Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 177 (всего у книги 350 страниц)

Глава 14

Я вернулся домой с вокзала, целиком и полностью довольный собой: юное дарование по имени Ярослав, удалось-таки впихнуть в поезд на Кострому. Конечно, не обошлось и без жарких дебатов, уговоров, мелкого шантажа и даже товарищеского подзатыльника, но в результате дело сделано. Бедняга Жасминов был так счастлив, что я помог ему вырваться из КПЗ, что без всякого возмущения, молча сгрёб упирающегося Ярослава и увёз его к Ложкиной и Печкину.

Вчера почти весь день ушёл на уговоры и сборы.

Дуся, вымотанная всем этим до предела, тихо посапывала на своём диванчике.

Тихонечко, на цыпочках, стараясь не разбудить её (время-то уже позднее, почти одиннадцать вечера), я снял пиджак и галстук, переобул туфли на домашние тапки и отправился по привычке (вредной, кстати, привычке) на кухню подымить перед сном.

На кухне курила Фаина Георгиевна. Печальный Букет, всё также ядовито-розового цвета, сидел на полу и, не отрываясь, смотрел на дверь комнаты Пантелеймоновых, где все эти дни спал Ярослав.

– Скучает, – проворчала Фаина Георгиевна, кивнув на Букета и мрачно выпустила струйку дыма в форточку.

– Ничего, – вздохнул я, – через пару дней привыкнет. Дети должны жить с родителями. Пусть и приёмными. В школу ходить. К труду приучаться.

– Думаешь, это правильно? – чуть нахмурилась Фаина Георгиевна, – он же так хотел с тобой тут остаться…

– Правильно, – проворчал я и вздохнул, как оно ни есть, а всё равно почему-то чувствовал себя виноватым.

– Ох, Муля, Муля… – покачала головой Фаина Георгиевна, – надо бы уже и тебе детей заводить. Своих. А ведь ты ещё даже не женат. Сколько тебе лет?

– Двадцать семь, – хмуро сказал я, – уже скоро будет двадцать восемь.

– И ты ещё не женат даже…

Я хотел сказать, мол, кто бы говорил, но не сказал. Вместо этого заметил:

– Через месяц, если всё будет нормально, едем в Югославию на съемки. Вы себе платья купили? Ну или пошили?

– У меня есть платья, – фыркнула она. – Вот ещё!

– Видел я ваши эти платья, – недовольно покосился на неё я (правда была она в домашнем халате, но всё равно). – Вам срочно нужен новый гардероб. И Рине Васильевне, между прочим, тоже.

– Нормальные у меня платья! Много ты понимаешь!

– Фаина Георгиевна, – устало сказал я (за день тоже вымотался, особенно на вокзале), – даже если не брать то, что там будут разные приёмы и товарищеские вечера, то в Белграде вы встретитесь с сестрой. Как ей будет видеть вас в этом вашем старушечьем гардеробчике? Она-то прожила в Париже, в столице моды!

– Муля… – начала Злая Фуфа, но я перебил:

– Ваши деньги Эмиль Глыба обещал вернуть. Дня через два. Вы пока по магазинам походите, присмотрите платья. А лучше в ателье закажите. Там, если не ошибаюсь, можно в самом конце платить за готовое изделие…

– Ты думаешь мне получится увидеться с Изабеллой? – тихо спросила Фаина Георгиевна и посмотрела на меня полными надежды глазами.

– Работаю над этим, – я докурил, затушил окурок и напоследок сказал, – а насчёт платьев вы всё-таки подумайте, Фаина Георгиевна. Чтобы потом не пришлось впопыхах всё делать…

– А ты о женитьбе подумай, Муля, – иронично парировала Злая Фуфа, – а то же тебя из страны не выпустят, и кто там всем руководить тогда будет?

Я вернулся в комнату, мрачнее тучи: Фаина Георгиевна была права. Миша вон озаботился этим вопросом, более того, я ему помог (надеюсь они за это время не разругаются заново), а вот о себе даже не подумал.

– Муля, – не поднимая головы от подушки сказала Дуся сонным голосом, – ты не знаешь, куда Августа Степановна и Василий Петрович уходили с чемоданами? Они что, съезжают?

– Не знаю, – проворчал я, – спи давай.

Сам же я ещё долго ворочался на кровати, мысли лезли в голову. В конце концов я плюнул на всё это – все проблемы буду решать завтра. Вот прямо с утра и начну.

