Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 108 (всего у книги 350 страниц)

Полгода прошло.

В конце концов ему надоело шататься в поисках старых воспоминаний и новых приключений, поэтому Ярема решился на визит, которого не планировал.

– Если по делу, то Чарнецкий не принимает, – отказала горничная. – Приходите в новом году.

Он протянул приглашение, потертое долгим пребыванием в кармане, и уже через минуту Зиновий радостно тряс его руку.

– Решил воспользоваться гостеприимством, – пробасил шляхтич.

– И мы рады, друг мой, – Чарнецкий лично забрал его верхнюю одежду с шапкой.

Он похудел, приобрел синяки под глазами и, в общем, выглядел болезненным, но удивительно счастливым, словно человек на дурмане.

– Ничего лучше этой бутылки лимона не было, – Яровой вручил нехитрый подарок.

– Вот мы ее сейчас и раздавим!

Зиновий подмигнул.

– Как же меня порадовал слух о домике на озере, который стал склепом для того паскудника, – тут он не удержался от широкой улыбки: – Кто знает, почему так случилось? Что за беда судьба его постигла? Наверное, это какое-то местное проклятие!

– Земля снова твоя? – поинтересовался Ярема.

Он уже и забыл об убийстве Кривденко.

– Где там! Вопрос тонкий, дразнящий. Сплошные патики в колеса от его бывшей любовницы, грец взял бы курву, да еще и куча бюрократических проволочек тут и там, – Чарнецкий махнул рукой, мол, проехали.

В доме снова были картины, скульптуры, вазы, книги – все украшено рождественскими сусальными стелями. Пахло елочными венками и свечами, а еще был другой запах, который Ярема запомнил с прошлого года: запах грудного молока.

– Тебя можно поздравить, молодой отец?

Чарнецкий поставил бутылку прямо на шахматную доску между фигурками, замершими в хитрой задаче.

– Сын! – сообщил гордо и разлил по серебряным бокалам лимонную водку. – Назвал Ярополком!

Яровой на миг растерялся, а потом крикнул:

– Виват! – и выпил все одним махом.

Чарнецкий не отставал.

– Необычное имя, – нашелся с нужным словом характерник.

– Хорошее имя! Редкое, мужественное. Мы долго выбирали, не один вечер упустили...

Горничная принесла легкие закуски.

– К черту рад видеть тебя живым, – Зиновий завершил рассказ о поисках достойного мужского имени и обновил бокалы. – Теперь твоя очередь! Рассказывай что-нибудь грандиозное.

– Тогда попробуй угадать, где я недавно побывал.

– Не умею я угадывать. Где?

– В Княжестве, – Ярема хохотнул от озадаченного выражения лица Чарнецкого.

– Зачем ты туда потолкался? Только не говори, что на свидание!

– Вот видишь, умеешь ты угадывать.

Под повествование лимонка заходила прекрасно, и именно когда шляхтич рассказывал о гибели Нику, выпавшего из когтей Сильвии, сверху раздался плач.

– Проснулся! – Зиновий подскочил, забыв обо всем. – Сейчас будем!

Он взлетел по лестнице, и через несколько минут спустился вместе с женщиной, которая осторожно держала красочный сверток у груди. Ярема с трудом узнал институтскую девицу Орисю, к которой когда-то подкручивал усы брат Эней – теперь перед ним стояла небрежно одетая, уставшая молодая женщина, немного располневшая, но все равно прекрасная. Глаза ее были удивительно грустными.

Характерник поклонился, как положено.

– Приветствую, пани Чернецко.

Женщина провела по нему безразличным взглядом. Зиновий перехватил сверток и поднес к Яреме.

– Смотри, сын, который дядя пришел в гости!

Ярополк имел щекое красное лицо и растерянное выражение. Трудно было сказать, на кого он походил больше – на папу или маму.

– Родился таким манипусеньким, всего шесть фунтов, – ворчал Чарнецкий. – Я уже подумал было, больной ли, но понемногу тяжелеет...

– Мамуньо говорили, что я тоже небольшим сначала был, – заметил Яровой. – Но потом много каши ел.

Младенец с интересом сосредоточил взгляд на заплетенной в косой бороде.

– Похоже, его надо помыть, – отметил шляхтич.

