Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 350 страниц)

– Павлин!

Савка не обернулся.

– Эй! Павлин!

Никакой реакции.

Привлекая наконец внимание Деригоры размахиванием рук, Чернововк убедился, что тот его слышит, поэтому медленно и подробно начал вводить его в курс непростых отношений с потусторонними агентами.

– Норов и поведение у них разные, просто как у людей. Кто-то здесь долго жил, кого-то я вытащил из Потустороннего мира. Одни скрываются среди дикой природы, другие предпочитают деревни или города, некоторые постоянно путешествуют. Все они скованы кровавыми сделками, тебе придется заменить мои сделки собственными... Об этом расскажу позже. Главное объяснить каждому, что именно тебе от него надо. Иногда это очень сложно, потому что они не люди, так что и мыслят иначе, – неторопливо рассказывал Северин. – Но если поймешь, что к чему, все удастся! Кое-кто отправляет отчеты крысами или птицами, кое-кто вселяется в человека поблизости и его устами пересказывает сообщения, кое-кто ночью подбрасывает берестяные листы с заметками, а кое-кто сон нужен навевает, такой, что потом не забудешь... Эй! Я кому рассказываю? Эй! Ты меня слушаешь, Павлин?

Савка шмыгнул носом и снова расплылся в счастливой улыбке.

– Эй, Черный Волк! Как ты имеешь?

Это будет сложная задача, понял Северин.

Глава четвертая

Люди смотрели на черед – кто испуган, кто с уважением – и молча расступались.

– Один оборотень моего друга избил с перепой! – распирался проповедник. – Люди его топором пытались зарубить, но она ему вреда не нанесет!

Он проглотил воздух для следующего обвинения, и прямо перед ним вырос Олефир. Человек мгновенно замолчал, вытаращившись на три скобы.

– Что вы остановились? – процедил характерник. – Такая интересная речь, продолжайте.

Из толпы слушателей послышались смешки.

– Я... Я уже закончил, – проповедник оглянулся в поисках путей отступления.

– Жаль! Добрые люди собрались послушать о проклятых оборотнях, которые ничего не делают для защиты государства, а вы уже и закончили?

Больше всего Филиппу хотелось врезать ему в мармызу, выплеснуть свою боль на этого урода, который и не подозревал о настоящей жизни «проклятых оборотней».

– Окончил...

– Может, причина во мне? Я вам мешаю?

– Простите, – проговорил проповедник. – Мне просто заплатили.

И удрал прочь. Филипп выждал несколько секунд, чтобы дать фору (тот должен был убежать, чтобы дальнейший разговор проходил без свидетелей), и побежал следом.

Толпа весело заговорила.

– Давай, сирому! Покажи ему, где раки зимуют! – крикнул кто-то в спину.

Бегал проповедник плохо: за считанные минуты Филипп с ним поравнялся, тот испуганно вытаращил глаза и прибавил скорости. Однако воодушевление его быстро выветрилось, и вот они уже бегут рядом, словно двое спешащих по делам друзей.

В переулке беглец-неудачник остановился и уперся ладонями в колени, отдышаясь.

– Кажусь, – пробормотал он, бросил в сторону Филиппа кошелек и закашлялся.

Пока тот судорожно хватал воздух ртом, характерник поднял кошельки и, не коснувшись монет, выудил оттуда составленную грамоту. Пробежался строчками несколько раз, запоминая имя и адрес.

– Далеко занесло вас от родного Запорожья, пан Бабич. В связи с этим у меня есть несколько вопросов.

Проповедник мотнул головой, вытер рукавом пот со лба, возобновил дыхание и наконец смог ответить:

– Только не бейте.

– Зависит от ваших ответов, – тем временем кошелек, не понеся финансовых потерь, перекочевал к изумленному владельцу. – Значит, пан Бабич, вы актер.

– Вот именно, – возвращение уцелевшего кошелька сильно взбодрило господина Бабича. – Классический театр! Имею признанный талант, немалый опыт и несколько главных ролей в творчестве. Выступал с гастролями по всему Гетманату! Играл самого Гамлета, эту мою роль очень тепло восприняли критики и зрители!

