Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 350 страниц)

– Бонна такая со всеми, не обращай внимания. А характер может потом у семей изменится, – попытался разрадовать жену Игнат.

– Вряд ли... Что? Так Катя беременна?! И ты говоришь об этом только сейчас? – Ульяна возмущенно толкнула его в плечо. – Рассказывай все немедленно!

Дома было здорово. А на вверенных паланках не очень.

Путешествуя давно по обычному пути, Игнат заметил, как после взгляда на черес люди сплевывают, крестятся, прячут глаза или, наоборот, сопровождают его долгими взглядами. Это случалось раньше, но не везде и не каждый день. Дети, ранее увлеченно бежавшие за Упырем, теперь бросались наутек, а самые дерзкие пытались швырнуть в спину каштаном или стрельнуть камешком из рогатки. Гнойные лжецы из проклятой книги растекались ядовитыми реками, впитывались, въедались и застывали истинами в человеческих головах.

Любимая корчма Гната, «Zolotyi husak», славившаяся на весь Яготин и близлежащие деревни, сменила вывеску: на новой не нашлось места для фигуры Мамая.

– Это исключительно для безопасности, – первые слова корчмаря, когда тот увидел Гната. – Поверь! Для тебя здесь всегда найдется место.

– Ради безопасности, говоришь, – повторил сероманец, поглаживая пыльную золотую скобу.

– Да! – корчмарь заметно нервничал, это выражали дрожащие губы. – Не слышал, как в конце августа неподалеку от Буды корчму сожгли? За одну только вывеску!

Слухи обладают досадной способностью не только распространяться со скоростью чумы, но и искажаться на лету. Видимо, в Ужгороде или Сумах будут говорить о деревне, которое превратили в пепелище из-за вылеченного там характерника.

– Это все еврейские шалости, Игнат, Богом клянусь!

– Неужели?

– А кого люди ненавидят? Иудей, ростовщиков проклятых! Вот они и заплатили украденным у христиан золотом, чтобы против вашего Ордена бучу поднять! Чтобы им дали покой...

Выражение лица Гната излучало нескрываемые сомнения. Дни, когда считал коварных евреев истоком всех человеческих неурядиц, остались в юношеском прошлом, когда у него было мозгов еще меньше, чем сейчас.

– Ты не думай, что я этой книге поверил, – продолжал корчмарь. – Но ведь другие верят! У меня кроме этой корчмы ничего нет. Родительское наследство! Да и вывеска старая, давно пора ее обновить... Не обижаешься?

– Не обижаюсь, – Игнат сел за шинквас. – А скидка осталась?

– Э-э-е, – смутился корчмарь и забормотал что-то о проклятых евреях.

– Значит, скидка тоже загула, – заключил характерник.

– Да я охотно! Но как узнают, что я тайно продолжаю тебе ценой уступать, то на вилы поднимут и красного петуха пустят!

Игнат огляделся. Несколько посетителей сразу заинтересовались собственными кружками, стенами и крышей.

– Что баньки вытаращили? – гаркнул Бойко. – Думаете, что я на обед потребую? Или кровь свиную с пола буду хлебать? Или корчмаря на шинквасе в жопу буду играть? А?

Общество неловко молчало. Дочь корчмаря, пухленькая весельица, которая в отсутствие отца никогда не гнушалась случаем позвать характерника в погреб «помочь вынести тяжелое», делала вид, будто видела его впервые.

– А ну вас к черту, уроды неблагодарные, – Игнат встал. Аппетит окончательно исчез.

– Заказывать ничего не...

– И ты тоже катись к чертям, – припечатал характерник.

Даже дома подстерегала скорбная новость: Остапа исключили из школы.

– Первый месяц едва проучился и все, – хлопала руками Ульяна и бросала гневные взгляды на сына, который ковырял пальцем скамью. – Драки каждый день! Раз предупреждение, два предупреждения, три предупреждения... И вот! Игнат, священник спрашивал, когда ты будешь, хотел поговорить с тобой лично.

Игнат поправил селедку. Он не подозревал, как решаются такие дела. Но взгляд Ульяны... Нельзя разочаровывать ее. Не после всего, что натворил.