Но с утра не получилось.

Только-только я умылся, привёл себя в порядок и приступил к завтраку, как прибежала Надежда Петровна. И была она вся прямо какая-то взмыленная, взъерошенная, что ли. И прямо с порога выпалила:

– Муля! Что это такое⁈ Почему я обо всём узнаю от чужих людей⁈

– Что такое? – от неожиданности я чуть не поперхнулся чаем.

– Ты едешь в гости к Танечке! У тебя свидание с ней! И ты маме не сказал! – аж задохнулась от возмущения Надежда Петровна.

– А как же Валентина? – всплеснула руками Дуся и застыла с пудингом в руках.

– Да к какой Танечке! Ты о чём⁈ – возмутился я.

– Что, хочешь сказать, ты не едешь к Котиковым на дачу? – едко прошипела Надежда Петровна, – хочешь сказать, что я всё выдумала, да?

Я пожал плечами и посмотрел на Дусю, которая, кажется, и не собиралась ставить блюдо с пудингом на стол. Так и стояла.

– Еду, – честно ответил я.

– Ну вот! – торжествующе припечатала Надежда Петровна и опять возмутилась, – а маме сказать, значит, не надо, да⁈ Пусть мама от чужих людей всё узнаёт! Ты меня в какое положение перед Ангелиной Степановной поставил⁈ Она мне, значит, звонит, а я – не в курсе! Я! Родная мать!

Она зарыдала, картинно заламывая руки.

– А как же Валентина? – растерянно пролепетала Дуся, посмотрела на меня осуждающим взглядом и решительно вернула пудинг на место – в холодильник.

Я молча, одним глотком допил остывший чай, встал, надел пиджак и галстук, и подошёл к двери, чтобы обуться.

– Тебе нечего мне сказать⁈ – закричала Надежда Петровна скандальным голосом.

– Мама, прекрати, – тихо сказал я, – меня пригласил Иван Вениаминович в мужскую компанию. Нам с ним серьёзно поговорить надо. Точнее мне нужно с ним проконсультироваться по поводу заграничной поездки. Мне, между прочим, людьми там руководить. И всякое случиться может. Это будет скучный и неинтересный разговор. Но мне очень надо. Так что не драматизируй, Тани там не будет. Скорей всего. Во-всяком случае, я очень на это надеюсь.

У Надежды Петровны вытянулось лицо.

– И вообще, – добавил я, – ты сама меня учила, что любовь любовью, а в этой семье главное – связи. Вот я и решил, что у нас с Таней может что-то получится, а может и нет. А вот с её отцом подружиться надо обязательно. Или я не прав?

– Прав, Мулечка… – прошелестела успокоенная Надежда Петровна, и лучезарно улыбнулась.

А Дуся подошла, когда я уже обулся и собирался выходить, и протянула мне коробочку:

– Возьми. Здесь кусочек пудинга. На работе потом покушаешь, Муля, – смущённо и виновато сказала она, – а то ведь не успел даже со всеми разговорами этими…

Я взял коробочку, поблагодарил и вышел из комнаты, не зная, смеяться или плакать.

Эх, бабоньки, бабоньки. И вот что с вашей этой материнской гиперопекой делать?

На работу я шёл с сильным желанием поработать.

Ага!

Шерше ля фам, как говорится. Наивный чукотский мальчик Муля! Старинная народная мудрость гласит, если в деле замешаны женщины (или пусть даже одна), то все планы моментально катятся к чертям.

В общем, возле забора у здания Комитета искусств меня ожидала… Валентина.

– Муля! – воскликнула она при виде меня.

– Случилось что-то? – спросил я, зная, что она просто так не будет меня вылавливать.

– Муля! – со слезами в голосе повторила Валентина, – это правда?

– Что правда? – осторожно спросил я.

– У тебя появилась невеста и ты женишься? – губы её задрожали.

– Да вроде как нет, – удивился я, – а с чего такие вопросы? Ты ради этого меня тут всё утро ждёшь?

– Потому что твоя мама позвонила моей. А моя потом мне весь вечер мозги воспитывала! – она таки зарыдала.

– Девушка, он вас обижает? – рядом остановилась Лёля Иванова, бывшая Мулина пассия. – Этот Бубнов – он такой! Он может! Вы расскажите мне, мы его быстро на собрании прокатим!

Чёрт! Да эти бабы сегодня как сговорились все!

