Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

– Самая страшная боль только во время первого обращения. Если бы не полнолуние, было бы хуже. Но с каждым превращением все будет проходить легче и быстрее. Когда окончательно привыкнешь, то будешь перебрасываться почти мгновенно, без боли. Это как люльку курить, поверь старику.

Смысл слов доходил медленно.

– Почему... не предупредили? Что будет так...

– Чтобы ты раньше не переживал, – учитель внимательно на него посмотрел. – Можешь стоять самостоятельно? Ноги держат?

– Держат...

Захар снял с себя остатки волчьего облика. Провел меховой стороной по шрамированному телу, стирая кровь.

– Когда рядом нет водоема, вытирайся мехом. А пока снимай с себя все клочья и скинь сюда, мы его сожжем.

Тело послушно выполняло приказы. Мех отходил легко. Северин удивленно смотрел на черную волчью кожу, которая только что была на нем. Подлинная. В его крови. Он был волком. Разве это не мечта?

Прохладная река смыла кровь и эхо боли. Лягушки в плавнях и сверчки на берегу возобновили совместное выступление. Еще минуты назад Северин мог их увидеть и даже счесть, а теперь они снова стали невидимой оркестрой. Юноша захотел доплыть до того камыша, но понял, что сил хватит разве что выйти на берег.

Тем временем Захар успел вымыться, одеться и разжечь костер. Он укрыл джуру коциком, посадил у огня, выдал немалую горбушку хлеба с толстым куском сала и бутылку, оплетенную соломой.

– Поешь хорошенько и выпей вина. Превращение уносит много сил. Отдыхай.

Захар бросил в пламя остатки волчьих шкур. Воняло жженым мехом.

– Его всегда нужно сжигать. Говорят, что завладевший волчьим подобием характерника завладеет им самим. Не знаю, насколько это правда, но стараюсь придерживаться этого правила. Если сжечь не выходит, то можно закопать или бросить в проточную воду.

Воспоминание о боли не давало согреться. Северин кое-как оделся и снова завернулся в прогретый котик.

– Простите, учитель... Забыл все ваши приказы и побежал куда глаза глядят.

– Не переживай. Я на своем первом превращении вел себя так же. Разве здесь можно удержаться? – усмехнулся Захар и набил трубку. – Новое тело, новые ощущения, новый мир. Так и приглашает бежать к нему в объятия!

– К такому привыкаешь?

– К такому невозможно привыкнуть.

Вино было красное, сладкое. Щипало изорванную глотку.

– Человеческое тело кажется неловким и ограниченным. Не хочется возвращаться к нему.

– Правду говоришь, – Захар предложил ему трубку, Северин покачал головой. – И то ощущение гораздо страшнее боли превращения. Боль тебе не нравится, он твой открытый враг. А это восхищение... Коварный и неверный змей.

Учитель затянулся дымом.

– Зверь – твоя сила и твоя слабость. Держи его на припоне и никогда не позволяй ему одержать верх. Зверь постоянно прячется в сумраке сознания. Опытный хищник всегда терпеливо выжидает... Даже если на это уйдут десятилетия. Выжидает мгновения слабости, когда ты превратишься во время душевного потрясения, эмоционального возмущения, или когда хочешь причинить боль, унести жизнь, теряешь власть над собственными чувствами... А он только подстречет. И тогда, когда не будет силы и желания сопротивляться, Зверь проглотит тебя и навсегда возобладает.

Северин попытался вспомнить слова, которые он слышал – будто кто изнутри говорил ему – но не вспомнил ни одного.

Остатки меха окончательно исчезли в пламени. Отблески плясали на лице Захара, как в ночь посвящения. Северин бросил быстрый взгляд вокруг: убедиться на всякий случай, не открылись ли в темноте багровые глаза.

– Многие характерщики не смогли противостоять ему, Зверь завладел ими навсегда. Что нужно сделать, если стал тому свидетелем, Северин?

– Унести жизнь бедняги.

– Да, – кивнул учитель, увитый табачным дымом. – Это больше не характерник и не волк. Это страшное чудовище, в основах которого теплится человеческое сознание. Оно пытается заглушить ее, охотясь на людей и упиваясь их жизнями... Искалеченный покруч, в котором надо видеть опасного врага, а не бывшего брата. Его нужно убить ради него самого.

– А вам приходилось...

– Да.

