Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 350 страниц)

– Могу я предложить...

– Торг не подходит тебе, Гаад. Где твое достоинство? – она подплыла к нему вплотную. Змеи задрожали у его висков.

– Я готовлю вторжение. У тебя есть время до его начала. Если ты успеешь... Если я свидетельствую о возрождении – истинное, великое, неподдельное возрождение! – только тогда задумаюсь над изменением плана.

Он кивнул – и этого было достаточно, чтобы Гадра отодвинулась.

– Да мы оба знаем, что ты не успеешь, Гаад, – ее голова наконец перестала изменять размер. – Никакого возрождения не произойдет. Из всех остальных ты всегда был самым умеренным, рассудительным... Поэтому найди, наконец, силы признать поражение и отступить. Никто тебя не осудит. Ты мне нужен во главе войска!

– Хорошо, – Гаад упрямо отвел взгляд. – Но сначала я закончу то, что начал.

Ее волосы обернулись черным дымом.

– Как желаешь. Все равно то жалкое дерево сгинет.

Причудливые очертания растеклись, обернулись клубком тьмы, взлетевшим в мертвое небо и растворившимся в безоблачном облаке.

Гаад провел ее взглядом, после чего позволил себе пробормотать несколько неразборчивых слов. Склонился над полом зала, осторожно провел по камням пальцами. По серому кругу между трещинами разбегались стеклянные артерии узора, собиравшиеся в грандиозную сложную фигуру, которая превратила цветущий мир в погруженную в агонию тень.

Все это его вина.

Разве не проще пойти по предложенному пути? Гадра прав: по ту сторону живут создания низменности и мерзкие, их мир богат и щедр, надо только пролистать страницу, забыть о...

Нет! Гаад остановил себя, как останавливал всякий раз, когда мысли приводили к этому окольному пути. Он должен завершить начатое. Исправить содеянное.

Стремительным движением Гаад подлетел к дереву, осторожно провел рукой по теплому стволу. Дерево пылало жизнью: цеплялось в землю развесистыми корнями, шептало соками под корой, созревало желудями среди черных листьев. Оно жило посреди высохшей пустоши! Но ослепленная смертью Гадра не способна рассмотреть это чудо.

– Нет, друг, ты не пропадешь, – сказал Гаад. – Ты проснешься. .. И вместе с другими изменишь этот мир.

Он готовился более двухсот лет. Учел все предыдущие неудачи. В этот раз все несомненно получится!

Но для начала нужно освободить этого истукана. Опасно дразнить Владычицу, но теперь каждый должник может пригодиться.

Высоким скачком Гаад передвинулся к полосе выжженной земли при неподвижной реке. Ни гнилые, ни они – только неподвижная мертвая вода, походящая на прозрачный песок. Гаад ткнул указательным пальцем на истощенную почву, начал рисовать в воздухе, и потрескавшуюся землю покрыло кругом со странными символами внутри.

Его глаза блеснули. Воздух замерцал, загустел, взорвался багряными искрами – посреди круга выросла фигура в белом.

– Спасибо, что отозвалась, – сказал Гаад.

Она молча поклонилась. Длинные светлые волосы черкнули по земле.

– Тебе известно, где его хоронят?

– Да.

Ресницы над голубыми глазами затрепетали.

– Хочешь его освободить?

– Да, – прошептала она.

Влюбленными несложно манипулировать – знал это по себе. Любовь уничтожает здравый смысл... И цена за это бывает слишком высокой.

– Если Гадра узнает, ее гнев будет страшен, – предупредил Гаад.

– Я не боюсь.

– Ты из рода Хранительниц. Может, сама толком не понимаешь, зачем он тебе сдался, но оберегаешь...

Гаад осторожно коснулся указательным пальцем ее лба. Она вздохнула, телом пробежали дрожь, голубые глаза вспыхнули опаловым сиянием.

– Этой силы хватит, чтобы вытащить оттуда.

– Спасибо!

Снова он прячется за другим, снова сгребает жар чужими руками... И не чувствует за это никакой вины.

– Верни его домой сквозь рисунок, – увещевал Гаад. – Предупреди, чтобы не прыгал больше через тень.

– Он не услышит моих слов.

Но и в самом деле.