– Поговорю с обоими, – сказал Игнат решительно.

С сыном разговаривать было легче, потому характерник начал с него.

– А что мне было делать? Они с первого дня в школе дразнили, истории из книги рассказывали, рисунки оскорбительные... Терпеть невмоготу, – возмущенно объяснял Остап. – Когда родителей оскорбляют, я не буду молчать! А угрозы не действуют, только кулаки.

Игнату было трудно отчитывать Остапа, поступки которого он вполне понимал.

– Да кому нужна школа! – трещал малыш уверенно. – Читать по слогам я умею, считать научился еще год назад. А остальное ты покажешь, когда у джуры возьмешь! Лучше я пока буду маме дома помогать.

Характерник с тяжелым сердцем направился в небольшую школу, стоявшую возле церкви. Он готовился к встрече с очередным ненавистником характерщиков. К удивлению, священник сообщил Игнату, что против его сына ничего не имеет, но остальные школьники постоянно преследуют Остапа, поэтому он воспользовался драками как возможностью остановить это безобразие.

– Дети могут быть очень жестокими. Особенно когда видят эту жестокость от своих родителей и повторяют за ними, – священник перекрестился. – Я ждал для разговора вас, Игнат, потому что не знаю, насколько Ульяна знакома с оглаской вокруг Серого Ордена, а у нее и так много забот...

– Спасибо, – Игнат был готов его обнять.

– Не стоит благодарности! Я же венчал ваши супруги, а потом крестил Остапа... И не разделяю общее мнение по поводу сироманцев. Когда-то первых христиан также преследовали, а мы, потомки мученической веры, ныне уподобились своим угнетателям, – священник снова перекрестился. – Простите, это я готовлюсь к воскресной проповеди... Что скажете, если я буду учить вашего сына в отдельности?

Игнат давно не испытывал дружеских чувств к человеку в рясе. От денег священник наотрез отказался, и Игнат поставил десять свечей за его здоровье.

Остап новости не обрадовался, но согласился, что так будет лучше.

– Мама не говорит, потому что не хочет огорчать, но ее тоже дразнят, – тихо добавил парень. – Тебе просила не говорить...

– Рассказывай.

– Некоторые перестали здороваться, а некоторые проклятиями встречают. Не так, как обычно ссорятся, а на самом деле... Вот, – сказал Остап.

– Кто проклинает, не помнишь?

– Терещенко, – парень показал на соседскую хату.

– Хорошо... Иди теперь к маме и расскажи ей о своих новых уроках, пусть обрадуется. Я наведаюсь в гости к Терещенко, вскоре вернусь.

В нем клокотала ненависть. Игнат хотел подавить маленьких уродов, которые дразнили его сына, и голыми руками вырвать сердца тех, кто смеет проклинать его жену. Он ворвался в соседский дом, когда Терещенко сели ужинать.

– Ни трогай! – Бойко выхватил саблю.

Они пишет разивали рты, никто даже не дернулся. Игнат несколько секунд изучал испуганные лица, а затем заметил проклятую «Летопись» – книга лежала на одном из сундуков. Ударом сабли он ее располовинил и выбросил в печку.

– Еще раз кто-то из вас обидит мою жену... Еще раз я услышу о презрении к моей семье, – прорычал Игнат.

Побледневший глава семьи отозвался усердно:

– Мы вас очень уважаем, пан Бойко, и вашу жену тоже... И сына! Очень уважаем всю вашу семью. Простите, если что-то вдруг не так... Никакого кривого слова! Больше никогда не...

Игнат хлопнул дверью, не дослушав его мечтания. Ульяна как раз накрывала стол к ужину. Взглянула на лицо мужчины и саблю в его руке.

– Терещенко приносят извинения за нанесенные оскорбления, – доложил Игнат и положил перевязь у стула. Остап тотчас же повторил за ним.

– Какие крепкие люди, – ответила Ульяна. – Садись, пока не остыло.

Они ели молча, и вдруг Игнат спросил:

– Может, ты хотела бы переехать? В другой паланок или даже полк. Или, может, в город? Где нас никто не узнает.

Впервые он намекнул ей на мечту. Остап восторженно приподнял брови.

