Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 90 (всего у книги 350 страниц)

– Зато перин хватает. Почивайте, братия, я стою до рассвета, – объявил Северин и напомнил: – Огонь не зажигайте, к окнам не приближайтесь.

Под насквозь промокшим Савкой, рассматривавшимся вокруг с большим любопытством, расплылась небольшая лужа. Павлина вместе раздели, на что он обхватил себя руками и застучал зубами.

– Да, нам всем холодно, – ответил Эней. – За мной, брат.

Подхватив узел, он повел Савку на второй этаж. Толкнул какую-то дверь наугад – покои с широкой кроватью. Как только его сюда допхали?

– Сначала вытрись насухо, – характерник наугад достал из шкафа какое-то одеяло и сунул Павлину.

Пока Игнат зубами развязывал мокрые узлы и развешивал вещи сушиться, Савка кое-как обтерся, попрыгал на кровати, погрузился лицом в розовую подушку и провозгласил:

– Вспоте!

– Спокойной ночи.

Ох, какая же мягкая перина! Савка, не выпуская из руки бесформенной тряпки, в которую превратилась мотанка, сопел в первом сне. Ливень стучал по крыше. Веки налились приятным весом, Гнат глубоко вдохнул...

И услышал чуть слышный знакомый запах. Узнал – ее любимые духи. Наверное, здесь она спала с мужем, а Кривденко не менял меблировку.

Вспомнилось, как подарил такие же духи Ульяне. Как грустно она смотрела на них и спрашивала, зачем это в хозяйстве... Ульяна, сердце мое! Как тебе ведется? Ты здорова или счастлива? Как там наш Остапчик?

Сон как сбрило. Игнат покрутился, встал и двинулся на поиски простых ответов.

На втором этаже выпивки не нашлось – даже в возможных тайниках за картинами – и он спустился вниз. На софе спал Ярема, кое-как завернутый в огромную шкуру бурого медведя. Полосованная шрамами грудь размеренно двигалась, а от мощного звука, при этом вырывавшегося из могучей глотки, тряслась борода.

– Хорош, как спит, когда лицом к стенке лежит, – буркнул Бойко и посмотрел за окно. – Его храп на том берегу услышат.

Вспышки громовиц выхватывали из тьмы кипящее ливнем озеро, словно огромный котел с кипятком.

– Надеюсь, что молния не поджарит этот домик.

– Чего бродишь? – обернулся Северин. – Светлейший не дает спать?

– Погулять надумал.

– Когда ты уже здесь, Эней, подскажи-ка, какой сегодня день?

Щезник крутил между пальцами изумруд, снятый с мертвого Темуджина.

– Среда... Была среда, но уже в полночь. То есть настал четверг.

– Спасибо. Что-то я запутался.

– Поспи хорошенько, и в башне прояснится, – посоветовал Игнат, и пошел дальше.

Выпивки не было ни на первом этаже с небольшой кухней, ни в погребе с длинными рядами пустых полок. еды тоже не оказалось – вместо этого нашлась коллекция искусственных деревянных фруктов, инкрустированных серебром. Почему все богачи так подавлены, подумал Эней с досадой. Разочарованный бесплодными поисками, он вернулся в покои, бесцеремонно подвинул раскинувшегося по всей постели Савку и заснул, несмотря на запах духов, упрямо пробуждавший тени прошлых воспоминаний.

Утром ливень превратился в серую морось. Игнат проснулся с тяжелой головой, что мгновенно испортило ему настроение: он же не пил, какого черта? Вдобавок развешенные вещи до сих пор были сырые, поэтому пришлось завернуться в одеяло.

Савка в чем мать родила вертелся на кухне рядом с Яремой, который выкладывал на стол все принесенные продукты.

– Немного, – кисло заметил Бойко.

– И тебе доброе утро, – шляхтич, словно первобытный воин, облачился в ту же медвежью шкуру. – Щезник пошел вверх почивать. Следи со стороны пристани на случай гостей, я тебя потом изменю.

Игнат поплелся дежурить. Небо постепенно рассветало, но утро было безрадостным. Над озером плыл туман.

– Держи, – Ярема принес пару полосок вяленого мяса и кусочек сала.

– Это все?

– Неизвестно, сколько нам здесь торчать, а в погребе нет крошки.