– Тогда придумай что-нибудь, – Гаад махнул рукой. – И никому об этом рассказывай!

Она исчезла, оставив после себя сноп багровых искр.

Небрежным жестом Гаад уничтожил круг. Для игры ему понадобится полное бревно... Лишь бы голубоглазая смогла сделать все правильно!

Серая, ломкая, запыленная пустота в кровавом свете. Неужели здесь действительно была когда-то жизнь – громкая, яркая, неутихающая? К глухой тишине, к угольку в небе, к праху кругом... Старые воспоминания поблекли, но болезненный шрам ответственности не рубился. Все это его вина. Трагедии можно было избежать… Можно было избежать! Каждый раз эта мысль раздражала, как впервые.

Но прошлого не исправить – только научиться у него.

Он щелкнул пальцами, и через мгновение вокруг выросла любимая домашняя иллюзия – уютный пузырь, его единственное убежище. Ветерок легко коснулся щеки. Река, полная жизни, потекла за спиной. Букет разнообразных запахов дразнил ноздри. Затрещали птички, закачались деревья.

Так станет действительно, если его замысел сработает.

Гаад подошел к столу и глотнул из вечно наполненной кружки. Холодное, пенное, как настоящее – шедевр иллюзии!

По-видимому, он действительно привык к этой форме больше, чем должен... Наверное, общение с человеческим родом действительно изменило его.

Гаад зажег трубку. Куриво наслаждалось миражом. Он выдохнул, придал дымовые очертания дуба и осторожно коснулся его пальцем.

Этот мир умрет, если его замысел провалится.

– И люди по ту сторону погибнут, – пробормотал Гаад.

Впрочем, их было не жалко.

Глава 1

Звание временной столицы Украинского Гетманата изрядно льстило винничанам, но уже месяц по обеим берегам Южного Буга молились и ставили свечи перед всеми святыми образами за скорую победу и возвращение столицы на прежнее место, определенное со времен Киевской Руси. Дорогие сердцу горожан заведения трещали и роились от иностранных репортеров, прибывших со всего мира, чтобы освещать ход военных событий в Восточной Европе; разного ранга чиновники различных государственных институтов, делегаты обоих Советов и их многочисленные помощники заняли все отели, дома, апартаменты и комнаты под ренту; вертящиеся посильные, напоминавшие карманников, сбивали людей с ног; чистильщики обуви, парикмахеры и уличные торговцы драли с гостей новоиспеченной столицы безбожные деньги; устрашающими темпами множились юродивые нищие, которые удивительным образом забывали о увечьях и давали драла при появлении синих униформ сердюков. Спокойными до недавно дорогами теперь непрестанно грохотали кареты и экипажи, на перекрестках городские кликуны горланили свежие новости с фронта, кучи мусора и цены росли прямо на глазах, однако все это шумное движение жизни замирало, умолкало и учтиво расступалось. Сечевой.

– Ой на горе и жнецы жнут, – пели воины так, что стекла звенели. – А под горой, оврагом-долиной казаки идут!

За солдатами бежали стайки ребятишек, подпевая звонкими голосами, а местные (преимущественно женщины, от молодиц до старух) крестили их вслед.

Прохладный мартовский воздух вонял дымом от трех городских заводов, круглосуточно грохотавших над заказами для фронта. Желто-синие флаги разных размеров, оттенков, фактур развевались над домами, украшали веранды и ограждения, висели в окнах и на столбах. Афишные тумбы и заборы, изобиловавшие некогда разнообразными объявлениями и непристойными рисунками, покрылись чешуей агитационных плакатов: гневный казак ударом сабли рассекает зеленую двуглавую курицу, сжимающую в кривых лапах окровавленного ятагана и пистолета. DO BOYU ЗА УКРАИНУ! – провозглашала подпись под картиной.

Вездесущие плакаты захватили весь город и достались даже печально известным Иезуитским Мурам. Построенные два столетия назад, Муры были главными оборонительными сооружениями Винницы, но давно пришли в упадок, и после многолетнего ожесточенного жонглирования записками и сметами сомнительная честь завладеть кучей развалин отошла к Тайной Страже. Развалившиеся контрфорсы и ветхие боевые башни продолжали упадок в новой собственности, пока в Страже не сообразили, кому их можно впихнуть – и в начале 1853 года Иезуитские Муры стали достоянием борзых Святого Юрия.