– Нет, – отрубила Ульяна, не раздумывая. – Меня не пугают сплетни и проклятия, Гнат. Кривые взоры? Да пусть им вылезет. Здесь моя земля! Я отсюда никуда не уеду!

Характерник поцеловал ее, Ульяна раскраснелась. Он напихал рот свежим рыхлым хлебом и еще раз подумал, как ему повезло с женой. Конечно, она захочет переехать, как только увидит приобретенный хутор. Осталось накопить совсем немного...

Но «Летописью Серого Ордена» дело не завершилось. Игнат знал, что волна так просто не утихнет, и очередным свидетельством стала передняя полоса в «Вестнике Гетманата», где он с удивлением узнал портрет брата Варгана. О нем наплели семь мешков гречневой шерсти, как в той лживой книге, и Игнат у ближайшего дуба направил брату искренние слова поддержки.

Тем временем близился праздник защитников, день Покрова. После войны Игнат ежегодно отмечал Покров с Мармулядом и другими ветеранами его сотни, но в этом году не хотел видеть никого из старой жизни. Мармуляд точно начал бы расспрашивать о работе на Шевалье... К черту. Игнат проснулся на рассвете и помчался в семью с первыми лучами солнца, чтобы успеть на завтрак.

Возле его дома скопились люди, слишком много людей. Чувство бедствия перехватило дыхание. Упырь без команды помчался вперед, крестьяне расступались и умолкали. Он спешился перед свергнутым плетнем и чувство ужасного сна, как тогда, когда он убил Павла, вернулось. Окна дома были захлопаны навозом, а недавно побеленная стена вымазана кривыми буквами: "SMERT' VOVCHYM VYRODKAM". Писали кровью, кровью из перерезанных глоток Ожинки и Землянички, скрючившихся под дверью. Ульяна сидела на земле и держала на коленях головы мертвых кобыл. Остап стоял рядом и обнимал маму. Оба замерли неподвижно, словно скульптуры боли и отчаяния.

Характерник вернулся в толпу и хрипло, едва слышно сказал:

– Прочь.

Всех как потопом смыло. Ульяна подняла к нему лицо и прошептала:

– Хорошо, что ты приехал.

В первый раз он видел, как ее щеками катятся слезы.

*** 

Везет мне в этом году на всевозможные смотрины, думал Ярема. День за днем, неделю за неделей их маленькая делегация путешествовала по городам, селам, крепостям и гарнизонам – к востоку, по дуге севера, по западу и наконец к югу. Яровой и Чарнецкий созерцали образцово вышколенную пехоту и искусных стрелков, любовались слаженными маневрами кавалерии и показательными стрельбами артиллерии, оценивали учебные тревоги и марш-броски, а усатые полковники и генералы сыпали цифрами.

– Сейчас наша регулярная армия составляет шестьдесят тысяч человек. Еще двадцать тысяч новобранцев рекрутировали за последние два месяца. Цифры по сравнению с возможностями наших соседей невелики, но за свою землю мы будем сражаться насмерть!

– Почти все рекруты – добровольцы и патриоты, горящие желанием защищать родину. Для лучшей подготовки мы наняли опытных офицеров со всей Европы! Не сомневайтесь, костьми полежем, но не отступим.

– Мы – народ наследственных воинов! За каждую потерянную жизнь отнимем десять!

Чтобы окончательно развеять тени возможных сомнений, гостеприимные хозяева после каждого осмотра устраивали небольшие вечеринки с непринужденной атмосферой, винными бочонками и дружескими барышнями. Зиновий наслаждался визитом, радостно нырял в каждые женские объятия и искренне не понимал, какого черта господин Яровой ограничивает себя в приятных развлечениях.

– Принимай это как службу государству, – напутствовал Чарнецкий. – Ты брезгуешь девичьим обществом?

– Что это? – удивился Ярема.

– Я – современный человек, у меня нет предрассудков по поводу предпочтений других...

– Говори уже прямо, без этих дипломатических крут-вертов.

– До меня доходили слухи, что в Сером Ордене практикуются некоторые вещи между мужчинами... Это не мое дело, конечно, – быстро добавил Чарнецкий и отвел глаза.