Чарнецкий торопливо поднес нос к покрытой пеленками дупке, сосредоточенно понюхал и изрек:

– Покуданял!

Прижав малыша к себе, мужчина помчался вверх по ступенькам.

– Собственноручно меняет пеленки? – удивленно спросил Ярема.

– С рождением малыша он взбесился, – в голосе женщины звучало нескрываемое раздражение. – Скоро молиться на ребенка будет.

Паша села на кресло, схватила бокал мужчины и выпила все одним глотком. С удовольствием прищурилась. Потом посмотрела на гостя.

– Зиновий меня заживо похоронит, если об этом узнает.

– Я ничего не скажу, – пообещал шляхтич. – Но дыхание может выдать вас.

– Это невыносимо! – Кажется, женщина даже не услышала его ответа. – В теплых краях было так здорово. Погода, фрукты, свежие соки... Но я все равно хотела улететь оттуда. Потому что чужая! Ни подруг, ни родные. Поговорить можно разве со слугами, и о чем с ними говорить? А здесь родина, родная земля... И что? Такая же золотая клетка! Ни с кем не вижусь...

Сверху послышался смех Чарнецкого.

– Вот для чего был нужен этот брак: наследник, – горько сказала Арыся. – Малыша он любит гораздо больше меня.

Ярема пытался подобрать выражение лица, которое могло подходить для такого неудобного разговора.

– Скажите, вы знакомый Гната Бойко? – спросила неожиданно.

– Да, – предваряя следующий вопрос, шляхтич добавил: – Он погиб.

Ее глаза потемнели.

– Я чувствовала.

Характерник не нашелся с ответом, поэтому просто выпил свою рюмку.

Сверху раздался требовательный плач.

– Есть снова хочет, – женщина поднялась, и сжала руками грудь. – Какой в последний раз кормила? Снова забыла...

Яреме вспомнилась Катя. Ее материнство было иным: охота борзых, лунное иго, вечное бегство... Ни уютного поместья, ни большого состояния, ни услужливых горничных.

– Ирина! – недовольно окликнули сверху. – Время существа!

– Да иду уже, не глухая!

Она двинулась к лестнице, забыв о госте.

– Орисю...

Женщина резко повернулась, и на миг Яровой разглядел ту самую девицу, которую видел много лет назад.

– Меня так давно не называли.

– Я... Желаю вам счастья.

Она ответила неискренней улыбкой.

Ярема провел у Чарнецких еще несколько часов, однако больше Орисю не увидел. Дипломат неутомимо разводился о малыше, и шляхтич, утомленный однообразием историй, задумался.

На севере небольшого Княжества, где боссёрня ведет неравную войну за родную землю... Будут ли они счастливы вместе? Захочет ли Сильвия стать когда-нибудь матерью? Пожалуй, не стоит об этом думать. Вряд ли их пара доживет до того раздела, когда все празднуют победу и счастливо женятся, а под веселую музыку течет по реке вино...

Проснувшись на рассвете, Ярема выругался. Подушка напоминала бревно. Ярема хрустнул потерпевшей шее, выругался второй раз. В комнате было темно и холодно. За окрашенными морозными узорами окном царил мрак. Яровой укутался в одеяло, зажег свечу, кое-как умылся. На непогоду утраченный глаз всегда дергался болью.

Сегодня он нарядился торжественно. Выкурил трубку, посетил харчевню, поблагодарил трактирщика за хорошую лимонку, позавтракал, смакуя каждый кусочек, выпил горячей гербаты, вышел на морозное крыльцо...

Здесь его и обнаружила небольшая серая ворона. Каркнула, привлекая внимание, села на протянутую руку. Характерник снял с холодной кавычки влажную от снега бумажку.

– Э-э... Спасибо?

Птица клепнула черными глазками, щелкнула клювом и понеслась в тепло харчевне.

«Сегодня.

И пусть весь мир узнает.

Счастья с любимой. Наблюдай за Олей, когда будет возможность. Спасибо за все.

Пусть Мамай помогает».

– Даже не вздумай, Щезник, – процедил Ярема и сжал письмо в кулаке. – Мы так не договаривались!

Похожая на окончательное прощание весть разгневала его.

