скрипел, как ржавый.

– Вот изуверы, – тикал языком чумак, который увидел меня у дороги и остановил телегу. – Куда сероманцы смотрят, когда прямо возле Буды такое происходит?

– Будда? – услышал я знакомое название.

– Да, – он махнул в сторону хижин. – Волчий город. Вы, наверное, сюда шли... Откуда будете, уважаемый? Не из Таврии временем? Есть забавный говор!

В мое отсутствие хутор успел превратиться в целый городок.

– Ничего не помню... Какой сейчас год? – переспросил я смущенно. – По голове так били, что имя родной мамы забылось...

– Тридцатый ныне, уважаемый.

Это объясняло и превращение хутора, и странный наряд чумака. Предатели вычеркнули из моей жизни почти пять десятков лет!

– А Тимофей до сих пор гетман? – на всякий случай переспросил я.

– Тимофей Хмельницкий?

Муж одарил меня участливым взглядом, после чего предложил баклагу. Первое питье за полвека!

– Крепко вам по казану настукали, да? Тем временем сто лет как мертвый.

Я чуть не подавился. Выходит, что... Прошло не пятьдесят... А все сто пятьдесят лет!

Добросердечный чумак привез меня к себе, согрел полные корыта, подарил старые одежды, накормил и уложил спать. Я поблагодарил его за милосердие, но уснуть не мог, напуганный миром, в который попал.

По улицам города бродило множество проклятых! Звались они волчьими рыцарями, за цеховое отличие носили чересы с тремя клямрами, и были такими многочисленными, что делились на семь шалашей. Некоторые несли проклятие из поколения в поколение и гордились этим, как выдающейся заслугой...

Вопреки воле Мамая предатели не только научили новых джур – они основали целый Орден проклятых! За полтора столетия, которое я упустил в крепком гробе, кровавое соглашение подписали тысячи несчастных. их могилы раскинулись дубами по всему гетманату. их героями были Волк, Сокол, Медведь и Лиса. их предания твердили, будто Пугач, пятый джура Мамая, был пьяницей, чья глупая гибель предостерегала от хмельного вращения на волка – и все свято верили в эту гадкую ложь!

Никто не знал правды о единственном настоящем друге Мамае и первооткрывателе дороги к кровавому соглашению. Несомненно, это был Соколов замысел: только он мог так причудливо смешать меня с трясиной! Басням о героической смерти четверки во время обороны от изумрудного нашествия я не поверил ни на йоту.

Характерники, сероманцы, голодающие, химородники... Ох, друг Мама! Сейчас на твоей могиле каждый год приветствуют новых проклятых, отчаянных юношей и юношей, как хорошо, что ты не свидетельствуешь этому ужасу!

Джуры Сокола – кто еще, как не они? – изобрели волшебство для разговоров из-за могилы характерных. Погребальные дубы превратились в листовые столбы. И никого не смущало такое кощунство!

Мир сошел с ума, и я должен был это остановить.

Ради обещания Мамаю.

Ради спасения новых поколений.

Ради мести низменным предателям...

Серый Орден должен быть уничтожен.

Но что может сделать один заложный мертвец против нескольких сотен опытных воинов?

Первым пришел в голову брат. Изумрудная империя устояла и выросла, хотя не смогла завоевать гетманат. Следовательно, нужно призвать Темуджина на помощь. Совместно захватить страну. Уничтожить каждого проклятого, как он вырезал всех колдунов на собственных землях!

Был ли нынешний Темуджин моим братом? Слишком много времени прошло от последней встречи. Может, он считает меня изменником... После долгих сомнений я отверг мысль о Изумрудной Орде – их нашествие приведет только к новой волне безумцев, желающих двинуться по ту сторону.

Потусторонний бок! Вот куда следует податься. Неважно, где тлеют кости Сокола – я выполню обещание, которое дал ему больше ста лет назад.

Но в ответ на мою просьбу Гаад рассмеялся. Сказал, что я волен разорвать собственное соглашение, когда вздумается, но к чужим мне нельзя. Наверное, ему нравилось непрерывное посещение жаждущих могущества... Я настаивал на своем, пока княжеское терпение не прервалось. Разгневанный Гаад выгнал меня, запретив появляться под его глаза.