– И что дальше? – спросил Игнат мрачно. – Как доедим все припасы, так начнем ныть с пустыми кендюхами? Или лепешек из дерьма напечем?

– Вкусного, Эней, – Малыш вышел.

Глоток крепкого, безоговорочно, сделал бы это утро лучше. Но крепкого не было.

Игнат, поглядывая на озеро, принялся жевать мясо. Через несколько минут прицепил Савка: в одной руке мотанка, в другой – надкусанный кусок сала.

– Ты бы прикрылся, – бросил Игнат.

Павлин захохотал, приложил мотанку к уху, и заявил:

– Мама говорит привет.

– Дай мне послушать.

В ухо ткнулась соломенная фигурка с влажными лентами вместо лица. Характерник несколько секунд делал вид, что слушает, после чего развел руками:

– Ниц не слышно.

Савка снова засмеялся, уселся на пол, а потом пополз на четвереньки к трубе, сунул туда голову и неразборчиво зашептал. Варганово посмертную просьбу присматривать за Павлом Бойко воспринял за личное поручение, поэтому взял искалеченного характерника под опеку. Это было сложно: он никому не признавался, но Игнат боялся причудливого брата.

Боялся, как увидел его в телеге у границы Изумрудной Орды, освобожденного из лап ренегатов Свободной Стаи. Мрак, завладевший сознанием жизнерадостного болтливого Павла, вселял в Гната ужас. В ночных кошмарах ему приходили не окровавленные лица, не иссеченные тела, а слюнявые губы и потрепанная голова. Он боялся такой судьбы. А что если старый Савка до сих пор сидит в темных глубинах сознания, плачет, взывает, не может больше управлять собственным телом? Изредка казалось, будто тот пленник смотрит на него, молит о помощи... Но Павлин хлопал, и снова смотрел непостижимым взглядом.

Туман растаял. Изредка на берегу у сторожки виднелось движение, но лодки никто не трогал. Игнат томился, пока его не изменил Яровой. Характерник проверил вещи, которые до сих пор были сырыми, и пошел искать чтива, где его постигло новое разочарование: книги оказались на латыни, польском, французском, немецком или английском. Ни одним из языков он не владел. Испытывая все больше ненависти к владельцам дома, Игнат пошел спать. Хоть проклятая жажда не терзала!

Прошел день, затем второй. Дневная жара нагревала дом, и сероманцы, не в состоянии даже приоткрыть окна, поочередно спасались в прохладном погребе; ночью дом остывает, и на рассвете все кутались в одеяла, потому что труба также была под запретом. Чтобы убить время, они болтали. Вспоминали Варгана, считали, сколько суток хватит скромных припасов пищи, рассуждали, когда стоит ждать Кривденко.

Игнат доставал варгана и подолгу всматривался в него, раздумывая, где сейчас может быть Филипп. Путешествует по той стороне? Лежит, прикованный цепями проклятия? Сидит у райских ворот или печется на адской сковороде? Бойко отвергал все эти возможности: их посмерть – здесь и сейчас, дальше – только небытие.

После гибели Варгана ему казалось, будто небольшой белый шрам на груди кровит. Игнат проводил ладонью, но на ней оставались только капли пота. Хотел спросить других, однако передумал сверяться тем, кто не захотел понять его пьянства.

Тянул новый день. Измученный караулкой Эней вздохнул, взглянул на Савку, который играл на полу с мотанкой, перевел взгляд на воду... К островку медленно сунула нагруженная лодка.

– Плывут! Плывут, отверстия! – крикнул он, едва не опрокинув стула. – Четверо!

– Скорбь, – Савка похлопал смехом. – Выходки!

Ярема, самый крепкий, должен был спрятаться в погребе, Северин на первом этаже, Игнат и Савка – на втором.

– Павлин, за мной.

Скрипящей лестницей навстречу уже спускался Чернововк.

– Уберите вещи!

Игнат наслаждался суетой – затянутое ожидание омерзло.

Савка шел следом. Быстро проверили комнаты: лахи спрятаны, кровати застелены, ничего подозрительного. Они спрятались в гардеробе самого маленького покоя.

– Теперь стой тихо, понял? – сказал Бойко. – Враги не должны увидеть или услышать нас.

– Укрытия.

– Да, играем в прятки.