Божьи воины кое-как восстановили здешний костёл, обустроили собственную церковь, отремонтировали конвикты, где расквартировались. Подтопленные подвалы превратились в тюрьмы, о которых быстро разлетелась неприятная молва, и даже искренние верующие пытались обходить Иезуитские Муры по дальней дороге. Никто не хотел попасть на допрос к борзам Святого Юрия – даже теперь, когда их ряды помолели, почти исчезли.

В темноте, иссеченной огоньками длинных церковных свечей, Отто Шварц перечитывал Библию. С детских лет он таился в ее мудрости, и чтение других книг считал зря упущенным временем. За преданность Библия вознаграждала: при каждом прочтении появлялись новые, ранее незамеченные смыслы. Отто глубже нырял в исконные тайны Книги книг, поился вином сакральных истин, чувствовал Его ладонь на плече... Древние заветы даровали силу даже в самые трудные времена – а для борзых Святого Юрия нынешние дни, безусловно, были трудными. Киевский штаб, несравненно лучше винницких подвалов, пришлось покинуть после сообщений о непрерывном продвижении Орды. Отступление запомнилось Отто паническими криками, вечной толкотней и опасной давкой на дорогах к столичным воротам. Никто не хотел пропускать вперед божьих воинов!

Это невероятно раздражало Отто. Течение чужеземных битв мало интересовало австрийца – он считал войны светской суетой, которая не сравнима с миссией очищения. А те армейские забавы, за исключением священных крестовых походов, всегда были, есть и будут, пока живое ослепленное страстями многогрешное человечество.

Шварц зябко повел плечами. В кабинете царил сырой холод, из мебели здесь стояли только стол и стул – Отто считал аскетичность одной из главных добродетелей охотника нечистью и вообще любого христианина. Его вернуло от пышных украшений, которыми набивали свои покои здешние священники, и он никогда не скрывал отвращения к такой жадности.

Компанию Отто составляла пара породистых украинских овчарок по прозвищу Фобос и Деймос. Цуциков подарил председатель Тайной стражи Ефим Кривденко после выборов гетмана – это было в начале большой охоты. У Отто была слабость к породистым собакам, а Кривденко об этом узнал.

– Несмотря на милый вид, твари носят злостный характер и слушаются только хозяина, – предупредил Ефим. – Если вы не справитесь надлежащим образом воспитать – стреляйте их смело, не обижусь.

Но натасканные австрийцем щенки превратились в преданных лохматых телохранителей, сопровождавших кормчего божьих воинов, участвовавших в охоте на кресты, а также на счету нескольких разорванных ликантропов в волчьем теле. Впрочем, несмотря на замечательный подарок, отношения Отто с главой Тайной Стражи испортились осенью, когда началось вторжение Орды.

Овчарки повели мордами и вместе подскочили с теплых подстилок: кто-то приближался к кабинету. Наверное, Руслан. Отто запомнил страницу, с большой осторожностью вложил почти трехсотлетнюю реликвию семьи Шварцев в сандаловый ящик (бархатное ложе внутри, серебряные украшения снаружи), и после почтительного поцелуя креста на крышке спрятал ящик к ящику стола.

– Прошу, – сказал Шварц вместе со стуком в дверь.

На пороге стал Руслан, сообразительный командир, избранный Отто фаворитом. Всеми силами Шварц отбивал его от призыва в ряды войска Сечевого. Как и щенок украинской овчарки, этот юноша нуждался в правильном воспитании, чтобы превратиться в грозное неумолимое создание, которым и предстоит быть настоящему охотнику в нечисть.

Руслан перекрестился, поклонился и доложил:

– Все готово, великий мастер.

Новый шанс сдвинуть их охоту с мертвого места. Наконец-то!

Отто поднялся, застыл на мгновение: да, Его ладонь до сих пор лежала на плече. Отто с благодарностью перекрестился, натянул широкополую шляпу и направился в комнату для допросов. Фобос и Деймос бежали следом.