– Но променяли Гамлета на уличное проповедничество, чтобы настраивать простые люди против меня и моих собратьев?

Актерский энтузиазм утих.

– Собственно, это не имеет ничего общего с моими настоящими убеждениями... Я искренне уважаю Серый Орден, клянусь вам, господин рыцарь, – начал оправдываться Бабич. – Не дайте этим словам ввести в заблуждение! Это просто роль! Достаточно, так сказать, экзотическая роль. Видите ли, нашу труппу наняли... Пока в театрах межсезонья, представился случай немного заработать, искали именно профессиональных актеров...

– Кто нанял. где. Когда.

– Я скажу, я все скажу! В прошлом месяце режиссер принес любопытное приглашение, – принялся отчитываться актер. – Сказал, это как индивидуальные гастроли. Предложение действительно было оригинальным, нашу труппу собрали возле склада на окраине города, и там один человек... не знаю, будь то заказчик или просто говорил от его имени... так вот, он сообщил, что ищут таланты для эксцентрических уличных представлений. Пообещал хорошую плату, еще и аванс в три десятка талеров. От нас требовалось проехать по определенному маршруту – каждому актеру выделили город, туда нужно было добираться через близлежащие села и городки, и каждый вечер на базарных площадях или на главных улицах убедительно играть ярых противников Серого Ордена...

Пан Бабич нервно облизал губы и стрельнул глазами. За ними наблюдал только безразличный уличный кот.

– Во многих местах вы успели сыграть?

– Дайте вспомнить... Степногорск, Каменское, Васильевка, Зеленая Роща, Любимовка, еще несколько приселков на пути в Мелитополь... Собственно, это был мой последний спектакль, теперь я должен возвращаться домой.

Филипп достал из рюкзака атлас и сделал отметки у названных мест: все пролегали вдоль южной дороги между Запорожьем и Мелитополем.

– Турне имело успех?

– По-разному, – махнул рукой актер. – В селах преимущественно не слушали, в городах больше интересовались... Вы же сами видели здешнюю публику.

– Маршруты коллег известны?

– От всего сердца отвечу: не знаю, кто куда подался, господин рыцарь, потому что каждому лично раздавали...

– Расскажите о заказчике.

– Заказчик очертил основные тезисы речей, прослушал экспромты каждого из нашей труппы, несколько поправил... И предупредил, что среди зрителей в случайных местах будут проверяющие, чтобы никто не халтурил, иначе не заплатят, – актер всплеснул руками. – Однако он не предупреждал, что среди зрителей могут оказаться волчьи рыцари...

– Он объяснил, зачем устраивает эти инвективы?

– Наверное, хочет взбудоражить людей против вашего брата... Никто из нас не спрашивал, честно говоря... Работа есть работа, пусть и причудливая, – господин Бабич виновато отвел взгляд. – Актерская профессия сама по себе причудлива...

– Каков на вид тот человек и где именно его состав? Будьте внимательны, отвечая на этот вопрос, господин Бабич, ведь я знаю ваше имя, адрес и место работы. Это должно помочь вам вспомнить все подробнее.

Актер затрясся, как осиновый лист, и быстро овладел собой.

– К северу от Запорожья, у дороги на Богатыровку, за конюшнями магната Чубая стоит новое здание из коричневого кирпича. Ее хорошо видно, она ведь выше всего вокруг. Внутри – какие-то деревянные сундуки, весь склад ими загроможден, как лабиринт! – торопливо рассказывал Бабич. – А заказчик... некий мелкий шляхтич малого герба, похожий на Горацио. С ним еще пара молчаливых быков, типажи третьего плана, охранники, наверное, потому что с ружьями...

– Мне нужно более подробное описание заказчика.

– Наряженный изящно, русые волосы до плеч, бородавка на носу, испанская бородка, голос приятный, – актер задумался и сокрушенно покачал головой. – Честное слово, это все, что я запомнил!

– Советую в дальнейшем не участвовать в таких гастролях, пан Бабич. Коллегам своим это тоже перескажите, – Филипп взглянул на него так, что актер вздрогнул. – Иногда лучше остаться без заработка, чем без… Поняли?

