Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Дуся на меня посмотрела укоризненно.

– Я понимаю, что ты думаешь, что раз я их пустил в ту квартиру, то теперь они мне всю жизнь должны… Не должны. Но вот иногда даже мне поддержка нужна. Бывают такие ситуации, когда нужно плечо друга, а его-то как раз и не было.

– А много у тебя друзей? – вдруг сказала Дуся и посмотрела на меня испытывающим взглядом.

Я задумался. Так-то вокруг меня народу полно, а вот друзей… ведь даже ту же Дусю я могу назвать своим ангелом-хранителем, но вряд ли другом.

Да, постоянное одиночество – это мой удел и спутник.

Мы сидели, болтали с Дусей на кухне, но продолжить наш обстоятельный разговор не получилось – прибежала Глаша, домработница Фаины Георгиевны. Она была вся запыхавшаяся, раскрасневшаяся. Глаза её искрились от еле сдерживаемых новостей.

Глаша явно жаждала посплетничать, причём настолько сильно, что даже не смогла дождаться утра, чтобы поделиться сплетнями на рынке.

Так-то Глаша старалась никогда не прибегать по вечерам, чтобы не заставать меня; меня Глаша явно не любила, сам не пойму, почему. Обычно, насколько я понимаю, они с Дусей пересекались где-то на нейтральной территории, типа на рынке, или в каком-то магазине, или в прачечной, и я-то видел эту Глашу за всё время всего пару раз.

А сейчас она прибежала прямо к нам домой.

Мне стало любопытно. Но, чтобы не мешать им сплетничать, я деликатно вышел в кабинет Модеста Фёдоровича. Мог бы и в свою комнату, но оттуда, каюсь, было отлично слышно и я теперь прислушивался к их разговору.

Глаша прибежала якобы попросить какой-то особой приправы для рагу. Я усмехнулся про себя: что, прям нельзя было до утра подождать? И что без этой приправы ничего приготовить нельзя? Да и зачем готовить столь сложное рагу на ночь глядя? Ну, повод был, конечно, явно надуман. Но что с Глаши взять – что смогла, то и выдумала!

И вот они закрылись на кухне и зашушукались. Из-за того, что дверь закрыли, мне было слышно не очень хорошо, поэтому я крадущейся походкой пододвинулся поближе к кухне, стараясь, чтобы паркетина не скрипнула.

Разговор вёлся сначала громким шёпотом, а потом эмоции взяли вверх, и они обе уже почти кричали, не сдерживая эмоции и любопытство.

– И что?

– Да, вот он опять сейчас пришёл! – заливалась восторгом Глаша. – духи ей принёс! Импортные!

– Да ты что! – ахнула Дуся. – И как? Что дальше?

– А она ему говорит…

К сожалению, из-за закрытых дверей слышно было плохо, но я уже сообразил, что там происходит, и что за новости принесла «в клювике» Глаша.

– … И они потом пошли в театр, а он ей ручку целовал! Два раза! Я видела!

– Да ты что! И что она…?

– Она прям даже согласилась, конечно! А они на выходных решили поехать на дачу.

– Так она же не любит ездить на дачу! Категорически!

– Да, вот теперь оказалось, она срочно полюбила! Они теперь ездят туда вдвоём и потом приезжают обратно вечером в воскресенье, она всегда такая довольная, аж поёт. Ты же знаешь, как она поёт…

Дальше я слов не слышал. Но на моих устах заиграла довольная улыбка. По-моему, и вторая часть моего плана насчёт Фаины Георгиевны начала исполняться!

Глава 17

Миша Пуговкин нарисовался у меня дома уже к вечеру. Он пришёл и, смущённо переминаясь с ноги на ногу, сказал, не глядя мне в глаза:

– Муля, нам надо поговорить.

– Говори, – кивнул я и отошёл, пропустив его в квартиру.

Миша вошёл и сконфуженно остановился у двери. Вид его при этом был крайне виноватым.

– Проходи на кухню, Миша, – вздохнул я, понимая, что так просто отделаться от него не выйдет и разговор явно будет непростым и небыстрым. – Там Дуся вишнёвый как раз кисель приготовила и ещё вон драники жарит.

Из кухни действительно вкусно пахло свежей выпечкой, жаренными драниками и шипела сковородка. Дуся вовсю жарила.

Я пошёл на кухню. Мише ничего не оставалось, как идти за мной. Да, я мог бы его пригласить и в гостиную. У меня было место, где принимать гостей. Но дело в том, что как раз в это время, до его прихода, я ел, и прерывать свой ужин не собирался.

– Здравствуйте, – поздоровался Миша с Дусей и неуверенно посмотрел на неё умоляющим взглядом.