Следовательно, я должен был уничтожить Орден своими силами.

Звучало невыполнимо, особенно учитывая две попытки здешних власть имущих, которые на взгляд имели гораздо больше возможностей – и, несмотря на это, потерпели крах. Причина проста: они перли напролом, когда мой опыт подсказывал, что действовать следует хитростью. Немолодая, крупная организация не может избежать слабостей, а во что бы то ни стало можно уничтожить изнутри с помощью принципа, который работает давно: divide et impera. В мое отсутствие люди совершили очередной оборот – переоделись, реформировали язык, придумали множество странных достопримечательностей, забыли некоторые привычки и завели новые – однако остались теми же людьми.

Новая жизнь нуждалась в новом имени. Рахманы – легендарные мудрецы далекого края, живущие молитвами, питающиеся манной небесной, а о христианском празднике Пасха узнают, когда река приносит им скорлупы пасхальных яиц. Так я стал Рахманом: это имя подходило коварно замученному праведнику, для которого еда и время не имели значения.

Изучив новый мир, я осторожно пошел между характерниками, преимущественно из шалаша часовых. Угощал их в придорожных корчмах, нипал по городам и селам – медленно собирал сведения. Менял вид и говоры, постоянно перелетал с востока на запад и с севера на юг, прятался, чтобы не попасть в глаза контрразведке. Характерники напоминали товарищей, чьи тела обернулись в прах в могилах близ Хортицы, – как казаки полторы сотни лет назад, так и сероманцы сейчас жаловались на маленькую плату, скверное снаряжение, досадные условия службы. Возмущались тем, что ветераны войска Сечевого за тридцать лет получали право выйти на заслуженный покой и могли работать на собственной земле, открыть кабак или другое дело, а характерники должны были служить до кончины.

Я быстро наткнулся на пятую ахиллесу Серого Ордена, которая называлась проклятием лунного ига. Зверь, который поселялся в каждом оборотне, не позволял засиживаться на месте, а чем старше были мои собеседники, тем сильнее они жаловались на потерянную возможность жить с семьями, помогать женам, растить детей... В юности, когда ставишь подпись, о таком не думаешь, говорили все собеседования.

Такая очевидная слабость! И почему до сих пор никто не воспользовался ею?

Мой выбор остановился на характернике по имени Роман Вдовиченко. Он выделялся среди других причудливой внешностью: снежные волосы, молочная кожа, красноватые глаза... Когда Роман заходил в корчму, все взгляды сразу прикипали к нему – даже если та корчма стояла в Будде в конце августа.

Легко украв чересы с тремя клямрами, я притворился старым характерником. За год мы заговорили однажды в кабаке; встретились случайно на дороге; пересеклись на Сорочинской ярмарке... Понемногу подружились, несколько раз выпили. Распылившийся от водочной искренности Роман вспомнил о сыновьях, которые постоянно переезжали вместе с матерью, также служившей в Ордене, и признался, что хотел бы расторгнуть кровавое соглашение.

– А когда я скажу, что такая возможность существует? – посеял я первое зерно.

От неожиданности он отрезвел.

– Плохие у тебя шутки, старина. Даже детям известно, что с волчьей тропы не сходят.

Я усмехнулся.

– Просто им выгодно, чтобы вы так думали.

– Кому?

– Есаулом. Кому еще?

Роман смотрел на меня недоверчиво.

– Зачем им такое делать?

– Чтобы ты, я и все остальные серомахи не смогли покинуть службу. Если бы разорвать соглашение мог любой, где бы то ни было... Это же приведет к смерти Серого Ордена! Сам подумай.

– Я думаю, что если бы такой путь существовал, то мы бы давно о нем услышали, брат. Шила в мешке не утаишь.

– Подобно другим владыкам, Совет семерых бережно хранит такие сведения для себя. Когда есаула решает уйти на покой, то разыгрывает собственную смерть, а сам отправляется к Гааду и стирает подпись с свитком. После этого едет за границу, где понемногу доживает возраст, транжиря накопившиеся деньжата.

– Не верю, – насупился характерник. – Есаулы так не поступают.

Я пожал плечами и больше эту тему не затрагивал. Семена должны были прорасти.