Пронизанный клейкой сыростью коридор, кое-как освещенный копотными лампами, служил иезуитам погребом, который борзые Святого Юрия превратили в казематы: амбары заперли дверями со стальными засовами, каждую стену украсили огромным, нарисованным белой краской, крестом. Впрочем, разглядеть святой знак никто не мог, поскольку ни окошек, ни других источников света в глухих камерах не было. Соломника или даже ведра для естественных нужд борзые не давали, поэтому пленникам приходилось спать на влажном холодном полу и дышать испарениями застывших многослойных стула, которые не убирали. Никто не задерживался здесь надолго.

Стены коридора глотали эхо их шагов.

– Открывайте, – крикнул Руслан в дверь, ударив ладони.

Комната для допросов сияла многочисленными факелами, и благодаря огню здесь было ощутимо теплее. Табурет для гостей (одна из трех ножек длиннее других), напротив стол и стул, собратья мебели из кабинета Шварца, – вот и вся меблировка. На дверях караулили Ильку с Лаврином, гевалы-близнецы, которых Отто недолюбливал за куций разум, но всегда приобщал, когда требовалась сила. После сокращения рядов божьих воинов выбирать не приходилось... Не знаю, почему этих быков не забрали в армию, однако Отто подозревал, что провинилась тому досадная неспособность близнецов в течение двадцати лет жизни запомнить хотя бы сотню слов. Австриец научился произносить их странные имена без ошибок – за последний год его знание украинского изрядно выросло. По крайней мере, так казалось Отто.

Братья поклонились Шварцу, хлопнули дверью, скрестили на груди могучие руки. На неудобном табурете сидел мужчина. Фобос с Деймосом приветствовали его рычанием. В тусклом свете их жесткая белая шерсть казалась желтоватой.

– Найн, – бросил Отто псам.

Волкодавцы замолчали и улеглись на свои подстилки. Они знали, как нужно вести себя на допросах.

Руслан молча протянул папку с несколькими бумажками, отошел к стенке. Шварц уселся за стол, принялся не спеша изучать документы. На самом деле он знал их наизусть, но это был один из трюков, который всегда работал. Туманный мужчина на табурете нетерпеливо ерзал, потел, и за десять минут молчания, которое нарушало только сопение овчарок, не выдержал.

– Какого черта я здесь делаю?

– Не смей сказать такие слова, – Отто поднялся на уровне и стукнул по столу кулаком.

Загривки Фобоса и Деймоса нахмурились, выросшие пасти закипели слюной. Мужчина на табурете резко почувствовал нехватку воздуха и закашлялся. По щелчку пальцев Отто псы успокоились.

– Назовись, – спокойным голосом продолжил Шварц, едва коснувшись золотого креста, носившего на груди.

– Тимош Клименко, – в глазах мужчины на мгновение сверкнула ярость. – Почтенный председатель Млечного цеха Украинского Гетманата. Сознательный гражданин, посвящающий все время спасению государства. Верный мужчина и отец шестерых детей. Исследователь, меценат, путешественник. Хватит, хотите ли услышать больше регалий?

– Хватит.

– Для чего нужен этот фарс, господин Шварц? Вам все прекрасно известно. По какому праву меня задерживают на улице, угрожают избиением, приводят сюда и заставляют ждать часами?

Руслан, занявший место за столом, добросовестно записывал все произнесенное.

– По праву борзых Святого Юрия, – ответил Отто серьезно. – У тебя нет повода бояться, когда ты честный человек. Несколько вопросов... И уйдешь отсюда, куда захочешь.

Он вгляделся в круглое румяное лицо. Такие всегда вызывали отвращение: откормленные, блестящие, словно вот-вот лопнут от жира. Шварц знал немало подобных Тимишу дельцов, готовых мать собственную продать, если цена подходящая.

– Общеизвестно о твоих товарищеских отношениях с ликантропами запретного Ордена, – заговорил Отто, кувырком шагая от стенки к стенке. – У нас есть подозрения, что ты до сих пор помогаешь слугам Сатаны.

– Ваши подозрения безосновательны, – отрезал Тимош. – Это все? Тогда я должен уходить, господин Шварц. Меня ждут важные дела, а вы упустили кучу моего драгоценного времени.

Он попытался подняться, но глухое рычание волкодавов приткнуло его к неудобному табурету.