Если их разоблачат, придется убивать. Если агенты не вернутся, на берегу поймут, что в доме что-нибудь случилось. Если Кривденко уедет, то подстрелить его без своих людей в Тайной Страже будет очень непросто.

Громко хлопнула входная дверь.

– Заноси осторожно!

Савка закрыл глаза и прижал к лицу мотанку, Игнат прислушался: двое поднялись вверх, двинулись в комнату с самой большой кроватью. Разговаривают тихо, что-то расставляют. Вскоре лестница заскрипела – спустилась. Игнат выдохнул, стер со лба капли пота. Савка едва покачивался из стороны в сторону, не открывая глаз.

Несколько долгих минут спустя входная дверь затряслась и воцарилась тишина. Игнат на всякий случай подождал, после чего открыл дверцу шкафа. Павлин последовал за ним.

В покоях оказалось, что кровать осыпали свежими розовыми лепестками, а на столиках выставили ароматные цветные свечи.

– Тайная стража? Тайные горничные! – расхохотался Эней и пошел на первый этаж.

Холл украшали многочисленные свечи и красные розы, дымоход был готов к разгару, а со стороны кухни слышалось сосредоточенное чавканье.

– Вот скотиняки, – возмутился Игнат.

– Противники, – поддакнул Савка.

Украшенный пышным букетом стол был заставлен всяческими яствами, фруктами, ягодами и сладостями, рядом соседствовали бутылки с розовым вином и несколько удлиненных хрустальных фужеров. Гостеприимными жестами Ярема и Северин пригласили присоединиться к трапезе.

– Жаль, что их кутерьмы не видно было, – говорил Бойко, поглощая хрустящие булочки. – Пошли в Тайную Стражу отечество защищать, а атаману застилают!

От неутомимого смеха крохи веером летели на других.

– Мы тоже пошли отечество защищать, – ответил шляхтич, – а теперь собираемся убить главного разведчика страны в разгар войны... Жизнь смущается.

Северин ежеминутно выглядывал проверить, не плывет ли на смену другая лодка, но все было тихо.

– Как действуем? – спросил Яровой. – На входе возьмем или подождем в засаде и запрыгнем, так сказать, in fragrante delicto?

Гната бесили все эти реплики языками, которых он не понимал, и он подхватил огромный кусок белого сыра со странным запахом и запихался.

– Мы собственными челюстями уничтожаем все предпосылки горячего вечера, – ответил Чернововк. – Поэтому на...

С мерзким звуком Игнат вывернул едва прожеванный сыр, поморщился, приложился к бутылке вина. Выпил треть, после чего перевел дух.

– Сыр с плесенью, – он брезгливо высунул язык и потряс головой. – Эти ублюдки жрут сыр с плесенью! Проклятые извращенцы...

– Выходки.

Игнат приложился еще, пока мерзкий вкус во рту не исчез, предложил бутылку другим. Отказались.

– Как Варган в вас вселился! А он такого не завещал, – Бойко сделал новый глоток и почувствовал, как подзабытая жажда просыпается. – У других Зверь требует крови, а у меня выпивки. Хотя это не выпивка, а сладкие розовые сопляки.

– Это известное анжуйское вино. Хочешь узнать стоимость одной бутылки? – предложил Ярема.

– Нет.

К вечеру к сторожке прибыл караван. Места под крышей всем не хватило, и новоприбывшие принялись ставить палатки. Кто-то расседлал лошадей, кто-то развел костер и принялся стряпать ужин, а на плес скользнула лодка. Яркий фонарик на носу выхватывал две фигуры – мужскую и женскую.

Ефим гребли неспешно и ловко. Майя рассматривалась, проводила кончиками пальцев по воде, на устах ее цветела улыбка. Наконец, думал Ефим, наконец, они отдохнут только вдвоем – оставят все дела, забудут о войне и отдадутся друг другу, как давно мечтали.

– Тебе понравится. Обещаю.

Если все будет хорошо, он будет дарить ей новое место каждый год.

– Не сомневаюсь, – она прищурилась. – Когда ты купил этот дом?

– Недавно.

Хвастаясь, Ефим прыгнул с лодки прямо на причал, прикрутил канат морским узлом, снял фонаря и галантно подал Майе руку.

– Нас ждут? – Она смотрела на темные окна с любопытством.