– Ольга, никто её не обижает, – отрывисто рявкнул я, – иди на работу, а то опоздаешь!

Валентина всхлипнула и, слава богу, отрицательно помотала головой.

– А ты уже, между прочим, опоздал! – недовольно фыркнула Иванова, заодно облила Валентину презрением, и гордо зацокала каблучками по асфальту прочь.

– Прекращай рыдать, Валентина, – сердито сказал я ей, – да, разговоры о женитьбе ходили. Но ты сама прекрасно знаешь, что я вскоре еду в Югославию и неженатых не выпускают. Вполне возможно, что нужен будет какой-то фиктивный временный брак. А, может быть, и нет. Мы как раз работаем над этим вопросом. Видимо мать что-то не так поняла.

– Правда? – несмело улыбнулась сквозь слёзы Валентина.

– Правда, – устало кивнул я и, не сдержавшись, едко добавил, – кстати, что-то я не замечал, что ты собралась за меня замуж. Я-то думал, мы с тобой просто хорошие друзья и товарищи… А ты, как все остальные бабы… тебе лишь бы замуж только!

– Мы друзья и товарищи! – моментально вскинулась уязвлённая Валентина, – я не такая! Не думай!

– А что тогда это за сцена ревности прям с утра? – удивился я. – Что за комедию со слезами на глазах ты тут устроила?

– Я не устроила! Меня мама ругает, что я тебя упустила, – виновата шмыгнула носом она.

Я протянул ей свой носовой платок:

– Ладно, давай потом поговорим. А то я сейчас действительно опоздаю, – я ей кивнул напоследок и устремился за поредевшим ручейком опаздывающих коллег.

Шёл по коридору и злился – бабы! Всё зло от них. Но и без них – никак.

На комсомольское собрание я, конечно же, категорически опоздал. Так что не стал в Красный уголок даже заходить. И ведь никакую отмазку теперь не придумаешь – бывшая Мулина пассия по имени Олечка Иванова, видела меня и сейчас стопроцентно стремительно разнесла эту весть по всем кабинетам, приправив всё изрядной долей девичьей фантазии.

В кабинете Лариса и Мария Степановна облили меня осуждающими взглядами. Я точно не знал за что конкретно, поэтому голову ломать даже не стал, а вместо этого приступил к работе. Я планировал закончить сегодня два отчёта и приступить, наконец-то к своду комплекса мероприятий по подготовке к поездке в Югославию.

Угу-м. Размечтался.

В дверь робко поскреблись и в кабинет заглянула кареглазка Оля:

– Муля, можно тебя на минуточку? – спросила она.

Лариса и Мария Степановна обличительно посмотрели на неё так, что Оля аж покраснела.

– Иду, – сказал я и вышел из кабинета.

Мы отошли подальше, к окну, чтобы любопытствующие коллеги не услышали. Помнится, тут, возле этого окна, я на днях беседовал с актрисой Марецкой.

– Что случилось? – спросил я.

– Ты не пришёл на комсомольское собрание, – тихо сказала Оля и покачала головой.

– Каюсь, – без малейшей тени раскаяния ответил я и спросил, – все очень ругались на меня, да?

– Не очень, – усмехнулась Оля, – я сказала, что ты сегодня поручил провести занятие мне. И мы занимались техникой безопасности.

– Представляю, как все ворчали, – вздохнул я.

– Ворчали, не ворчали, а уже давно пора было это провести, – развела руками Оля, – так что, считай выкрутились.

– Спасибо тебе просто огромное, Оля, – от чистого сердца сказал я.

– Просто «спасибо» и всё? – деланно захлопала глазами Оля.

– А что? – не понял я, – ну, если хочешь, я могу завтра конфет тебе купить. Или попрошу Дусю испечь пирог.

– Пирог и конфеты портят фигуру, – хмыкнула Оля, – я о другом…

– Говори прямо, – меня эти бабские тайны уже начали подбешивать и я побоялся, что прямо сейчас выйду из себя, – я намёков не понимаю.

– Хорошо, – покладисто согласилась Оля и заявила, – лучше пригласи меня куда-нибудь сходить!

Сказать, что я удивился – этого мало.

– К-куда? – сперва даже не понял я.

– Давай вечером в кино сходим! – заявила кареглазка. – Сейчас в кинотеатре «Иван Грозный» показывают.

