Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 195 (всего у книги 350 страниц)

Глава 20

Югославы приехали поздно вечером. Встречать их вырядилась целая делегация, во главе с Козляткиным. Это если брать от нашего Комитета. Но от Главлита тоже была своя делегация. И от «Мосфильма» была. И от театра Капралова-Башинского, и от Глориозова. Оба они, кстати, невзирая на позднее время, приняли участие во встрече заграничных соратников в обязательном порядке. И сейчас хмуро буравили друг друга взглядами издалека.

Да что говорить, даже от Института философии и то организовали встречающих. Якобы у них функция изучать взаимодействие между представителями наших стран в рамках культурного обмена.

Народу на перрон набилось, что ой. Но мы с Ваней Матвеевым встали плечом к плечу, к нам присоединился Козляткин, ещё пару коллег из Комитета, и не позволили главлтовцам и философам оттеснить нас на задний план. Стояли стеной.

Ситуация напоминала мне предыдущую, когда в Югославию напихали «золотых деточек» в несколько раз больше, чем самих актёров.

Ваня Матвеев, который держался рядом, сказал:

– Если сейчас появятся все эти Тельняшевы и Болдыревы – я уже ничему не удивлюсь.

Я усмехнулся. Но через полсекунды усмешка растаяла на моих губах – по перрону, по направлению к нашей и так немаленькой толпе, резво шагали оба Тельняшева.

– А это ещё что такое? – цвыркнул сквозь зубы Козляткин который тоже заметил непрошенных гостей.

– А они разве в списках есть? – поинтересовался я.

– Товарищ Мартынова, проверьте списки, – шикнул на одну из секретарш Козляткин.

Та пискнула и унеслась куда-то. Видимо, искать пресловутые списки.

Тем временем Тельняшевы подошли к нам.

– Здравствуйте, товарищи, – формально поздоровался Тельняшев-старший. – У меня для вас хорошая новость. Дальше руководить проектом будет Богдан Тельняшев.

При этих словах возникла удивлённая пауза, а Тельняшев-младший приосанился.

Козляткин побагровел, но сказать ничего не успел, как раз прибежала Мартынова и тут же прямо с разбегу выпалила:

– Никаких Тельняшевых в списках нету!

Козляткин побагровел ещё больше, а Тельняшев-старший, наоборот, побледнел и зло ответил:

– Не знаю ни о каких списках, Богдана утвердили «наверху».

– Приказ покажите, – выдавил из себя Козляткин.

– Вот, пожалуйста, – с триумфом ухмыльнулся Тельняшев-старший и протянул Козляткину листок с печатью, – Всё, как полагается.

– Понятно, – севшим голосом сказал Козляткин и, внимательно прочитав текст, вернул листочек обратно.

Но меня такая ситуация совершенно не устраивала.

Я прекрасно знал такие дела – стоит сделать проект «на ура», как внезапно, словно чёрт из табакерки, появляется чей-то родственник из высокопоставленных лиц, и пихает своего протеже пожинать все плоды.

– Но ты же не разбираешься в этом, – первым не выдержал Ваня Матвеев и ляпнул Тельняшеву.

– А зачем мне разбираться? – пожал плечами тот, – для этого специалисты есть. Комитет искусств вон аж целый сидит и зарплаты получает.

По лицу Козляткина густо пошли алые пятна, но он промолчал.

А что тут говорить.

– Но ты вообще в этом не понимаешь! Ты же к этому отношения вообще не имеешь! – не унимался Ваня, который воспринял всё слишком близко к сердцу.

– Почему это? – засмеялся Тельняшев, – я ездил в Югославию, даже сам лично в съемках участвовал. Ты разве не помнишь? Так что все справедливо.

Козляткин схватился за сердце.

– Товарищ Бубнов передавайте все дела Богдану, – велел Тельняшев склочным голосом.

– Хорошо, – кивнул я, – но только с собой я шкаф с делами не ношу. Пусть завтра ваш сыночек приходит в Комитет, и мы всё передадим по акту.

– Выбирайте выражения! – зло процедил Тельняшев. – Здесь для вас нет «сыночков»!

– Конечно, конечно, – ухмыльнулся я.

– А сейчас можете быть свободны, – сказал Тельняшев-старший, – дальше мы сами вполне справимся.

– Вот встречу югославов, поздороваюсь с коллегами и сразу уйду. Не беспокойтесь об этом, – покладисто кивнул я.