В следующий раз Вдовиченко нашел меня первым.

– Кое-что разнюхал о тебе, брат Рахман. Оказывается, что нет ни в одном шалаше такого брата! Кто ты? Почему я не должен прямо сейчас пойти к контрразведке и сдать тебя, липовый сероманец? Отвечай!

Он пришел ко мне, а не к контрразведке, потому что сомневался. Зерно росло.

– Позволь кое-что показать, – ответил я. – Но об увиденном даже жене не говори.

На глазах ошарашенного характерника я превратился в филина, взлетел, пугнул у него над головой, опрокинулся на человека и сеял дальше: о старых временах, о Потустороннем мире, о собственных соглашениях, о дружбе с Мамаем... Поля лжи лучше всего растут на землях правды.

Я рассказал о коварных джурах, знавших путь расторжения кровавого соглашения, но решили его посвятить вопреки предсмертной воле Мамая; рассказал, как меня убили за нежелание скрывать правду, показал шрамы; рассказал, как вернулся к миру живых и заплакал от обиды, которая произошла за это время...

А Совет семерых до сих пор лелеял кровавый секрет.

– Если ты не безумец, – губы Романа едва дрожали.

– Так прямо сейчас мы двинемся к дубу Мамая, и ты покажешь свою могилу.

Так мы и поступили. Откопали доски, нашли две гнилые колья.

– Вот мои доказательства.

Могила на самом деле оказалась не такой глубокой, как казалось изнутри.

– Ты был... Ты действительно знал его?

Не знаю, поверил ли Роман действительно, или просто отчаянно хотел поверить. В конце концов надежда – последнее убежище.

– Мамай никогда не играл на лире, бандуре или кобзе. У него даже музыкального слуха не было. Каждый раз, когда он пел, всем хотелось бежать куда глаза глядят, – я улыбнулся, разглядывая погребальный дуб старого друга. – Бозна, какому умнику стукнуло в голову нарисовать его с бандурой.

Засеянные зерна должны были прорасти. Я строго предупредил Романа, что должны сохранять бдительность и встречаться осторожно, чтобы не привлечь внимание назначенцев. Кормил его повествованиями о славном прошлом и совестливом настоящем, о сотнях других сироманцев, стремящихся освободиться от проклятия и вернуться к простой жизни.

– Откуда такая уверенность, что есаулы сохраняют тот секрет? – спрашивал Вдовиченко.

– Пугачи далеко слышат, филин никто не замечает... Даже есаулы на своем таинственном собрании.

– Так почему просто не угнать секрет?

– С чужой головы? Я не владею таким волшебством, брат. Считаешь ли ты, что они хранят его где-то записанным?

– Я считаю, что после стольких лет они не признаются.

– Когда их спросит Орден? Посмотрим.

Я ободрял его новыми выдумками и летал между паланками, распространяя сказку о великой тайне Совета семерых. Меня беспокоила жена Вдовиченко, которая могла все испортить – мужчины часто советуются со своими женщинами и прислушиваются к ним – но, к моему приятному удивлению, она не стала помехой, а, наоборот, поддержала своего избранника.

Жатва пришла в конце августа. На очередном собрании Серого Ордена в Буде должны были состояться выборы нового есаулы часовых, но все пошло не по регламенту. Под дубом Мамая стояли шестеро и пытались перекрикнуть толпу, настойчиво спрашивавшую, куда девался старый есаул. Шарварок стоял страшный, и тут вышел Роман, пальнул в небо из пистолета – и все смолкли отчасти от выстрела, отчасти от причудливого вида стрелка.

– Мы каждый день рискуем жизнями за наше государство. Мы требуем достоинства!

Такое вступление поддержали слаженным ревом. Роман заговорил о жалованье, о вольностях, обо всех тех глупых требованиях, которые мы с ним придумывали.

– А для каждого, кто отслужил двадцать лет, требуем права расторгнуть кровавое соглашение и снять скобы волчьего рыцаря!

Воцарилась тишина.

– Что ты несешь? – крикнул есаула широкоплечий, как Медведь. – Свиток подписывается раз и навсегда! Не мы придумали этот закон...