– Я не совокупляюсь с мужчинами, – Яровой расхохотался. – И ничего такого в Ордене не практикуется! Не верь всему услышанному.

– Тогда в чем дело, друг мой? – искренне не понимал Зиновий. – Хозяева думают, что ты чем-то недоволен, твой отказ воспринимают как проявление гнева!

Ярема вздохнул и посмотрел на подаренное Галиной украшение. В последние дни он делал это ежедневно, но никаких чувств от созерцания портрета невесты не свергалось – только раздражение, обида неизвестно на кого и глубокое убеждение, что он не хочет иметь отношения между супругами Чарнецких.

– Разве у меня нет права на собственные моральные убеждения?

Зиновий пожал плечами и тему не поднимал. Ярема подозревал, что дипломат считает его контуженным, чем и объясняет себе странность характерника. Хорошо, что, по крайней мере, эти проклятые приступы прошли... Яровой очень надеялся, что больше они никогда не вернутся.

Попутно гости были приглашены на свадьбу некоего генерала.

– Издевайтесь, – проворчал Ярема и невозмутимо просидел весь праздничный вечер на почетном месте, стараясь не думать о апреле следующего года.

Среди посещенного запомнились замок Бран и замок Корвинов, а также села с укрепленными церквями, похожими на настоящие крепости: Килник, Диржиу, Прежмер, Вискри. Местные не видели в этом обычае ничего удивительного:

– Села стен не имеют, а магометане в первую очередь церковь разоряют, – объясняли гостям. – Когда воюешь в святом месте, сам дух Божий помогает, руку с оружием твердит и придает сил!

Ярема на это вежливо кивал.

Дети играли на улицах исключительно у защитников, быть врагами-османами никому не хотелось.

– Не пойму, почему нас пригласили отдельно, – признался Ярема дипломату во время очередного переезда. – Вопрос вступления страны в Двухморский Союз решается всеми государствами-участниками... Так почему бы не собрать и принять сразу общую делегацию? Так было бы проще.

– Так не поступают, чтобы не давать оснований для обвинений в подкупе делегации.

– А питье и девушки разве не подкуп?

– Это основа международной дипломатии, – ответил опытный Зиновий. – И не говори, что в северных землях делают иначе!

Их миссия завершалась в Бухаресте на очередном пиру в честь гостей. Роскошный дворец Великого Князя (опять отсутствующего из-за срочного путешествия), лучший оркестр страны, очереди благородных господ и барышень, которые называли свои имена и титулы так вдохновенно, словно думали, что Ярема с ними еще когда-нибудь увидится. Господин Плохий, украинский посол, окончательно разболелся и прибыть не смог, о чем известил в письме с кучей извинений.

Среди плотной толпы сливок общества Ярема увидел знакомое лицо.

– Вы так и не пришли ко мне, – сказала Сильвия вместо приветствия.

– Здесь все удивляются, что я избегаю гостеприимных женских объятий, – ответил Ярема с улыбкой.

– Не раз слышала об этом. Вашей невесте очень повезло, – она протянула для приветствия узкую ладонь в черной бархатной перчатке.

Госпожа Ракоци снова выглядела потрясающим: на этот раз на ней было угольно-черное платье, подчеркивающее изящные очертания тела, а ониксы на лебединой шее блестели каплями черной крови.

– Рад вас видеть, госпожа Ракоци.

– Взаим, пан Яровой. Как прошло путешествие?

– Прекрасно.

– Довольны ли вы увиденным? Скажите откровенно.

– Я не сомневаюсь в том, что вы действительно готовитесь к войне, а не создаете заблуждение, чтобы впоследствии перейти на вражескую сторону, – откровенно ответил Ярема.

– Рад это слышать. Что скажете о боеготовности, мы можем претендовать на вступление в Союз?

– Уровень ваших вооруженных сил...

Рядом нарисовался Зиновий, уже сильно под хмельком (надо позволить себе расслабиться в последний вечер, объяснил он шляхтичу накануне; чем это расслабление отличалось от предыдущих вечеров, Ярема не понимал, но углубляться в вопросе не стал), и даже в таком состоянии тот оставался добросовестным дипломатом.