– Нет! Сейчас уходите! – рявкнул Тельняшев, – у нас тут международный проект, а не базар.

– Приказа на отчисление меня из списков встречающей делегации не было, – спокойно ответил я, – сначала ознакомите меня с приказом под подпись, и тогда я сразу же уйду.

– Будет вам завтра приказ! – злорадно пообещал Тельняшев.

– Вот и отлично, – спокойно ответил я, – значит, завтра я и уйду. А сейчас не мешайте, пожалуйста. Вас я, кстати, в списках не вдел.

И я демонстративно развернулся к обоим Тельняшевым спиной и принялся обсуждать с Ваней необходимые усилители для камеры и варианты как туда припаять новую запчасть.

– Но послушайте! Как же так?! Мы же отработали и съемки, и все остальные мероприятия! Там осталось всего ничего доделать! Основная работа уже сделана! – попытался воззвать к голосу разума Козляткин, но не преуспел.

– Там много ляпов и ерунды, – лучезарным голосом сказал Тельняшев-старший, – поэтому исправлять всё теперь будет более компетентный сотрудник.

– Ваш сыночек, – не выдержал и подал опять голос Ваня.

– Вы кто такой?! – взвизгнул Тельняшев-старший, – вы какую роль играете в этом проекте, а? Завтра же вас тоже отчислят!

– Ну и пускай, – усмехнулся Ваня и подмигнул мне.

– Но Матвеев же весь процесс технических съемок делает, – пролепетал бледный Козляткин, – без него всё зафиналить не получится.

– А что, в великой Советской стране нет нынче других «делателей» технических съемок? – насмешливо ответил ему Тельняшев-старший.

– Это называется «звукооператор», – флегматично поправил его Ваня, который сейчас явно нарывался, – если вы не знаете даже самых простых понятий, то как вы собираетесь завершить съемки?

– Не твоё дело! – рявкнул Тельняшев-старший, который, кажется, только что сообразил, что перегнул палку.

– А я, в таком случае, отказываюсь продолжать дальше сниматься! – громко, на весь перрон, заявила Фаина Георгиевна, которая как раз подошла (потому что опоздала!) и прекрасно всё слышала.

– И я тоже отказываюсь! – поддержала её Рина Зелёная скандальным голосом.

– Да сколько угодно! – рявкнул Тельняшев-старший, – загримируем какую-нибудь другую артистку. И не будем лицо снимать крупным планом. Вон их сколько.

– Думаю, и Миша тоже откажется, – опять не смогла промолчать Злая Фуфа и язвительно добавила. – А у него, между прочим, главная роль. Так что тут кого попало загримировать не получится.

– Не надо говорить за всех, – обрезал её Тельняшев, – вы отказались сниматься? Отказались. Так что вы здесь делаете? Немедленно покиньте перрон!

– Перрон – это место общего пользования, вообще-то, а не ваша собственность, – медовым голосом пропела Рина Зелёная.

– Богдан, не молчи! – шикнул на него папашка, который из последних сил «держал удар».

Тельняшев-младший, всё это время стоял столбом и даже не пытался вставить свои пять копеек. Кажется, до него только что стало доходить, в какую засаду он попал. Ведь если актёры отказываются сниматься, Ваня тоже, считай, уволен, значит все эти места придётся закрывать ему. Иначе фильм под срывом.

Он сейчас напоминал рыбу, выброшенную на берег. И только хлопал глазами.

И тут, когда оба Тельняшева вот-вот готовы были сдаться, на сцене появился Капралов-Башинский и заявил, преданно глядя то на Тельняшева-старшего, то на Тельняшева-младшего:

– Да не обращайте на эти демарши внимания, Богдан Эдуардович, Эдуард Казимирович! Актёры моего театра прекрасно заменят недостающих. Вон у меня их сколько. И звукооператора вам найдём. Сколько скажите, столько найдём.

У меня чуть челюсть не отпала после такого вероломства.

А Глориозов, который тоже всё это слышал, подбежал к Тельняшеву-старшему и принялся трясти того за руку, подоборстрастно заглядывая в глаза:

– Я директор театра Глориозова. Фёдор Сигизмундович Глориозов! Это моё имя. И я – главный театральный режиссёр. У нас в репертуаре есть похожие постановки. Так что мы можем хоть сейчас вам и актёров дать, и костюмы, и декорации! Наши режиссёры помогут вам, чтобы процесс съемок был выстроен лучшим образом, и наши югославские друзья остались довольны!