– Ты вернешься и сам будешь присматривать за своей дочерью! Будешь рассказывать ей сказки о мавках и леших, учить жизни-уму. Раз в год мы будем собираться поминать усопших. Будем подсмеиваться над тем, как состарились. Будем вспоминать, как превращались в волков, вспоминать о магнате Борцеховском и Островной войне, о битвах с борзыми и бессмертном Рахмане... А дети будут дразнить нас взбалмошными дедами. Вот как будет, братец!

Характерник шел глубокими, тяжелыми шагами, оставляя после себя глубокие следы в снегу.

Гвардейцы, охранявшие здание Советов, настроили на него штуцеры без предупреждения.

– Сбор уже начался, господин, – сказал один. – Кем будете?

– Ярема Яровой, – прорычал шляхтич. – Брат Якова Ярового. Дорогу!

Один из гвардейцев, услышав его имя, куда-то бросился.

– Не можем, пан Яровой, – ответил другой почтенно.

– Посторонним вход только по разрешительным...

– Вы не услышали моего имени?

– Пан Яровой, ваше имя, равно как и ваша внешность, прекрасно всем знакомы, но мы на посту, и руководствуемся уставом. Вы как военный должны понять...

Гвардиец вернулся с офицером, приказавшим опустить ружья.

– Не теряйте времени, – пробасил Малыш. – Или пропустите доброй волей, или я зайду с боем. Так или иначе я попаду внутрь, и вы знаете, что не способны меня остановить.

– Мы пропустим вас, пан Яровой, под мою личную ответственность, – кивнул офицер. – Но оружие нужно отдать.

– Кроме ныряльщика.

– Конечно, светлейший господин. Кроме ныряльщика.

Ярема зашел в большой купольный зал, полный шума и спертого воздуха. Место, откуда началось вожделенное восхождение старшего брата к гетманской булаве. Офицер, несомненно, послал вестника к Иакову, и его прибытие – вопрос времени.

За трибуной выступал какой-то новолуние: вероятно, мечтает повторить путь Якова Ярового. Его голос тонул в нескольких десятках разговоров, которые шли вокруг. Характерник сунул к трибуне ближайшим проходом, разводя делегатов руками, как водоросли. Те недовольно смотрели на него, узнавали, расступались, и встревоженный гомон быстро полетел над трибунами.

Как извозчик, думал Ярема. Наглые, высокомерные, самоуверенные. Будут извиняться, только если им всыпать горячих... Просят неискренно, потому что даже тогда сочтут это недостойным своего статуса унижением.

Сероманец поднялся к трибуне. Оратор замолчал и уволил место. Зал мигом стих, и сотни глаз обратились к нему.

– Десять лет назад я попал в плен в один зажиточный отброс, – начал Ярема. – Возможно, некоторые из вас до сих пор помнят его фамилию – Борцеховский.

Кое-кто до сих пор помнил.

– Этот магнат любил развлечение – охота на характерников. Имел целый отряд охотников, которые носились за обращенным волком, пока не загоняли в яму, где и расстреливали. Все работники имения Борцеховского знали, что происходит в лесу рядом. Но молчали. им платили, и у них было теплое место. Что им до жизней каких-то оборотень?

Ярема поправил глазную повязку.

– Я был юным и не знал, что зло – это не только о враге, делающем беду. Это также о ближнем, который молча наблюдает за обидой, а затем идет по своим делам. Он не вступится и не поднимет голос против. Так поступили работники Борцеховского, – Яровой указал рукой на зал. – Так поступили вы. Закарпатцы и слобожане, полищуки и приднепровцы, тавридцы и галичане – вы, избранники людей, вы все умолчали. Без проклятых характерников станет легче, решили вы. Сироманцы слишком себе позволяют, злорадствовали вы. Наконец-то их поставят на место! Подписали записку, а потом испуганно созерцали, как в этом зале убивают есаул... А потом приходили на место убийства снова и снова – будто ничего не случилось.

Он выхватил ныряльщик и указал на ряды, где произошла трагедия.

– Но эта кровь до сих пор там!

Парнач безжалостно хлопнул по трибуне.

– Вы молчали! Молчали, когда Буду вырезали к ноге. Молчали, когда бешеные борзые катились по стране, когда убивали характерников и их семьи. Вы молчали, – шляхтич сжал кулак. – Я убил многих людей – но ваши руки по локти в крови.

