Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 202 (всего у книги 350 страниц)

Глава 6

Якутия встретила нас неожиданным теплом и ярким солнцем. Таким ярким, что слепило глаза и было больно смотреть. Не буду рассказывать, как мы добирались, как вымотали нас все эти бесконечные пересадки – с поезда на автобус, потом на паром, потом на корабле, как это всё задолбало, как Вера пережила качку на корабле и как у нас закончились продукты, и ехать было ещё почти два дня, и как другие пассажиры подкармливали нас. Обо всём этом я рассказывать не буду, потому что это дело совершенно другой истории, возможно даже каких-то очерков о путешествиях.

Но, наконец-то, все наши злоключения закончились, и мы ступили на твёрдую якутскую землю.

– Боже, красота какая! – воскликнула Вера, рассматривая всё вокруг сияющими глазами.

Она крутила головой, словно пятиклассница из глухой деревни, которая впервые в жизни попала в зоопарк и увидела слона и жирафа.

– Смотри, Муля! – она с восторгом указала на небольшую группу женщин, которые стояли у причала в ожидании парома.

Да, посмотреть было на что. Якутские женщины были одеты в длинные платья, почти в пол, по низу обильно украшенные воланами. Эти платья напоминали наряды тургеневских барышень из девятнадцатого века. На голове у каждой из них была ажурная шляпка с широкими полями. При этом всё: и платье, и шляпка, и сапоги, в которых они щеголяли, – всё было белоснежного цвета. Более того, у каждой из них были красивые серебряные украшения: длинные серьги, которые гирляндами спускались практически до плеч, а на шее в несколько рядов серебрились бусы.

Это всё настолько выбивалось из нашей привычной жизни, что создавалось впечатление, что мы попали в сказку.

– Обалдеть, – прошептала потрясённая Вера, – как так? Почему они так одеваются?

– Тебе не нравится?

– Нравится! Но это же так… не по-настоящему! Так ходили, когда ещё цари были! Принцессы! Я в книжке картинках такое видела.

Я пожал плечами. Насколько я помнил ещё по поездках в Якутск в том, моём мире, якутские женщины всегда умели себя подать и любили моду, любили красиво одеваться. И даже в двадцать первом веке они сохранили это желание и носили вот такие аутентичные платья времён девятнадцатого века.

– Так у них, видимо, традиционно, – сказал я и улыбнулся Вере. – Вы, женщины, все загадочные.

Вера согласно кивнула, с интересом продолжая рассматривать наряды якуток.

Подъехал автобус до города, и мы начали загружаться, поэтому дальнейшие разговоры пришлось прекратить. Толпа на вокзале была небольшая – те, кто высадился близ Якутска, потому что наш кораблик пошел дальше, вниз по Лене. Нам же теперь предстояло доехать до города, а это, насколько я помнил, около часа пути.

Автобус трясся и подпрыгивал на ухабистой дороге без малейших признаков асфальта, и пыль – мелкая, пылеватая взвесь – поднималась вверх, проникала в автобус и уже буквально через несколько минут мы с Верой, да и все остальные пассажиры, были покрыты тонким слоем лёссовидной пылеватой фракцией.

– Ужас, – чихнула Вера и закрыла лицо рукавом. – Я сейчас задохнусь!

– Ничего, потерпи, немного осталось, – сказал я и тоже чихнул.

Я помнил ещё с тех времён моего мира вот эту так называемую «чёрную дорогу». Дорога это мало того, что без грунтового покрытия, и, когда машины разбили верхний слой, то вся вот эта мелкодисперсная пыль всегда стояла метра на два над дорогой, а то и на два с половиной. Так что по вот этому участку дороги приходилось ехать только с включёнными фарами, потому что даже днём при интенсивном солнечном свете здесь было темно, словно в жопе негра.

Наконец автобус въехал в сам Якутск, немножко поплутал по узким улочкам и остановился возле длинного одноэтажного здания, похожего на барак. Двери открылись, и мы с удовольствием вывалились из пыльного салона.

– Фух, – сказала Вера, пытаясь рукавом оттереть пыль на своём лице.

– Сейчас скоро уже умоешься, – успокоил её я, подхватил наши чемоданы и вошёл в здание.