При этом на меня он демонстративно старался не смотреть.

Капралов-Башинский аж позеленел от такой неприкрытой конкуренции, подскочил к Глориозову и, оттеснив его своим плечом, затараторил, задыхаясь от возмущения:

– Я первый сказал! Мои актёры!

Я смотрел на них и в душе усмехался: как быстро была предана наша театральная дружба, когда запахло деньгами и съемками.

Люди. Такие люди.

– И сценарий завтра вы должны передать! – сообщил мне Тельняшев-старший, игнорируя вопли Глориозова и Капралова-Башинского и повернулся к сынульке, – не забудь, Богдан. Но я с тобой отправлю Варвару Павловну, и она проследит, чтобы всё было в ажуре.

– У нас в Комитете посторонним вход воспрещён, – подал голос Козляткин, к которому, кажется, вернулся голос.

– Варвара Павловна – наш юрист, – сквозь зубы сообщил Тельняшев, – выпишете ей, значит, пропуск. И лично проводите.

– Быстро же у тебя проект забрали, Муля, – громко заметила Фаина Георгиевна в наступившей тишине, – некоторые люди, как глисты, пока всё до конца не высосут, не успокоятся. А не знают, сердешные, что погибают вместе с хозяином, которого высосали.

– Вы это на что намекаете? – покраснел от гнева Тельняшев-старший. – Кто тут глисты? Что за глупые аллегории?!

– Кто? Я намекаю? – изумилась Фаина Георгиевна, – в моём возрасте уже ни на что намекать не надо, голубчик. Могу себе позволить говорить прямо.

– Вы уволены! – заверещал Тельняшев, – я лично прослежу, чтобы вам в Москве даже работу уборщицы не дали! Поедете обратно в свой Таганрог! Да я…

Что там ещё мог сделать с Раневской товарищ Тельняшев-старший, мы не расслышали. Поднялся шум – вдалеке показался поезд, который взревев, медленно и важно въезжал нам навстречу.

– Едут! – закричали в толпе встречающих, и по сценарию оркестр грянул марш. В таком бедламе расслышать что-либо не представлялось возможным.

Поезд, чихнув пару раз облаком дыма с пронзительным гудком, лязгом и свистом проскрежетал мимо нас. В окна вагонов наблюдали пассажиры. Я всматривался в их лица, в надежде увидеть Мирку.

Наконец, чихнув в последний раз, поезд начал замедляться, замедляться, пока аж совсем не встал.

Проводники ловко начали открывать двери, опускать ступеньки. И вот, наконец, толпа пассажиром тоненьким ручейком полилась из каждого вагона, вливаясь в толпу встречающих.

Нас перед этим проинструктировали, поэтому наши девушки из Комитета стояли с табличками и улыбками, к каждой была прикреплена своя группа. Тем временем парни подхватывали чемоданы и сумки, помогая гостям выходить.

– Ох ты ёж твою пень! – выдохнул Толик из управления по контролю за репертуарами. Он хоть и был широкоплечим и сильным, с виду напоминая дворфа, этот чемодан явно вытащить не мог. Мы с Ваней бросились на подмогу.

– Что они туда пихают, кирпичи, что ли? – простонал Ваня, который стоял внизу и на которого пришёлся самый большой вес чемодана.

– Да не говори, – проворчал Толик, игнорируя красноречивый и недовольный взгляд Козляткина (я уже понял, на ком он сегодня отведёт душу после фиаско с Тельняшевыми).

– Ох, ёоооо…!

И только я, взглянув, кто вышел вслед за чемоданами, тепло улыбнулся. Потому что вышел Йоже Гале, и я уже примерно представлял, что там, внутри этих прекрасных тяжеленных чемоданов.

– Ну здравствуй, дружище! – я сжал его в крепких объятиях.

– Привет, друг! – расплылся в улыбке серб и сразу же запричитал, глядя на Толю с Вавней, – осторожнее там! Там дорогостоящая аппаратура!

При этом мы с Йоже Гале обменялись понимающими улыбками, мол, мы-то знаем, что там за аппаратура такая.

Мы отошли пару шагов в сторону, чтобы не мешать другим пассажирам выходить из вагона, и Йоже затараторил, рассказывая что-то про Нановича.

А я слушал вполуха, выглядывая среди гостей Мирку.