Меня аж передёрнуло. Сидеть два часа и смотреть нынешние фильмы – выше моих сил. Кроме того, у меня железное правило – на работе романы с коллегами не заводить, категорически.

О чём я Оле так честно и сказал. Она обиделась, но отстала.

День, начавшийся так неудачно, всё никак не заканчивался. Сегодня, очевидно ретроградный Меркурий окончательно взбесился и сиганул в созвездие Рыб, потому что ничем другим все эти бабские происки это я объяснить не могу.

В общем, не успела Оля уйти. Не успел я дойти до мужского туалета, как в коридоре мне навстречу попалась ещё одна Оля. Точнее Лёля Иванова, бывшая подружка Мули. Только не моя, а того, лопуха Мули.

И смотрела эта Оля на меня не так приветливо, как до этого смотрела Оля-кареглазка.

– Иммануил Модестович, – подчёркнуто ехидно сказала она, причём сарказм в её голосе был густой, как патока, – так что там с деньгами по госконтракту?

– Не знаю, – пожал плечами я и тут же перешёл в нападение, – Ольга, я вот не пойму твоего поведения.

– В смысле?

– Ты постоянно меня преследуешь. А вот чего ты хочешь – мне не понятно. Когда я был в тебя влюблён, ты меня постоянно отталкивала. Как только я стал к тебе равнодушен – ты постоянно за мной бегаешь. Тебе не стыдно? Ты за всеми мужиками так бегаешь, или только за мной? И почему? Узнала, что у меня дед академик, семья зажиточная и мне дали квартиру? Решила удачно пристроиться? В чём дело, Иванова?

Я специально нагнетал и нагнетал, а глаза Ольги сделались по пять копеек, губы задрожали. Так с ней, видимо, не разговаривал ещё никто. Я понимал, что перегибаю, но ведь иначе она не отстанет. А мне нужно было перевести её мысли от этого чёртового госконтракта на её личные девичьи обиды.

– Да ты! Как ты смеешь! – звонкая оплеуха опалила мою щеку и Лёля Иванова гордо удалилась.

Фух, кажись, пока пронесло.

Надо-таки что-то с этими деньгами выяснять. А то так меня и в Югославию не отпустят. С неё станется какую-то внезапную западлянку сделать.

Я вернулся в кабинет с решением работать, невзирая ни на что.

Угу, размечтался!

В кабинет вернулась Мария Степановна и, еле сдерживая ехидную улыбку, сообщила, что меня вызывает Татьяна Захаровна.

Со вздохом я отложил девственно-чистый лист бумаги. Где так и не написал примерный план мероприятий, и отправился к «любимой» начальницу.

Та встретила меня на удивление мирно, у неё был очень счастливый вид:

– Иммануил Модестович, – мило улыбнулась она и пригласила, – вы присаживайтесь поближе к столу. Разговор у нас будет обстоятельным.

Ну ладно, я сел поближе, раз просит.

– Ознакомьтесь, пожалуйста, – и она радостно пододвинула ко мне листочек.

Я вчитался и хмыкнул – месть обиженной женщины – страшная штука. Правда, с поправкой, если эта женщина умная. В общем, это был внутренний приказ. Который гласил, что отныне я должен ежедневно обходить с инспекцией все театры. Точнее не все за один день, а по графику. И в конце каждой недели я должен сдавать отчёт о деятельности этих театров.

– Всё, как вы и хотели, Иммануил Модестович, – словно красно солнышко засияла Татьяна Захаровна, – вот приказ. Чтобы потом не было разговоров. Выполняйте.

Я ещё раз просмотрел текст. Ну это же просто супер! Эта дура думает, что нагрузила меня лишней работой. Но на самом деле я теперь – птица вольная. Ведь у меня есть чудо-приказ. И согласно ему, я могу в любой момент встать и уйти «проверять театры». А отчёт составить – это ерунда.

Я придал своему лицу печальное и удручённое выражение и спросил тихим горестным голосом:

– А можно такие приказы по количеству театров отпечатать? Чтобы я им всем тоже оставил? Иначе они меня просто пускать не будут, сами же понимаете… – и я для аргументации тяжко вздохнул.

– А в театры уже приказ ушел, – лучезарно заулыбалась Татьяна Захаровна, – извольте выполнять, Бубнов.

И я изволил.

Точнее пошел домой, раз есть такая возможность и пока Козляткин не раздуплился и не отменил. Не воспользоваться таким подарком – надо быть совсем дураком.