Это была гостиница – пока единственная для Якутска в это время. За столом в небольшом, тесном вестибюле, сидела женщина и читала книжку. На плечах у неё была красивая, вязанная вручную шаль – у Мулиной мамы, была точно такая, и я знаю, что она за неё отвалила большую кучу денег. Платье у женщины было тоже длинное, почти в пол, с широкой юбкой, но, правда, не белого, а светло-кремового цвета.

– Здравствуйте, – сказал я. – Мы хотим поселиться. Здесь номера есть?

– Номеров нет, – ответила женщина и сокрушённо покачала головой.

– А что же нам делать? – сказал я. – Мы из Москвы.

Волшебное слово «Москва» произвело на женщину чудодейственное впечатление.

– Из Москвы? – с придыханием выдохнула она. – Подождите секундочку, посидите здесь, – она кивнула на небольшой диванчик у стены, – сейчас я позову директора, и мы что-то придумаем.

Она торопливо убежала куда-то вглубь здания, мы же с Верой устало попадали на диван.

– Ух, как же я устала, – простонала Вера. – У меня до сих пор такое впечатление, что пол качается.

– Ничего, дня два, и ты привыкнешь, – сказал я. – Мы переночуем сегодня в Якутске, может быть, и завтра, потому что нам нужно адаптироваться. А за это время я разузнаю, как проехать в тот улус, и потом поеду туда.

– Сам?

– Сам.

– А я что тут буду делать? – спросила Вера.

Мы с ней особо не обсуждали то, чем она будет здесь заниматься. Поэтому я пожал плечами и сказал:

– Ну, ты пока походишь по Якутску, погуляешь, посмотришь, что здесь и как. Я быстро, буквально дня за два-три справлюсь, и вернусь.

– Нет, Муля, я хочу с тобой! – упрямо сказала Вера и надулась. – Я поеду с тобой, и точка! Раз ты меня сюда привёз, значит, ты не можешь меня бросить одну в этой гостинице. И вообще, я одна оставаться тут боюсь!

Спорить с ней было невозможно, поэтому я сокрушённо вздохнул и сказал:

– Ну, Вера, ты пойми, я поеду в какую-то забитую дыру, там не будет ни возможности помыться – вот ты до сих пор чешешься от этой пыли, да и устала – а дороги там, между прочим, будут ещё хуже. Оставайся в городе – здесь всё-таки хоть какие-никакие, но удобства. Там же ничего этого не будет.

– Нет, Муля, я еду с тобой! – Вера была непреклонна.

Буквально через некоторое время, словно из ниоткуда, материализовалась женщина-администратор. За ней, торопясь, бежал невысокого роста коренастый якут в хорошем добротном костюме, который, очевидно, и был директором гостиницы.

– Добрый день, добрый день, дорогие гости, – приветливо улыбаясь во все тридцать два зуба, так что ему бы позавидовали даже американцы, запричитал он. – Мест совершенно нету, но вы не переживайте, мы вам сейчас что-то придумаем. Мы вам хорошо придумаем! Вы будете довольны!

– Да, спасибо, – с улыбкой от такого гостеприимства, сказал я. – Мы так долго добирались к вам, что очень устали.

– А вы по какой надобности будете? – с хитрым прищуром сразу переключился на важные события мужчина. – Проверку приехали делать или же по каким-то другим делам?

– И то, и то, – сказал я, не вдаваясь в подробности.

По себе знал ещё с тех, своих бывших времён, что пока они будут меня воспринимать за начальника, то отношение будет совсем другое. Почему-то опять вспомнилась знаменитая пьеса о том, как «К нам приехал ревизор». И здесь повторялось примерно то же самое.

– Нам бы переночевать, – повторил я и многозначительно посмотрел на якута строгим начальственным взглядом.

– У нас есть самый лучший номер, мы его держим для руководства, но сейчас он пустой, так что мы можем спокойно вам его предоставить! – просиял якут от того, что проблема так легко решилась и «начальник» из Москвы будет доволен.

– Нам две отдельные комнаты, пожалуйста, – уточнил я.

– К сожалению, у нас только одна комната, – забеспокоился человек. – Ну, вы же со своей супругой…

– Нет, мы коллеги, мы не женаты.