Поползли робкие перешептывания.

– Вы молчали, потому сомкнитесь и сейчас!

Ярема снова ударил по трибуне, и шепот сбрил.

– Жалкие трусы! Вы покинули собственную столицу на произвол судьбы. Вы сдали ее! Так же, как сдали Серый Орден, защищавший ваши вельможные задницы. Пока вы отсиживались в тылу и думали, куда бежать дальше, мы убили врага, называемого Бессмертным!

От третьего удара трибуна заскрипела, приблизившись к черте своего существования.

– Я чувствую ваш страх. Он воняет, как огромная куча дерьма! Вы смотрите на эту трибуну и представляете, как мой ныряльщик преломляет ваши головы. Труситесь от мысли о мести Ордена. Вспоминаете судьбу Кривденко! Не переживайте, сукины дети. Всё будет хорошо. Вы выйдете сухими из воды. Ваше преступление забудут. Серый Орден исчезнет, как вы того и желали.

Характерник упивался страхом и непониманием на их лицах.

– К слову, мой старший брат не имел никакого отношения к покушению. Темуджина убили последние рыцари Серого Ордена своими силами. А что гетман? – Ярема рассмеялся. – В детстве Яков воровал мои игрушки, и с возрастом ничего не изменилось. Воровать чужие лавры – это профессиональный навык опытных политиков.

Дверь распахнулась, и в зал влетел отряд личной гвардии гетмана.

– А вот и он! Как всегда, во всем белом, Ярема приветливо смахнул ныряльщиком. – Может, брат, расскажешь уважаемому панству, как я пытался предупредить о нашествии Изумрудной Орды, а ты в ответ приказал бросить меня в тюрьму и публично обвинил в покушении?

Последним ударом шляхтич добил трибуну вдребезги, не обращая внимания на окружавших его гвардейцев. Смотрел только на старшего брата, скрестившего руки посреди зала.

– Бросьте оружие, пан Яровой. Вас арестовали, – приказал знакомый офицер.

– Опять?

Ярема засмеялся, и вдруг выпустил ныряльщик из руки и ноги ему подкосились.

Тело растянулось тетивой над черной пропастью. Калиновый мост дрожит в пламени. Огонь опрокидывается на свиток. Его сердце горит вместе с ним.

КРОВЬ.

Тело рассыпалось кусочками на раскаленные сковороды. Хочется пить. Волком он бежит между чешуями пепла, сыпающимися на озеро. Озеро кипит кровью. Жажденный до предела, он прыгает в него и захлебывается.

СМЕРТЬ.

Тело пылает, покрошено и пережарено. Мясо отходит от почерневших костей, растрескивающихся от жара. Плавятся ногти, глаза взрываются слизью. Воняет мех, воняет волосы.

Проклятие.

Он перед семейной дубравой. Прекрасная песня, которая несется оттуда, пронизывает его и исцеляет боль невозможных пыток, дарит покой и мудрость, снимает полу с глаз, чтобы он прозрел и увидел, что на самом деле это не дубы, а человеческие фигуры.

Он узнал ближайшего – Семен Яровой, его отец.

Узнал второго – Николай Яровой, его дед, последний есаула шалаш военных.

За ними стояли другие. Он узнал их по портретам, которые хранились в имении: прадед, прапрадед... Все, кого он навещал в семейной дубраве.

Они смотрели на него странными лучезарными взглядами и пели, рассказывая тайны мира, а он жадно наполнялся неземным знанием, что хотел запечатлеть и пронести к...

Но песня кончилась. Он не хотел, чтобы она завершалась, готов был слушать ее до кончины, и отчаянно цеплялся за последние нити прекрасного видения.

Ярема пришел в себя на полу, в разорванной окровавленной одежде и остатках волчьего меха. Большим кругом вокруг собрались люди: первой линией стояла личная гвардия гетмана с оружием наголо.

Скованные судорогами мускулы распряглись, и шляхтич осторожно сел. Как взрывом оглушило...

– Врача! Врача!