– Разве что уединение и покой, – он приоткрыл дверь и поклонился, пропуская даму вперед.

...Из пропасти его выдернула холодная вода, залившая рот. Ефим инстинктивно дернулся и понял, что тело пеленали скрученные простыни. Рядом гудел раскаленный дымоход, и он лежал чуть ли не вплотную к пламени. Ефим отвернулся и разглядел три высящиеся над ним фигуры.

Игнат присел перед пленником на корточки и хрустнул косточками пальцев. Покушался на Темуджина, пропустил битву за столицу... Но этого он не пропустит.

– Посмотрите, кто пришел к нам! Ефим Красное Солнышко собственной гнилой персоной!

– Скорбь, – Савка сидел спиной к пленнику и играл с мотанкой, отбрасывая ею затейливые тени.

Кривденко съежился от боли в забитом затылке и обвел собрание внимательным взглядом.

– Через час здесь будут мои люди, – сказал твердо.

– Не свисти, – Эней протянул лезвие ножа к огню. – Твои люди будут сидеть на том берегу и оберегать нашу встречу, развлекаясь сплетнями о нижнем белье твоей.

– Мы очень долго ждали этого рандеву, – пробасил Ярема, поглаживая бороду. – Не стоит начинать с нелепой лжи.

– Угадаешь, кто мы? – добавил Северин.

– Характерники, которые пришли за местью, – ответил Ефим. – Где Майя?

– Лежит и видит сны.

Чернововк махнул рукой на угол гостиной, где они скрутили девочку без сознания. Горячая смаглянка крымской крови, недаром Кривденко так на нее слюнявит.

– Не трогайте ее, – Ефим попытался проглотить, но закашлялся: близкий дымоход выпивал его влагу. – Я приму судьбу, которую вы приготовили для меня, но Майю не занимайте.

– Не занимать? Что ты хлопнул, падаль?

Игнат копнул Ефима по ребрам и ткнул обнаженную руку раскаленным лезвием. Кривденко вскрикнул, Бойко хотел подвергнуть еще, но Малыш остановил его.

– Позволь, братец. Сначала – разговор.

Игнат сплюнул в трубу, но отступил.

– Ярема Яровой по кличке Циклоп, – преодолевая боль, Ефим съежился. – Теперь понятно, как вы нашли этот тайник, и почему твою мармызу перестали рисовать на плакатах самых разыскиваемых преступников. Неужели ты думаешь, что моей смертью можно купить возрождение Ордена? Брат замотал тебе голову.

Считает себя самым умным, даже когда лежит связанным у ног трех мужчин с ножами наголо, подумал Игнат.

– Какое тебе дело до моей головы, Ефим? – усмехнулся Ярема. – Переживай за собственную. Жить тебе осталось недолго, и все, что ты готов выбрать...

– Знаю эту речь, Циклоп, можешь не декламировать, – Ефим кашлянул. – Расскажу, что пожелаете. Только Майю не трогайте.

– Ее судьба зависит от твоих ответов, – сказал Северин. Молодец, подумал Игнат, сразу нажал, куда нужно.

– Покажите мне, что она все еще жива.

– А прутня тебе не показать? – вскипел Бойко.

– Ты не ставишь условия, Ефим, – ответил Ярема. – Даю слово, что Майя жива, больше она лежит в этой комнате. Без сознания.

Кривденко несколько секунд молчал, жевал губы, раздумывая, а потом закрыл глаза. Морщинки на его лбу исчезли.

– Спрашивайте.

Первым спросил Чернововк:

– Кто, кроме тебя и Симеона, стоял за уничтожением Ордена?

– Человек, называющий себя Рахманом.

Шляхтич кивнул.

– Тот, что с обезображенным лицом?

– Значит, вы встречались. Да, у него разбита глазница, но глаз каким-то образом сохранился. Противное зрелище.

– Как ты нашел его? – продолжал Северин.

– Это он нашел меня, – Кривденко снова закашлялся. – предложил идею, как избавиться от Серого Ордена. Я решил, что он агент Орды или другого государства, заинтересованного в обескровленном гетманате, поэтому потратил немало времени на расследование. Выяснилось, что Рахман – самостоятельный игрок, чернокнижник, помешанный на уничтожении сероманцев. Ненадежный партнер, но именно такого не хватало, чтобы мы с Симеоном перешли от болтовни к делу. Рахман был призрачным союзником, приходившим и исчезавшим по желанию...