Северин нахмурился. В глазах Захара пролетели призраки прошлого. Старик покачал головой, улыбнулся и сказал уже другим голосом:

– Вспомнил, как один мой знакомый, не буду называть его имени, потому что он жив-здоров и самым таким остается много лет, весь день перед первым превращением старательно постился, а когда обернулся, убежал от учителя, с голодухи не удержался и добыл кролика. Разорвал, пожевал, пока учитель не прибежал и не остановил его. И вот когда он на человека перекинулся, то блевал дальше, чем видел, а с тех пор кроликов ни в коем случае не употреблял.

Джура слабо усмехнулся. От еды, вина и тепла его разморило.

– Я говорил много раз, но напомню снова: никогда не давай полные застать тебя дважды в одном и том же месте.

– А если задача...

– Все задачи планируют исключительно с учетом этой особенности. В случае необходимости долгой засады, охраны или слежки всегда происходит смена. Меня только раз при жизни полнолуние застучало дважды в одном месте – поверь, после этого никогда не хочется повторения.

– Настолько плохо?

– Хуже первого преобразования.

Северин вздрогнул.

– А на третье полнолуние Зверь овладеет тебя несмотря на любое сопротивление, – Захар повысил голос и отчеканил каждое слово: – Северин, никогда не доводи до третьего полнолуния. Никогда.

– Да, учитель.

Джура представил, как дикая тварь врывается в сознание, заливает волной безумия, захватывает все и уносится с радостным воем, мчится сквозь ночь в поисках жертвы, а он, пленник в собственном теле, способен лишь наблюдать, как убивает людей.

Захар пахнул трубкой, улыбнулся и сказал другим тоном:

– Тот самый мой знакомец, кстати, как-то попытался опрокинуться в одежде. Запутался в собственной рубашке! С ярости порвал ее на тряпье зубы, а потом жаловался, что та вышиванка от деда в наследство досталась. Это действительно большое искусство – выпрыгивать из одежды так, чтобы она не мешала после обращения. Да еще в битве! Особенно зимой.

– Звучит непросто.

– Ничего, каждый через это проходил. Еще овладеешь причудливыми науками.

Северин подозревал, что учитель придумал этого знакомого для подобных рассказов.

– А если на большое расстояние волком отбежать, то надо же возвращаться за вещами... И искать.

– По собственному запаху их найти несложно. Но ты прав, иногда это к черту неудобно, – Захар выбил трубку. – Трудная судьба волшебника.

Далеко-далеко раздался вой.

– Как настоящие волки относятся к нам?

– Животные умные. Они видят сквозь твое подобие. Заметил, как отреагировали Шаркань и Рыжая?

– Они не испугались.

– Итак. Так же волки ощущают, что ты другой. Они не нападут, потому что мы значительно больше их, но никогда не примут своего. Между нашими родами, скажем так, царит понимание, но не более того.

То, что рассказывал Захар, было посвящено в ночь серебряной скобы – ведь каждый джура мог отказаться от ритуала, даже передумать во время его проведения, и на том его ученичество заканчивалось. Но с тех пор, как Северин встал на волчью тропу, мог теперь узнать все, что его интересовало. Веки слипались, но юноша упрямо заставлял себя не засыпать.

– Сколько времени можно находиться в волчьем облике?

– С годами все больше. Я знаю нескольких братьев, которые на днях могут жить в волчьей шкуре. Например, учитель твоего отца, Иван Чернововк, один из Совета Симох есаул, известен тем, что целую неделю пробыл обратной. Не знаю, правда ли, преувеличены ли слухи – зачем кому-то столько времени бегать волком?

Джура присмотрелся к большому пальцу, кровью из которого он смазывал губы.

– Порез затянулся, – он коснулся груди и провел ладонью по коже. – Да и синяки исчезли...

– Превращение лечит такие безделушки, – Захар забил трубку второй раз. – Однако при сильном ранении оно не работает. Видел я волков, тело которых не выдерживало боли и без приказа превращалось в человеческое. А после смерти подавно.

Северин проглотил еще вина и сильно зевнул.

– Возьми еще мед. На вино не налегай, потому что оно для крови, а не для опьянения. Не забыл, почему нельзя оборачиваться пьяным?

– Потому что волчье тело не способно переварить много алкоголя... умирает от отравления... так погиб джура Мамая по имени Пугач, – джура откровенно клевал носом.

– Вот-вот, – Захар забрал у него бутылку и приложился к вину. – Забыл сказать. В волчьем облике ты выкопанный отец! Угольный мех, желтые глаза. Врожденный Черновок! Я будто Игоря увидел, когда тебе дорогу заскочил – думал, что ты в ответ с боем набросишься. Расскажу ему об этом в следующем письме. Думаю, он обрадуется. А может, захочет увидеть это своими глазами! А? Что думаешь, Северин?

