Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 200 (всего у книги 350 страниц)

– У тебя не получается работать? – удивился я. – Мне казалось, ты довольно трудолюбивая девушка.

– Нет, не работать… Не могу я жить такой жизнью… Я вроде как и хожу, вроде что-то там делаю, а изнутри такая тоска гложет, что я не могу.

– Вера, тебе всего лишь нужно найти дело твоей мечты. Чтобы ты сделала то, чего тебе всю жизнь хотелось. Почему-то ты выбрала для себя какую-то неосуществимую иллюзию, решила, что ты обязательно артистка. Но ты же уже сама понимаешь, что у тебя изначально старт твой не получился, что тебе уже сорок лет…

– Да какое сорок! Мне уже давно за сорок! – перебила она меня.

– Тем более тебе – за сорок, и уже никаких иллюзий ты питать не должна. Карьеру актрисы ты не сделаешь, а даже если и сделаешь, то это всё равно не то, чего ты хотела. Тебе нужна твоя настоящая мечта, Вера. Вот чего ты всю жизнь хотела, с дества?

– Не знаю, – она заплакала и схватила бутылку вина, но там уже вина не было. Она её сердито отшвырнула и оглянулась на офцианта. – Муля, купи мне вина!

– Я куплю, только чуть позже. Мы не договорили.

– Муля, я сейчас хочу вина!

– Да погоди ты, Вера, давай всё-таки поговорим нормально. Может, давай чаю?

Я пытался её отвлечь, чтобы она прекращала напиваться, но Вера была непреклонна.

Мне же всё же удалось её немного отвлечь.

– Вера, – сказал я, – но ведь ты разве всю жизнь хотела быть артисткой?

– Да, я с детства мечтала быть артисткой, стоять на сцене, чтобы на меня все смотрели, чтобы мной все восхищались, – вздохнула она.

– Вера, но ведь это не то, что в чём заключается жизнь артиста. Это тебе просто не хватало любви. Ты просто хотела, чтобы тебя кто-то полюбил. Правильно? – сказал я.

– Возможно, – задумалась Вера.

– Потому что, если бы ты хотела быть именно артисткой, ты бы, как и Фаина Георгиевна, бесконечно читала какие-то монологи, бесконечно изучала бы Шекспира, стихи, общалась бы с поэтами. А ты очень далека от всего этого. Я же видел, как ты с тем же Жасминовым общаешься. Ты всегда со стороны потребителя с ними общалась. Но такого прям у тебя желания, тяги к искусству я не видел. Поэтому я лично считаю, Вера, что вся твоя фишка – это не быть актёром, а что-то другое. Давай мы с тобой сейчас попробуем определить, в чём именно ты нуждаешься, к чему у тебя есть склонность. И, может быть, именно это будет для тебя главным, и ты найдёшь своё дело жизни и утолишь вот эту злобную тоску, которая тебя поглощает, и которая, по сути, привела Нону-Душечку в петлю, – сказал я.

Вера задумалась.

Время было уже позднее. Более того, её ощутимо развезло. И я сказал:

– Вера, пошли домой. Пошли к нам. Дуся там пирог с ревенем испекла, она будет рада тебя видеть. Переночуешь у нас. Поговорим вечером, а потом… всё будет нормально.

Вера подумала и пьяно, и бесшабашно сказала:

– А… пошли!

И мы пошли.

Но поговорить дома с Верой не удалось. Мы дошли до нашего дома, вошли в квартиру. Вера разулась, и мы прошли на кухню. Я налил нам чаю. Вера сделала несколько глоточков горячего и её моментально развезло. Она отключилась и захрапела прямо за столом.

Я посмотрел на неё, а потом постучал в комнату Дуси.

– Дуся, – сказал я, – нужно найти место, куда положить спать Веру.

Дуся удивилась и спросила:

– Муля, ты уже настолько стал бессовестным, что падших женщин вводишь прямо к нам домой, не стыдясь ни отца, ни меня?

– Да нет же, ты всё не так поняла, – и я кратко рассказал о проблемах Веры.