– … и твоя тётя Лиза, – закончил Йоже Гале.

– А? Что? – словно ото сна очнулся я.

– Говорю, что тётя Лиза твоя не приехала, – повторил Йоже, – не выпустили её. Точнее не впустили сюда.

– А почему? Как же так? – расстроился я, – там мать уже и стол наготовила, ждут её.

– Муля, я не знаю, – развёл руками Йоже, – Нановича тоже не выпустили.

– Ну хоть одна хорошая новость… – с облегчением рассмеялся я, а Йоже подхватил.

– Вы Йоже Гале, режиссёр? – официальным тоном спросил Тельняшев-старший, обрывая наш смех самым бесцеремонным образом.

Дождавшись несколько удивлённого кивка, он добавил:

– Теперь проект до его окончания возглавит Тельняшев Богдан Эдуардович, – при этом он кивнул на сына, который от всего этого шума слегка прибалдел и старался особо не отсвечивать.

– Какой проект? – не врубился серб.

– «Зауряд-врач», – пояснил Тельняшев-старшей, при этом зыркнув на сына весьма красноречиво, чтобы тот не стоял столбом и подключался к разговору.

– Простите, вы, наверное, ошиблись, – старательно выговаривая русские слова, сказал Йоже Гале.

За время нашего общения он здорово продвинулся в русском языке и очень гордился этим, демонстрируя своё умение направо и налево.

– Я не ошибся, – сказал Тельняшев-старший и, чтобы сгладить неловкость, торопливо залебезил перед Йоже Гале, – да и разве это имеет значение лично для вас? Фильм финансируется, съемки идут, все возможности для этого созданы. Что ещё нужно для полного счастья? А всякие там бюрократические неурядицы мы порешаем сами. Вы, главное, не отвлекайтесь и снимайте кино.

– Для меня значение имеет, – медленно начал закапать Йоже Гале. – Я согласился учувствовать в съемках этого фильма только по личной просьбе Мули. А теперь что получается? Я не пойму! Муля, объясни мне!

Я промолчал, а Тельняшев злобно на меня покосился:

– И давно у Бубнова личные отношения с иностранцами? Куда особый отдел смотрит?

Козляткин этого уже выдержать не смог:

– Товарищ Тельняшев! Что вы себе позволяете?!

Пока они переругивались, я незаметно тронул Йож Гале за рукав, мол, давай чуток отойдём.

Тот меня понял. Мы сделали буквально два шага в сторону, а спорщики на нас даже не обратили внимания.

– Что привёз? – тихо спросил я.

– Много всего. Обувь. Плащи. Костюмы. Платья. Косметику. Женские сумочки. Красивые. И ещё всякие клипсы.

– Клипсы? – не понял я.

– Ага. На уши, – пояснил Йоже, – женщины такое любят.

– А туфли привёз? Осенние мне надо. Женские, – сказал я.

– Муля! – всплеснул руками Йоже Гале, – тебя от проекта отстранили, а ты о каких-то там туфлях думаешь! Я всегда знал, что вы, русские, непробиваемый народ.

– Именно поэтому мы и выиграли Великую Отечественную войну, – кивнул я и продолжил допрос, – так ты привёз?

– Осенние есть, но на невысоком каблуке, – кивнул Йоже Гале, вспоминая. – Они закрытые, так что модницам может и не очень понравиться. Это для более взрослых леди. Зато они лакированные. Есть перламутрового цвета и чёрные.

– Во-во! – обрадовался я, – Мне для Дуси. И лучше перламутровые. Я ей обещал.

– Что вы там шепчетесь?! – наконец, обратил на нас внимание Тельняшнев, – Бубнов, вы встретили югославов?

Я кивнул.

– Тогда мы вас больше не задерживаем. Всего доброго. И не забудьте завтра передать Богдану сценарий и план мероприятий, – процедил он.

Я желать спокойной ночи не стал и развернулся уходить.

– Муля! – вскричал Йоже Гале. На его лице был весь спектр эмоций: от потрясения такой вот несправедливостью до возмущения поведением Тельняшева и моей покладистостью.

Я ему незаметно подмигнул, попрощался с нашими и ушёл, оставив ошарашенного югослава разбираться с Тельняшевым.

Эх, не знает меня Йоже Гале. Чем больше ставки, тем слаще месть – вот главный девиз не помню-кого-то-там из династии, кажется, Минь.