– А мой брат? – перебил Яровой.

– Инструмент. Иаков хотел выиграть выборы, я помог. Затем он сожалел о своем решении. За время его гетманства у нас возникло немало разногласий, но история с Орденом, наверное, стала самой большой в этой копне. Нынче Иаков возрос на силе и стремится от меня избавиться. Удивительно удачно его планы соединились с вашей местью!

– Где искать этого Рахмана?

– Поищите в родном городе, – оскалился Ефим. – Я перестал следить за Рахманом с начала войны, но уверен, что он до сих пор бродит по Буде. У него собственные счета с Серым Орденом.

Характерники удивленно переглянулись: после массакры Буда превратилась в мертвый город, куда не заходили даже собаки.

– Шварц?

– А черти его дерут! Бешеный пес тот Шварц! Сорвался с цепи. С группой безумных фанатиков может шлядать где угодно. Ему безразлично до войны, безразлично ко всему на свете, единственное желание Отто – истребить вас. Вот почему не стоит сталкиваться с фанатиками.

Они решили оставить Шварца напоследок – его заслуги тоже требовали мести.

– Мне нравятся твои ответы, Ефим, – сказал Игнат. Ты все ближе к легкой смерти, а Майя – к безутешному плачу над твоим трупом.

Кривденко присмотрелся к нему, а потом заявил:

– Я узнал тебя. Ты работал на Шевалье, наставлял Чарнецкому рога.

Даже связанный он мог досадить!

– Неужели? – Бойко подкинул нож.

– У меня хорошая память на лицо, – продолжал Ефим. – Я много раз видел тебя на дагеротипах. Ты хоть и зарос, как чучело, но ошибки быть не может: ты играл жену Чарнецкого.

За свою дерзость он получил ожог на щеке и чуть не прокусил язык от боли.

– Я сейчас буду играть твою подружку прямо у тебя на глазах, – процедил Игнат, поворачивая лезвие к огню.

– Ты давал слово, – прошипел Ефим Яреме.

– Не провоцируй Энея, – пожал плечами шляхтич. – От тебя требуется ответ на поставленные вопросы, а не наши жизнеописания.

Кривденко скривился.

– Сукины дети... Я знал, что кто-нибудь из вас рано или поздно доберется до меня. Но не рассчитывал, что это произойдет до конца войны.

– Зачем ты это заварил? – вмешался Северин. – Мы забирали слишком много государственных средств? Какой характерник обидел тебя в детстве? Какова была твоя причина уничтожать Орден?

– Проклятый Орден и вы сами – закостеневшие атавизмы, – выплюнул Ефим с ненавистью. – Ваше время прошло! Но вы упорно отказывались это признавать. Эпоха сироманцев должна была умереть вместе с Хмельницкими, с тех пор как государство крепко встало на ноги и больше не нуждалось в диких оборотнях для защиты. Но ваш Орден, которому посчастливилось выжить за ширмой писульки Тимиша, Орден, не подчинявшийся никому, кроме гетмана, Орден, набитый дженджуристыми чванками, светившими по всему всюду клямрами, ваш жалкий Орден пришел в упадок! Превратился в клубок угрызений. Ваши обязанности выполняла Тайная Стража...

Игнат не понимал, зачем это выслушивать.

– Вспомните Волчью войну, – крикнул Ефим. – Одного Рокоша было достаточно для раскола Ордена! Думаете ли вы, что никто не увидел вашего раздора? Как можно доверить безопасность государства тем, кто готов забыть о нем и нырнуть в свои распри?

– Несмотря на Волчью войну, Орден продолжал стоять на страже, – ответил Северин.

– Этому вас учили есаулы? Ложь. Весь Орден построен на лжи!

– Отрежем ему яйца и запихнем в глотку, чтобы задохнулся, – предложил Бойко.

– Пусть тихает. Видишь, как накило? Считай это его последним словом, братец.

– Я – не единственный ваш ненавистник, – продолжал Ефим упорно. – Считаете ли вы, что на Островной войне под Осло столько сероманцев полегло из-за досадного стечения обстоятельств?

Они замерли.