– Ох, Муля, Муля, – покачала головой Дуся. – Ты всегда был таким жалостливым. То в детстве какого-нибудь глистатого, брошенного котёнка домой притащишь, то ещё что-нибудь отчебучишь… Сейчас уже вот этих баб всяких несчастных жалеешь и всем помогаешь. Кто бы тебе что помог? Ладно, я постелю ей в гостиной, только не на диване, а на раскладушке, а то мало ли что – может, она какая больная, доверия у меня к ней нет. А ты потом руки хорошо вымой!

Я усмехнулся и сказал:

– Стели, я её сейчас перенесу.

Я с Верой на руках шёл по направлению в гостиную, когда мне повстречался Модест Фёдорович. Он с удивлением посмотрел на меня и сказал:

– Ох, ёёёё, Муля… ты переплюнул даже своего деда!

Покачал головой и отправился в кабинет шаркающей походкой. Оттуда послышалось его ворчание по поводу сломанного амперметра.

– Неси сюда! – крикнула из комнаты Дуся.

Осторожно, чтобы не разбудить, я нёс Веру по коридору в комнату, когда входная дверь распахнулась и в прихожую влетела радостная Валентина:

– Муля, смотри, что я нашла! – закричала она, но, увидев нас с Верой, осеклась.

Глава 3

– Муля, – возмущённо воскликнула Валентина, и на её лице отразился весь спектр эмоций: от негодования до сильного негодования, – это ещё что такое?

От неожиданности мы чуть не рухнули на землю вместе с мирно спящей Верой.

– Муля, неси уже свою подружку сюда. Я кровать расстелила! – закричала из комнаты Дуся.

Сцена напоминала небезызвестную сцену из спектакля «К нам приехал ревизор».

Я посмотрел на Валентину, в её ошалевшие злые глаза. Что тут уже было говорить? Пусть сама делает выводы и принимает решение.

Вместо этого, я удобнее подхватил Веру под руки, а она что-то там пробормотала, счастливо вздохнула и ещё крепче прижалась к моей груди.

– Мулечка, – сонно сказала она и громко захрапела.

Я отнёс её в комнату, следом за мной вошла Валентина. Дуся посмотрела на нас и заржала.

– Муля, – обиженно сказала Валентина, – я требую объяснений!

– Не рано ли ты ещё с него что-то требуешь, девонька? – ворчливо произнесла Дуся.

Я уложил Веру на кровать и сказал Валентине и Дусе:

– Раздевайте её, товарищи женщины. И положите на бок, вдруг ей станет плохо. Если её стошнит, то надо бы здесь ещё тазик поставить. Паркет жалко.

Валентина яростно фыркнула и выскочила в коридор.

Ну и ладно. Мы с Дусей начали сами раздевать Веру. Я снял обувь, а Дуся сказала:

– Иди отсюда, Муля. Дальше я сама.

Я вышел в коридор. Там меня ожидала Валентина. Она гневно посмотрела на меня и сказала:

– Муля, я вообще–то думала, что мы больше, чем друзья. Давай-ка проясним ситуацию! Этот разговор уже давно должен был назреть.

– Хорошо, Валентина, пошли на кухню, – обречённо вздохнул я.

Мы вышли на кухню, где на столе стояли чашки с недопитым чаем. На одной из чашек был жирный след от помады, оставленный Верой. Валентина брезгливо посмотрела на эту чашку, двумя пальчиками взяла её за ручку и бросила в умывальник. Причём она бросила так, что чашка аж звякнула.

– Не надо бить посуду, Валентина, – сказал я. – Она не виновата. И вообще, это семейный сервиз ещё моего дедушки.

Валентина зло прищурилась, но ничего не ответила. Она взяла чистую чашку из буфета и налила себе чаю.

– Муля, – наконец, сказала она, когда пауза затянулась, и она убедилась, что начинать разговор я не собираюсь, – я думала, что мы с тобой встречаемся.

– А мы встречаемся? – спросил я.

– Ну, я же согласилась ехать с тобой в Якутию!

Я усмехнулся:

– Валентина, давай разберёмся в наших отношениях. Я очень рад, что у меня есть такой друг и соратник, как ты, но пока наши отношения ещё не продвинулись в какую-либо сторону. А ты уже права качаешь. Поэтому, скорее всего, я поеду в Якутию сам. Мне кажется, что так для всех будет лучше.

Валентина надулась.

– Ты постоянно меняешь своё мнение, Муля! – воскликнула она и зарыдала. Увидев, что я не отреагировал на эту женскую манипуляцию, подскочила, чуть не опрокинув стол, и выскочила из комнаты.