Очевидно, он думал, что Дуся сразу же выйдет. Но надо знать Дусю. Так-то она довольно деликатный человек. Но в некоторых случаях делает вид, что намёков не понимает.

– Эмммм….нам с Мулей надо поговорить… – озвучил Миша свой немой посыл, видя, что Дуся его намёкам явно не вняла.

Дуся пожала плечами и положила на сковородку новую порцию чего-то буроватого, что я идентифицировал как перетёртый картофель, из которого она собственно жарила сейчас драники.

– Говори, Миша, – сказал я.

Миша бросил ещё один многозначительный взгляд на Дусю, но та всё так же флегматично продолжала жарить свои драники. Я же молчал, ожидая того, что он скажет.

Когда Дуся сжалилась и поставила перед ним чашку с чаем, он схватился за неё, словно утопающий за соломинку. И, тем не менее, паузу ему всё равно пришлось прервать.

– Я это… Муля… – пробормотал он, – я… эммм… хотел извиниться…

– Извиняйся, – сказал я и пожал плечами.

– Ты даже не спросишь, за что извиниться? – посмотрел удивлённо на меня Миша. – Ты так изменился, Муля! Ты совершенно стал не таким, каким был раньше! Раньше с тобой хоть можно было…

– Стоп, стоп, – прервал я поток упрёков. – Я прекрасно понимаю, что лучшая защита – это нападение, но ты пришёл ко мне разве для того, чтобы рассказать, каким плохим я стал?

Уши у Миши заалели:

– Нет, нет, не это…

Он опять припал надолго к чашке, пытаясь оттянуть разговор длительной паузой.

Но я ждал, мне спешить было некуда, это моя кухня, моя квартира, поэтому пусть пьёт чай, рано или поздно он в чашке закончится. Я скосил взгляд на Дусю и увидел, что она с интересом прислушивается к нашему разговору. И уши у неё, как локаторы. Хотя как такового разговора ещё и не было.

– Это… эмм… – опять промычал Миша и умоляюще посмотрел на меня.

Я не отреагировал, сделал вид, что не понял.

– В общем, я хотел извиниться за Надю, – вздохнул он.

Я молчал. И Мише пришлось продолжить.

– Конечно, она могла бы взять детей, оставить у себя… я понимаю, что у тебя была такая ситуация… но вот она растерялась, и мы… мы… – он опять заблеял.

Я посмотрел на него тяжёлым взглядом и сказал:

– Да, могла бы. И я был бы благодарен за такую поддержку, за эту дружескую услугу. Но она не взяла.

– Поэтому, извини меня, Муля, – сказал Миша и опять надолго припал к чашке.

Я посмотрел на него и сказал:

– Ну, я на тебя, Миша, как бы и не в обиде. Ведь насколько я понял, не ты решаешь все дела в вашей семье.

Миша вздохнул и ещё ниже опустил голову.

Дальше мы пили чай молча. Миша не знал, что ещё говорить, а я принципиально не делал никаких попыток поддержать разговор. Понимаю, что это было крайне невежливо с моей стороны, но просто не хотел. Вот не хотел и всё.

Дуся, видимо, считала точно так же, потому что она вообще самоустранилась от всего этого разговора. И хотя раньше она точно поворковала бы с Мишей о всяких житейских и бытовых делах. Но сейчас сделала вид, что очень занята, потому что жарит драники. Причём, дожарив до конца, она принялась переставлять на столе и в шкафу какие-то баночки, потом стала мыть миску, потом ещё что-то.

И всё это она делала, не говоря ни звука.

И поэтому тягостное липкое молчание накрыло всю кухню.

Мы ещё какое-то время посидели. Наконец Миша не выдержал, поблагодарил за угощение, пожелал спокойной ночи, ещё раз извинился и ушёл.

Кстати, драников ему Дуся так и не предложила…

Время шло, я всё продолжал терять друзей – ну, или тех, кто выдавал себя за них, – и по этому поводу я не испытывал ни малейших эмоций, ни хороших, ни плохих.

Жизнь – она такая, жизнь.

И часто сама Вселенная знает, или Бог (я не знаю, как правильно сказать), так вот, часто Вселенная сама знает, кто у тебя, в твоей жизни, должен остаться, а кому пора уйти. И как ни больно порой принимать предательство друга или любимой, но потом, через некоторое время, когда проходит лет десять-двадцать, ты смотришь, оглядываешься на своё прошлое, и понимаешь, что вот это предательство, эта боль – это было лучшее, что произошло в твоей жизни. И хорошо, что так вышло.