А поздно вечером, когда мы с Дусей сидели и пили чай, ко мне постучал Модест Фёдорович. И его лицо было мокрым от слёз.

Глава 21

– Отец? Что стряслось? – нахмурился я.

– Да ничего, – буркнул Модест Фёдорович и торопливо вытер лицо рукавом и сделал вид, словно ничего не случилось, – пусти переночевать, Муля.

– Конечно, проходи, – сказал я, отступая в сторону и постаравшись, чтобы мой голос прозвучал бодро, – мы как раз с Дусей чай пьём. С расстегаем. Вкусный.

– Я не буду пить чай, – буркнул Модест Фёдорович, разуваясь в прихожей.

Я подал ему комнатные тапочки и сказал строгим тоном:

– Значит по пятьдесят грамм бурбона выпьем с тобой за встречу, и пойдём спать. Я бурбон из Югославии привёз. Мне лично Франце Штиглиц подарил. Сейчас пить бурбон считается очень модным в Европах. А на самом деле – такая гадость, скажу я тебе. Но ты сам должен попробовать, чтобы лично убедиться…

Я специально болтал о каких-то ерундовых пустяках, чтобы отвлечь Мулного отчима от плохих мыслей. Потом всё сам расскажет, я уже его изрядно изучил. Но вот прямо сейчас нужно его отвлечь.

И я старался – отвлекал.

Дуся, заслышав в прихожей шум и наши разговоры, торопливо выглянула, увидела в каком состоянии Модест Фёдорович, и так же стремительно скрылась обратно.

Дуся у меня умничка. Завтра я ей те перламутровые туфли обязательно подарю.

Я провёл слабо упирающегося Мулиного отчима на кухню и усадил за стол.

– А ещё там у них все ракию пьют, – продолжил забалтывать я беззаботным голосом, разливая бурбон по рюмкам. – Давай, за всё хорошее!

Я протянул свою рюмку, чтобы чокнуться, но Модест Фёдорович, задумчиво залпом осушил всё до дна и, кажется, даже не заметил этого.

– Сейчас всё исправим, – сказал я, отставляя свою нетронутую рюмку в сторону, – сейчас ещё налью.

Я плеснул ему ещё немного и опять Мулин отчим залпом все проглотил.

– Да ты закусывай, отец, – сказал я, пододвигая к нему поближе тарелку с расстегаем с ароматной рыбной начинкой.

Модест Фёдорович посмотрел на расстегай, но, кажется, даже не понял, зачем это.

Помолчали. Пауза затягивалась, но я его не торопил.

– А теперь рассказывай, – сказал я, когда увидел, что Модест Фёдорович чуть-чуть расслабился от алкоголя.

– Что рассказывать? – резко вздёрнул головой Мулин отчим.

– Что у тебя случилось? – спросил я. – Только давай всё по-честному.

– Да какая тебе разница, сын, отстань! – нахмурился Модест Фёдорович и отвернулся.

На него было страшно смотреть. Он обычно всегда очень вежливый и деликатный человек, а вот сейчас набычился и совершенно стал не похож на себя.

– Погоди, отец, – покачал головой я, – я же не лезу тебе в душу. Просто хочу узнать, в чём у тебя проблема. Может быть, я чем-то смогу тебе помочь?

– Ничем ты мне не поможешь, – сказал Мулин отчим и вдруг опять заплакал.

Плечи его вздрагивали, по щекам струились слёзы, которые он тщетно вытирал сперва руками, потом рукавом, а потом взял Дусин брошенный на спинке стула фартук и стал утираться ним.

– Отец, отец, успокойся, – я налил бурбона в рюмку ещё и протянул ему, – на, лучше выпей.

Он опять залпом всё подмахнул, даже не почувствовав вкус. Затем отставил её, немного посидел, вытер глаза, съел кусок расстегая, выдохнул и сказал:

– Понимаешь, Муля, проблема у меня. Большая. Да что говорить – жизнь у меня закончилась!

– В смысле? – перепугался я. – У тебя нашли рак?

– Да нет, сплюнь! Всё хорошо со здоровьем у меня.

– А что тогда? С Машей? – испугался я. – С ребёнком?

Судя по лицу Модеста Фёдоровича, я попал в точку.