– Ха! – Перед лицом смерти Кривденко торжествовал. – Заносчивые вурдалаки, раздувающиеся от чувства благородного самопожертвования, не видят дальше собственных носов! И дураку понятно, что самые высокие чины штаба воспользовались возможностью проредить серые ряды. По какой причине вас бросили бы прямо в мясорубку?

Он хрипло рассмеялся.

– Да, легче во всем винить меня. Найти козла отпущения, а не признать, что множество людей ненавидят вас. Небольшая кампания против Ордена никогда не имела бы такого безумного успеха, если бы вас любили!

Игнат разрывался между желанием заткнуть его прорубь и слушать дальше.

– Вы не замечали. Не хотели замечать, что, несмотря на кобзарские думы и героические легенды, люди вас ненавидят, – Ефим обвел каждого взглядом, где не было ни капли страха. – Перед лицом смерти я горжусь, что приложил руку к уничтожению Серого Ордена. Это было грязным, зато необходимым делом, и мне не в чем каяться.

– Дурак! – крикнул Ярема. – Ты лишил государство могучей силы, которая могла остановить нашествие Орды!

– Кровавый урок новой эпохи, – ответил Кривденко. – Зато мы будем жить без оборотней, которые под масками защитников могут раздирать своих граждан. Вы, оставшиеся, – мелкие обломки истории. Вы обречены на исчезновение!

Он замолчал, разгоряченный от близкого огня и собственной речи. Его глаза воинственно блестели, губами ползла презрительная улыбка. Эней расхохотался.

– Дерьма ты кусок, – отозвался он. – Ненависть, которую мы не замечали? Но нас каждый день питали в ненависти. Испепеляли взглядами чересы, плевали в спины. Мы засыпали в ненависти и просыпались в ней, потому что наше проклятие не в лунном ярме или серебряных ожогах. Проклятие – в малодушных людях, ненавидящих нас выбором, на который не решились сами. Потому и ненавидят других, безумных, неправильных, преградивших черту, на которую они застели даже смотреть! Мы ведь должны были подумать, и, подобно им, отказаться. Не подписывать кровавое соглашение, отделаться от волчьей тропы, жить спокойно... Но мы воткнули ножи в собственные сердца! Твоя болтовня – не что иное, как попытка оправдать задристое нижнее белье и превратить его в геройский флаг.

Он не знал, откуда взялись эти красочные слова, и, растерявшись, умолк.

– Хорошо сказано, брат, – Северин подкинул в руке нож. – унаследовал красноречие брата Варгана вместе с его варганом.

– Ненависть ослепила тебя, Ефим, – покачал головой Яровой. – На этом разговор завершается.

– Ефим Кривденко! Ты уничтожил сотни и изуродовал тысячи жизней, – подхватил Чернововк. – За это мы, последние рыцари Серого Ордена, приговариваем тебя к смертной казни.

Савка, весь допрос молчавший, закрыл уши ладонями, спрятал голову между коленями и закачался из стороны в сторону, что-то бубня.

– А право на последнее желание? – вскричал Ефим.

Он осознал, что жить ему осталось несколько минут.

– Как шляхтич, я не могу отказать в этом праве, – вздохнул Ярема. – Что ты хочешь, Ефим?

– Хочу встретить смерть на ногах, как подобает мужчине.

Игнат фыркнул. Он считал, что Кривденко должен сдохнуть, как заколотый хряк, и Яровой схватил пленника на ноги. Тот пошатнулся, шляхтич его подхватил и поставил у трубы.

Ефим стрельнул глазами в темный угол, где лежала Майя, зажмурился и торопливо прошептал молитву. Открыл глаза – зрачки огромные, в уголках дрожат томированные слезы – и прошептал:

– Я готов.

Ярема кивнул.

– За Орден.

Нож характерника вошел между ребер, и Ефим оцепенел от боли. Но устоял. Шляхтич отошел, и следом, не колеблясь, ударил Игнат.

– За Орден!

Он загнал нож в живот по самую рукоятку, вкладывая в удар ненависть и уныние, скитания и беспомощность. Ефим охнул, а Бойко медленно провернул лезвие, чтобы рана разразилась нестерпимой болью, болью окончательной разлуки с семьей, болью сожженного дома, болью окровавленных улиц Буды. Ефим пошатнулся, его ноги вот-вот должны были подкоситься. Стоны агонии, вонь распаханных кишок и теплая кровь на рукоятке радовали Гната. Он упивался этими секундами, потом наклонился к наклоненной голове Кривденко и прошептал:

– Перед тем, как твоя Майя сдохнет, я хорошенько с ней развлечусь.