Северин спал. Во сне он несся среди волков.

* * *

– Думал, будет как-то торжественно, таинственно. Как в ночь серебряной скобы. А было... – юноша пожевал, подбирая нужное слово. – Буднично.

– Я предупреждал, что так и будет, – напомнил Захар. – Ты разочарован?

– Разве что своими ответами. Данилишин меня разгромил и, кажется, сделал это с большим удовольствием.

Они трапезничали у Владимира, который по торжественному случаю посадил их за столик у самой известной сабли из коллекции. Северин крушил вторую тарелку дерунов со шкварками, запивая поздний обед пивом.

– Данилишин, честно говоря, неприятный тип, но разведка при нем работает как часы, – отметил учитель. – Забила ответила на твой вопрос?

– Считайте, что не ответила, – махнул вилкой Северин.

– Жаль, – Захар поднял кружку. – Пью за твой успех! Просить еще или наелся?

– Сейчас пуп развяжется.

– Тогда отдохни. На закате под дубом Мамая получишь золотую скобу.

– Поверить трудно, – покачал головой Северин.

– А мне еще труднее. Обернуться не успел, как ты прямо на глазах из маленького мальчика вымахал на козарлюгу!

После сытного обеда Северин залез в корыто, чуть не уснул в воде, доплелся до кровати и провалился в сон. Во сне леший украл новенькую золотую скобу и убегал по лесу, а Северин преследовал его и никак не мог догнать.

Он проснулся под вечер. Причесался, намазал мазью свежие синяки, которые не исчезли даже после превращения в волка, надрал скобы и сапоги до блеска. Одел свежее белье, праздничную вышитую рубашку и новенький черный жупан с золотой нитью, которые заказали у портного ради этого вечера. Северин застегнул черес, повесил на него саблю и нож. В новой одежде он чувствовал себя настоящим рыцарем.

– Не знаете, где Захар? – поинтересовался он у Владимира.

– Пошел час назад, – ответил корчмарь. – Просил пересказать, что будет ждать у дуба Мамая, юный характерник. Желаю хорошо отметить посвящение!

– Спасибо.

Все вокруг замечали праздничную одежду. Незнакомые сероманцы приветствовали бодрящими возгласами и поднимали за него бокалы, прохожие улыбались и Северин чувствовал себя чуть ли не героем. Не меньше вдохновляли девушки, провожавшие его заинтересованными взглядами, под которыми Северин бессознательно клал руку на саблю, грудь сами собой выпячивались и он чеканил шаг, как степенный шляхтич по дороге в Красный Совет.

– Привет! Сурово выглядишь, – на выходе из Буды его догнал Савка, красовавшийся в молочно-белом жупане и красных сафьянцах. – Как прошли твои экзамены?

– Неплохо.

– Как и у меня! Подглядел, как ты с Забилой про какого-то лешего разговаривал.

Северин вспомнил пробежавшего волка.

– Так ты выслеживал для Ивана, кто из есаула выпнул водки?

– Ага, – рассмеялся Савка. – Дело чрезвычайной важности! Он тебе то же поручил?

– Кажется, он всем это поручал.

Иван Чернововк пристально изучил Северина в хищном облике, после чего приказал атаковать себя. Джура несколько раз прыгнул на есаулу и каждый раз только щелкал клыками в воздух: Иван ловко уклонился от всех его атак. После этого руководитель назначенцев приказал выследить, кто из Совета недавно приложился к водке. В волчьем облике это было дело тривиальное – водкой преимущественно пахло от Колодия и немного от Ярового. Затем Иван расспросил его о голосе Зверя, самочувствии после обращения, сон на новолуние и полнолуние, после чего отпустил, приказав оставить мех, который есаула намеревался сжечь собственноручно – вот и все испытания.

Джуры, одетые в лучшие одежды, собрались неподалеку от дуба Мамая. На лугу за ними характерники собирали огромный костер и устанавливали литавры.

Под ветвями святыни Ордена собрались учителя и Совет Семерых: есаулы выстроились в первом ряду, а за ними скопились учителя. Теперь есаулы действительно выглядели, как рисовал себе в воображении Северин: все в рыцарских униформах, могучие, степенные, таинственные. Колодий держал большой желто-синий флаг Украинского Гетманата.

Джуры позвали и разговоры стихли; юноши приблизились к дубу и выстроились в четыре ряда.

Тот самый характерник, что вызвал их днем, хлопнул в ладоши.