– Но научились обходить его! Хватит лгать, – Вдовиченко оглянулся на смотревших на него характерников. – Есаулы могут не только менять свое прозвище, но и сходить с волчьей тропы, когда пожелают!

Его поддержало такое ревиско, аж на дубе Мамая задрожали листья.

– Что за фигни?! – Вопрос есаулы утонул в насилии.

Орден орал, ругался и спорил. Я стоял в стороне, наблюдая за бурей.

Вот тебе, Сокол. Вот вам, предатели. Крутитесь в могилах, как вертелся я.

– Тишина! – проревел Роман, и снова все взгляды повернулись к нему.

Он подошел к дубу, сорвал бронзовую скобу... И бросил ее под ноги есаулам. Следом полетел золотой Мамай.

– Когда Орден не хочет нас отпускать, волки пойдут самостоятельно. Мы – Свободная Стая!

Недаром, ох не зря я выбрал его. Роман превзошел все мои ожидания!

– Клятвонарушитель! – крикнул есаула в очках.

Второй выступила жена Романа, и тоже сорвала две скобы с череса. Черты ее лица чем-то напоминали Лису.

– Мы – Свободная Стая, – сказала женщина с достоинством.

Третьим был их старший сын, очень похожий на мать: его блестящий Мамай, полученный накануне на том же месте, упал наземь.

– Мы – Свободная Стая!

Видимо, семья придумала всю сцену заранее.

За Вдовиченко двинулись другие – все, как один, рвали чересы, бросали скобы, выкрикивали новый лозунг и показательно оставались с одним серебряным волком. Бронзовая и золотая кучки ежеминутно росли...

А потом Рокош неловко замер. Все желающие проявить недовольство сделали это; другие чесали затылки и не знали, как действовать дальше. Никто больше не кричал; бунтари отошли от дуба Мамая, скопились смущенно вокруг Романа; другие характерники стояли в стороне, а некоторые пошли в город, махнув на все рукой.

После мимолетных раздумий есаулы провозгласили, что клямы не будут трогать, и дают горячим головам сутки, чтобы каждый вернул свою на место.

– Вопрос о деньгах и вольностях мы услышали. Будут изменения, – сказала Рада. – Но никакого пути разорвать соглашение не существует. Вас обманули, братья!

Между сероманцами закралось сомнение. Несчастные привыкли к мысли о вечном проклятии, и внезапное известие об изменении условий службы ошеломило их. Пораженные такой щедрой уступкой, они были готовы забыть все остальное, и даже на лице Романа проступило сомнение, когда я, сбросив скобы с собственного череса, подошел к мятежникам.

– Готовы продаться?

Молчаливая толпа ужалила меня взглядами.

– Есаулы помахали пряником, и вы теперь готовы предать мечты? Обещание, а дураковая радость! Думаете, будто казначеи уже отчисляют новые таляры в вашу плату? На самом деле назначенцы составляют списки с вашими именами! – Я харкнул под ноги. – Идите на поклон! Возвращайте скобы! Совет отомстит. И начнет с Вдовиченко!

Я указал на Романа и его жену, обнимавшую сына.

– Кто ты такой? – Спросили из толпы.

– Тот, кому я доверяю, – ответил Роман.

Не спеша я повернулся вокруг, вглядываясь в встревоженные лица.

– Есаулы никогда не простят такого неповиновения. Никогда не простят публичное покушение на их секрет. Сейчас они готовы убаюкать любыми обещаниями, потому что напуганы вашей силой, но только разойдитесь – и их месть догонит каждого!

Если бы в тот момент меня схватили или заставили замолчать... Ход истории всегда зависит от нескольких минут.

– Хотите сбросить лунное иго? Хотите жить без проклятия? Этот секрет скрывается в Совете семерых. Получим его сейчас или никогда!

Мой призыв был встречен решительным многоголосием.

– Спасибо, друг. Такого напутствия не хватало, – сказал улыбаясь Роман.

Он двинулся к дубу Мамая, и свободные волки потянулись вслед. Я шагал за Вдовиченко.

– Или разорванное соглашение, или ничего, – произнес Роман.

– Или выкопанный дурак, или предатель, – прошипел какой-то есаула в ответ. – Громкие слова без доказательств! Кому ты продаешься?