Тот скинул искривленное болью лицо, в глазах вспыхнул ужас. Игнат не успел насладиться, потому что его оттеснил Северин.

– За Орден.

Милосердный удар в шею завершил страдание руководителя Тайной стражи, рухнувшего перед дымоходом.

– Он не заслужил смерти настоячки, – буркнул Эней, недовольный таким быстрым финалом, и кивнул на темное пятно на штанах Ефима: – Еще и обещался.

– Как и каждый перед казнью.

Под телом растекалась лужа крови. Мертвого лишили рубашки – тонкий батист вошел в края ран – и Ярема принялся за работу.

Тремя искусными движениями – S,

С невозмутимым лицом – точка,

И еще четыре пореза – О.

Игнат докинул дровят, снова раскалил лезвие ножа и добавил восклицательный знак.

– Убийство, о котором не напишет ни одна газета гетманата, – тихо сказал шляхтич. – По крайней мере, в ближайшее время.

– Девку тоже стоит закатрупить, – Игнат взглянул на угол гостиной, где лежала пленная. – Она нам не простит.

– Не стоит ее трогать, – оборвал Северин. – Мы пришли за Кривденко. Она не видела наших лиц.

– Но могла подслушать разговор.

– Тогда пусть поблагодарит за милосердие.

Пленница молчала. В животе Игната заворчало.

– Проклятый сыр...

Савка украдкой взглянул на мертвого и опрометью отвернулся, но другие этого не заметили. Стояли над телом, размышляя каждый о своем.

– Начало положено, – сказал Чернововк. – Несмотря на все, мы смогли убить главу Тайной Стражи.

– Прямо под носом у его охраны, – судя по огням на берегу, откуда доносились веселые крики, свита Кривденко гульбенила.

– Хорошее начало. Пусть так и будет дальше, – согласился Яровой.

Игнат подхватил с пола Ефимов револьвер.

– Такая игрушка пригодится, – он взвесил оружие в руке и довольно кивнул. – Кто следующий, Рахман?

– Симеон.

Бойко пожал плечами. Неважно, кого убивать.

– Святейший Патриарх Киевский и всея Руси-Украины, – Ярема задумчиво потер бороду. – Надо будет исповедоваться.

Они тихо хохотнули. Только Савка сидел и расшатывался, закрыв лицо облезлой мотанкой, а по его щекам катились слезы.

*** 

Оля не отступала ни на шаг, преследовала повсюду хвостиком, а Катя только радовалась – даже разрешила спать рядом, хотя к тому приучала дочь укладываться отдельно.

О, каким счастьем лучилась их встреча!

Максим скрывался на крыльце от безжалостного солнца, когда заметил всадницу и позвал Олю. Тишину одинокого хутора смело радостным детским визгом. Поднимая пыль, маленькие ножки понеслись вперед. Катя спрыгнула с Шарканя, подхватила дочь и прижала к себе, впитывая родной запах. Живая! Здорово! Ни за кого другого – даже за себя – она так не переживала.

Мягкие ручонки окутали шею, носик клюнул в щеку, на ухо прошептали:

– Ма-ма!

Бремя, моявшее сердце от мгновения разлуки, растаяло. Измученная материнскими маревами о сотнях возможных бед, Катя заплакала. Максим, улыбаясь, наблюдал за их воссоединением, тактично исчез в доме.

– Дочка, – Катя пыталась выбрать вопрос из того водоворота, который кружился в ее голове. – Весело тебе путешествовало с Максимом?

– Ма-ма!

Катя быстрым взмахом взмахнули слезы. Выучила лицо дочки, провела ладонью по щечке, улыбнулась и снова прижала Олю к себе.

– В имении тебя не обижали?

– Нет!

Глаза блестят от искренней радости. Катя была готова умереть за них.

– У тебя ничего не болит?

– Нет!

Для уверенности Оля покрутила головкой. Личко свежее, умыто. Даже волосики аккуратно зачесаны, украшены цветком мака.

– Как я по тебе соскучилась!

Катя, забыв об остальных вопросах, засыпала маленькие щечки поцелуями.