– Очаровательная панна, мы не можем давать никаких комментариев, – дипломат пригрозил пальцем Яреме. – Мы только передаем скромную д-думку... Господи, вы самая красивая женщина в этот вечер! Имею ч-честь пригласить вас к танцу.

– Спасибо, господин Чарнецкий, но вынуждена отказаться, – сказала Сильвия. – Я прекрасно понимаю, что после Северной войны никто не хочет принимать новое государство, над которым завис ятаган Османской Империи.

– Рад, что вы осознаете эту непростую ситуацию.

– Двухморский Союз – наша надежда, в которую мало кто верит, – продолжала Ракоци. – Великий Князь лично решает вопросы наемников Центральной и Западной Европы.

– Очень мудро, – поклонился Чарнецкий. – М-мудро и рассудительно!

– Когда нас разобьют, мы продолжим войну в подполье, – Ярема отметил, как она спокойно сказала «когда». – Но с силами Союза мы не проигрываем. Станем же вашим южным щитом! Союз, особенно Королевство Польское и Украинский Гетманат, не получат турецкую гадюку под брюхом.

Чарнецкий вместо ответа приложился к бокалам. Сильвия вернулась к Яреме.

– Согласно последним сведениям, начало атаки запланировано после выборов гетмана, когда булава будет переходить в следующие руки, – сказала разведчица. – А после завоевания наших земель османы отправятся в Крым и Таврию.

Зиновий чуть не захлебнулся вином.

– Громкая угроза. А доказательства? – спросил Ярема.

– Будут, если вы готовы отправиться в небольшое путешествие. Чрезвычайные послы переглянулись. Чарнецкий улыбнулся широкой улыбкой нетрезвого человека.

– Что скажешь, пан Яровой? Мы готовы?

– У меня есть приказ получить как можно больше свидетельств. Соответственно, не имею права закрывать глаза на возможное нападение на союзника и наши земли.

Дипломат потер лоб, покачался с пяток на носаки, а затем лихо щелкнул каблуками.

– А хоть меня! Ради волшебной г-жи Ракоци! Что за путешествие? Я готов!

Спустя сутки они стояли в порту Константы на палубе небольшого парусника. Такие суда используются контрабандистами: быстрые, юркие, не приспособленные для боя. Сильвия, одетая в серый дорожный костюм, рассматривала карту и обсуждала с капитаном и штурманом их курс. Мужчины внимательно слушали – вся команда относилась к госпоже Ракоци с большим уважением. Ярема приказал себе не таращиться, и именно в тот момент Сильвия поймала его взгляд. Шляхтич быстро отвернулся к Зиновию. Тот постоянно передергивал плечами: морской воздух в начале октября был пронзительно холодным.

– Почему я на это пристал, напомни-ка? – спросил Чарнецкий мрачно.

– Ты выпил, пускал слюну на пани Ракоци и горел рвением, – ответил Ярема.

– Очень коварно... А ты целый месяц усыплял мое внимание, убеждал в своей смиренности, а потом заманил в ловушку... Вместо дороги домой мы плывем в какую-то жопу!

Характерник только фыркнул в ответ.

– Господа, – подошла Сильвия. – Прошу вашего внимания.

Она указала на карту болотного места, здесь Дунай впадал в Черное море.

– Здесь раскинулись огромные плавни, идеальный тайник для небольших судов и временных лагерей, где лагерят десантные отряды османов в ожидании приказов.

– А мы... – начал было Зиновий.

– А мы захватим в плен их офицера, – закончила Сильвия. – Вы убедитесь в правдивости моих слов.

– Сколько я выпил, когда согласился? – вернулся Зиновий к Яреме.

Парусник двинулся в открытое море. Яровой, всю дорогу в порт пытавшийся не переживать, схватился за борт, глубоко вдохнул соленый воздух, взглянул вверх... Непрошенные воспоминания накрывали внезапной лавиной и беспардонно ломали мир, охватывая голову удушающим мешком. Но не сегодня. Не сейчас. Не здесь.

Характерник медленно выдохнул, облизнул соленые губы, перевел взгляд на блестящие рябь, заставил себя думать об их красоте, и вдруг очертания на воде превратились в огромную тень аэростата – и он с ужасом осознал, что сейчас наступит гибель. Через мгновение засвистит воздух, вода порастет белыми взрывами, палуба треснет, мачты упадут, люди будут кричать, он окажется в холодной воде, будет биться в поисках спасения от дурной смерти...