– Конечно, конечно, – закивал Бабич. – А вы по случаю посетите нас в сезон! Скажете на кассе, что от меня, бесплатно в самые лучшие места вас проведу! Крест на сердце, действительно против характерщиков ничего не имею, вот вам крест!

Может, таки перегрызем ему глотку?

Актер не соврал: по конюшням, процветавшим на поставках лошадей для кавалерии войска Сечевого, состав нашелся быстро. Оба охранника упали без всякого выстрела, а мелкий шляхтич, похожий на Горацио, попытался было накинуть пятками, однако рукоятка канчука догнала его затылок быстрее.

…Впервые в жизни он потерял сознание. Это было неприятно. Прийти в себя на веревках между двумя столбами оказалось еще неприятнее. Руки и ноги вязали мастерски: узлы держали крепко, не перекрывая циркуляцию крови. Словно в паутине, неподалеку сидели скрученные охранники. Нападающий стоял у печки.

Это был невысокий жилистый мужчина с длинной пеплой косой и холодным, страшным взглядом. Заметив, что пленник очнулся, он продекламировал:

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

«Горацио» смущенно заморгал, разглядел три скоб на чересе нападающего и испуганно задергался.

– Хорошо, что у вас нашлось несколько веревок, моей не хватило бы, – сказал характерник. – Но жалко, что не держите здесь документации. За исключением этой безвкусицы.

Сероманец показал несколько срамных открыток с голым пузанем-оборотнем, затем швырнул их в печь.

– Придется вас допросить, друг Горацио.

Непонятно, почему сероманец называет его каким-нибудь Горацио, но пусть! Мужчина собрал вместе последние крошки мужества и решился ответить где-то прочитанной фразой:

– Я храню профессиональные тайны.

– Люди вашего пошиба имеют профессиональный кодекс?

– Держать на складе листовки – не преступление!

– Как и снимать актеров для клеветнических речей. Однако у меня есть другое мнение.

– Вы не посмеете! Это незаконно! Орден не имеет права...

– Да-да, – характерник стащил с него туфли. – Друг Горацио, должен заметить, что у вас проблемы с личной гигиеной. Советую чаще мыть ноги, потому что воняют.

На руках у характерника уже были грубые кожаные перчатки.

– Хорошая печь! Такая и для кузнеца сгодится, – в его руках откуда-то появились железные прутья. – Пока вы лежали без сознания, я времени не терял.

Он поднес раскаленный оранжевый прут так близко пленному к лицу, так что должен был зажмуриться. Через мгновение убрал жар, и «Горацио» осторожно открыл глаза.

– Ценю вашу преданность по хранению профессиональных тайн, но намерен их раскрыть, – сообщил сероманец, отчетливо взглянув на голые ступни подвешенного хозяина. – Начнем с левой ноги.

Глаза пленника вонзились в раскаленный прут. Он судорожно проглотил воздух, от ужаса в глотке что-то заклокотало.

– Вы что-то сказали?

– Нет!

– Наверное, мне послышалось.

«Горацио» сначала почувствовал легкое прикосновение к левой пятке, потом пронзительно заорал, надрывая горло. Характерник убрал железо, осмотрел его ногу и сказал:

– Читал, будто человек, видящий раскаленный прут, может получить настоящий ожог благодаря силе собственного воображения, даже если его кожа коснуться холодным. Результаты моего опыта разочаровывают: похоже, это мистификация, или вашему воображению не хватает должного уровня абстракции, друг Горацио. Придется припекать по-настоящему.

Прут с ярким оранжевым краешком, судя по температуре, приблизился к пяти. Медленно, без спешки... Он почувствовал вонь жареной плоти, задергался в веревках и изо всех сил завизжал:

– Иерей Покровской церкви Митрофан! Это его деньги, его приказы!

– Зачем святому отцу спонсировать низменные уличные представления? – железо замерло рядом с босой пяткой. – Может, вы лжете?

От предчувствия боли казалось, что ступня уже отекает красными волдырями.

– Нет! Господом клянусь, нет! Это все он, Митрофан!