– Ой, какая жалость. Товарищ женщина может жить в хорошем номере, а вы можете в подсобке, – подсказала женщина-администратор. – У нас там постельное бельё хранится. Я его вытащу оттуда, а там кушетка есть.

Я кивнул, подавляя мучительный вздох. Вечно мне не везёт. Но, с другой стороны, не мог же я отправить Веру ночевать в подсобку, а сам разместиться в королевском люксе или что там у них (стопроцентно, удобства все во дворе, хорошо, хоть лето, а не минус пятьдесят пять, как обычно у них тут зимой). Поэтому вопрос с ночлегом был решён, и мы начали заселяться.

Так как здесь были белые ночи, а у меня в подсобке никаких штор на окне не было, то спать я не мог совершенно. Поворочавшись на узком и неудобном топчане какое-то время, я встал, оделся и решил выйти на улицу покурить.

Я вышел в коридор. Здесь царила сонная тишина. Администраторши не было, видимо, спала в своей комнатке. Громко тикали ходки на стене в коридоре и монотонно жужжала и билась в оконное стекло случайная муха.

Я вышел во двор гостиницы и закурил, глядя на окрестные пейзажи сонного городка. Солнце светило нещадно. Если такая жаркая ночь, то боюсь даже представить, что тут будет днём.

Вдруг послышались звуки. Я оглянулся – по дороге, мимо Доски почёта с ударниками труда, шёл конь. Он медленно брёл, поглядывая на меня косым карим взглядом. Я посторонился, пропуская его, и он пошёл себе дальше, цокая копытами по дороге…

Утром за нами пришла машина, о которой я договорился через директора гостиницы. Мы с Верой загрузились и поехали на автобусную станцию. До неё было далеко. Как таковой автобусной станции-то и не было – просто оттуда отходили большие, похожие на «Уралы», машины, которые ехали в разные направления, и в том числе в тот улус, о котором мне говорил Адияков.

Водитель любезно предложил Вере сесть рядом с ним в кабину, мне же пришлось довольствоваться местом в крытом брезентом кузове, где стояли какие-то бочки, коробки, ящики с чем-то, какая-то мебель и прочее барахло. Воняло соляркой и солёной рыбой. Дышать было невозможно. Я постелил кусок брезента, более-менее чистого, который дал мне водитель, и примостился на скрученные в тугой пук канаты. Умостившись так, чтобы не падать и не ударяться о бортики машины при её движении, я положил голову на чемодан и попытался вздремнуть.

Машина тронулась, и угол одного из ящиков больно впился мне в бок. Я переложил чемодан под бок, чтобы прикрыть это ребро, и снова попытался задремать. Вроде как даже мне это и удалось. Минут на пять. Потому что на одном из ухабов машина подпрыгнула, и я больно ударился затылком об ящик. Чертыхнувшись, я понял, что так и не посплю.

Рядом лежали большие рулоны с чем-то, скорее всего, то ли ткань, то ли какой-то брезент. Недолго думая, я влез прямо на них, разлёгся и, наконец-то, крепко уснул.

Проснулся я от того, что машина резко остановилась.

– Выходите! – крикнул водитель, открывая заднюю дверь.

Я встал, потянулся, разминая затёкшие члены, и подхватив наши с Верой небольшие сумки с самым необходимым – чемоданы мы оставили в гостинице, спрыгнул на дорогу.

Мы находились в небольшом улусе. Для Якутии характерны аласные котловины – понижения рельефа, где хоть ненадолго скапливалась вода, и поэтому здесь хорошо росла трава. Поэтому там ставили небольшие деревеньки, выпасали скот и даже пытались выращивать какие-то овощи.

Улус представлял собой несколько домишек, один из них был чуть-чуть побольше. Туда мы с Верой и направились. Она крутила головой, с удивлением и интересом рассматривая совершенно новую и чуждую ей обстановку. Вдали белели две юрты. Водитель влез обратно в машину, и она, сердито чихнув напоследок, отправилась дальше.

Мы подошли к дому, и я постучал. На мой стук никто не ответил, поэтому я открыл дверь и сказал:

– Заходи, Вера.

Двери здесь, что интересно, не запирались. Мы вошли в просторные, пропахшие полынью, солёной рыбой и кожами сени. Прошли по ним, не разуваясь, и я открыл дверь в жилую часть. Мы вошли в сам дом. Там сидела маленькая девочка лет трёх с чуть раскосыми миндалевидными чёрными глазами и с интересом смотрела на нас.