Был у меня когда-то случай, ещё в той моей прошлой жизни, когда мы вот так дружили. Нас было трое. Три лучших друга. Мы все были разные. Серёга был обычным работягой, всё делал своим руками, оборудовал в гараже мастерскую и чинил там машины. Потом он раскрутился. Ну, в принципе, был таким крепеньким середнячком. К нему всегда можно было обратиться, чтобы он посмотрел машину или какие-то другие поломки. Да и просто поболтать за рюмкой чая, как говорится – по душам поговорить. Простой, незамысловатый парень, с которым не надо было притворяться и доказывать, что ты там великий лидер и большой человек, с ним всегда можно было оставаться самим собой, обычным Мулей из 10-«А» класса.

А вот второй друг, Роман, он был совсем другого пошиба. Из очень интеллигентной семьи высокопоставленных чиновников, он воспитывался и привык жить в довольно-таки элитарных условиях. Почему он выбрал себе в друзья именно меня, ну и, понятно, потом уже и Серёгу, я так до сих пор не знаю. Но он как-то внезапно вклинился в нашу с Серёгой дружбу, и потом мы стали дружить уже втроём. Он постоянно грезил какими-то несбыточными материями: то он хотел жить в Швейцарии, то в Люксембурге, то говорил, что вот пройдёт время, и у него будет свой остров, на котором обязательно будет личный замок и две сисястые мулатки будут загорать на пляже, то мечтал о том, что у него будет свой самолёт, и так далее.

В общем, мы дружили крепко: Серёга часто ему чинил авто, помогал там по каким-то бытовым проблемам. Я помогал ему выстраивать свою профессиональную карьеру советами, как коуч, а также делился связями. В общем, чем мог, тем и помогал.

А потом случилось так, что он где-то нашёл себе богатую старушку, которая жила в Европе, и у неё в долине Мозеля была своя усадьба, большущий такой домище. И как-то он эту старушку обаял, парень-то был смазливенький, и она за него вышла замуж и оставила в наследство всё своё состояние. У неё там то ли ещё какой-то посудный заводик был, то ли пивоварня. Вот.

И в результате, когда он вот это всё провернул со старушкой, то первое, что он сделал, – это перестал с нами общаться без объяснения любых причин. Просто перестал отвечать на звонки и заблокировал во всех соцсетях. Я тогда был сильно занят, у меня был большой проект по самосовершенствованию, и я даже как-то не обратил на всё это внимание. Первым заметил это Серёга. Он примчался ко мне, глаза выпученные, мол, ты видишь, как наш дружочек Романыч поступил? Я попытался ему позвонить и тоже обнаружил себя в чёрном списке. Конечно, было очень обидно, потому что это всё было непонятно. Но, немного подумав, я просто решил принять его выбор. Ну, он посчитал, что нам дальше не по пути, и выкинул нас из своей жизни, поэтому я также, с чистой совестью, удалил все его контакты и выбросил из памяти. Иногда только, конечно, вспоминал, что вот как мы тогда хорошо на охоте были, или с аквалангами поныряли, или там в волейбол поиграли втроём, как это было здорово. Но жизнь – вот она такая.

Потом прошло какое-то количество лет, и я узнал, что старушка та благополучно переставилась, а Роман промотал всё состояние: половина ушло на судебные тяжбы с её родственниками, а остальную спустил на девок и на какие-то невнятные инвестиции. И что там с ним случилось дальше, мне уже это было не интересно, я просто перестал его судьбу отслеживать.

А сам, честно говоря, порадовался: Серёжка стал владельцем ряда заправочных станций, автомоек и автосервисов, ещё каких-то мастерских, хорошо поднялся, очень даже неплохо стал на ноги. Я тоже был один из самых популярных коучей. А на нашем фоне Роман, конечно, уже не смотрелся. И вот если бы мы остались дружить, то он бы просил бы у нас постоянно денег в долг, и чувствовал бы себя с нами неуютно. Поэтому, что не произошло – всё к лучшему.

Поэтому и сейчас, когда вот Миша, по сути, отвалился, и Рина Васильевна тоже сильно обиделась, и отношения на работе коллег испортились – я смотрел на всё это как на струпья, которые отлетают от больного участка тела, на котором отрастает новая нежная кожица. Будет день – будет пища, так говорят у нас в православии. Поэтому не стал даже заморачиваться.

Хотя дальше жизнь показала, что зря я так думал…

Но больше всего меня шокировал один визит.