Сероманец кивнул, подошел к ближайшему ящику с листовками и воткнул раскаленное прутье прямо туда. Убедился, что пламя перевернулось на бумагу, отступил и полил охранников водичкой из ведра, чтобы они пришли в себя.

– Спасибо за помощь, – палач поднял несколько листовок, загоревшихся от раскаленного металла. – Все хорошо, господа!

Бумажки посыпались на маслянистую дорожку. Огненные змейки расползлись по полу, ящикам, углам со вкрадчивым шипением, треском, шкварканием. Убедившись, что огонь уже не остановить, характерник направился к выходу.

– Я все вам рассказал, – закричал вслед «Горацио». – Помилуйте! Увольте!

Охранники с кляпами в писках ревели в унисон.

– Пламя освободит веревки, господа, – ответил характерник. – Дверь открыта.

...За спиной Филиппа расцветал пожар. Вспомнилось, как во время бегства из дома он поджег отцовскую хату, свое дикое, радостное безумие от этого зрелища. Одно из самых ярких воспоминаний детства.

Буран мчался вперед, сзади танцевали зарева красного зверя, пожиравшего новое здание из коричневого кирпича. Над пиром поднимались столбы дыма. И губы Филиппа растянулись в счастливую улыбку.

Ты настоящий пироман. Но даже в этом боишься признаться себе.

Митрофан нашелся в церкви на воскресной проповеди. Набросив опанчу, закрывшую черес с клямрами, характерник вошел в храм и присоединился к верующим.

– Братья и сестры! – громко заговорил статный священник с ухоженной черной бородой. – Должен вам открыть глаза, потому что это моя святая обязанность как смиренного слуги Всевышнего. Нелегко мне говорить эти слова, тяжело на душе от них, но никто другой не скажет вам этого. Ибо истина страшна, невыносима и болезненна!

Этот проповедует гораздо убедительнее актера Бабича, заметил Филипп.

– Священник Митрофан? – шёпотом поинтересовался у соседа характерник.

– Он, он! Божий человек, – отозвался тот благоговейным шепотом и снова перекрестился. – Ловите каждое слово!

С фресок и икон на сероманца строго смотрели лики святых, словно взглядами прошивали ткань и разглядывали скобы на его чересе. Плотная смесь ароматов ладана и возбужденной толпы прихожан забивала дыхание – Филипп поднял платок-маску к носу и слушал дальше.

– Живем во грехе. Такая человеческая природа, – свод церкви подхватывал каждую страшную истину, аж дрожали стены. – Зло стало мягкой полдой, застлавшей наши глаза. Мы притворяемся, будто не видим дьявола, ходящего между нами. Разве для этого Бог даровал нам зрение? Разве для этого сын его Иисус пошел на распятие? Можем ли мы называться христианами, если упорно не замечаем зла, свободно ныряющего по этой земле обеими руками с нами? Нет, братья и сестры! Я не позволю этому случиться!

Священник всецело завладел толпой. Верующие поднимались на цыпочках, жадно впитывали каждое слово, израненное хорошо поставленным, глубоким баритоном, и ловили каждую паузу, чтобы перекреститься.

– Я не говорю сейчас о воров, убийц или прелюбодеях. Речь о страшном зле, – иерей снова повысил голос. – Речь об испорченных черных душах, добровольно подписавших соглашение с дьяволом. Вы дали им множество имен: голдовники, химородники, характерники... Но правильно называть их так, как они зовут себя на самом деле, то есть вурдалаками! И всем хорошо известно, братья и сестры! Но мы услужливо называем оборотней «волчьими рыцарями». Ведь государство считает их полезным. Вы также считаете их полезными... За это вовек гореть вам в котлах ада!

Верующие слились в единственный отчаянный вскрик. Из-за удушающего сопуха Филипп пытался дышать медленно.

– В ваши глаза будут заливать серный кипяток, выкарабкать их раскаленными щипцами, в пустые зрачки будут вставлять теплый уголь! Вы ведь видели, как вурдалаки совершают грех, видели, как они служат Сатане, как забирают невинных детей себе на служение, обращают их на чертовую тропу... Видели – да ничего не делали!

Голос священника грохотал и падал на их головы сверху, как гром в майский ливень.