Я остался сам, вздохнул, долил себе чаю, отрезал внушительный шмат кулебяки, которую испекла Дуся, и принялся потихоньку чаёвничать.

Через какое–то время на кухню зашла Дуся.

– Я только что слышал, как хлопнула входная дверь, – заявила она. – Что, бросила тебя невеста?

Я флегматично пожал плечами и намазал кусочек булочки маслом.

– Бросили тебя обе девки – одна упилась, а другая разревелась, – засмеялась Дуся, которую вся эта ситуация необычайно веселила. – Да уж. Не везёт тебе, Муля, с невестами.

Я вспомнил о Мирке и согласно вздохнул:

– Да, как-то карма меня не жалует. Я постоянно решаю здесь чужие проблемы и иногда выдаю кого-то замуж, но мне самому пока ничего не светит, – хмыкнул я и добавил. – Так что, Дуся, если Валентина не едет, то придётся тебе ехать со мной в Якутию. Иначе билет пропадёт.

– Я не могу! – заявила Дуся категорическим тоном. – Я должна заняться участком. Кстати, ты на кого его переоформил?

– На тебя, Дуся, – сказал я. – Ордер лежит на верхней полке в шкафу со всеми документами. Так что поздравляю – ты теперь у нас владелица недвижимости и земельного участка.

– Вот и замечательно, потому что я договорилась – на следующей неделе должны привезти навоз. И с мужиками я ещё договорилась – они должны перекопать землю. Там земля в ужасном состоянии, и поэтому нужно вносить удобрения.

– Хорошо, – вздохнул я. – В смысле тебе хорошо. А вот мне теперь нужно искать напарника, кто со мной поедет в Якутию, иначе билет пропадёт.

– Но ты же можешь потребовать за этот билет деньги обратно, – сказала Дуся.

– Возможно, – сказал я. – Но лучше, конечно, ехать с напарником.

Мы ещё долго сидели на кухне, пили чай и обсуждали наше будущее.

– Модест Фёдорович едет в Югославию на следующей неделе, – вздохнула Дуся. – Я уже собрала ему чемоданы.

– Ты там много не накладывай, – сказала я, – иначе на границе его могут сильно шмонать.

– Ну, тебя же не шмонали, – сказала Дуся.

– Так ведь я же ехал вместе с нашей югославской экспедицией. Это, считай, дипломатическая миссия, и наш багаж был неприкосновенным, поэтому я и смог провезти туда так много мехов и всего остального на обмен.

– Муля, а это правда, что ты домик собираешься купить там? – спросила Дуся.

– Собирался для себя, но раз Модест Фёдорович… ну, в смысле мой отчим, будет там жить, то я не хочу, чтобы он сидел на шее у тёти Лизы.

– Зря ты так считаешь, – возразила Дуся, – авось у них что-то и получится.

– Да нет, пусть у него будет своя собственная недвижимость, а там уже как получится. Иначе он будет чувствовать себя обязанным ей. И это будет не то, если он был бы независимым…

– Но ведь это же твои деньги, их тебе дал Адияков, – покачала головой Дуся.

– Да, но он может просто жить там, и как бы арендовать у меня жильё, а я тогда буду спокойным, что дом под присмотром.

– Муля, а ты уверен, что ты когда-нибудь туда проедешь жить? – удивилась Дуся.

Я не стал говорить Дусе, что буквально лет через сорок границы рухнут, и мы спокойно сможем ездить туда и обратно. А потом случится Косово, и туда лучше не ехать, но это всё будет когда-то потом. А сейчас я пытался решать проблемы по очереди.

Совместное совещание профсоюза и парткома началось сегодня почти на час раньше, чем планировалось. Потому что кроме обязательных двух пунктов (по поводу дисциплины и правонарушений двух технических сотрудников – напились, подрались, а потом дуэтом пели песни прямо на рабочем месте), главным вопросом на повестке дня стоял вопрос о стремлении Ольги Ивановой выехать за границу, и в связи с её развратным и аморальным образом жизни во время делегации в Югославии.