– Дядя, – сказала она и сунула грязный палец в рот, с любопытством рассматривая нас и болтая босыми ногами.

– Ой, ты какая хорошенькая! – моментально засюсюкала Вера к ней. – Ириску будешь?

Некоторое время мы сидели на лавочке и ждали хозяина. Вскоре на улице стукнуло, грюкнуло, и в дом вошёл заросший загорелый до черноты мужик, в накинутом таналае.

– Здравствуйте, – улыбнулся он, нимало не удивившись внезапным гостям. – Мне сказали, что вы ко мне пошли, но я был в огородах, поэтому только сейчас смог дойти. Меня зовут Егор.

Он был типичный якут, ширококостный и сильный.

– А я Иммануил, можно Муля, – сказал я.

– А я – Вера, – улыбнулась ему Вера и погладила прикорнувшую у неё на руках девчушку по спутанным чёрным волосёнкам.

Мужик посмотрел на нас и сказал:

– А вы зачем приехали?

– Да вот, – объяснил я, – приехали из Москвы по просьбе Павла Григорьевича Адиякова. Вы же помните такого?

– Конечно, помню, – махнул головой Егор. – Хороший человек, толковый очень… эх, мы с ним такие дела тут крутили!

Он взглянул на меня и осёкся.

– Так вот, – я продолжил свою речь, – он попросил меня встретиться с несколькими людьми из вашего улуса и забрать меха.

– А деньги ты привёз? – посмотрел на меня мужик исподлобья.

– Ну, конечно, – сказал я, – только они сейчас у меня не с собой, а я оставил их в Якутске. Вот. Но, в принципе, когда мы меха выберем, я поеду и привезу. Или кто-то из ваших со мной пусть поедет и я там отдам. Но сначала мне надо видеть меха.

– Всё будет, и меха будет, и рыба, и мясо подкинем, – усмехнулся мужик, явно обрадованный от того, что есть возможность получить хорошую прибыль:

– А мамонтовая кость интересует?

Меня интересовало всё.

Тем временем он кликнул черноглазую женщину – пожилую, худенькую, юркую, с двумя тонкими седыми косичками, которые выглядывали из-под национального головного убора. Женщина была в длинном тёмном платье, на котором было много разных манист и бус. Она позвякивала этими бусами и вообще выглядела очень экзотично. Вера рассматривала её во все глаза, с восторгом.

Тем временем женщина споро вытащила из печи котелок и начала наливать ароматный кулеш в глубокие миски и ставить на стол. Я сразу же почувствовал дикий голод. Утром позавтракать нормально мы не смогли, потому что магазин работал только с десяти, а выезжать нам надо было с утра. Свои же припасы мы покончили ещё в дороге, поэтому пришлось удовольствоваться какими-то двумя баранками, которые завалялись у Веры, и, считай, всю дорогу мы ехали голодные.

Мы с удовольствием набросились на еду, которую хлебосольный хозяин выставил на стол. Там было много чего вкусного: здесь и мочёная брусника, и жирные куски запечённой кобылятины, и кумыс, и какие-то интересные булочки, или я не знаю, как это называется, национальные, с интересной начинкой (я так не определил, что там внутри). И ароматный чай на травах, густой и сладкий. В общем, разгуляться было где.

После обеда я оставил Веру на попечении женщины, которую звали, как ни странно, тоже Вера, а мы с Егором сели на телегу и отправились дальше. Если этот улус мне казался забытым Богом дырой, то место, куда нам надо было ехать, я вообще представлял на краю земли. Но, надеюсь, вернусь нормально.

Мы ехали и ехали. Вокруг живописно раскинулись леса, синяя река извивалась, отблёскивая серебром под палящими лучами солнца. Вокруг жужжали насекомые, было много комаров и мошек. Но ужаснее всего были слепни и оводы. Я отмахивался от них, аж руки устали. Егор смотрел на мня и тихо посмеивался. Его, как своего, местного, гнус вообще не трогал.

Хорошо, что взял с собой по совету отца несколько бутылочек гвоздичного одеколона, поэтому выливал его на себя сейчас литрами, воняя немилосердно, но всё равно гнус загрызал.