– Я разочарован! Разочарованный и огорченный, сердце мое кроется... Но я ваш пастырь, братья и сестры, и в сердце моем живет вера. Я верую в Господа и верую в вас. Верую! Верю, что спохватитесь! Верю, что оглянетесь! Верую, что отречетесь от зла и осудите его! Верую в вас и в Бога в каждом... Пропащая душа еще может получить сияние небес. Кроме того, что ради наживы отдала себя в жертву нечистому! Аминь.

Святой отец умолк, испепеляя глазами паству. На мгновение возникла тишина. А потом начал подниматься и нарастать глухой скорбный гул, словно храм превращался в пчелиный улей. Верующие молились, готовые на все, чтобы этот благословенный человек в рясе дальше веровал в них, говорил к ним, и чтобы его большое сердце не страдало из-за их души.

Филипп проскользнул к выходу, дождался конца службы и проследил за Митрофаном: тот провел еще несколько встреч, пообедал в весьма недешевом заведении U pani Frosi (повсюду за ним тянулось двое вооруженных бурмил с нашивками белых крестов). К вечеру одно бурмило откланялось, а другое сопровождало священника в зажиточную усадьбу за городом. Преследователя они не заметили.

Характерник оставил Бурана за оградой, убедился, что вокруг нет лишних глаз, в сумерках подкрался к черному входу, подождал несколько минут. На первом этаже челяди не было: единственное окошко мигало наверху. Он сломал замок, достал несколько металлических ножей и осторожно, ступая у стены, поднялся по ступенькам. Ожидал засады – всегда была вероятность, что его слежку могли заметить, – когда же приблизился к приоткрытой двери опочивальни, то понял, что здесь пахнет отнюдь не засадой. Пахло сладким маслом, мужским потом и грешной страстью.

Любовники даже не услышали его шагов. Бурмило крепко держался за ввернутые в стену кольца, а диакон, хекая и хрюкая, истошно любил ближнего своего. Оба сопели, стонали и были настолько поглощены процессом, что увидели характерника, пока тот деликатно кашлянул. Священник в недоумении оглянулся и застыл, охранник не растерялся и потянулся к тумбе у постели. Пистоль его рука не достала, метательный нож чуть не отрезал ей одного пальца.

– Следующий попадет в жизненно необходимый орган, – предупредил сероманец. – Поэтому без лишних движений.

Два тела осторожно разъединились и расползлись. Бурмило застенчиво заслонился подушкой, разгоряченный Митрофан тяжело дышал и сверлил незваного гостя гневным взглядом.

– Простите, что помешал любостям, господа, но имею к вам срочный разговор. Потом я исчезну, а вы продолжите.

– Что ты себе позволяешь, оборотень? – прошипел иерей.

– Небольшой разговор с инвестором кампании против Серого Ордена.

– Выметайся из моего дома, дьявольская порода!

– Как думаете: а поверят ли дьявольской породе сегодняшним вечером?

– Никогда не поверят! Слово Божие против слова безбожника!

Голышом Митрофан казался не таким грозным.

– Вы организовали подпольный склад с интересными открытками. Давали деньги актерам, чтобы те бестолковыми проповедями возмущали людей. Я должен знать, это все ваша личная инициатива, или приказ откуда-то очень сверху?

– Пошел к черту!

Филипп вздохнул.

– Тогда я должен прибегнуть к пыткам. Не таких вычурных, что о них вы разводились сегодня на проповеди, но достаточно болезненных. Не уверен, что они будут гарантировать беатификацию, или как оно там называется среди православных... По-моему, вы не могли решиться на подобные меры без ведома патронов. Поэтому спрашиваю еще раз: кто за этим стоит?

Бурмило вдруг швырнуло в него подушкой. Филипп инстинктивно отшатнулся, через мгновение его нож уже летел в сторону охранника, но тот успел пальнуть из пистолета. Характерник уклонился, пуля надкусила только край плеча. Знакомая боль, похожая на ожог. Серебро!

– Зря, – прошептал характерник, когда комната поплыла багровой рябью. Как тогда, на поле боя...

Зря ты это сделал.

Майя! Не покидай меня, не уходи. Оглянись, посмотри на меня, прошу...