Я шел домой и улыбался. Весь день гадские бабы мотали мне нервы, а теперь Фортуна, тоже баба, кстати, преподнесла мне такой вот подарок за все мои страдания.

Так что буду я сейчас отдыхать. Давно хотел завалиться на кровать и почитать книгу. И чтобы никто меня вообще не трогал.

Дома, к моему счастью, Дуси не было, и никто с разговорами не лез. Я переоделся, взял графин для воды и вышел на кухню. Открутил кран, поставил графин набираться.

И обалдел от удивления: на кухню гордой походкой вошёл довольный-предовольный Букет. И был он сейчас в зелёную и синюю полоску…

Глава 15

– Мясо на шашлык я мариную только сам, – усмехнулся в седые вислые усы Вениамин Львович, отец Ивана Вениаминовича и, соответственно, дед Танечки.

Мы сидели в густо увитой диким виноградом беседке и ели шашлык. Под коньячок, конечно же. Мы – это отец и сын Котиковы, и я.

– Правильный маринад – основа всего, – сделал заявление Котиков-старший и поднял рюмку, – поэтому предлагаю выпить тост за то, чтобы всё в этой жизни было правильно!

Мы с готовностью чокнулись, выпили и принялись закусывать. Я подцепил вилкой истекающий розовым соком кусочек шашлыка, Иван Вениаминович больше налегал на запечённые на гриле бараньи рёбрышки, а вот Котиков-старший взял виноградину и закинул её в рот:

– Я обычно коньяк виноградом закусываю, – пояснил он, и от удовольствия аж зажмурился, как большой довольный кот, – за что периодически подвергаюсь остракизму. Мол, не аристократично это. А мне так вкусно.

– Папа… – сделал умоляющие глаза Иван Вениаминович.

– Что, Ваня? – скривился Котиков-старший, – Так оно и есть! Муля, ты не смотри на моего великовозрастного сынка. Набрался там буржуйских привычек! А вот я – человек простой, как говорится, «от сохи», аристократично выпендриваться не приучен. Пью коньяк как простой спирт – стакана́ми и залпом. Но иногда душа просит прекрасного…

Я улыбнулся: Котиков-старшего зовут Вениамин Львович, а его отца, соответственно – Лев Котиков. Родители Льва явно хотели дать сыну суровое имя, чтобы уравновесить с мягкой мимимишной фамилией. А в результате получилось смешно. Но при всём при этом оба Котиковы вызывали у меня большую симпатию. Особенно дед. Харизматичный, импозантный, для своего возраста очень крепкий, он был генералом на пенсии. Эдакий живчик, который не мог ни минуты спокойно посидеть на месте. Кроме того, при этом он был весь такой основательный, домовитый – настоящий патриарх большого семейства, хоть и вдовец. Насколько я понял, семейство Котиковых было довольно большим, кроме Котикова-сына с супругой и дочерью Танечкой, были ещё две дочери, у которых были вторые половинки и дети. А у одной – так даже и внуки.

Посиделки на даче с шашлыками удались на славу. Да и погода была словно по заказу – тепло, но не жарко.

Особо я радовался, что удалось проконсультироваться у Котикова по поводу выезда за границу и договориться об организации встречи Фаины Георгиевны с сестрой.

Сейчас разговор зашёл о воспитании.

– Моя Танюшка на скрипке играет, – горячился Иван Вениаминович, – Ангелина хотела её на фортепиано отдать. А я говорю, какое фортепиано⁈ Как мы будем его по командировкам таскать? И переубедил! Зато как она на скрипке играет! Муля, ты должен послушать…

– Лишь бы на нервах не играла, – добродушно хохотнул Вениамин Львович и спросил, – а ты на чём играешь, Муля?

– У отца где-то был шаманский бубен, – улыбнулся я.

– И правильно! – уловив мой намёк, поддержал меня дед, – мужик должен семью обеспечивать. А на скрипочке пусть супруга играет, пока детей не завели…

И он заржал, как конь, вполне довольный своей немудрённой шуткой.

– А вот скажите, что мне делать? У нас в коммуналке появился ребёнок. Подросток. Соседи мне на перевоспитание подкинули, – вздохнул я и рассказал про Ярослава, – представляете, а теперь он сбежал. Я дал ему сопровождающего, провёл его на вокзал, посадил, как положено, на поезд, а он взял – и сбежал! Прямо из поезда как-то выскочил. И вернулся обратно ко мне.