Мы тихо ехали по дороге, вели неспешную беседу. Егор расспрашивал, как там в Москве, как Адияков, рассказывал о своей немудрёной жизни здесь, в улусе. А здесь таких особых новостей и не было, разве что покос, да урожай, поэтому беседа наша журчала ровно и размеренно.

Мы наконец-то, примерно часа через три с половиной, доехали до небольшой излучины реки. На берегу которой стояли две избы: одна – более старая, покосившаяся, а вторая – новая, на высоких сваях, отсвечивала свежеоструганными жёлтыми боками брёвен.

– Нам сюда, – показал пальцем Егор на старую, чуть покосившуюся, почерневшую избу.

– Ну, сюда, так сюда, – пожал плечами я и пошёл за ним.

Мы вошли внутрь. В избе на лавке копошилась черноглазая старуха, зашивая какую-то одежду. На полатях играли двое замурзанных детей, примерно пяти и восьми лет, мальчик и девочка. Девочка была постарше, мальчик поменьше. Они посмотрели на меня голубыми глазами, и у меня создалось впечатление, что где-то я этих детей уже видел. Эдакие сестрица Алёнушка и братец Иванушка.

– Ну, что ты привёз? – сразу вскочила старуха.

– Да вот, хлеб привёз, мяса немного, да ещё и чаю, – Егор начал выкладывать из торбы продукты, которые он привёз старухе.

– А где Потап?

– Да пошёл в лес. Там медведь ходит, и он хочет следы его посмотреть и поставить ловушки, – прошамкала старуха и пристально посмотрела на меня.

Она бросала на меня какие-то странные взгляды. Или же мне так показалось.

– А где меха? – спросил я, желая прервать этот тягостный разговор. – Отец говорил, что сразу можно будет обменять.

– Да, мы сейчас посмотрим и возьмём меха, а деньги ты потом мне передашь, – сказал Егор.

Он посмотрел на старуху и вдруг усмехнулся:

– Это Павла Адиякова сын.

– Вот как, – покачала седой головой старуха. – А зачем же ты сюда приехал, сын Павла Адиякова?

– Да вот, отец мне поручил кое-какие дела поделать, – обтекаемо сказал я, ёжась под её странным взглядом.

И тут она ещё раз пристально посмотрела на меня и вдруг ворчливо сказала

– Едут да едут! Да только за мехами, да за мехами! А разве детей Павла Адиякова ты забирать не будешь?

Глава 7

– А это что, его дети? – удивлённо спросил я, но самого терзало сомнение, потому что эти ребятишки были как две капли воды похожи на Павла Григорьевича, Мулиного биологического отца.

– Ты ещё спрашиваешь? – фыркнула старуха и посмотрела на меня. – Забирай.

– А где их мать? – спросил я.

– Померла Клавдия, – вздохнула старуха, – в аккурат год назад по весне и переставилась. А они здесь не должны быть, у нас нет школы. В интернат уже пора забирать Анфиску, но всё никак не приедут и не заберут. Она уже взрослая, большая, ей давно учиться надо. Так что забирай их к отцу, пускай он им хоть нормальное образование даст, в люди выведет.

Я как представил лицо Надежды Петровны, когда она увидит этих детишек, так у меня сердце и ёкнуло. Да и Адиякову я наперёд сочувствую.

Бабка тем временем продолжала что-то рассказывать.

– Ты, старая, лучше на стол нам чего собери, – недовольно велел Егор, – а мы пока меха посмотрим.

Его все эти индийские сериалы в стиле «кто чей брат» совершенно не обходили, и на то, что детей Адиякова будут забирать в Москву, он практически не обратил никакого внимания. В данный момент его больше интересовала материальная выгода от продажи мехов и удачная торговля.

Мы спустились с крыльца домика, пока старуха, ворча, что-то там ковырялась, накрывая на стол. Подошли к новому зданию.

– Это лабаз, – пояснил мне Егор.

Я присмотрелся, и точно: то, что я издали принял за высокий двухэтажный дом, это и был лабаз на сваях, из-за которого здание и получалось намного выше, чем жилой дом.

– Зачем это? – спросил я.

– Когда река разливается или медведь ходит, то из-за того, что оно на сваях, это припасы не портятся, – объяснил он.