Круг осторожно сжался и зашумел. Ярема кивнул головой, мазнул пальцем по прокушенной губе. Прошептал заветные слова... Утро кровила. Он повторил волшебство во второй раз. Кровь не остановилась.

Он обратился к ближайшему гвардейцу, указав на его штык:

– Сталь?

– Лучшая чигиринская, – ответил тот.

– Дай мне.

Гвардиец повернулся к Иакову и тот нетерпеливо махнул.

– Дай ему.

Характерник схватил оружие – руки все еще тряслись – и полоснул себя по ладони. Сталь не скользнула, не слетела прочь, а оставила глубокий болезненный порез, сразу заполнившийся кровью. Зал разразился криками:

– Что за черт!

– Он же характерник, не правда ли?

– Как такое могло произойти?

Ярема откинул штык. Вспомнил о Щезнике, о его послании. И понял цену, которую Северин заплатил Гааду за уничтоженное соглашение.

– Соврал ты мне, братец. Соврал...

Яков дернул его за плечо. Когда он успел подойти?

– Эй, Ярема! Слышишь меня?

– Слышу.

– Что это значит? – Он указывал на его ладонь. – Что только произошло?

Господи, почему они так глупы, подумал Ярема.

– Проклятие уничтожено, – объявил шляхтич, и все замерли. – Характерников больше нет.

Мгновение продолжалась тишина, а затем зал наполнил овациями. Врач бесцеремонно растолкал толпу и принялся перевязывать его ладонь; Яков что-то говорил, другие возбужденно болтали... Ярема не слушал.

Он смотрел на остатки волчьего меха и думал о Северине.

*** 

Стрекотали просушенные майским солнцем дрова, облизывали медь длинными языками пламени. Котел поболтал, дразнил вкусным ароматом.

– Ох и жара!

Мужчины утоляли жажду бочонком пива, которое вытащили из прохладного погреба.

– Папа, а это правда, что запорожцы много рыбы ели?

– Ею и жили, – старший Вдовиченко поправил широкополую шляпу, из-под которой бежали струйки пота. – Великий Луг щедро дарил всякую рыбу, и употребляли ее по-разному: вареную, копченую, соленую, печеную. Щербу на ухе делали, тетерю...

– Вот у нас будет настоящая казацкая уха, – Игорь приложил к мокрому лбу прохладный бокал. – Трехъярусная!

Первым ярусом сварили ершиков прямо в чешуе, затем в процеженный бульон добавили второй ярус – почищенных окуней – а также лука с петрушкой. Третьим ярусом должна быть щука, которая ждала в свое время у котла. Всю эту рыбу Вдовиченко и Чернововк поймали на рассвете на реке, а Святослав неотрывно вертелся рядом, всячески демонстрируя, что он взрослый и с малышами больше не водится. Характерники над этим посмеивались, колдовали над варивом, хлебали пиво, а парень пил свежий квас, который выглядел почти как пиво – и тем приобщал его к миру мужчин.

Северин и Максим носились по двору. Пренебрегая жару, лупили сорняки палками, устраивали засады на воображаемых врагов, нападали и отступали под звонкие вопли:

– Серый Орден!

– Не занимай!

Прибегали к котлу понюхать похлебку, бросить мелкий мусор в костер и вытаращиться на выпотрошенную щуку, которая, казалось, схватит острыми зубами любого, кто попытается ее коснуться. У костра было слишком горячо, так что мальчишки убегали в тени деревьев, отдыхали в прохладе, а затем бежали в дом и просили пить.

На крыльце у вынесенного стола хозяйничали Оля с Ярославой: обе принарядились, неспешно готовят тесто на вергуны, развлекаются разговорами и рюмками абрикосовой настойки – без капли крепкого, как известно каждой доброй хозяйке, вергуны не будут нравиться.

Каждый раз, когда Северин видел маму, он не мог подавить желание рассмотреть ее. Такая необычная без серой дорожной одежды, характерного череса и собранных на затылке волос! Такая красивая в вышитой рубашке, украшенной кораллами, высоком платке... Даже лицо другое! И почему она не наряжается так нарядно каждый день?

– С соседями повезло, – рассказывала Ярослава. – Договорились так, что они здесь за всем присматривают, и за это забирают две трети урожая.