– Все хорошо? – Сильвия осторожно коснулась его плеча.

Ярема тряхнул гривой. Ее легкое прикосновение разрушило проклятое марево, за что он был готов расцеловать Сильвию.

– Только плохие воспоминания, – характерник криво усмехнулся и вытер пот со лба.

Посмотрел на пальцы, побелевшие от судорожной хватки. И все на виду в Ракоке!

– Курва-война?

Меньше он ожидал услышать эти слова от нее.

– Курва-война, – ошарашенно согласился Ярема.

– Не беспокойтесь, османские цеппелины здесь не летают. Но мы готовы их встретить, – женщина хищно улыбнулась.

– Помню, – Ярема овладел собой. – Помню, мы видели специальный отряд противовоздушных артиллеристов. И ваши боевые цеппелины тоже.

– Они превратят те плавни в ад.

– Ударите первыми?

– Ударим? По ком? Разве у нас война? – Сильвия удивленно махнула ресницами. – Мы услышали о страшном болотном поветрии, которое распространяется гнусью из дельты Дуная, поэтому немедленно решили уничтожить опасность на корне! Никто же не хочет в Европе второй Черной Смерти, не правда ли?

И подмигнула. Шляхтич поймал себя на мысли, что наслаждается этими разговорами, немедленно пришло чувство вины – в обществе панны Ракоци он забывал лицо невесты.

Они плыли долго, но не встретили ни одного турецкого судна. К вечеру их парусник достиг плавней и Сильвия приказала спустить лодку. Чарнецкий, который все путешествие страдал от морской болезни, обрадовался возможности сойти на сушу и только через несколько минут в лодке поинтересовался:

– Куда мы плывем?

– За «языком», – ответила Сильвия.

– То есть?

– Захватим османа, – объяснил Ярема.

– Черт! – Зиновий стукнул себя по виску. – Разве для этого не нужно больше людей?

– Чем больше людей, тем хуже тайник.

– А я зачем? – не унимался Зиновий. – Я не асасин, не шпион и вообще не комбатант, с меня никакой выгоды в этой авантюре...

– Ты будешь переводить, Зиновий, – спокойно объяснил Ярема. – На Османском языке я не владею, а перевода Сильвии мы доверять не можем.

– Именно поэтому я не показываю дорогу, – добавила разведчица. – Чтобы не подумали, что мы подготовили представление. Собственно выберете цель, самостоятельно допросите. С моей стороны будет только необходимая помощь.

– Вот беда! – Чарнецкий закрыл лицо руками. – Теперь буду напиваться только после пересечения украинской границы! Мог бы уже ехать в Киев, но нет, черт, плыву темными болотами в поисках османского лагеря! А если мы здесь гибнем? Нас ведь не найдут!

– Разве ты не сообщил о нашей задержке?

– Я написал, что нам остались дополнительные осмотры боевой флоты в Константине! Не писать же, что мы собираемся в проклятые плавни захватывать турецких солдат! Меня за это с должности копнут.

– Тогда должны не гинуть, – пожал плечами Ярема. – И не возмущайся так показательно, друг. Если бы ты не хотел этого происшествия, то не позволил бы себя впутать.

Чарнецкий нахмурился, Сильвия тихо рассмеялась.

Ночными плавнями растекался туман. Ярема гребли осторожно, без плеска, умело обходя осиновые заросли. В мечте, под неуверенным лунным светом, его вел чутье: где-то неподалеку стоял большой лагерь со всеми человеческими запахами. От осознания, что он снова охотится на врага, Ярового наполняла странная радость. Как давно он этого не делал! Как же соскучился по настоящему делу!

Он присоединился к берегу, выбрался из лодки вместе с Сильвией и стал объяснять свой план. Луна исчезла за облаками.

– Как вы видите что-то в этой темноте? – спросил Чарнецкий, ошарашенно моргая глазами.

Яровой и Ракоци проигнорировали его. Зиновий пополз на месте, раскачив лодку, испугался и замолчал. Но ненадолго.