Я подивился такой хитромудрой выдумке якутского народа. Мы поднялись по лестнице в лабаз и вошли в помещение. Со стороны, когда мы только подъезжали, оно казалось мне огромным. Но когда мы туда влезли, оно было довольно тесным, поэтому приходилось пробираться боком. Но тесным оно было не по своим размерам, а по тому скарбу, по тем припасам, которые были внутри.

Я чуть не присвистнул от удивления: здесь и бочки с солониной и рыбой, здесь и шкуры, и вычиненные меха, и промасленные мешки с чем-то едко-душистым, и огромные бивни мамонта, и другая, довольно-таки недешёвая рухлядь.

– Ого! – не выдержав, сказал с уважением я.

– А то, – лукаво усмехнулся Егор, – домой уедешь не с пустыми руками. Были бы деньги.

Потому как жадно сверкнули его глаза, я понял, что деньги здесь любят.

– Думаю, сочтёмся, – кивнул я.

И мы приступили к выбору мехов. Не буду описывать сам процесс торга, как мы рассматривали эти меха, как проверяли мездру, как глядели на ворс. Хорошо, что меня Адияков немного подучил, так что я не ударил в грязь лицом.

– А вот ещё, – усмехнулся Егор и вытащил откуда-то со стороны мешочек. – Гляди-ка.

Он бросил мешочек мне в руки, так что я еле-еле успел его поймать. «Довольно увесистый», – подумал я.

– Раскрой, – сказал Егор.

Я раскрыл и зачерпнул то, что находилось внутри. На руках у меня искрились небольшие слиточки золота, примерно с ноготь большого пальца каждый.

– Золотой песок, – самодовольно усмехнулся Егор. – Забирай, Муля. Я думаю, в Москве ты ему найдёшь применение. И отдам недорого.

– Хорошо, – сказал я. – Только надо цену нормальную обсудить, сам понимаешь, его ещё пристроить в надёжные руки надо будет.

И мы приступили к торгу.

Когда мы вернулись обратно в дом, я был доволен, словно слон, тем, что удалось так относительно дёшево выторговать товары. И что теперь я врнусь в Москву не с пустыми руками. Адияков однозначно будет мной доволен, да и я собой был доволен. Часть мехов пойдёт Йоже Гале. Ещё часть я отложу для того, чтобы там матери, может быть, Дусе, или, может даже, будущей жене пошить шубки. Вот. Но, в принципе, навар должен получиться неплохой, особенно от реализации золотых слитков. Я уже потирал мысленно руки.

Я думал, что надо ещё посмотреть, где же Адияков спрятал бриллианты, но это явно не здесь. Насколько я помню, что он объяснял – это будет соседний улус, и туда ещё тоже надлежало мне заехать.

Тем временем старуха уже накрыла стол.

– Садитесь, а то остывает, – прошамкала она и демонстративно отвернулась, усевшись возле окна и взяв в руки какое-то шитьё.

Дети с любопытными мордочками повылезли из полатей и тоже пристроились рядом, с интересом глядя на нас.

Эх, если бы я знал, что здесь будут маленькие дети, я хоть бы конфет каких взял, а так у меня для них ничего не было.

– Тятя, – вдруг сказала девочка и что-то ещё пролепетала на якутском языке. Русского языка она практически не знала. И вот как с ней разговаривать? Это же моя сестра.

– Тебя как зовут? – спросил я и улыбнулся.

Она посмотрела на меня и опять сказала:

– Тятя.

– Она не разговаривает по-русски, – вздохнул Егор. – Старая Окулуун не научила её.

– Окулуун? – не понял я.

– Акулина по-вашему, – кивнул на старуху Егор, – видишь ли, эта Клавдия, мамка ихняя, она больше была по работе и тоже ими не занималась. Сами росли, как получилось. Вот и таки они теперь.

– А как же она с их отцом жили? – начал расспрашивать я.

– Да как. Приехал он молодой, красивый, здесь по этим факториям всё крутился. Клавка – баба справная, кровь с молоком. Вот он к ней и пристал жить. Она прожила с ним где-то четыре года, родились вот дети. Потом он уехал. Так она ещё немного пожила с этими детьми, а потом, вот видишь, захворала и умерла. Говорят, медведь её подрал.