Максимовая мама тоже выглядела празднично и красиво, что не отнимало ее сурового нрава, поэтому перебивать разговор было не стоит: лучше дождаться свободного мгновения.

– Немало забирают, – удивилась Ольга.

– Но ведь и делают они немало, – Ярослава попробовала тесто. – Мы сюда только погостить приезжаем, а тут все готово стоит в погребе, ждет – бери и на стол подавай. На зиму все засаливают, варят, квасят... Честные люди, не обманывают. Нам той трети с головой хватает, за хозяйством глаз постоянный.

– Могли бы и сорняки вырвать, – проворчала Ольга.

– И дом побелить, да? Тебе мед, да ложкой!

– Люблю сладкое, что поделаешь.

Характерницы чокнулись бокалами. Вот она, свободное мгновение!

– Мама, – позвал Северин. – Слышишь...

– Что, волчок мой?

– А можно твоя череда взять? Мы поиграть хотим.

– Бери-бери, он лежит в хате.

– Спасибо!

– Мама, – начал в свою очередь Максим.

– Потом положи на место, – Ярослава осторожно, чтобы не захлопать грязными руками, поправила шапочку на белых волосах сына.

Ребята бросились в дом. Вот теперь будет настоящая игра! Мамин черес удобнее, потому что пап слишком широк и может опоясать двух мальчиков сразу.

Северин ухватился за потрескавшуюся, смягченную ливнями кожу, нацепил черес на пузо, принялся воевать с клямрами. У мамы они всегда начищены до блеска, а у отца – тусклые, пылящиеся. Первым застегнулся бронзовый трезубец: с него через несколько лет начнется его ученичество. Вторым звякнул серебряный волк – словно клыками щелкнул.

– Я так мечтаю стать оборотнем, – признался Северин.

– И я, – поддержал Максим. – Мама говорит, что я буду белым волком, как отец!

– А я буду черной волчицей, настоящим Чернововком!

Северин громко зарычал. Максим рассмеялся, и взвыл в ответ.

Застегнув золотые скобы, ребята надменно вытянулись друг перед другом. Чересы достигали им до подмышек, но такие мелочи никого не смущали.

– Пойдем с тобой в один шалаш! – решил Северин.

– Мы ведь друзья, – улыбнулся Максим.

И они торжественно ударили по рукам.

Посреди темноты крутится маленькая блестящая точка. Медленно близится – то ли он к ней, то ли она к нему...

Этот взгляд он мог почувствовать даже спиной.

– Чего уставился?

Хаос зашипел и воинственно задрал хвоста кочергой.

– Беги отсюда, – отмахнулся парень, – не мешай.

Пока Захар с Соломией ходили по лесу в поисках надлежащего места для ритуала, Северин сидел над бумажкой и старательно заучил заклятие. Повторял каждую строчку десятки раз, чтобы от зубов отскакивало. Он знал, что учитель будет подсказывать, но стремился подготовиться в совершенстве – ведь сегодня должен появиться отец! Пусть увидит, что может гордиться сыном.

Обиженный пренебрежением Хаос ворвался на печку и свернулся там клубочком, укрыв нос кончиком черного хвоста.

Ночь серебряной скобы! Северин мечтал о ней, когда получил ученический черес. Мечтал и немного опасался, как первой близости с девушкой... Ночь посвящения, ночь выбора, ночь превращения. Он перенесется по ту сторону и лицом к лицу встретит самого Гаспида, адского собирателя душ. Захар говорил, что разговор будет непростым и интересным, но бояться не стоит; в конце появится тот же свиток, который нужно подписать собственной кровью... И тогда будет тропа без возврата.

Вращаться волком. Зашиптовать раны. Останавливать пули голыми ладонями... Получить золотую скобу на черес!

Но перед этим нужно ударить себя ножом в сердце. Не промахнуться, не попасть в кость, не соскользнуть... Черт, кто придумал эту часть? От самого мнения о смертельном ударе внутри все замирало. Говорили, что немало джур на нем умерло...

Северин несколько раз брал нож и примерялся. Представлял, как это делает. Каждый раз ладонь потала, рука костенела, чем наливался чугунным весом. Почему он такой трус? Вся надежда на дурман-отвар.

На крыльце раздались шаги, и ведьма с учителем вошли в дом.

– Не спишь, Северин?