Народу в зале набилось очень много. Обычно люди старались увильнуть от таких мероприятий, потому что как правило они проходили после рабочего дня, когда уставшие люди хотели поскорее добраться домой и заняться своими домашними делами. Но тут интерес был столь большим и резонанс таким масштабным, что буквально происходила нешуточная борьба за свободные стулья и место поближе к сцене. Народу было много, многим мест вообще не хватило, и люд стояли между рядами, сидели по двое на приставных стульях, и даже в коридоре стояли, заглядывая внутрь через открытые из-за духоты двери.

Для меня место заняла Изольда Мстиславовна, которая тоже пришла и сидела сейчас на первом ряду, чтобы всё было видно. Рядом с ней сидел Козляткин, и ещё пустовало одно место, вероятно, для Большакова, хотя, насколько я знаю, он на такие мероприятия обычно не ходил. Ну, посмотрим.

За трибуной уже восседали товарищ Ксения Борисовна Уточкина, товарищ Сидоров и товарищ Иванов. Также подошёл товарищ Громиков и с важным видом сел по центру стола.

Началось совещание, тишина стихла.

– Товарищи! – сказал товарищ Громиков. Он открывал заседание и выступал первым. – Сегодня у нас произошло не побоюсь этого слова неординарное событие! Которое бросает огромную тень на репутацию не только всего Комитета искусств СССР, но и, по сути, всего Советского Союза! На репутацию нашей Родины! Наша коллега и сотрудница, которую вы все прекрасно знаете, а именно – Иванова Ольга, которая, будучи в составе делегации в Югославии, предавалась разврату и вступала в интимную связь с капиталистом! С буржуйским рабом! И на данный момент блудница Иванова пребывает, не побоюсь этого слова, в интересном положении, при этом даже не будучи замужем! Иванова выбрала спаривание и посчитала его выше, чем борьбу за коммунистическое будущее! Считаю, что Иванову нужно осудить, внести ей взыскание и уволить с позором из рядов Комитета искусств СССР! Нужно искоренить гнойник разврата на теле коммунизма! Иванова – мелкобуржуазная ретроградка! Такие люди, как она, не должны позорить имя советского народа и имя работника искусства СССР, в частности! Аморалка и разврат в недрах нашего Комитета недопустимы!

В общем, товарища понесло, и он минут десять распинался по-всякому, обличая бедную Лёлю. Лёля сидела белая, как мел, и не знала, что и говорить. На неё бросали взгляды – как правило, все они были или жалостливыми, или откровенно злорадными. Особенно злорадно смотрели на Лёлю девчата, которые приходили слушать мои лекции в комитет комсомола.

Ну ладно, я решил это дело прекратить, и когда товарищ Громиков иссяк и задал вопрос, желает ли кто-то выступить, я поднял руку.

На меня посмотрели удивлённо Обычно, по правилам, во время подобных мероприятий, выступало два-три человека, которые тоже позорили, обличали провинившихся. Затем кто-то мог немножко и в защиту выступить, потом все, как правило, осуждали и единогласно предавали человека анафеме.

В данном случае я решил немножко изменить ход событий, потому что бедной Лёле и так досталось, и она уже еле-еле сдерживала себя, чтобы не расплакаться.

– Я выступлю, – поднял руку я.

Так как должна сначала была выступить Уточкина, а потом ещё один товарищ, лысый и потный, из другого отдела, по-моему, из бухгалтерии, то все они с удивлением посмотрели на меня. В зале пошли перешёптывания, но мне было по барабану. Я встал и сказал:

– Товарищи! Имею ли я право, как руководитель проекта, выступить по поводу поведения товарища Ивановой? Как вы считаете?

Все опять начали перешёптываться. Громков и Уточкина растерянно посмотрели на товарища Иванова, но тот кивнул.

– Пожалуйста, приступайте, товарищ Бубнов, – сказал Громиков и постучал линейкой по графину, чтобы в зале воцарилась тишина.

Все на меня уставились заинтересованно, и я, под перекрёстным огнём сотен любопытных глаз, вышел к трибуне.

– Товарищи! – сказал я, и тишина стала вязкой на ощупь, – я хочу выступить в защиту товарища Ольги Ивановой!

В зале моментально поднялся возмущённый гул. Особенно старались бабы, то есть товарищи женщины. Они выражали возмущение разными способами: охали, ахали, ругались. Но я терпеливо ждал, пока это всё закончится.