Но она уходила и ни разу не обернулась.

Кровавые воды тащили за собой, покрывали бурунами, он барахтался и кричал, пока не захлебнулся в багряном коловороте.

*** 

Как я дошел до этого? Чтоб меня черти схватили, гром побил, холера скрутила, как я дошел до этого? Где свернул не туда?

Игнат сделал длинный глоток. Водка приятно обожгла глоток.

Все началось с Островной войны. Да, кажется, именно из нее. Там он познакомился с Мармулядом.

В первую ротацию Игнат встретил брата Малыша и договорился, чтобы его включили в какой-то кавалерийский отряд. Это были славные времена: при любом случае брат Эней с обнаженным торсом и близнецами в руках устраивал столпотворение во вражеских рядах под громкое: «Не трогай, пыль, не трогай!»

Он быстро подружился с сечевиками, а особенно с похожим на сладострастную крысу Борисом, незаурядным ценителем женских прелестей, – на этой почве и началась их дружба. По имени Бориса никто не звал, потому что он закрепил за собой прозвище Мармуляд.

– Такое было, братья! Ох, что это было! Захожу я в палатку, а там на софе голая блондинка, пышная такая, не то что маркитантки, трески сушеные, а кровь с молоком, грудастая, тело розовое, мягкое, как мармуляд, на таком можно часами качаться как на облаке, а она не просто лежит, а она просто лежит, выкобеливается: мол, иди-ка ко мне, любчик, вся твоя! Я ведь не дурак – мигом к ней бросился, только губами к сиське, тут...

На этом месте Борис брал драматическую паузу и смачивал глотку.

– Что? Да что, ну говори, – рассказ слышали десятки раз, но слушали каждый раз, словно впервые.

– Да эта чертова душа захрапела, а я проснулся, – жаловался Борис, толкая соседа под всеобщий хохот. – Убил бы! Ни разу больше не видел мою мраморную, сладенькую любовницу, пусть мне греч! Какая же она была сочная, настоящий мрамор...

Так его и прозвали Мармулядом. Главной целью в жизни Бориса был поиск богатой вдовы, свадьбы и безбедной жизни до глубокой старости.

Эйфория первых сражений прошла, начались будни военного лагеря. Игнат сетовал на армейский рацион.

– Сранья селедка! Соленые, маринованные, жареные, уха из проклятых селедок, пироги с селедкой, скоро чубы на настоящих селедок превратятся, пыль, как же они мне осточертили! – характерник закрутил собственную селедку вокруг уха.

– Овва, – удивился Мармуляд. – Я думал, что сироманцев должны кормить как господ охвицеров.

– Те привилегии только для шалаша военных, которые отсюда не вылезают. А я из часовых, прибыл на ротацию, так и кормят меня без выкрутасов, – Игнат сплюнул и повторил: – Сранья селедка!

– Радуйся, брат, что тебя по крайней мере весной прислали. Не представляешь, как повезло, что ты здесь зимой не был, – Мармуляд тоже сплюнул. – Жаловался бы на отмороженные яйца, а не на едло.

– Ничего, я это исправлю, – характерник имел что-то себе на уме.

Той же ночью он тихо покинул лагерь, опрокинулся на волка и наведался в ближайшую деревню, где натянул трех кур. Утром Игнат бросил добычу товарищам и триумфально провозгласил:

– В жопе сельди!

Его подняли на руки и качали.

– А ты настоящий казак, друг, – отметил Мармуляд уважительно. – Предыдущий сиромах до такого не додумался. Вот с тобой заживем! И на поле боя, и среди палаток поведешь нас вперед, к новым победам!

Так что одной вылазкой дело не кончилось. Местные крестьяне потеряли немало кур, гусей и индеек, после чего отряд двинулся дальше на север, где вокруг нового лагеря раскинулось три села. Было где разгуляться! Офицеры смотрели на жареных птиц, которых не должно быть в солдатском рационе, сквозь пальцы, ведь общеизвестно, что должное питание – один из главных залогов воинства, успешного в бою.