За годы его странствий Соломия не изменилась ни на йоту: прекрасная, пронзительная, насмешливая. В течение последнего года ведьма являлась ему в срамных снах в одной только шале, похожей на рыбацкие сети, улыбалась соблазнительно, а ее распущенные волосы шевелились, словно на ветру... Северин любил эти видения, но, конечно, никогда и ни за что в этом не признался бы.

– Учусь.

– Какой добросовестный джура, – Соломия подошла к полочке со стаканами, в которых плавало всяческое заспиртованное гадье – Волнуешься?

– Да.

– Тогда взвеси все и подумай снова: действительно ли этого желаешь? Не торопись с выводами.

– Желаю, – ответил Северин немедленно.

Без серебряной скобы не стать характерником!

– Хорошо, если да, – если она и была недовольна быстротой ответа, то удачно это скрыла. – Я уважаю твой выбор, и не стану тебя отказывать.

Соломия вернулась к Захару, который вежливо держался в стороне от их разговора.

– На чем мы остановились?

– На святом отце, – напомнил тот. – Я уже договорился.

– Объясни мне, на какой черт он сдался? – Соломия нахмурилась. – Северину понадобится исповедь, что ли?

– В мою ночь серебряной скобы учитель пригласил священника, так что я только продолжаю традицию, – ответил Захар. – Такая дань обряду, которая должна быть совершенна. Северин – мой джура, и пока он не получил полный черес, я...

– Твоя заботливость заслуживает уважения, – перебила Соломия. – Но не обещаю, что буду пениться с бородачами в рясах. Они меня недолюбливают, я плачу так же.

Черный клубок скатился с печки и принялся тереться о ноги ведьмы, предварительно нашипя на Захара.

– Кстати, Соломия, а почему это адское создание называется Хаосом?

– Потому что он беспорядочная смесь материальных элементов мира, темный и животворный источник всебытия, – ответила ведьма с улыбкой и погладила кота под подбородком.

Тот замурлыкал, наслаждаясь вниманием.

– Ну что, казаче, – Захар ободряюще улыбнулся Северину. – Если голоден – сейчас самое время уморить червячка, потому что дальше должны поститься, и поедим уже не раньше завтрашнего утра.

– Спасибо, учитель, но мне сейчас кусок в горло не полезет.

– Понимаю! Я тоже переживал. Даже живот прикрутило так, что... – Захар бросил быстрый взгляд на Соломию и решил не продолжать мысли.

Северин вертел в руках мятую бумажку.

– Учитель, а вы не знаете, когда отец приедут? К вечеру, или сразу на ритуал?

Соломия чесала Хаосу пузо и делала вид, что не слышала. Захар вздохнул.

– Не хочу огорчать, но я не знаю, казачье. Он ничего мне не писал.

– Ясно.

Парень попытался скрыть разочарование в голосе, но получилось плохо.

– Должен подготовить себе наряд, – быстро сменил тему учитель. – Как ты вообще чувствуешь себя, казак? Готов?

Ударить ножом в собственное сердце. Перенестись в Потусторонний мир. Оставить кровавую подпись на проклятом свитке. Разве к такому вообще можно подготовиться?

– Готов! – отозвался Северин.

Чистая ложь, но он, конечно, никогда и ни за что в этом не признался бы.

Точка так близко, что ее можно рассмотреть – это серебряная монета, древняя и затертая. Кажется удивительно знакомой...

Морской бриз налетает из-за скал. Под серым небом взывают голодные мартины в поиске съедобного. Северину слышат отчаянные крики людей, и зря, что от нападения на Готланде прошло более двух суток. Характерник отдохнул, однако лицо до сих пор жгло от жара, в оглушенных ушах гремело эхо взрывов, а перед глазами величественный цепелин превращался в тучный огненный шар.

Сегодня собратья бездельничали, чтобы завтра разъехаться кто откуда прибыл. Ярема с Северином курили трубки, смакуя местный табак, Филипп без устали бренчал на варгане, Игнат рассматривал лагерь союзных войск и забавлялся ножом. Разговор шел лениво, смолкал в любой момент, возобновлялся по любой причине. Нет лучшего досуга за безделье в приятном обществе!