Наконец товарищ Громиков не выдержал и постучал опять металлической логарифмической линейкой по стеклянному графину:

– Товарищи! Товарищи! Что это такое? Прошу тишины, соблюдайте тишину! Тихо, я сказал! – не выдержав беспорядка, рявкнул он.

Все постепенно утихли.

– Так вот, – сказал я, – спасибо, что дали мне возможность выступить, товарищи. Во-первых, никакого порочащего и развратного поведения у товарища Ивановой не было. А вот что на самом деле было. Было два человека: наш советский сотрудник из Комитета искусств СССР и меценат-филантроп из братской социалистической республики, который поддерживает нашу коммунистическую борьбу, искренне верит в победу коммунизма, в коммунистическое светлое будущее нашего народа. И который встретил нашу красивую советскую девушку, полюбил её, а она полюбила его. Ведь это же так прекрасно, когда будет создана семья, ячейка общества, и результатом этой любви будет ребёнок, который продолжит дело матери по укреплению коммунистического будущего в братской Югославии.

В зале была тишина. Все слушали, затаив дыхание.

– Я не думаю, что этот прецедент является столь отвратительным и ужасным, если два человека имеют одинаковые красные идеалы, если они верят в одинаковое светлое будущее и руководствуются лозунгами наших вождей – Иосифа Виссарионовича и Тито! Я прав, товарищи?

В зале царила тишина, и тут Изольда Мстиславовна зааплодировала и выкрикнула со своего места:

– Браво, Бубнов, ты прав!

И тут зал взорвался. Сначала один робкий хлопок, затем два, потом три, и так через буквально пару секунд зал весь утонул в овациях. Я раскланялся и, когда восторги поутихли, сказал:

– А теперь, товарищи, я предлагаю проголосовать за то, чтобы дать возможность товарищу Ивановой Ольге от имени нашего Комитета искусств выехать в Югославию, и выйти замуж за этого человека. Насколько я знаю, его зовут Пётр, и он является социалистом-филантропом, поддерживает коммунистов на Западе. Нам нужно дать возможность им жить вместе. Более того, я лично буду ходатайствовать, товарищи, о том, чтобы Ольге, как опытному сотруднику Комитета искусств СССР, выделили аналогичную работу в Комитете искусств Югославии. И именно Ольга Иванова, я считаю, может стать тем связующим звеном, через которое в дальнейшем мы будем развивать наши международные советско-югославские проекты. Ведь этот фильм «Зауряд-врач» – он не последний. Я уверен, товарищи, более того, я точно знаю, что мы все с вами примем участие в таких вот разработках. Я всё сказал. Спасибо за внимание!

Зал зааплодировал.

Изольда Мстиславовна мне подмигнула. Лёля Иванова сидела довольная и счастливая.

Проголосовали все за Лёлю единогласно.

Собрание закончилось, люди начали расходиться, но не все. Многие подходили ко мне, жали руки, выражали уверенность, что проект советско-югославского фильма и дальше будет продолжен, и что они тоже будут включены в делегацию и поедут в Югославию. Что мы вместе поработаем. И вообще они все уверяли меня, что всегда считали меня очень перспективным человеком, и что у нас всё получится. А вот если они подключатся, то всё получится ещё лучше. И в таком вот в таком вот духе по несколько минут, потом долго-долго жали мне руки и многословно расхваливали.

В общем, не успел я от одних отделаться, как попадал из одних рук в другие, но всё-таки постепенно очередь таяла, и наконец-то я вырвался на свободу.

Но не успел я выйти из зала, как меня перехватила… Зинаида Синичкина.

– Муля! – возмущённо воскликнула она. – Нам надо поговорить! Это срочно!

– Зинаида, я спешу, – попытался отделаться я.

Разговаривать с этой девушкой мне не хотелось. Она, мало того, что была туповата и ограничена, но после того, как Мулина мамашка ей всего наплела, мне как-то общаться с ней было уже неприятно. Понимаю, что неправ, но тем не менее.

– Муля! – между тем вцепилась она в меня, как клещ. – Все-таки мы поговорим! Иди сюда!

И она потянула меня за руку за угол.

– Ну, говори, что тебе? – раздражённо сказал я.

Мне нужно было спешить домой. Там где-то Вера уже должна была проснуться. И, если Дуся её не выгнала, нам нужно было с нею поговорить.