– Вот же засранец! – восхищённо ответил Вениамин Львович.

– Ну вот представляете, прихожу домой – сперва даже не понял, в чём дело. Гляжу – а пёс соседкин, он его в прошлый раз марганцовкой в розовый цвет покрасил, а теперь смотрю – а он уже сине-зелёный весь! В полоску!

– Как тигра! – хохотнул Иван Вениаминович и азартно мокнул пучок зелёной кинзы в соль.

– Скорее, как сине-зелёная водоросль, – и себе рассмеялся Вениамин Львович, разливая коньяк по новой.

– Ага, повадился он эту собаку каждый день в другой цвет красить, – проворчал я, – и что характерно, этот пёс сам по себе скотина довольно-таки скверная и злая, а вот пацана ни разу не цапнул.

– Собаки детей любят, – заметил Вениамин Львович и аккуратно положил полупрозрачный лепесточек сала с мясной прожилкой на кусочек чёрного хлеба, а сверху аккуратно водрузил зубчик чеснока. Соорудив такую вот тарталетку, он отправил всю эту конструкцию в рот и аж зажмурился от удовольствия, – Муля, попробуй это сало. Мне его аж из Гомеля передают.

Я попробовал:

– Очень даже неплохо, – похвалил я, – но моя Дуся лучше делает.

– Это невозможно! – заявил Котиков-старший категорическим голосом и аж подпрыгнул от возмущения. – Всем известно, что нет ничего лучше настоящего гомельского сала!

– Полтавское сало тоже знатное, меня угощали, – компетентно влез в разговор Иван Вениаминович. – А вот в Чехословакии больше любят к пиву…

– Подождите! – с отчаянием перебил кулинарный разговор я, а то ведь сейчас зайдёт далеко, а мне совет нужен, – я не знаю, что мне с Ярославом делать дальше!

Иван Вениаминович задумчиво пожевал кусочек сала, покачал головой и глубокомысленно сказал:

– Хмммм… мда… дела!

– Ладно, – подытожил Вениамин Львович, – говори, Муля, адрес. Я завтра в Москве буду и, так и быть, заскочу к вам ближе к одиннадцати. Погляжу на этого чудо-молодца вашего. Может, что и присоветую конкретное.

Я воодушевлённо продиктовал адрес.

Эх, если бы я тогда знал, что всё потом вот так завертится….

В общем, вернулся я вчера поздно, практически ночью. Поговорить с Ярославом не вышло. А ведь эта ситуация не давала мне покоя. И вот что я должен с ним делать? Прошлый раз он отвечать мне не стал, потом сразу выскочили Дуся, Белла, Муза, засюсюкали, и нормального разговора не получилось.

Сейчас я лежал на кровати и наслаждался поздним утром. В том, моём мире, мы привыкли жёстко впахивать пять рабочих дней, а на выходных отсыпаться до потери пульса за всю неделю. Здесь так ещё было не принято. Вставали рано хоть в будни, хоть в выходные.

Хорошо, хоть Дуся меня жалела и не будила. Другим советским гражданам везло меньше.

– Тише ты! – послышался на коридоре ворчливый Дусин голос, – Муля ещё спит.

– Пусть встаёт уже, – крикливо ответил второй голос. Это точно Белла. Только она у нас такая крикливая, – разбаловала ты, Дуся, мужика, вот женится он и его жена всю жизнь с таким лодырем маяться потом будет!

– Да тише ты! – опять шикнула на неё Дуся и возмущённо добавила, – это Муленька-то мой лодырь? Тебе не стыдно на мальчика наговаривать?

Скрипнула входная дверь и соседей в коридоре явно добавилось:

– А где это вы были, Фаина Георгиевна? – спросила Белла с любопытством.

– На базар ходила. – Характерный хрипловатый глубокий голос Раневской нельзя было спутать ни с кем.

– А что, ваша Глаша не вернулась разве?

– Вернулась ещё вчера, – ответила Раневская.

– Так а чего это вы на базар ходили? Променад совершить решили?

– Да нет, это я обои выбирала. Мы же уже начали ремонт делать, так надо теперь обои…

– Что прямо вы с Глашей сами обои клеите? – в голосе Беллы прозвучало сомнение, – не поверю.