Штоф неуклонно опустошался. Игнат прикинул, не стоит ли приобрести еще, и решил, что успеется. Водка была отличная, недаром трактирщик содрал за нее целый таляр. В последний раз он пил такую с отцом: они встретились недалеко от Стокгольма, за несколько дней до последней битвы.

– Руби врагов, сынок, – провозглашал Нестор Бойко при каждом тосте.

Он погиб там, где полегла почти вся сила Серого Ордена. По преданию, два берсеркера разорвали волка Нестора пополам. Это воспоминание почему-то развеселило Игната.

– А если половинки разлетелись в разные стороны, будут два дубка? – спросил Игнат бутылки. – Или один? Тогда из какой части он прорастет, правой или левой? Нижней или верхней?

Бутылка хранила молчание.

– Почему, курва, никто не рассказывает о таких важных вещах? – характерник гневно затряс штофом. Водка булькнула. – Вырастет ли там, где больше костей? Или там, где веса больше? Или оно из яиц растет, как из желудей? Спрошу у Щезника, он должен знать.

Нестор, вероятно, жалел бы о такой смерти. Он всегда хотел, чтобы его похоронил сын. Игнат тоже хотел, в свою очередь, быть когда-то похороненным Остапом. Когда-то нескоро.

В бою против берсеркеров, медвежьих оборотней Севера, выжило немногое. В отличие от сероманцев Гетманата, берсеркеры Альянса имели собственные доспехи, которые перед битвой на их тела одевали тамошние джуры. В столкновениях с закованными в броню медведями Серый Орден потерял больше воинов, чем во времена Волчьей войны. Игнат даже не подозревал о существовании берсеркеров до конца битвы – был на другом краю поля боя.

– За всех, кто погиб, – сказал Игнат. В бутылке осталась толика.

После войны произошла случайная встреча с Орисей в Киеве. Они взглянули друг на друга, опрокинулись несколькими бессмысленными фразами и пошли в ее новый дом. Есть что-то странное в первой любви: оно льнет и притягивает, даже когда уже отжило свое.

Так же случайно Игнат столкнулся с Мармулядом. Тот пьянствовал в кабаке, поэтому характерник сначала не узнал товарища без сечевой формы. В новеньком модном наряде сладострастная крыса Борис выглядел уважаемым господином.

После обмена поздравлениями и гарня темного пива Мармуляд перешел к важным вопросам.

– Не хочешь подзаработать, брат?

– На Сечь вербуешь?

– Да какая там Сечь, – отмахнулся Мармуляд. – Если бы я служил, то пил бы сейчас здесь в барских одеждах?

Наряд действительно был барский.

– Поперли тебя?

– Поймали на мелкой краже. им плевать, что ветерану Северной войны не хватает монет даже на рубашку! Ну и пошли они, – Мармуляд хлопнул по элегантной шпаге, удержавшей его сбоку. – Разве я бы такую лялю купил на сечевые шеляги? Черта лысого! А теперь я как сырник в сметане.

– Нашел богатую вдову?

– Лучше! Нашел теплое место в охране. Работа не без риска, но платят соответственно. И вооружают новейшими игрушками, а не тем хламом, с которым мы на Севере воевали, – Мармуляд склонился поближе. – Искусных ребят типа нас с тобой всегда ценят.

– Что предлагаешь?

– Друг, твои сабли должны тебя озолотить – так ловко ты ими крутишь! Зато скныешь по окольным путям, пыль глотаешь, медяки считаешь! – Мармуляд решительно треснул кулаком по бочонку из-под пива. – Доброму воину – хорошие заработки! Вот скажи откровенно, разве не хочется, чтобы еще больше монет звенели в кисете?

– Деньги всегда нужны, – ответил Игнат.

– Так почему мы здесь расселись? Ну-ка зарабатывать!

– Шельма ты, Мармуляд... Показывай дорогу.

Мармуляд провел характерника к «Ночной мавке», где познакомил его с Шевалье.

– Первый рубака среди наших! Шинковал варягов на капусту! После битвы всегда по уши во вражеской крови, а только на синяках, – живописно нахваливал Мармуляд. – Парень меткий, не дал нам умереть от сельди! Кур тягал, как лис!