– У меня нет ни времени, ни силы собирать доказательства, – соврал Отто (на самом деле для этого не хватало людей). – Я не собираюсь вести тебя на суд. Я и есть суд! Нам точно известно, что ты помогаешь оборотням. От тебя воняет нечистым духом! Я слышу этот дух и меня тошнит от него. Признайся, кого из преступников ты видел за последние месяцы. Скажи, где и когда это случилось – спаси свою заблудшую душу! Скажи – и будь свободен идти, куда вздумается!

Неожиданно для Шварца Тимош рассмеялся, но через секунду яростно скривился.

– Вы здесь в своих подвалах с ума сошли? – проревел чумак, не сдерживая гнева. – Отшибло ли вам последнюю память? Вы собственноручно всех сироманцев к Рождеству уничтожили! Ордена давно не существует! С кем я мог видеться, с привидениями? Немедленно выпустите меня!

Чумак размахивал кулаками и не собирался ни в чем признаваться. Тимош оказался смелее, чем Отто предполагал. .. Он задумался, как дальше вести разговор. Эта опрометчивая задержка стала роковой: тупоголовый Лаврин, привычно воспринявший молчание приказом, приблизился к чумаку и ухватился за его правую руку.

– Начинать с большого, брат? – пробасил Лаврин, вопросительно взглянув на Шварца.

– Что-о?! – Тимофей вскочил на ноги, не обратив внимания на рычание псов. – Вы угрожаете мне пыткой?

Лаврин толкнул его на табурет, а чумак заорал во все горло:

– Вы смеете пытать меня под надуманными предлогами? Меня, Тимиша Клименко? С начала наступления Орды мои валки спасают войско Сечево, ежедневно мои повозки трогаются на фронт, каждый час мои люди работают на победу в войне, ежеминутно мое состояние тает! Из-за вас, болванов, я только что пропустил сверхважное военное совещание! Просто сейчас несколько срочных документов ждут моей подписи! Каждый миг, что я здесь трачу, стоит нашим воинам жизней! Я – одно из ключевых звеньев в военной логистике! Вы это осознаете, псы безголовые? Вас в этой тюрьме замкнут как ордынских агентов!

Руслан перестал записывать и подвел на Отто вопросительный взгляд. Искрешенные Фобос и Деймос капали слюной, готовые броситься за командой. Лаврин до сих пор держал руку Клименкова в ожидании приказа.

Шварц кипел от ярости. На напыщенного лавочника, на его ложь о ликантропах, на его язвительные образы, на тупого Лаврина, на самого себя. Вот так бездарно упустить отличный шанс!

– Дай нам просто нужно, – сказал Отто дружески.

– Несколько минут, не больше. И мы навсегда разойдемся без насилия и шума.

– Вы не понимаете своей ошибки, господин Шварце. Осознаете ли, но продолжаете кривить хорошую рожу при плохой игре. На меня ваши опасности не действуют! Или немедленно отпустите меня отсюда, или бросайте в каземат, – Тимош махнул свободной рукой. – Предупреждаю: выберете второе, и до завтрашнего вечера от вашего карманного замка крестоносцев даже флага не останется.

Как он мог так ошибиться? Ответ пришел сразу: из-за собственного самомнения. Этот хряк в человеческом лице – наказание за грех гордыни.

Прости меня, Господи! Я усвоил этот урок. Жаль только, что хряк уйдет и заберет с собой все знания о ликантропах, сумевших выжить после большой охоты.

Шварц резким движением подбородка приказал Лаврину отпустить чумака.

– Я буду молиться, чтобы в твоей душе проснулась христианская совесть. Мы будем ждать ответов... И сделаем всю грязную работу. Как делали всегда, – Отто указал на Клименко ладонью. – Разве ты, отец шестерых, не хочешь очистить этот мир, чтобы твоим детям жилось безопасно?

Тимош остановился перед распахнутой Илькой дверью. Оправился. Измерил Отто длинным взглядом и ответил:

– Вы фанатик, господин Шварце. Далек от подлинного мира, ослеплен, опасен фанатик. И вы зря отдали приказ о моем задержании.