Но буду по порядку. Я сидел дома и, помню, занимался тем, что мирно точил ножи. Дуся выдвинула передо мной такой ультиматум. Точить ножи я любил, но она считала, что я точу хуже, чем её знакомый Семёныч, который всегда приходил к нам во двор коммуналки и всем там точил ножи на специальном станочке. Поэтому она никогда меня к ножам и не допускала. Здесь же, на этой квартире так не получалось: Семёныч сюда не приходил. А таскать ножи на старый двор было накладно: потому что он приходил тогда, когда ему вздумается, и подловить его у Дуси никак не получалось, поэтому тупые ножи накопились, и она все-таки решила допустить меня до святая святых.

И вот я сидел и точил. И тут в дверь позвонили. Дуся взглянула на то, как я старательно этим занимаюсь, сказала:

– Сиди, Муля, продолжай, не отвлекайся, я сама открою, – и пошла открывать.

Через некоторое время она заглянула на кухню и лицо вытянулось от удивления.

– Муля, быстро иди сюда!

Я торопливо вышел в прихожую, и моё лицо тоже вытянулось от удивления.

Потому что в прихожей я обнаружил… синеглазку! Загадочную синеглазку.

– Здравствуйте, – сказал я, ошеломлённо глядя на неё.

Она смутилась, покраснела и пролепетала:

– Мне… ваш адрес дала… Белла… Извините, что я так нагрянула… что я пришла…

Она в конце совсем смутилась, сбилась и, ломая руки, вообще умолкла, не зная, что говорить дальше.

И тут Дуся сказала категорическим, не терпящим возражения голосом:

– Идите в гостиную и разговаривайте там, а я сейчас принесу чай. С булочками!

Ничего не оставалось, как последовать в гостиную.

– Присаживайтесь, – вежливо предложил я, гадая, с чем она пожаловала.

Синеглазка рухнула в кресло, а я пристроился напротив неё на стуле за журнальным столиком. Буквально через секунду, пока она собиралась с мыслями, в комнату величественно вошла Дуся, которая несла на подносе две чашки с чаем и блюдечко с булочками. Расставив всё на столе, она села на диван. Судя по её монументально-несокрушимому виду, никуда уходить она не собиралась и сдвинуть её с места не сможет даже бульдозер.

– Что случилось, Нина? – тихо спросил я, для того чтобы помочь девушке собраться с мыслями.

Она ещё пуще покраснела и, сбиваясь после каждого слова, начала рассказывать:

– У меня… извините, что я к вам обращаюсь, Муля, но другого выхода у меня больше нет. Такие проблемы, что мы их сами не решим…

– Говорите, Нина. Я вас слушаю.

– Белла сказала, что вы можете помочь! Я понимаю, что вы не должны…

Но она опять сбилась и умоляюще посмотрела на меня.

– Нина, – сказал я, – как я смогу вам помочь, если я до сих пор так и не понял, в чём заключается ваша проблема? Выпейте чаю и изложите, пожалуйста, свою проблему.

Нина вдруг зарыдала, уткнув лицо в ладони, плечи её содрогались.

Дуся моментально подхватилась, обожгла меня укоризненным взглядом и унеслась из комнаты. Я растерянно сидел и не знал, что делать и как себя вести – женские слезы это последнее, что я могу воспринимать. Я так растерялся, что не знаю, чем бы это всё закончилось, но тут Дуся влетела обратно, и в одной руке у неё была начатая бутылка коньяка, а в другой – рюмка. Она щедро плеснула коньяк почти до самых краёв и протянула Нине:

– Пей! – велела она.

Нина всхлипнула и взяла рюмочку дрожащей рукой. Обнаружив, что там спиртное, она удивлённо посмотрела на Дусю.

– Я… я н-н-не п-п-пью…

– Пей! – велела Дуся грозным голосом. – Это как лекарство. Быстро пей, залпом!

Нина не стала с ней спорить и хлопнула рюмку коньяка. Дуся моментально подсунула ей яблочко, которое, словно фокусник, вытащила из кармана халата. Нина схватила его, но тут скривилась, закашлялась и быстро запила горячим чаем.

Я подумал, что сейчас её точно развезёт. Чтобы дать ей немного прийти в себя, спросил у Дуси:

– Дуся, а почему ты взяла коньяк, а не бурбон? Я же из Югославии привёз хороший бурбон.

– Ой, да ну его к чертям, бурбон этот твой, – проворчала Дуся. – Я его пробовала – шмурдяк шмурдяком, наш самогон и того лучше.

Нина слабо улыбнулась. Коньяк подействовал, да ещё запитый горячим чаем, и она явно начала расслабляться. Я посмотрел на неё и сказал:

– А теперь рассказывайте.

Она опять вздохнула и начала рассказывать.

От её рассказа у меня глаза полезли на лоб, по-моему, у Дуси тоже.