– Что? Что случилось, отец? Может быть, я чем-то смогу помочь? Ты, главное, не паникуй! Мы найдём докторов, мы найдём лучших врачей! Я договорюсь со Штиглицем с Йоже Гале, и мы перевезём, если надо, Машеньку на лечение в Европу. Тётя Лиза поможет, ты только не переживай. Деньги на лечение есть. Ещё будут! Всё сейчас можно сделать, может быть, даже попробуем в Израиль её отвезти. Да, я знаю, что это сложно, но, в принципе, при желании всё это провернуть можно, и мы это сделаем. Большакова подключу, – затараторил я, торопливо прикидывая варианты.

– Да погоди ты, Муля, дело не в том. Она здорова.

– С ребёнком? Вы потеряли ребёнка?

– Да нет же, хотя лучше бы мы его потеряли! – сказал Модест Фёдорович, осознал, что сказал и схватился за голову.

– Так, отец! – стукнул кулаком по столу я. – Хватит лить слёзы. Сядь и расскажи мне конкретно. Если никто смертельно не болен, значит, всё остальное поправимо.

– Нет, не всё, – горестно покачал головой Модест Фёдорович. – Сегодня мы с Машенькой опять рассорились, и она мне сказала, что этот ребёнок не мой.

– В смысле не твой? – вытаращился я. – Как это не твой? Она его что, нагуляла? Изменяла тебе?

– Выходит, что так, – кивнул Модест Фёдорович.

– От кого хоть, знаешь? – спросил я. – Или она и сама не в курсе?

– Говорит, от Петрова.

– А кто такой Петров?

– Тоже был аспирантом у нас одно время, но не сдал кандидатский минимум и был отчислен за не аттестацию. Короче говоря, не прошёл аттестацию за полугодие по аспирантуре. Хотя тема у него перспективная была, я помню. Он изучал кремниевые добавки…

– Да погоди ты с добавками, – перебил его я излишне резко. – Это всё ерунда, что он там изучал. Значит, получается, она спуталась с этим Петровым, или как там его, залетела и подстроила так, чтобы раздуть скандал на весь институт, и чтобы ты вынужден был на ней жениться? Я всё правильно понимаю?

– Правильно, – вздохнул Модест Фёдорович. – И вот это с Поповым… всё, это всё тоже была инсценировка!

– Ну, ничего себе, Машка даёт. Прямо Макиавелли в юбке. Эк провернула всё как! А что же она за Петрова-то замуж не пошла?

– Ну, как я понял, он уехал с концами, и всё – её забыл. И вот она решила, чтобы не быть матерью-одиночкой, вот так вот всё провернуть.

– Понятно, – задумался я. – Ну а почему она вдруг тебе вот это выдала? Что ребёнок не твой…

– Да не знаю я, – вздохнул Модест Фёдорович. – Последнее время она ко мне стала плохо относиться, сам не пойму, отчего…

– Да что же тут не понимать, – развёл руками я. – Ты намного старше её. Ей с тобой, при всей её амбициозности, неинтересно. Плюс ко всему она попала в двухкомнатную квартиру после шикарной четырёхкомнатной, и сразу почувствовала разницу, узнала, что это всё тебе не принадлежит, разочаровалась в бытовых вопросах. И решила, что ей такая жизнь не нужна. Но вот что она собирается делать теперь?

– А что собирается, – развёл руками Модест Фёдорович, затем посмотрел на полупустую бутылку бурбона, долил себе сам в рюмку, опять выпил и, даже не закусывая, продолжил, – она говорит, что даже если разведётся со мной, то ребёнок будет записан на меня, поэтому и алименты мне придётся платить, и всё остальное.

– А ты? А что ты? – спросил я.

– Да что я? Я не буду отказываться. Портить ребёнку жизнь…

– Ох, отец, – вздохнул я, – ты и меня вот так же воспитал… не хотел портить жизнь моей матери. Теперь то же самое с Машей.

Модест Фёдорович неопределённо пожал плечам, мол, бывает.

– Но хоть моя мать к тебе так не относилась, как Маша.

– Да с Наденькой мы прожили прекрасно, ровно до тех пор, пока Адияков не появился. Ну, в принципе, она его всю жизнь любила, но тут надо отдать должное, что она очень деликатно относилась к этому вопросу, и ко мне, и ни разу меня не попрекнула, не обидела и не оскорбила. Наоборот, всегда была очень благодарна.

– Да, отец, вот это ты подзалетел, – вздохнул я. – Ну, давай теперь думать, как мы будем выкручиваться из этой ситуации.