– Почему ты помог Ивановой? – обличительно ткнула Зинаида в меня указательным пальцем.

– В каком смысле «почему»? Товарищ Иванова – наш соратник, коллега. Мы вместе ездили с делегацией в Югославию, вместе работали над проектом, поэтому это мой долг был помочь ей… – пожал плечами я.

– А почему ты мне никогда ничем не помогаешь? – возмущённо воскликнула она и топнула ножкой. – Что значит «в каком смысле»⁉ Не притворяйся, что не понимаешь! Я тоже хочу выйти замуж в Югославию!

– Хоти, – развёл руками я и уже собрался уходить, когда она сказала:

– Если ты не поможешь мне, я всем расскажу, что ты болел и у тебя не будет детей!

Глава 4

– У вас что-то случилось, товарищи? – строго спросил товарищ Сидоров, увидев, как Зина зло смотрит на меня.

– Ничего не случилось! – почти выкрикнула Зина, отвернулась и буркнула, – если не считать только, что товарищ Бубнов меня обижает.

– Товарищ Бубнов! – строго посмотрел на меня товарищ Сидоров. – Объяснитесь, пожалуйста.

– А вот пусть объясняется Зинаида, – усмехнулся я.

– Я разговариваю с товарищем Бубновым, – попыталась спрыгнуть Зина.

– Нет, нет, товарищ Синичкина, – я не дал ей возможности увильнуть. – Расскажите товарищу Сидорову, как вы потребовали от меня, чтобы я организовал вам выезд в Югославию с целью эмиграции. И как шантажировали меня, что иначе расскажете всему коллективу о том, что в детстве я переболел свинкой и теперь не могу иметь детей?

Товарищ Сидоров вытаращился на нас с Зиной и чуть ли не схватился за сердце.

– Ну, ничего себе!

– Да, товарищ Сидоров, – печально кивнул головой я, – вот такие у нас комсомолки нынче пошли.

– Хватит нам одной Ивановой, – поджал губы товарищ Сидоров.

– Ну, как раз с Ивановой там всё нормально, там настоящая любовь, там вспыхнуло чувство, и поэтому лично я её понимаю. А вот товарищ Синичкина, конечно, меня разочаровала, – сказал я, – а ведь я в неё когда-то даже влюбился…

– Да, пример товарища Ивановой оказался недостойным, – почесал затылок товарищ Сидоров, – потому что сейчас все девицы начнут пытаться выехать за границу, а мы этого допустить никак не можем.

– Согласен с вами, товарищ Сидоров, – сказал я, думая себе тихонечко: «одно дело – выпнуть Лёлю отсюда, чтобы она у меня тут не крутилась под ногами и не гадила мелко, совсем другое – когда все начнут меня вот искать, как пошантажировать, вот как та же самая Зина. И что я тогда буду делать?».

Поэтому я посмотрел ясным взглядом на товарища Сидорова и сказал:

– Товарищ Сидоров, мне кажется, нам вообще надо цикл мероприятий провести по разъяснению таким вот, как товарищ Синичкина, о недопустимости подобного поведения для советского человека.

– Вполне согласен, – кивнул товарищ Сидоров, – мы обсудим это с товарищем Ивановым.

– А что же по мне? – посмотрел я.

Зина стояла бледная и только хлопала глазами, не смея ничего прокомментировать, но видно было, что она пребывает в глубоком ауте.

– Ну, с товарищем Синичкиной мы разберёмся, – поджал губы товарищ Сидоров. – Я думаю, что сегодня–завтра мы вызовем её в первый отдел, где она будет давать объяснения.

– И это правильно, – согласился я, развернулся, подмигнул растерянной и деморализованной Зине и ушёл к себе в кабинет.

А дома меня встретила сердитая Дуся и не менее сердитая Вера.

Вере явно было плохо с бодуна: у неё болела голова, лицо было красным и опухшим. Она сидела на кухне за столом и пила огуречный рассол, который Дуся нарочито выставила на стол целую банку аж сразу.

– Здравствуйте, товарищи женщины, – сказал я, когда зашёл на кухню. – Как у вас тут дела? Я смотрю, что не столь всё лучезарно, как хотелось бы.