– Начинаем! Выходите за именами!

По химородному обычаю, есаула, присмотревший джуру для своего шалаша, даровал ему золотую скобу и характерное прозвище – второе имя, единственное и неповторимое, с которым тот всю жизнь будет ходить среди сероманцев.

– Надеюсь, меня выбрал Данилишин, – пробормотал Савка, вставший рядом Северина.

Меня он точно не выбрал, подумал Северин. Он все еще надеялся, что его призовет Иван Чернововк, хотя не сомневался в невозможности такого выбора: новичков никогда не брали к назначенцам. Туда забирали рыцарей из других шалашей после многих лет службы – и только лучших. Но почему-то в Северине теплилась какая-то безумная надежда, что он станет первым избранным в назначении джурой.

Объявили имя – Филипп Олефир. Клямру ему выдал Орест Панько.

– Вот не повезло парню, – прошептал Савка. Северин согласился. Лишь бы Орест не выбрал его!

Кроме золотой скобы, джура получал второй подарок, характерный кунтуш, завершавший полный рыцарский костюм, и после того есаула подводил новоиспеченного сероманца к стволу Мамаева дуба, где совершалось таинство второго имени.

Джуры – а точнее характерники – возвращались в строй с кунтушем на плечах и улыбкой на лице, после чего принялись пристраивать скобу на место последней железной застежки.

– Северин Чернововк, – объявил казначей.

Сердце утихло. Юноша спешно приблизился к Совету Семерых, всматриваясь в их лица. Кто? Может, Чернововк? Точно не Данилишин. Не Яровой. Да кто угодно, но пусть не Панько, только не Панько...

Вышла Вера Забила.

С огромным изумлением он принял из ее рук заветную пряжку с очертанием Мамая. Из-за спины есаулы приблизился улыбающийся Захар, накинул на плечи черный кунтуш с таким же очертанием Мамая, вышитым на сердце золотой нитью.

Кунтуш был сшит из драгоценного черного бархата, который струился вплоть до голенища сапог, с длинными рукавами, разрезанными от плеч к запястьям, которые по воинскому обычаю завязывали за спиной. На обратной стороне блистал год приема в Орден – 1845 год.

Вера коснулась его плеча и указала на дерево перед ними.

– Становись перед дубом и порежь пальца, – Забила протянула серебряный нож. – Чтобы кровь и дерево запомнили твое новое имя.

Отец не приехал. В последний раз они виделись на день рождения, который обернулся провальной охотой, и в глубине души Северин знал, что отец не приедет, как не приехал на ночь серебряной скобы и первое обращение. Но он все равно надеялся. Безумная надежда (как та, которую выберут в шалаш назначенцев) теплилась до последнего... И погасла.

Северин приблизился к гигантскому стволу и почувствовал, как от этого разливается незримая сила, прошивает его, струится под кожей, шевелит волосы на голове – что-то похожее он чувствовал рядом с Гаадом.

Он разрезал пальцы, а Вера встала перед ним, осторожно заглянула в глаза, коснулась лба сухим пальцем. Беззвучно шевелила губами несколько секунд и наконец провозгласила:

– Щезник.

Юноша стоял спиной к Совету Семерых, поэтому не видел, как есаулы кивают, утверждая новое имя. Почему Забила выбрала это странное прозвище? Кажется, в Соломиином талмуде так звали какую-то вредную потустороннюю почву...

– Проведи кровью по стволу и назовись, чтобы дуб услышал тебя.

Северин коснулся изрезанного пальца теплой коры. По телу прокатилась волна странной силы, заструилась по жилам от макушки до пяток. Северин повторил:

– Щезник.

Волна прокатилась снова, в ладоши защекотало, он почувствовал, как впитывается прозвище в кровь и кору, как впитывается глубоко в тело, как невидимая сила запечатывает новым именем и отчеканивает буквы на невидимых скрижалях.

– Ты можешь идти, брат Щезник, – прошелестела Вера.

Захар подмигнул ему и вернулся к учителям, а есаула стала обратно в Совет Семей.

Как во сне, Северин вернулся к юноше и получил несколько радостных ударов по плечам от соседей.

– Тебя выбрала Забила! – прошептал восхищенно Савка. – Единственный, кому двухвоста выдала скобу! Даже буковинцев обошла, представляешь?

– Удивительно, – сумел пролепетать Северин.

Он уже успел забыть, что сжимал в руке заветное золото.

– Что стал, как сватанный? Добавляй на черес кляму!