– А что тут думать? – сказал Модест Фёдорович. – Я, если пустишь, перееду жить к вам. Хотя бы временно. Затем, может быть, дадут мне комнату в общежитии. Вот коммуналка же, я так понимаю, сейчас твоя занята?

– Да, занята, – кивнул я. – Там Миша Пуговкин с женой и дочкой поселились.

– Ну вот. А Маша останется жить в той квартире.

– Погоди, – сказал я. – Но ведь та квартира принадлежит мне. Это моя квартира, которую я заработал за югославский проект. И Маша, как твоя жена и мать твоего ребёнка, она там может жить, сколько угодно. Но как посторонний человек, тем более аферистка, которая этого ребёнка где-то там нагуляла, которая истрепала тебе нервы и которой даже не хватило деликатности промолчать и быть благодарной за всё то, что ты ей сделал… Я не желаю, чтобы она жила в моей квартире. Поэтому Машенька пойдёт вон, а ты поселишься на той квартире.

– Ох, Муля, но я не смогу выгнать её. Ну, как ты это представляешь? Женщину в положении выгнать…

– Так и представляю, – усмехнулся я. – Не на улицу же выгонять будем. Она прописана где? В общежитии?

– В общежитии, – понуро кивнул головой Модест Фёдорович.

– Ну вот и прекрасно. Значит, она пойдёт жить обратно в общежитие.

– Там вроде два койко-места в комнате, – поморщился Модест Фёдорович. – Она и вот та Таня Ломакина, которая ей вредила…

– Но ведь Ломакина уехала куда-то?

– Да, она была вынуждена бросить аспирантуру, лаборантом она не смогла долго работать, и переехала куда-то на село, – поморщился Модест Фёдорович. – Вроде как-то так, если я не ошибаюсь.

– Ну вот. Она же не выписалась из той комнаты?

– Да вроде не выписалась. Ещё не знаю, надо смотреть.

– Ну вот, пока, значит, Маша будет жить в комнате общежития одна. Потом родит ребёнка. Я думаю, что администрация института очень быстро даст ей отдельную квартиру или отдельную комнату, как матери-одиночке.

– Но ведь она не будет матерью-одиночкой, – сказал Модест Фёдорович.

– Ну как это не будет? – удивился я. – Мы докажем на профсоюзе, ведь будет разборка, что этот ребёнок нагулян. Я думаю, что Маша тоже не станет молчать, раз она тебе это сказала.

– Для меня это такой позор, – понурился Модест Фёдорович, вздохнул и схватился за голову.

– Да почему позор? Ты-то что сделал? Ты ничего не сделал. Ты человек, который занят наукой, который не отвлекается на всякие интриги и ерунду, который настолько человечный и добрый, что даже не думает о том, что близкие люди могут за спиной держать камень и так подло делать гадости. Но ты не переживай, мы твою проблему решим, и ничего, никакого позора тебе не будет. Я тебе это гарантирую.

– Ох, Муля…

Модест Фёдорович махнул ещё одну рюмку бурбона и сказал:

– Пойду-ка я лучше спать. Что-то совсем меня развезло.

И он, натыкаясь на стены, медленно побрёл в коридор.

Дуся, услышав шаги, тоже выскочила в коридор из другой комнаты (видимо, подслушивала), и сказала:

– Модест Фёдорович, голубчик, я вам постелила в вашем кабинете, там, где вы любите, на том же диванчике.

– Спасибо, Дусечка, – пьяно разулыбался Модест Фёдорович и попытался изобразить галантный поклон, но запутался в ногах и чуть не рухнул на пол.

– Ой, осторожнее, осторожнее, – запричитала Дуся.

Модест Фёдорович тяжело навалился на её плечо, и таким вот образом она, практически на себе, дотащила Модеста Фёдоровича до диванчика в его кабинете.

Буквально через секунду оттуда послышался могучий храп Модеста Фёдоровича.

– Уснул, – с облегчённым вздохом сказала Дуся, выходя на кухню.

– Как он? Ты всё же слышала? – сказал я.

Дуся вздохнула, затем всхлипнула и растерянно кивнула головой:

– Да, слышала.

– И вот что ты на это скажешь? Что теперь делать? – сказал я.

– Подожди, – сказала Дуся, метнулась быстренько в кабинет и закрыла плотно-плотно дверь, чтобы он не услышал, если вдруг проснётся. Затем зашла на кухню, села напротив меня, посмотрела на бутылку бурбона, налила себе полрюмочки в пустую рюмку Модеста Фёдоровича и тоже залпом выпила:

– Фу, какая гадость, – сказала она, брезгливо утираясь, и её аж передёрнуло от отвращения.