Я послушал это всё и озадаченно хмурился. Дети остались сиротами, и вот что теперь с ними делать? Старуха их уже явно не вытянет.

– А старуха им кто? Бабушка родная? – спросил я.

– Да нет, какая бабушка. Окулуун, Акулина, здесь живёт просто так. Все, кто в этом улусе, так называют её своей бабушкой, а так она им никому не родная, но ко всем хорошо относится.

Я вздохнул. Вот жизнь.

Мы ещё немного посидели. Я ел их еду. Кулеш, какой-то тягуче-густой суп, квашенная репа, кровяная колбаса. Честно скажу, не понравилось, мне всё было невкусно, но тем не менее я вежливо что-то там ел. Хотя рыба была очень даже неплохая.

Потом старуха поставила перед нами что-то густое.

– Саламат, – пояснила она.

Я попробовал и скривился, стараясь, чтобы вышло незаметно – не понравилось. Саламат – это оказалась каша из муки, масла и молока. На любителя, в общем.

Тем временем старуха постелила нам постели, и мы легли спать. Я присматривался к детям, но они давно ушли – старуха их погнала на печь. Вот поэтому особо пообщаться не удалось, да и по-русски они не разговаривали.

А утром я проснулся рано, ещё все спали, и решил выйти, умыться и покурить, потому что все вот последние события они меня изрядно выбили из колеи. И хотелось подумать в спокойных условиях.

Я вышел на улицу и присвистнул: всё пространство вокруг – и земля, и трава, и деревья, и лабаз, и всё остальное – было покрыто снегом.

Первый снег.

Вот как меняется погода в Якутии – вчера было по-летнему тепло, а с утра уже снег.

– Нам нужно возвращаться обратно, – сказал я Егору, когда он тоже проснулся и уже вышел во двор умываться. Умываться предстояло из большой бочки во дворе.

– Чё так-то? – удивился он. – Хорошо же здеся. Я сюда люблю приезжать, отдыхаю душой и телом. Старуху сейчас заставим, пусть баньку истопит. Вечером посидим. Песни петь будем. Вчера так всё сумбурно было, а надо бы отдохнуть, водочки выпить, расслабиться, поговорить за жизнь. Тут нам и поговорить-то не с кем.

– Ну, вы же детей хотите нам отдать, – сказал я. – А мне ещё в два улуса смотаться по заданию Адиякова надо. Надеюсь, там других детей его не будет, – усмехнулся я.

– Да нет, он только с Клавкой жил, – покачал косматой головой Егор. – Ты не думай, это точно адияковские дети. Если не веришь, можешь кого хочешь здесь спросить.

Я обернулся вслед за широким взмахом его руки по всему горизонту. Кроме вот этих двух изб, ничего больше не было. Кого же тут спрашивать?

– Да, конечно, спрошу, – засмеялся я.

– Да нет, дети хорошие. Жалко их. Будут здесь – пропадут, толку с них не будет. Ну, разве что пацан охотником станет. Вот. А девчонка, когда до четырнадцати лет дорастёт, так её замуж и выдадут. Вот. А если в интернат заберут, то даже и не знаю, что получится… Какая там учёба? Никакой учёбы нету. Они, якуты, спиваются там потом, после интернатов этих, – зло сплюнул Егор.

– А ты не якут, что ли? – посмотрел я, глядя на его чёрные глаза.

– Нет, конечно, – возмутился он. – Да какой же я якут? Я из тунгусов. Мы в древние времена пришли сюда и завоевали Якутию. Мы всех их завоевали, и Колыму, берег Охотского моря…

Он гордо выпятил грудь. Я понял, что здесь свои какие-то межнациональные, межэтнические тёрки, и решил в это дело особо не вмешиваться.

– Но всё же, давай закругляться и возвращаться обратно. Снег пошёл, а нам ещё обратно возвращаться, в Москву.

– Ну, раз больше такого тут дела нету, давай возвращаться, – расстроенно вздохнул Егор, которому, конечно же, хотелось здесь ещё побыть. Дома ведь у него была работа, а здесь только пей, ешь, гуляй – не хочу. Старуха бегала, прислуживала, хоть и ворчала, но тем не менее выполняла всё, что ей говорили.