Курень потусторонних – не так уж плохо, думал Северин. Просто он ничего о них не знал... Впрочем, мало кто знал что-то об этом немногочисленном таинственном шалаше.

Почему Вера избрала его? Неужели из-за приключений с ним и лешим? Бозно. Она чудачка, это всем известно...

Последний джура, Святослав Кожушко, получил скобу от Ярового и вернулся в строй, довольно поправляя на себе новенького кунтуша.

Рада шагнула вперед – пришло время напутственной речи есаул.

– Вы выбрали непростую дорогу. Пройдите по ней достойно, – начал Данилишин. Даже в темноте он не снимал своего капюшона. – Вы совершаете ошибки... Все совершают ошибки. Главное – не продавайтесь! Проклятое золото ни при чем.

– А я в этом убедись. Буду наблюдать за вами всеми, – добавил Басюга. В его тоне не было и намека на шутку.

– Вы – щит страны, – пророкотал Яровой и сбросил вверх кулак с ныряльщиком, грянув так, что эхо покатилось: – Да самое страшное оружие!

– Среди братьев и сестер Ордена вы никогда не будете одинокими на волчьей тропе, – голос Забилы был едва слышен после рев Ярового.

– Будьте сильнее вашего Зверя, – сказал Чернововк.

– Когда я был джурой, я услышал мудрые слова, которые навсегда остались в моей памяти, теперь я всегда повторяю их молодым характерникам, – заговорил Орест Панько. – Каждый раз, когда будете чистить скобы на чересе, вспоминайте эти слова! Бронза и трезубец – это избранная нами непростая жизнь ради родины. Серебро и Зверь – две смертные угрозы, которые мы никогда не забываем. Золото и Мамай – славная неподкупность и самоотверженность внуков Мамая. Почитаемся, братья!

Корний – единственный, кто не произнес слова – выступил с флагом вперед. Полный рыцарский строй его изменил: Северин разглядел в Колодии рыцаря, измученного нелегким долгом. Бывшие джуры припали на колено, приложив десницы к сердцам – там, где на кунтушах играл на кобзе Мамай.

– Я, добровольно обращенный, получив черес с тремя клямрами и воинский кунтуш, встаю на защиту! – прокричал Корней, и молодые характерные громко вторили за ним слово в слово. – Торжественно клянусь своей честью перед дубом Мамая и перед Советом Семерых есаул!

Присяга характерников.

– Бороться за свободу и покой украинского народа и украинских земель!

Луна от их клятвы катилась к самой Буде.

– В этой борьбе не пожалею жизни и буду биться до последнего вздоха!

Мама, папа... я получил золотую скобу, – думал Северин. Вы не видите, но я приношу присягу, которую сложили когда-то вы.

– Буду храбр в бою и беспощаден к врагам!

Он попытался глазами разыскать Захара, но в сумерках лица сливались в бледные пятна. Их шестилетнее путешествие вместе закончилось.

– Буду мудрым в решениях и щедрым к друзьям!

С завтрашнего дня Северин сам по себе.

– Буду честным рыцарем и верным собратом!

Отец не приехал. Северин знал, что это произойдет.

– Когда я отступлю от этой присяги, накажет меня закон Серого Ордена и придет на меня пренебрежение моими братьями и всем украинским народом!

Какой теперь станет его жизнь?

– Не занимай! – крикнул лозунг Корней.

– Не занимай! – прогремели молодые глотки хором, а учителя пальнули в небо из пистолов.

Позади них громко забили литавры и запылал костер.

– Аркан! Аркан!

Юноши вскочили и рассыпались по лугу. Взялись за плечи, стали в круг. Барабаны отражали постоянный воинственный ритм: бам-бам, бам-бам, бам-бам.

– Эй, заиграйте в бубны! Эй, цимбалы – играйте!

Новые выстрелы бахкали вокруг. Громадный костер расцвел пламенным цветком и молодые характерники закружились вокруг него в древнем танке посвящения.

– Вышли мы на доли! Вышли мы на горы!

Северин танцевал со всеми, дико и весело. В эти секунды он чувствовал лишь плечи соседей, упругую землю под ногами, полы кунтуша, разлетавшиеся орлиными крыльями, и ритм, не дававший телу остановиться, а мыслям – вернуться.

– Врагам Украины, а себе во славу!

Кровь бурлила, лицо распаленое от костра, на устах сияла счастливая улыбка, и восторг относил дальше, по кругу, вместе с новой жизнью.

Детская мечта осуществлена.

– Не занимай! Не занимай! Не занимай!

Северин стал характерником, братом среди братьев, сродни проклятию, клятвой и делом.