Она оторвала большой кусок расстегая и начала быстро жевать.

Я сидел и ждал, что же она скажет, потому что вопрос был довольно сложный, и решать его надо было срочно, не откладывая. Иначе эти все интриги и сплетни могут спокойно погубить карьеру учёного.

Наконец, Дуся закусила и посмотрела на меня:

– Что делать, что делать? – проворчала она, почесала затылок и затем выдала, – Надо срочно рассказать Надежде Петровне.

– Да ты что?! – всплеснул руками я. – Какой Надежде Петровне? Она же, если только узнает, сама знаешь какой скандал затеет!

– Вот поэтому и надо говорить Надежде Петровне. Она Модеста Фёдоровича в обиду не даст, – отрезала Дуся. – Она, кстати, сразу сказала, что Маша эта не такая простушка, как кажется. И она сразу не хотела, чтобы Модест Фёдорович на ней женился.

– Да я думал, что это ревность, – вздохнул я.

– Да какая там ревность, если она ушла к Адиякову! Почему она должна ревновать Модеста Фёдоровича? Просто не верила она, что Машка эта по любви за него замуж решила выскочить. Слишком уж она это всё обставила очень ловко, так что все в институте об этом узнали. Ах, бедная девочка, ах какой позор… Старый злобный Бубнов совратил бедную девочку, и все её теперь осуждают, и хоть бери и в омут с головой, – фыркнула Дуся.

– Ох, Дуся, – засмеялся я, – вот ты умеешь аллегории проводить.

– Так-то я уже сколько на свете пожила и этих аллегорий за жизнь видела, – проворчала Дуся и сказала. – Всё, Муля, давай-ка иди спать. И я сейчас помою посуду и тоже пойду спать. Уже поздно. Завтра ты иди себе спокойно на работу, только Модеста Фёдоровича проводи до института. Вот завтрак я приготовлю, а потом, с утреца, прямо сразу после рынка, забегу к Надежде Петровне и всё ей подробно расскажу. С этим делом надо решать и то срочно. Вот пусть она идёт к этой Машке и ставит её на место. Ишь, вертихвостка какая! Её надо выгонять и разбираться, что это такое, сколько она водила за его нос! И чтобы успеть развестись до того, как она родит этого ребёнка.

Я был согласен с Дусей на все сто. И Маши мне было совершенно не жаль. Если бы она всё по-честному рассказала Модесту Фёдоровичу сразу, мол, прост, так получилось, оступилась, залетела – я думаю, что он бы поступил по отношению к ней так же, как поступил в своё время по отношению к моей матери. Но она решила схитрить, облапошить его. Вот это в мою картину мира совершенно не укладывалось. Это было за пределами моего понимания. Таких людей, которые паразитируют на человеческом достоинстве других, я глубоко не уважаю. Я теперь не уважаю Машу. И дальше паразитировать на нашей семье я ей не позволю.

Ох, она и дура. Ведь она же могла промолчать о том, кто отец ребёнка, по крайней мере не говорить об этом Модесту Фёдоровичу. Сейчас ещё вот эти все ДНК-тесты не делают, и выяснить, кто чей отец, можно только потом, когда этот ребёнок подрастёт и на кого он будет похож. То есть только по признакам. Да и то не факт. И вот зачем Машка сдуру вот это ляпнула?

Хотя, с другой стороны, может быть, всё-таки это ребёнок Модеста Фёдоровича? И она вот это брякнула из-за того, чтобы ему досадить? Такое тоже может быть.

Видимо, эти слова я сказал вслух, потому что Дуся, которая в это время мыла посуду, обернулась и сказала:

– Нет, Муля, я открою тебе правду. На самом деле, хоть все и считали, что Модест Фёдорович женился на Надежде Петровне из-за того, чтобы Пётр Яковлевич ему помог с карьерой, так вот, на самом деле это всё не так. Он сам по себе, Модест Фёдорович, был очень хорошим учёным и подавал большие надежды. Я сама это слышала, как Пётр Яковлевич обсуждал с другими академиками. Они тут пили водку на кухне, а я всё слышала, они при мне такие разговоры вести не стеснялись. А на самом деле Модест Фёдорович не может иметь детей.