Эней выругался и махнул пальцем, из которого теребила кровь. Подул на порез, выругался снова.

– Доигрался? – спросил Ярема.

– Думал, что у меня тупой нож, – ответил Игнат. – А оказалось, что у меня тупой я.

– Золотые слова, – отметил Северин. – Надо запомнить.

Из-за соленых скал грохотали волны, выбрасывали на камни длинные пряди коричневых водорослей. Вездесущие мартины бродили между ними, щелкали клювами, выискивали хоть что-то похожее на едло.

– Жаль, что так мало вместе повоевали, – вздохнул Яровой.

– Зато как мощно! – оскалился Бойко. – Сделали из того порта чистейший ад! Давно я так не развлекался.

– Я бы тоже предпочел воевать вместе, – Северин вытряхнул из трубки употребленный табак. – Так надежнее... Но у нас разные ротации, разные шалаши, разные задачи – повезло, что Малыш смог всех сплотить хотя бы раз.

– Слава Малышу, апостолу соборности! – Игнат сбросил вверх кулак и громко пустил газы.

– Вот скотина, – шляхтич яростно усмехнулся. – На самом деле, есть шансы, что нас соберут снова. Нападение прошло блестяще, поэтому в штабе все довольны.

Филипп играл на варгане с закрытыми глазами, но Чернововк знал, что тот прислушивается к каждому слову.

– К слову, ясновельможный, если в штабе все так довольны, то где наши торжественные поздравления с успешной атакой? – спросил Эней. – Где заслуженные повышения чинов? Где корыта с выпивкой и офицерская перина с симпатичной маркитанткой? Где медали с очертаниями уничтоженного порта или какое-то денежное вознаграждение? Где это?

– Там, откуда ты салюты пускаешь.

– Это все из-за сраной сельди! Мой желудок не выдерживает трехклятую рыбу. Передай почтеннейшим господам генералам, которые жуют фаршированных трюхелями фазанов, чтобы кормили нас, как людей, а не дельфинов!

Северин потер лицо. Не так он представлял себе волчью тропинку. Не так представлял войну... Все те легенды, которыми он увлекался парнем, оказались полыми болванами, шелушащимися старой краской. Прославляя военные подвиги, всегда молчат об их сопровождении – вечной грязь, холодных окопах, безвкусной пище, отрывочном сне, тупых командиров и криках людей, чеканных на теле незримыми заклятиями.

Песня варгана кончилась. Филипп протер губы, открыл глаза, привыкая к свету, и спросил негромко:

– Что будет после войны, братья?

– Тебя выберут есаулой казначейских, – мигом отозвался Игнат.

– Мы станем героями, – с кривой ухмылкой ответил Северин.

– Будет еще одна война, – убежденно заявил Ярема.

Филипп спрятал варгана в небольшой армейский рюкзак.

– Не хочу быть героем, – заявил он. – И войны тоже не хочу.

– А разве нас спрашивают? – пожал плечами Яровой. – Мы выполняем присягу.

Которая завела их так далеко от родного дома.

– Ты, Варган, человек ученый, так что ты должен это понимать. Историческая наука убеждает, что человечество никогда не жило мирно, – бросил в придачу шляхтич.

– А если человечество заживет без войн?

– Не будет такого, братец.

– А ты представь себе.

– Тогда это будет уже не человечество, – ответил Ярема.

На том все замолчали, и просоленную тишину нарушало только визг голодных мартинов.

Монета вращается все быстрее, охваченная незримой силой. Взмахи напоминают крылышки серебряной бабочки.

Заезд полнился лошадьми. Места под крышей не хватало – будто в старые добрые времена, когда в конце августа в Буде яблоку негде было упасть. Рабочие «Черта и медведя» расчистили от снега большой участок и ставили просто на улице большую палатку для желающих: со всей страны характерники свозили семьи, и никто не желал становиться на ночлег за пределами Волчьего города.

Лошади ржали, дети плакали, рабочие ругались. Над костром кипел большой котел, откуда каждый мог зачерпнуть себе горячий отвар. Люди неустанно сновали туда-сюда, возвращались с улицы, обменивались в давке последними новостями: борзые захватили штабы Ордена во всех полках, борзые вырубают характерные дубы, борзые собираются большим походом на Буду...