– Ну, конечно, не мы! – яростно заверила в своей непричастности Фаина Георгиевна, – но обои то я должна выбрать сама! А то будет, как в прошлый раз – Глаша выбрала такие обои, что людей стыдно. Любочка Орлова пришла в гости, так в первый раз так хохотала, так хохотала…

– А что там? Жопы павлинов на них нарисованы, что ли? – заржала Белла.

– Да тише ты, Муленька спит! – опять сердито зашипела Дуся.

– Ой, Белла, лучше бы там были жопы павлинов…

Что там было на тех обоях, я не услышал – соседки дружно захохотали и ответ Фаины Георгиевны потонул в хохоте.

– Да тише вы!

– Кстати, а вы видели, куда это Августа с Василием ночью уходили? – вдруг спросила Белла. – С двумя чемоданами…

– И прошлый раз тоже, – хриплым шёпотом жарко зашептала Дуся, – я сама лично видела! Думала, съезжают они. И тоже, главное, с чемоданами были! А утром гляжу – Августа Степановна на кухне возится. Меня увидела и обратно в свою комнату чухнула.

– А что она там делала? – заинтересованно спросила Белла.

– Сырники, – пренебрежительно фыркнула Дуся, – я потом ещё посмотрела на тесто, когда она из кухни ушла – творог она выбирать совсем не умеет! Это же насмешка, а не сырники!

– Странные они какие-то… – заметила Раневская.

– Может, это они в чемодане трупы вывозят? – выдала «перл» Белла.

– Скажешь тоже! – засмеялась Фаина Георгиевна, но как-то не очень весело, скорее задумчиво.

– А что, я в одной книге читала, так там было…

Бабы продолжали трепаться о всякой ерунде и я под этот мерный трёп, кажется, опять задремал.

Разбудил меня звон посуды и шум примуса. Дуся готовила завтрак.

– Муля, я конечно не заставляю тебя подниматься, но уже очень поздно – соседей стыдно, – сказала она виноватым голосом, – пока в коммуналке живём, приходится на людей оглядываться. Но скоро мы в ту квартиру переедем, ты там сможешь спать, сколько угодно. А я на кухне единственной хозяйкой буду!

– Доброе утро, Дуся, – сладко потянулся я и взглянул на часы – было девять утра.

– Муля, а когда мы переберёмся уже в ту квартиру? – начала допрос Дуся.

– Как только Фаина Георгиевна ремонт сделает – так сразу и переберёмся ответил я и вскочил с кровати.

– А у них в квартире ремонт разве не надо делать? – задала резонный вопрос Дуся, – говорят, там ужасные обои, у них. Людей стыдно.

– Ну так пни эту Глашу, чтоб быстрее поворачивалась, – посоветовал я, одеваясь. – А то действительно она будет долго ещё копошиться и мы не успеем переехать до моего отбытия в Югославию. А там всё, что угодно, может быть. Меня не будет, мы не заселимся и тебя одну туда просто не пустят. И не докажешь потом ничего. Сами, мол, виноваты, скажут.

Дуся заохала – перспектива потерять квартиру ей очень не нравилась.

– Но, Муля, для новых обоев деньги нужны. А у меня столько нет. То, что на продукты ты оставляешь, я тратить на обои не буду, – заявила Дуся категорическим тоном.

– Будут тебе деньги, – проворчал я, – прикинь только, сколько примерно надо. Там же не только обои. Краска ещё, известь, клей… ну, я не знаю, что там ещё… может быть гвозди…

– Я уже примерно прикинула, – ответила Дуся. – А вот деньги лучше сегодня, хоть небольшую часть. Фаина Георгиевна говорила, что ей по знакомству сказали, что сегодня выбросили обои… Там возле рынка магазинчик такой есть… да ты всё равно не знаешь. Так вот, я бы сходила, хоть на одну комнату купить надо бы… раз выбросили…

Я клятвенно пообещал, что сейчас схожу умоюсь только и почищу зубы, и сразу принесу деньги.

Вооружившись полотенцем, мылом, зубной щёткой и зубным порошком, я отправился совершать гигиенические процедуры.

В коридоре сидел Ярослав и с помощью ножа и молотка пытался разобрать старенький патефон Герасима (тот его не забрал с собой, некуда было, сказал, что потом вернётся и заберёт). И теперь Ярослав сидел и разбирал его.

– Что ты делаешь? – возмутился я.

– Золото добываю, – ответил Ярослав.