На том чумак пошел. Отто захотелось крикнуть близнецам, чтобы свернули и бросили его в камеру, но приглушил это желание – опять соблазняла гордыня.

– Господи! Прости ложь его и вдохновь на правду.

– Шварц перекрестился.

Руслан перекрестился следом.

– Брат, я не думал, что...

– Кто следующий? – перебил Отто.

Руслан мгновенно понял, что разговор о Клименко завершен, и подал другую папку.

– А, писатель, – настроение Шварца улучшилось.

– Ведите.

Поражение с чумаком неприятно, но даже на нее была воля Его.

Новый гость, бледный и помятый, за ночь в каземате явно не сводил глаз. Он промерз и непрерывно трясся, от чего плохо держался на наклонном табурете. Лаврин торчал рядом, чтобы подхватить несчастного или сломать ему что-нибудь – как прикажут.

– Назовись, – приказал Отто, коснувшись пальцами золотого креста на груди.

– Вы все знаете... Вы вчера меня допрашивали...

От него остро пахло мочой. Шварц скривился.

– Назовись.

– Владимир Буханевич.

– Зачем приехали в Винницу?

– Я все рассказал! Прибыл в личных делах... В ряды войска Сечева меня не взяли из-за возраста и состояния здоровья, поэтому я решил попробовать в главный штаб писарем или еще кем-то... Хочу быть полезным! Не желаю сидеть в стороне, когда Левобережье стонет под изумрудным флагом!

– Это мы слышали. Вспомнилось ли что-нибудь новое за ночь?

– Что вспомнилось? – отчаянно крикнул Владимир. – Я – доброволец, которого вы задержали ни о чем! Откуда вы взяли, что я виноват? Кто это сказал? Завистники? Меня не впервые лгают завистники!

– Завистники, – повторил Отто с кривой ухмылкой.

– Да! Сплошная клевета! Учтите сами: каким образом я мог помогать кому-то из Серого Ордена, когда они ненавидят меня за книгу, которую я о них написал! Корчму мою сожгли, нож в спину воткнули... И о чем я выражаюсь буквально, имею шрам у лопатки, можете...

Отто дал знак, и Лаврин лихим копняком выбил табурет из-под Буханевича. Тот неловко шлепнулся на пол, ударился лбом, рассек бровь и не успел вскрикнуть, как над ним повисли двое волкодавов.

Жаль, что с чумаком нельзя было поступить так же.

– Наш источник не лжет, – Отто приблизился к писателю, сел на корточки, погладил псов по лохматым головам. – Ты носишь маску ненавистника Ордена, но действительно помогаешь его недобиткам. Мне непонятно, зачем ты это делаешь. Непонятно, зачем пытаешься скрыть. Тебе здесь нравится? Нравится гнить в камере? Нравится быть избитым? Тебе это нравится?

– Нет! – крикнул писатель.

Отто кивнул. Нажать еще – и все расскажет.

– Зачем идти на кощунственное мученичество, защищая слуг нечистого?

Буханевич молчал несколько секунд, моргая правым глазом, заливающим кровь из рассеченной брови. Пробормотал:

– Не понимаю, о чем вы...

– В камеру, – раздраженно скомандовал Отто. – В этот раз на несколько суток. Воды не давать.

– Подождите, – вскричал Владимир, тут их прервали.

Дверь распахнулась, и не успел чатовой Илько схватиться за булаву, когда в комнату влетел Ефим Кривденко в сопровождении молодой женщины. Оба были в новеньких, с иголочки, офицерских образах разведки – на их фоне избитые временами мундиры божьих воинов с пожелтевшими и посеревшими крестами выглядели жалко.

– Всем замереть! – объявил председатель Тайной стражи.

Его спутница выхватила револьвер из кобуры на поясе. Борзые переглянулись. Испуганный Буханевич отполз к стене. Волкодавцы зарычали, припали к полу, и женщина сразу навела оружие на овчарок.

– Убери псов. Быстро, – скомандовал Ефим.

Отто свистнул, и овчарки отступили. Фобос встал у левой ноги, Деймос – у правой, готовые броситься на любого, кто приблизится к хозяину.

– Ты что, пыль, себе позволяешь? – прошипел Кривденко Шварцу.