– Что от меня требуется?

– Сидеть втихаря и не встревать впросак, – ответила Сильвия.

В темноте ее выражали только глаза.

– А если меня найдут?

– Стрелять, – Ярема зарядил и протянул дипломату свой почтальон. – Я услышу выстрел и мы скоро вернемся.

– Хорошо, – побледнев Зиновий взял оружие твердой рукой. – Но ведь ни черта не видно!

– Огонь только в крайнем случае. На самом деле тебя здесь никто не найдет.

– Надеюсь...

Ярема начал сбрасывать одежду. Отходить, чтобы опрокинуться без свидетелей, было пустой тратой времени, лодка должна была вернуться к рассвету. Зиновий все равно ничего не видел, а вот Сильвия заинтересованно наблюдала – будто тьма ей не мешала. Характерник сложил вещи в лодку, немного заколебался на нижней, взглянул на женщину и через мгновение решительно избавился и от белья.

Когда-то это превращение было невероятным волшебством, ему хотелось носиться волком целыми днями... Когда-то давно. Теперь оно стало рутиной, неудобной и нежелательной, применявшейся только при необходимости.

Нож, порез, кровь.

– Я – волк.

В ответ из-за облака сверкнула луна.

– Невероятно! – выдохнул Чарнецкий.

Огромный коричневый волк поднял на него глаза – лунное сияние сверкало в них – перевел взгляд на Сильвию, тихо зарычал и побежал в высокие травы.

– Стреляйте во врага, а не в нас, – напомнила разведчица и двинулась вслед за оборотнем.

– Разве тут разберешь, кто враг, а кто свой? – ответил раздраженно Чарнецкий.

Волк бежал легко, постоянно останавливаясь, чтобы Сильвия успевала за ним – она двигалась беззвучно, но немного отставала. Пара незаметно пересекала плавни, уверенно минуя трясину, пока волк не остановился; повел ушами, принюхался и дал сигнал – трижды ткнул лапой в землю, что означало ждать здесь.

– Серебряные или золотые кисти над шевронами, – напомнила она отличия имперской униформы. – Если повезет, красные аксельбанты.

Волк кивнул и понесся в чащу. Сильвия ждала.

Она умела ждать. В детстве барышня Ракоци была нетерпеливой девочкой, поэтому наказание за непоседливость было одним из первых уроков, которую ей пришлось понять. Впрочем, девочку наказывали и за множество других вещей, но Сильвия не роптала: наказание ее закалило, превратило, сделало такой, как она была сегодня. Каждый бриллиант нуждается в огранке, иначе не засияет.

Сильвия прислушалась: характерник охотился. Вернее, ждал в засаде... Ярема говорил, что научился этому на Островной войне; нужно только время выследить и выждать цель. Сильвия немного переживала за дипломата, который в ночных плавнях был совсем не на своем месте. Чтобы Зиновий не бросил их здесь без лодки...

Из тьмы с едва слышным шорохом огромный коричневый волк тащил за лямки подполенного османа. Судя по отличиям на расстегнутой форме (видимо, ходил к ветру, когда его оглушило), это был капитан. Сильвия помогла закинуть пленника на волчью спину, крепко связала руки и ноги, чтобы не упал, и угонщики вернулись к лодке. Чарнецкий держался молодцом: даже целился в их сторону из пистолета, пока не убедился, что свои.

Сильвия срезала веревки, положила турка на землю, обыскала и принялась скручивать его заново, пока Ярема пытался кое-как отмыться от крови и меха. Чарнецкий не знал, куда смотреть: то ли на сероманца, то ли на пленника.

– Знаю, не очень удобно, – согласился Яровой, хотя дипломат ничего не сказал.

Сильвия оплеухами привела османа в сознание. Тот застонал, съежился, а женщина что-то прошибала ему в лицо.

– Говорит, что сейчас будет допрос. Если будет молчать или вопить, она отрежет ему прутня, – перевел Чарнецкий.

Ярема рассмеялся.

– Что здесь смешного? – во взгляде Чарнецкого было «я так и знал, что ты контужен».

– Знакомые методы.

Пленник коротко ответил.