Игнат недолго соображал, чем зарабатывает этот почтенный господин: подпольное игровое заведение, блеск золота и бутылок с иностранными напитками, дорогие костюмы и духи – сразу понятно, откуда ветер дует. Запах серы в этом ветре Бойко не отпугивал: последний заработок он полностью спустил в карты (мечта о собственном хуторе впервые откладывалась на потом), и характерник не подозревал, как явиться к Ульяне с пустыми руками. Мармуляд со своим приглашением стал неожиданным подарком судьбы – от таких не отказываются.

– Мои дела имеют определенную специфику. Некоторые говорят, что работаю вне закона, но я скажу так: скорее в его тени... Ваша организация не разделяет мое мировоззрение, господин рыцарь. Не будет ли Орден против нашего сотрудничества? – спросил Шевалье и поднял глаза на характерника.

– Если не узнает, – ответил Игнат.

– Все тайное когда-нибудь станет общеизвестным, господин рыцарь. Если это не заставит передумать, то давайте проверим, вы такой стоим протеже, как рассказывают.

В два часа ночи он прибыл в речной порт. Оставил характерный черес в саквах, прыгнул через изгородь и небольшими перебежками, минуя охранников и держась подальше от собак, нашел тридцать седьмой состав. Внутри теплился свет: сероманец потянул ноздрями воздух и достал близнец.

Проверить надумали, отбросы.

Его первый шаг внутрь приветствовали выстрелом. Пуля клюнула в грудь, вспышку на мгновение выказал стрелка, скрывавшегося в отдаленном углу. Игнат бросился к нему, но дорогу преградили двое: неловко-великан, размахивавший топором, полагаясь только на силу, упал первым, и фехтовальщик, имевший палаша, бился умело, но против двух близнецов выстоять не мог. Пока характерник занимался нападающими, стрелок пальнул еще несколько раз, потом крикнул: «Сдаюсь!»

Сероманец утомил желание расколоть ему череп, копнул стрелка по ребрам так, что затрещали, и крикнул вверх, смахнув с лезвий капли крови:

– Понравилось?

– Да, мон-ами!

Шевалье спустился со второго этажа в сопровождении охранников и удовлетворенного радостно шкурившегося Мармуляда: мол, я же говорил!

– Извините за спектакль, но я должен был вас увидеть в действии, – Шевалье кивнул Мармуляду. Тот выдал Игнату дукача, весело подмигнул и пошел осматривать стрелка. – Надеюсь, эта монета возместит моральный ущерб, господин рыцарь.

– Возместит, – кивнул характерник и спрятал золото в карман. Он пришел сюда не зря. – Доволен спектаклем?

– Очень, – Шевалье захлопал в ладоши. – Как там стрелок?

– Без сознания. Несколько ребер сломано, а так будет жить, – сообщил Мармуляд.

– Не стоит. С остальными двумя так же.

Бывший сечевик кивнул, достал захолустный нож и перерезал глотку несчастному: тот очнулся разве понять, что захлебывается собственной кровью.

– Вы очень умело разобрались с этими двумя, а ведь они были признанными специалистами ближнего боя, – продолжил Шевалье, словно ничего не произошло.

– Я таких специалистов без соли жру, – ответил Игнат.

Ему не понравились хладнокровные убийства Мармуляда, он старался не смотреть в сторону трупов.

– Охотно верю, господин рыцарь! Итак, слухи не лгут: пули не наносят вам ран.

– Синяк разве останется, – махнул рукой характерник.

Шевалье усмехнулся.

– Никогда до сих пор не интересовался сероманцами, а теперь понимаю, что зря, еще как зря... Шерше ля луп! С удовольствием приглашаю вас к сотрудничеству, господин рыцарь, – бандит впервые протянул руку и характерник крепко пожал ее.

Мармуляд выкрикнул и добил великана с топором.

Вот так Игнат окончательно впал. С тех пор полезли чирьи отвращения к себе. Он делал вид, что не замечает их, гнался за легким заработком, глотал крючок все глубже, несколько раз проигрывал накопленное состояние, тщетно надеясь приумножить его и осуществить, наконец, мечту... Если бы не проигрыши, уже давно имел бы этот хутор.