В общем, ситуация оказалась такова. Вот эти странные соседи, Августа и Василий, были потому странными, что они были немцами, этническими, поволжскими немцами. По сути, после войны к немцам отношение было, мягко говоря, не очень восторженное, причём даже к тем, которые поколениями жили у нас, и к Германии вообще никакого отношения давно уже не имели. Но была война. И вот и сидеть бы им сейчас тихо где-нибудь за Уралом, не поднимать головы и не высовываться, но…

Но у них случилась такая ситуация, что сын Августы и Василия, и заодно муж Нины, очень сильно заболел – онкология. И его пришлось везти аж в Москву. И всё это время он лежал в больнице. Поэтому они и были вот такие пугливые – всего опасались, старались не контактировать с людьми, постоянно исчезали. Это они бегали в больницу и по очереди дежурили там. Нина специально даже поступила в какое-то ПТУ, чтобы дали комнату в общежитии, и чтобы ей было где проживать, а Василию и Августе кто-то из знакомых (тоже не очень честным путём) дал эту комнату. Временно. И поэтому они там жили на птичьих правах и всего боялись.

А самая первая пьянка и шум у них были, когда первые результаты после химиотерапии были положительными, – это они так обрадовались и отпраздновали. А потом, когда всё опять ухудшилось, они снова стали бледными тенями.

Так рассказывала Нина.

Я слушал, и мне было их очень жалко. И с другой стороны, она мне нравилась как женщина, но я ещё тогда сразу понял, что у нас ничего не получится.

– Муля, я вас очень прошу, ему нужно лекарство, – и она протянула листочек, на котором было написано название. – Но его достать у нас невозможно. А у вас, Белла говорила, есть связи за границей. Они его производят вроде как в Чехословакии. Можно ли как-то попробовать его достать и перевести? Мы очень надеемся, что, может быть, хоть оно поможет…

Она опять зарыдала.

– Я постараюсь вам помочь, – пообещал я. – Не говорю, что стопроцентно получится, но сегодня же… нет, сегодня уже поздно. Завтра же с утра я свяжусь с Йоже Гале. Попробуем это дело как-то провернуть. Но гарантий я дать не могу, сами понимаете.

Синеглазка обрадовалась и бросилась ко мне на шею обниматься.

Когда она ушла, Дуся вытерла слёзы на глазах и жалостливо вздохнула:

– Бедные люди.

Я был с ню согласен.

Но вот, что они делали в туалете, и что это за вещества – я спросить забыл.

Маша родила в конце месяца.

До этого момента я дважды приходил к ней в коммуналку, мы много разговаривали. Что интересно, Маша действительно изменилась – она больше не пыталась давить на меня и что-то требовать. Мы просто разговаривали обо всём: о разных бытовых делах, о том, что творится на Кубе, о развитии химии, о перспективах нашего советского кинематографа. Она много читала и живо интересовалась разными литературными жанрами, поэтому разговаривать с ней было довольно интересно.

Я заходил туда, потому что, ну, во-первых, она мне была как бы не совсем чужая – в плане, что всё-таки какое-то время она была женой Мулиного отчима. Во-вторых, меня просил Модест Фёдорович, чтобы я за ней присмотрел. Поэтому я заходил. Насколько я понимаю, ей было со мной тоже интересно общаться, потому что девушка она была неглупая, довольно начитанная, продвинутая, а в коммуналке ну с кем ей ещё общаться? С новыми соседями или с Беллой? Поэтому наши посиделки были довольно интересные, хоть и непродолжительные.

И тут через какое-то время, я как раз вернулся домой с работы, и из кухни вылетела Дуся и радостно воскликнула:

– Маша родила! Девочку!

Я обрадовался, начал расспрашивать. Дуся сказала, что она сходила туда, в роддом, и даже посмотрела на девочку в окно. Вот только с Машей пока разговаривать не дают, но она написала ей записку и через знакомую санитарку передала. Маша дала ответ.

И Дуся посмотрела на меня, чуть замялась, а потом вдруг выдала:

– Ты знаешь, Муля, тут такое дело…

– Какое? – не понял я.

– Девочку она решила назвать Сонечкой.

– Красивое имя, – кивнул я и с подозрением посмотрел на Дусю. – И что? Какое такое дело? Говори!

– Да, вот такое дело. Не знаю, как ты отреагируешь. Ты же коммунист…

– И что? – опять ничего не понял я.

– Да, вот… понимаешь… Маша просила меня выяснить, тихонько у тебя, аккуратненько…

– Говори! – не выдержал я, – что она хочет выяснить?

– Не согласишься ли ты стать крёстным отцом Сонечки?