– Он согласен сотрудничать, если ему дадут слово сохранить жизнь.

– Так быстро? Для пленных варягов было делом чести продержаться под вражеской пыткой.

– У турок несколько иное мировоззрение, – заметил дипломат. – Превратиться в евнуха считается самым плохим бесчестием, поэтому между обузой измены и перспективой оскопления каждый османский человек выберет первое.

Сильвия сделала гостеприимный жест и отступила, пропуская Ярового к пленнику. Ее десница замерла у рукоятки кинжала на поясе.

– Я даю слово сохранить ему жизнь, – сказал характерник.

Чарнецкий перевел и осман снова кивнул.

– Какие планы вашего наступления?

– После сигнала начать атаку, – объяснил Зиновий. – С моря поступят основные силы, мы должны ударить в тылы, чтобы рассеять силы защитников.

– Княжество – единственная цель?

– Для первой волны, – Чарнецкий пожал плечами и добавил от себя: – Что бы это ни означало.

– Первой волны? Что будет дальше?

– Великая война, – пленник усмехнулся.

– Расскажи о ней.

– Я только капитан, – военный шевельнул плечом с шевроном. – Знаю только то, что произойдет здесь. Не больше.

– Скрывая правду, ты рискуешь, – сказал Ярема.

Чарнецкий пробовал переводить с таковой же интонацией.

– Мы возьмем свое. То, что всегда принадлежало нам, сплюнул осман. – Волну не остановить!

Ярема задавал другие вопросы, но пленник с презрительной улыбкой отвечал то же.

– Только о волне и новых землях повторяет, паскудник, – развел Чарнецкий руками.

Сильвия шагнула вперед и загнала кинжал в висок турка. Дипломат причмелено таращился на убитого, а характерник с молчаливым осуждением взглянул на разведчицу.

– Времени маловато. Пользы из него больше не было, – объяснила Ракоци.

– Я давал слово, – заметил Ярема.

– А я – нет.

Чарнецкий не сдержал рвоту, пока Ярема вместе с Сильвией топили османное тело, пожертвовав на ту глыбу, которая лежала в лодке вместо якоря – с большими камнями в плавнях было трудно.

– В свою защиту замечу, что на корабле во время морской болезни я удержался, – пробормотал дипломат обратно. – Но такие зрелища... Я необычен! Несмотря на стереотипы, дипломатия и убийства не являются родственными делами... Ярим, что теперь?

– Великая война, – повторил характерник слова турка.

– Доверяете ли вы теперь моим словам, пан Яровой? – поинтересовалась Сильвия.

– Доверяю.

Стоило бы захватить второго пленника и допросить так же... Возможно, стоит сменить место и в следующую ночь выбраться в следующую разведку? Но только их лодка покинула плавни, как характерник забыл об этом мнении.

– Какого черта?!

В лунной дорожке двое кораблей держали в лапах их парусник. С палубы доносился гул.

– Османы, – сказала Сильвия.

Над тихим морем прокатились выстрелы.

– И что теперь делать? – Чарнецкий, восстановивший здоровый цвет лица, снова побледнел.

– Сражаться, – ответил Ярема.

*** 

О выборах гетмана говорили повсюду – на рынках и улицах, в кабаках и лавочках, возле колодцев и конюшен – все думали-думали, кто станет следующим: Яков Яровой или Борислав Ничога. Главный вопрос изобиловал на первых страницах газет и журналов; в поддержку кандидата рисовали граффити и издевались над изображениями оппонента; на результаты делали ставки, а жаркие дискуссии в корчмах превращались в драки; сердюки, которые должны были их останавливать, постоянно приобщались к сторонам в зависимости от политических убеждений. Казалось, даже уличные коты мяукали о выборах, и очередь на цепелин «Danylo Halyc'kyj» маршрута «Львов-Таллин» не была исключением.

– Тот воин не разбирается в управлении государством! Это ему не верхом гарцевать! Сосед у меня ветеран-сечевик, он глух на одно ухо, – аргументировал один.

– И что? У Ярового родной брат характерник, проклятое племя, – отвечал второй. – «Летопись Серого Ордена» читали? Ужас, самый настоящий ужас, а они среди нас ходят!