Его лицо побелело от гнева. За последний год на висках кормчего Тайной Стражи прибавилось седины, вокруг глаз стало больше морщин.

– Приветствую, Ефим, – Отто приподнял шляпу. – Поздравляю, Майя.

Женщина не возводила револьвера (новенькое и очень дорогое оружие) из волкодавов, поэтому на приветствие не среагировала. Вдвое моложе Ефима форма сидит как влитая, блестящие черные волосы собраны в тугой узел. Легкий аромат духов. Прелюбодейка! Шварц едва сдержал брезгливую гримасу. Как этим двоим не стыдно не скрывать своего греха!

– Какого. Черт. Задержали. Клименко? – отчеканил Ефим.

– Не призывай нечистого в этих стенах. Есть подозрения, что...

– Есть подозрения, что ты полный болван, Отто, – перебил Кривденко яростно. – Разве ты не понимаешь украинского? Мы имели этот разговор дважды. Дважды, лярва мать! Ты божился, что все понял. Я поверил. И тут ко мне врывается ошалевший председатель млечного цеха, жалующийся на незаконный арест борзыми Святого Юрия. Вы показались? У нас идет война, черт возьми!

Снова кощунства. Отто сжал кулаки так, что пальцы хрустнули. Прости его, Боже, потому что не соображает, что несет.

– Моя война началась до вашей, – ответил Отто вслух.

Ефим наконец заметил Буханевича.

– А это кто такой? Еще один безосновательно задержан?

– Есть свидетельства, что он помогал...

Кривденко остановил Шварца взмахом руки и сказал Владимиру:

– Вы свободны идти.

Тот перевел ошеломленный взгляд с Ефима на Отто, не поняв, что ему разрешили убираться отсюда.

– Нельзя приходить и просто так... – начал было Шварц.

– Нет, Отто! Это вам нельзя просто так хватать людей! И я ясно говорил об этом!

– Мы должны...

– Заткнись и не перебивай, – приказала Майя звонким голосом.

Проклятая Лилит! Болдуры Илько и Лаврин, безразличные к разговору, мерили ее тело масляными взглядами.

– Когда-то из тебя была выгода, теперь ты сплошная мрака. С меня, Отто. Заигрался ты в инквизицию, – Ефим повысил голос. – Я распускаю борзых Святого Юрия. Слышите, вы все? Приказ будет завтра утром. Больше никаких возможностей и никакого финансирования. Все! Мне надоело ваше шапито. Половина страны захвачена Ордой, а я должен отвлекаться на выходки идиота, который не может подстрелить десяток уцелевших характерников и к этому еще умудряется подсраться нашей обороне!

Шварц не удивился. Он ждал этого. Слабодухий Ефим никогда не имел веры.

– Ликантропов не десяток, – несмотря на шквал образ он говорил спокойно. – их гораздо больше.

– Я непонятно высказался? Слово "все", Отто, означает конец. Финита. энде. Твоя партия кончилась. Пакуй вещи, забирай деньги и возвращайся домой. Флаг борзых можешь забрать себе на память.

Этот грешник был гораздо мерзче краснопикого лавочника. Отто хохотнул. Фобос и Деймос врали вслед.

– Как все просто! Вы позвали меня, чтобы я сотворил отряды истинных божьих воинов. Я посвятил месяцы жизни. Вложил душу. Начал охоту. Мы победили оборотней. Разбили главные силы, отбили контратаки, разыскали по тайникам. А потом, когда осталось дожать, вы забрали почти всех охотников. Забрали серебро, деньги, все средства к существованию. И я не жаловался! Я понимал, что обстоятельства изменились, и продолжал дело своими силами. Но теперь вы прогоняете меня, словно мы победили, хотя это не так. Уж забыли ли о бандах мстителей?

Словно Господь вкладывал ему в уста эти простые слова, полные пламенной справедливости! Руслан смотрел на него с восхищением.

– Банды мстителей, о которых пол года ничего не слышно? Черти бы тебя драли, Отто, мне безразлично недобиток Ордена! Страна пылает! Я забрал твоих людей на войну, и только из уважения оставил небольшие силы. Теперь вижу, что надо было забрать всех, – Ефим кивнул головой. – Времена изменились, Отто, а ты до сих пор представляешь, будто на улице осень пятьдесят вторая.