– А ты у своей подруги спроси, – буркнула Дуся и, развернувшись, демонстративно приступила к нарезке лука, отчего у нас с Верой потекли слёзы. Но, так как уходить из кухни она не собиралась, пришлось мне разговаривать с Верой при ней.

– Вера, – сказал я, – что такое? Давай нормально поговорим.

– Мы нормально поговорили, – сказала Вера. – Вчера. И я вообще не пойму, почему ты меня сюда притащил? Почему ты меня удерживаешь здесь, Муля? Я не собираюсь с тобой никаких разговоров вести.

– Зато я собираюсь, Вера, – сказал я. – Во-первых, что касается продолжения нашего разговора о том, что я тебе не помог, хотя я обещал, а ты мне помогла. Я с тобой абсолютно согласен.

От изумления Вера аж вскинулась и удивлённо посмотрела на меня.

– Да, Вера, извини. Я приношу тебе свои извинения. Закрутился и совершенно забыл о тебе. И я тебе ничем не помог, поэтому сейчас, до моего отъезда в Якутию, я приложу максимум усилий для того, чтобы помочь тебе встать на ноги, и этот вопрос для меня теперь будет в приоритете.

– Прекрасно, – сказала Вера, отхлебнула рассол, поморщилась. – Только не кричи так громко.

– Вера, ты начала пить? – тихо спросил я.

– Да нет, это просто… после того, как Валька… Нонна Душечка… повесилась, я… я не выдержала.

И она всхлипнула.

– Тише, тише, – успокаивающе сказал я.

Дуся, услышав причину, охнула и уронила луковицу на пол.

– Да ты что, – сказала она, – я и не знала…

Сразу её отношение к Вере поменялось на обратное.

– Верочка, может быть, давай я тебе бульончика куриного сварю? Тебе сразу на желудок полегче будет… – захлопотала она.

– Да подожди ты, Дуся, – сказал я, – нам надо с Верой договорить.

– Говори, – обречённо сказала Вера, видя, что выкрутиться и избежать разговора не получится.

– Вера, – сказал я, – давай прежде всего решим, в чём именно тебе надо помочь? В прошлый раз ты мне говорила, что хочешь замуж за обеспеченного человека из богемной тусовки… или же ты хотела выйти замуж конкретно за Завадского? Или же за такого, как Жасминов? Уточни, я запамятовал. Но ты видишь, та же самая Нонна Душечка, когда вышла замуж, чем это всё закончилось? Долго жить простой обывательской, мещанской жизнью она не смогла, ты же сама теперь видишь это?

– Вижу, – склонила голову Вера.

– Ты тоже хочешь так жить? Иметь обычную семью, простые семейные радости? – посмотрел я на неё пристально.

– Не знаю.

– Нет, Вера, – сказал я, – ты не должна говорить «не знаю». Или–или. Какие-то сомнения у тебя? Мы сейчас должны выработать для тебя жизненную стратегию, в соответствии с которой я тебе и помогу. А то я тебе сейчас найду жениха, а ты через месяц повесишься, как Душечка. Зачем это?

– Ох, Муля… – Вера покраснела и отхлебнула ещё раз рассолу. – Я думаю, что я не хочу выходить замуж за такого, как Герасим.

– А, может, ты вообще не хочешь выходить замуж? Или же именно вот за простого мужика? Если только не за простого, то за какого ты хочешь? Давай, с этого начнём, – сказал я. – За такого, как Жасминов, ты хотела бы? Это я к примру говорю, мне же ориентир нужен.

– Нет, Муля, этот Жасминов… он только себя любит… Ему нужна такая, как Дуся, которая будет ему бульончики варить и огуречный рассол подавать, и рассказывать с восхищением, какой он великий. Я же сама – свободная личность, и мне вот это всё присюсюкивание над ним не интересно.

– Понятно. Значит, тебе не подходит ни такой, ни такой… А такой, к примеру, как Глориозов или Капралов-Башинский тебе подходит? – я посмотрел на неё. – Мужчна при власти.

Вера покачала головой.

– Тоже самое, как и с Жасминовым.

– То есть, получается, Вера, – подытожил я, – что замуж тебе сейчас выходить не стоит, потому что если по любви – то ты никого не любишь, а если по расчёту – то ты просчитала, что смысла нету. Правильно я говорю?

– Правильно, – кивнула Вера и отхлебнула ещё раз рассолу.