– В патефоне?

– Ага, – кивнул он, продолжая орудовать молотком.

– Откуда в патефоне золото! – я уже начал злиться, – это Герасима патефон. Он фронтовик, между прочим, получил на войне ранение. У него, кроме этого патефона, ничего больше ценного и нет. А ты взял и сломал! Как тебе не стыдно!

– Патефон уже был сломан, – сказал Ярослав всё таким же флегматичным тоном.

– Ну конечно, если ты его раскурочил, так он и не работает, – нахмурился я и едко добавил, – ты зачем вернулся, Ярослав? Думаешь, тебе всё время здесь такая лафа будет? Ты, вообще-то, дорогой мой, в школу ходить должен! А ты дурака валяешь. То собаку красишь, то туфли Музе портишь…

– Зачем мне в школу? – пожал плечами Ярослав, – что они могут мне рассказать такого, чего я не знаю?

– Как это что! – у меня от такого заявления аж дар речи пропал, – ты что, физику знаешь? Прямо всю? Или химию? Или геометрию?

– Да всё я это уже знаю, – фыркнул Ярослав, – один чёрт, что физика твоя, что химия… У нас в школе в деревне Пал Иваныч все предметы ведёт. Так мы на каждом уроке его фуражку рисуем. И ему без разницы – геометрия или физика. Утром приходит, снимет фуражку и говорит – рисуйте. А сам идёт в препараторскую бражку пить. И мы рисуем, пока уроки не закончатся.

– А если кто-то быстро нарисует? – обалдел от такого педагогического подхода я.

– А он тогда из какой-то книги вырывает страницу или даёт газету, и заставляет искать в тексте все буквы «А» и «О» и обводить их кружочками. И мы сидим и обводим. Каждую букву. Так что в школе скучно, я туда не хочу.

Он фыркнул и отвернулся, а я пошёл в ванную комнату, изрядно озадаченный откровениями парня.

После ванной я зашёл в чуланчик Герасима, поднял старую рассохшуюся половицу и вытащил из тайника свёрток, где были деньги. Развернул его и обмер – денег там не было!

А к одиннадцати ровно прибыл, как и обещал, Вениамин Львович.

– Ну, показывай, Муля, как ты живёшь! – с порога заявил он.

– Да вот так, – развёл руками я, – проходите, смотрите сами.

– А это и есть та пресловутая Дуся, которая делает сало лучше, чем даже гомельское? – с добродушной улыбкой сказал он.

Дуся зарделась от смущения:

– Та где я там делаю… Муля как скажет…

– Неужели я зря тебя при Вениамине Львовиче вчера весь день расхваливал? – усмехнулся я.

– Не зря! – моментально вскинулась амбициозная в этом деле Дуся и тут же захлопотала, – вы проходите, пожалуйста, присаживайтесь, будем сейчас завтракать. Я пирог рыбный как раз испекла. Ещё горяченький. И сало тоже, кстати, есть…

– Погоди, Дуся, а где Ярослав? – спросил я её.

– На кухне вроде был, – ответила она, чуть растерянно.

– Ты, Дуся, накрывай на стол, а мы поглядим на этого Ярослава, – по-военному скомандовал Вениамин Львович и велел мне, – веди, Муля!

Мы отправились на кухню.

– А неплохо у вас тут, – констатировал Вениамин Львович, осматривая кухню, – во многих коммуналках такого простора нет.

Я хотел ответить, но не успел.

Потому что в этот момент на кухне показался Букет. И был он сейчас ядовито-жёлтого цвета, а хвост – фиолетовый. Я аж зажмурился на минутку. Ну фиолетовый я ещё понимаю – концентрированная марганцовка, а вот чем он такой вырвиглазный жёлтый цвет сделал – ума не приложу.

Очевидно Вениамин Львович впечатлился тоже, потому что только изумлённо крякнул и всё.

Тем временем Букет продефилировал на середину кухни и грузно шлёпнулся на задницу, мол, любуйтесь мною. Морда его при этом была вполне довольная.

– Вот это да! – наконец, отмер Вениамин Львович и попытался прокомментировать увиденное, но чётко сформулировать мысль у него не получилось, и он только смог выдавить. – Мда…

Но тут на кухню вышла Фаина Георгиевна. Была она всё в том же в старом линялом байковом халате, а голову украшала криваватая башня из бигуди. В зубах у неё дымилась сигарета.