Отто взглянул на Руслана. После завершения большой охоты он хотел передать звание командора этому юноше, с чистой душой вернуться домой... А теперь у него отнимают шанс довести миссию до конца.

Руслан осторожно потянулся к булаве. Ефим заметил это движение краем глаза и молниеносно вытащил револьвера.

– Ты чью руку хочешь укусить, пс?

Отто покачал головой, и Руслан оставил булаву на поясе. Ефим обвел борзых острым, как лезвие, взглядом.

– Прочь от рук отбились, гадости! Приказываю вам немедленно освободить всех пленников и выметаться отсюда. Слышали? Чтобы послезавтра и духа вашего здесь не было. Проверю лично! А попытаетесь что-то сделать – объявлю предателями страны. На вас будет охотиться вся Тайная Стража и не только. Ферштейн?

– Все понятно, – Отто снял шляпу. – Не смеем больше отнимать драгоценное время, Ефим. Государство ждет.

Кривденко подал руку Буханевичу, так и сидевшему, ошеломленному, у стенки, а Майя держала револьвер наготове. Владимир вскочил на ноги, едва слышно поблагодарил, после чего троица покинула подвалы Иезуитских Муров.

Отто скрипнул зубами. Какой же дрянной день!

– Брат? – Лицо Руслане наполнилось беспокойством. – Что нам теперь делать?

– Объявляй общее собрание. Передай новость всем борзам Святого Юрия: охота не остановилась. Кто захочет уйти – свободен. А кто чувствует себя настоящим божьим охотником... Пусть с молитвой трогается за мной. Я доведу дело до конца.

Отто бросил беглый взгляд на близнецов. Эти точно не задержатся.

– Братья, которые отправились на охоту в степь... Мы не сможем передать им весть.

– Я не сомневаюсь в брате Георгии и его спутниках. Они останутся с нами. Отто достал носовой платок и вытер потные ладони. – Подай мне список.

Листы мягко фыркнули в руки. Шварц знал эти имена так же хорошо, как Offenbarung des Johannes, и его лихорадило после разговора с Кривденко, и он искал успокоения. Библия осталась в кабинете, поэтому он принялся листать перечень оборотней, которые до сих пор не попали в их руки. Глаза зацепились за фамилию Чернововка.

Северин Чернововк. Лживый дерзкий обманувший его в Глинской пустыне. Выдал себя за предателя, выведал их планы... Но Серому Ордену это не помогло. Жаль, что Северин пропал без вести год назад – Отто предпочел бы сжечь его собственноручно!

Строки имен действовали успокаивающе, гнев утих. Отто снова почувствовал Его ладонь на плече. Они должны продолжать! Уничтожить мерзость – и безразлично, будет ли помогать им хоть кто-то другой. Равнодушно к войне, к Кривденко, к Страже, безразлично ко всем слепым и дуракам.

С ними Бог и они победят.

*** 

Дыхание студеной земли рассыпалось разками прозрачного жемчуга. Светящиеся бусины разбивались о пальцы, растекались прохладой, но Северин не обращал внимания – он бежал навстречу еловым склонам под первыми лучами рассвета, бежал с улыбкой, срывая последние нитки сна, бежал без всякой причины, кроме желания мчаться как в детстве, когда гаснут для тушения. Босые ноги несли упругими прыжками, ноздри впитывали ароматы карпатского снадобья, сердце и легкие работали в слаженном ритме, и внутреннее согласие его тела, сплетаясь с горным видом, пением птиц, прикосновением росиных растений, наполняло Северина острым чувством.

– Как здорово, – шептал он едва слышно, чтобы не сбить дыхания. – Как здорово!

Горы звали. Может, это они разбудили его от плохого сна?

Он достиг первых пихт, и из дальних долин принесло звуки трембит – словно раздались праздничные фанфары. Северин облокотился на ствол, перевел дыхание, рукавом отер пот со лба и огляделся. Солнце медленно вздымалось над озией Черногоры, в чистом небе углублялась лазурь. Характерник содрал с коры застывшую каплю горькой смолы, бросил в рот и вместе с солнечными лучами вернулся к граду, доволен своей затеей.