– Тогда остаётся следующий вариант – как тебе устроиться в жизни? Чтобы без замужества. Насколько я понимаю, твоя нынешняя жизненная позиция тебя не устраивает и твой бытовой уровень оставляет желать лучшего. Правильно?

– Правильно, – кивнула Вера.

– Хорошо. Тогда чего бы ты хотела? Ты хочешь играть в театре? Продолжать работать в ресторане? Пойти в школу работать? Может быть, какой-нибудь кружок для детей в Доме пионеров вести? Может быть, курсы кройки и шитья для молодых мамочек? Что именно? Или ты бы хотела продолжать играть на сцене в театре?

– Да на какой на сцене! – сердито вздохнула Вера. – Я ведь реально понимаю, что для сцены я уже и старовата, и некрасива, и жизнь меня уже подзатаскала, так что особой свежести у меня больше нету, – расстроенно вздохнула она.

Дуся тоже вздохнула печально.

– Единственное, что мне остаётся – так это думать, как более-менее пристроиться, чтобы остаток жизни не провести как Душечка.

– То есть на село ты не хочешь? – сказал я.

– Да, не хочу.

– А куда ты хочешь? В Москве жить?

– И в Москве уже не хочу. Устала я от того, что постоянно вот это всё… Суета, все куда-то стремятся, бегут, и меня это всё начало дико раздражать.

– Хорошо, – сказал я. – То есть в Москве ты не хочешь, и в деревне ты не хочешь. Тогда у меня к тебе такое предложение: у меня есть свободный билет в Якутию. Может быть, тебе стоит поехать со мной в Якутию и посмотреть на ту жизнь? Для того, чтобы сравнить её с этой, и, может быть, ты тогда сможешь сделать какие-то выводы? В Якутии, а?

Вера удивилась:

– Муля! Но я же там никогда не была… Там холодно, и говорят, медведи везде ходят.

– Ну вот, я тебе и предлагаю, Вера. Подумай, это как один из вариантов. Если ты не захочешь, то мы сейчас будем искать тебе другой вариант. То есть тебе нужно найти работу, жильё и определиться, где ты хочешь жить.

– Нет, я лучше поеду в Якутию, – задумчиво сказала Вера. – Мне это даже интересно! Да! Решено! Хочу! Так когда мы едем? Или ты шутишь?

– Нет, мы едем через две с половиной недели, – сказал я.

– Прекрасно, я готова хоть сейчас, – сказала Вера и поморщилась. – Но лучше не сегодня, а завтра с утра…

– Ну, тогда ты ещё подумай. И если не передумаешь, то поговори с Дусей и займись тем, чтобы у тебя были тёплые и компактные, но не тяжёлые вещи, – сказал я. – Мы едем на две недели, возможно, задержимся и на три. Обратные билеты я не взял.

– Прекрасно! – расцвела Вера, и они с Дусей многозначительно переглянулись.

И на этом наш разговор был закончен.

– Дуся, помоги мне, – сказал я, когда Вера ушла, и мы остались вдвоём.

Я вытащил на середину комнаты четыре огромные сумки-баула (точнее прапрадеда современного баула) и начал выкладывать оттуда вещи, которые Йоже Гале привёз из Румынии. Перед обалдевшей Дусей начала появляться сперва румынская и югославская обувь: сапожки, похожие на современные в моём мире «казаки», сапожки, похожие на ботильоны (если я не путаю, конечно же), ботинки-«румынки», полукроссовки, какие-то подобия уггов, туфли – я затруднялся дать название всем этим видам обувного производства. Обувь была как женская, так и мужская.

Затем пришла очередь пиджаков, плащей и пальто (но Йоже Гале набрал этого поменьше), затем я вытащил платья, костюмы, рубашки и дамское бельё. Когда подошла очередь к духам и наборам косметики, Дуся вышла из оцепенения и пробормотала:

– Ого!

– Да, Дуся, – сказал я, – нам с тобой сейчас нужно рассортировать это всё и решить, что из этого пойдёт на подарки и кому именно, а что – на продажу, на реализацию. Я очень рассчитываю на тебя. Ты же ходишь на базар, на рынок, покупаешь у разных женщин продукты, то есть у них есть наличные деньги, много денег. Вот было бы хорошо, чтобы они у нас прикупил что-то из этого.