– Полно! Свободная Стая идет из рядов Ордена, пока наши условия не выполнят, – крикнул Вдовиченко. – Рокошь!

– Рокошь! – заревели свободные волки.

В небо поднялись сабли и пистоли.

– Рокошь!

Несколько сомневающихся сероманцев присоединились к мятежникам и отстегнули скобы из чересов.

– Рокошь!

Лицо есаула исказило гнев.

– Мятеж! Мятеж! – завопил тот, что в очках.

– Арестуйте этого юродивого!

Навстречу Роману продвинулись несколько характерников.

– Не занимай! – проорал я, и разрядил пистолет у одного из них.

Соломинка, которая сломала верблюжью спину.

– Серебряный шар! Он убит!

Блеснула сталь, грянули новые выстрелы – началась Волчья война.

Я ошибся по поводу решимости характерников бороться за освобождение от кровавого соглашения. Многие немедленно умыли руки, поэтому численность Свободной Стаи значительно уступала Ордену. Поскольку я не мог разрешить подавление бунта, который должен был уничтожить обе стороны, то пришлось лично вступить в игру: убийства, засады, пленные, волшебство – все, как в старые добрые времена. Только рядом не было Мамая, а воевал я против его отпрысков...

Чем больше проливалось крови, тем углублялось обрыв между Орденом и Стаей. Вдовиченко был сообразительным, причудливым полководцем, и командующих подобрал надежных, как кремень. Мы постоянно меняли размещение лагерей, распыляли силы, обманывали, избивали, исчезали. Это была успешная стратегия: Орден должен был истек кровью от множества укусов. Однако свободные волки тоже несли потери... Я так увлекся ходом войны, что упустил день, когда к Роману под белым флагом приехал старый товарищ Игорь Чернововк, который, несмотря на близкую дружбу, остался верен Совету семерых – он привез предложение есаул о мирных переговорах. К моему большому сожалению, Вдовиченко согласился.

– Зачем, брат? Они видят ряд поражений. Они не знают, как противодействовать. Они боятся! Поэтому пытаются обмануть нас этими переговорами, – убеждал я.

– Нельзя отвлекаться от такого шанса, – через неделю противостояния под глазами Романа набухли черные круги. – Они готовы на большие уступки.

– Большие уступки – признак большой слабости. Должны давить дальше!

– Нет. Я объявлю перемирие и прибуду на встречу, – его кулак стукнул по столу. – Мы зашли слишком далеко, Рахман! Еще немного, и Орден захлебнется собственной кровью. Не этого нам нужно!

Именно этого, чуть не болтал я.

– Нам нужен мир, – вздохнул Роман.

Он уже жалел о Рокоше.

– Мир? После стольких смертей?

– Особенно после стольких смертей! Полно, Рахман, я принял решение. Считаешь меня изменником?

– Отнюдь, брат, – мне удалось овладеть собой. – Делаешь достойно. Я не доверяю той стороне, но ты прав: стоит попробовать...

Для встречи выбрали символическое место – Миргород, вернее, чистое поле под ним. До начала переговоров волчьи рыцари и свободные волки поочередно прочесали каждую сугробу вокруг, чтобы убедиться в отсутствии засад и ловушек.

В теле филина я наблюдал, как в холодный полдень сближались две кавалькады. Бабки коней игру зли в снегу, копыта хрустели прозрачной слюдой насту. Безудержный ветер рвал шапки и капюшоны всадников. Носы покраснели, усы заледенели.

Я знал, что Роман согласится на мир. Изучил его достаточно, чтобы читать мысли: на весах совести Вдовиченко многочисленные братоубийства давно перевесили слухи о возможности расторгнуть соглашение с Потойбичем. Именно поэтому он и не взял меня – боялся, что я сорву переговоры.

Меня хоронили тучи. От посланников Серого Ордена я узнал двух есаул, разглядел женщину... Решение родилось мгновенно. Учитель не только учит – он учится у собственных учеников.

Заряженный пиштоль в когтях ждал. Лишь бы порох не отсырел!

Кавалькады остановились, и я торчком полетел вниз.

– Смерть Серому Ордену!

Никто не понял, как из всадников Свободной Стаи выкрикнул пеший стрелок.