Через недели одиноких странствий Максим тоже претерпел изменения: выпрямился, расправил плечи, словно нашел в себе уверенность. Получив волну благодарностей от Катри, улыбнулся, сбросил шляпу и отчитывался – прибыли вчера утром, не капризничали, доехали легко, никаких неприятностей не случилось.

– Разве только...

– Что?

– Пани Яровая не хотела отпускать ее, – альбинос на мгновение задумался, подбирая правильные слова: – Она относится к Оле, как к собственной внучке.

– Пусть пани Яровая лучше бодрствует родственников, – отрубила Катя и решила, что с чертовскими гостинами надо завязывать.

Она убедилась в этом решении, когда перед началом ужина Оля перекрестилась, а потом сделала книксен.

– Это пани Яровая тебя научила? – поинтересовались Катя ледяным голосом.

Дочь лукаво усмехнулась.

– Забудь немедленно! Мы не из института благородных девиц.

За день, получив несколько уроков слежки от сестры Искры, Максим отправился под Винницу изучать течение жизни патриарха Симеона.

– Спасибо, что позаботился об Оле. Это был выстрел наугад, и я много раз раскаялась в этом решении, но на тебя можно положиться, брат, – сказала Катя на прощание. – Передавай всем привет. Пусть Мамай помогает!

Оля махала альбиносу ручкой.

– У вас замечательная дочь, – Вдовиченко помахал девочке взаймы. – Может, и мне когда-нибудь удастся воспитывать такую.

Свежие воспоминания о бое за Киев и потере Варгана подвинулись тенями на задворки памяти. Они с дочерью не были вместе едва месяц, а Катя замечала у малышей множество изменений. Как быстро она росла!

А что чувствовал Северин, увидев Олю после годового перерыва? Характерницы захотелось прижать мужчину. Она так долго принимала разлуку и так привыкла к его присутствию... Где он теперь? Все ли с ним хорошо? Без характерных дубов они ослепли и оглохли, обреченные на догадки и неизвестность.

Под летним солнышком, в тишине хутора, утопавшего в мальвах, буйным цветом охвативших плетень, мать и дочь наверстывали недели разлуки: разговаривали, забавлялись, гуляли, стряпали, пели, ухаживали за Шарканем... Когда-то Катря не представляла себе другой жизни, кроме от задания до задания, а теперь наслаждалась нехитрым досугом с дочерью, и совесть не донимала ей.

Они даже побывали у дома Непийводы, чтобы Оля увидела, где живут ее триюродные брат и сестра. Поехали в воскресенье на рассвете – пусть розыскные грамоты отменены, но не стоит людям лишний раз видеть одинокую всадницу с ребенком... Встречи не обошли: Дарка, жена Трофима Непийводы, еще до первых петухов несла из колодца воду. Остановилась, съежилась: узнала. Катя молча кивнула, и Дарка ответила так же – на том и разъехались. До случайного свидания они виделись более года назад, в начале охоты, когда Северин двоюродный брат Трофим Непийвода помогал с обустройством тайника. Женщины обменялись едва десятком слов.

– Это была тетя Дарка, – рассказывала Катя по хутору. – Убыла очень. Как-нибудь познакомишься с ее детьми, они тебе приходятся родственниками...

Счастливые дни проплывали незаметно. Катя надеялась, что шайка встретится здесь, в тайнике Непийводы, и не придется переться к Чертковскому имению и воевать с госпожой Яровой за право воспитывать собственную дочь.

Оля сопела под боком, свернувшись уютным калачиком, но Катри не спалось. Рассеянно поглаживала пахнувшие солнцем волосы дочери – густые и тяжелые, как у нее самой – и рассуждала. Имела привычку возвращаться к этим размышлениям, когда чувствовала на то душевные силы.

Катя признала: она была не готова к тому, как сильно материнство изменит ее. Добавив к чересу золотую скобу, сестра Искра была себе обладательницей, надменной, сильной, независимой – и очень гордилась этим... А рождение ребенка все изменило. Как ни Катя готовилась, как ни радовалась появлению ребенка, часть его естества ненавидела эти изменения – от искаженного тела, которое так отличалось от привычного, совершенного и легкого, как стрела, до собственного самовосприятия, которое пошатнулось впервые от получения сироманского череса...