Я вернулся в тёмную избу. Старуха что-то там хлопотала возле печи, а детишки уже вылезли и зыркали на меня любопытными глазками. Ну вот, как с ними общаться, если они не знают русского языка?

Я присел перед девочкой. Перед сестрой своей. И сказал, показывая на себя:

– Муля. Муля.

Девочка посмотрела на меня вопросительно. Я ещё раз ткнул себя в грудь и медленно, по слогам, сказал:

– Му-ля. Му-ля.

– Мулья, – повторила девочка, коверкая слово.

– А ты кто? – я осторожно дотронулся до её руки, опять до своей. – Я – Муля. А ты кто?

– Аишка, – сказала девочка и засмеялась.

– Аишка, – повторил я, показывая на девочку.

– Да какая она Аишка! Анфиска она, – проворчала старуха. – Просто она ещё не может выучить.

– А как парнишку зовут? – наконец-то спросил я.

– Хомустаан. – Ответила старуха. – Алексей по-вашему.

– Ну, хорошо. А документы их где? Если их забирать, то надо же какие-то документы. Надо какую-то доверенность на то, что я не украл их, этих детей…

– Да куда там украл! Мы их в интернат передаём вообще через пятых-десятых, чужаков. Кто едет в город, через того и передаём. Кто там за них спрашивать будет? – отмахнулась старуха. – Заберёшь и так. Вот есть свидетельства о рождении, в сельсовете бумажки выписали. А больше-то ничего и нету.

Ну, хоть так.

Свидетельства оказались на якутском языке. Я вообще ничего не понял.

Через некоторое время мы собрались. Дети, умытые и одетые, видимо, в самую лучшую одежду, но которая, однако, выглядела довольно бедненько, сидели на тюках с мехами, нахохлившиеся, серьёзные, и испуганно смотрели по сторонам, глядя, как Егор готовит телегу.

Потом мы попрощались со старухой и выехали на дорогу по направлению к улусу.

Прощаясь, я заметил, как у неё блеснули слёзы в глазах. Но она гордая, отвернулась. Ну да, я её понимаю: детей она поднимала сколько лет, привыкла, привязалась к ним, а теперь остаётся здесь совсем одна, на всю вот эту огромную местность.

Но такова жизнь, увы…

Мы ехали по дороге, а я всё не мог расстаться с тяжкими мыслями, всё думал и думал. Дети посапывали, их окрестные пейзажи совершенно не впечатляли – они были привычными к красотам природы, их разморило от дороги.

Я же ехал и всё думал.

Правильно ли делаю я, забирая этих детей в Москву? Что их там ждёт? Смогут ли они адаптироваться? Но самое главное даже не дети – детская психика она-то может адаптироваться к любым условиям, и в любом случае проживание в московской комфортабельной квартире и обучение в лучших московских школах для них намного перспективнее, чем оставаться здесь, в этом забитом улусе. Даже не в улусе, а на выезде, в той фактории.

Больше всего меня беспокоила реакция Надежды Петровны. Вот, представляю на её месте себя: как бы я отреагировал, если бы моя супруга где-нибудь вернулась из другого региона, и оказалось, что у неё там семья, дети, и что мы прожили столько лет, и я даже об этом ни сном, ни духом? Представляю истерику Надежды Петровны.

Кроме того, я представляю реакцию и самого Адиякова. Ведь он стопроцентно знал о наличии этих детей, и он, очевидно, помогал им как-то… Хотя почему он не платил алименты, я тоже не пойму? Ну вот, как он мог их бросить? И когда вот эта женщина умерла, он даже не поинтересовался судьбой этих детей. Вот этого всего я совершенно не понимаю.

И если бы не абсолютное портретное сходство обоих ребятишек с Адияковым, я бы в жизни не поверил, что это его дети. И потому что он, по сути, к ним не относится никак.

Так имею ли я право вести этих детей в Москву? По сути, это как троянский конь для семьи Адияковых. Возможно, наличие этих детей разрушит их семью, я даже не знаю. Но с другой стороны, имею ли я право отказаться от этих детей, бросить их на произвол судьбы? По сути, кроме вот той чужой, неродной, как оказалось, старухи, у них больше здесь никого нет. А для меня они – родные. Точнее для Мули.