Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 183 (всего у книги 350 страниц)

– А если рванёт? – забеспокоился я.

– Тогда придётся звать Михалыча, – вздохнула Дуся.

В общем, примерно через пятнадцать минут гейзер был повергнут. Ещё примерно час или чуть больше Дуся с Музой отмывали стены и пол. И только глубоко за полночь в коммуналке опять воцарилось спокойствие. Но из-за этого я всё равно не выспался.

Поэтому с самого утра был хмурый и мрачный.

Таким меня и застала Изольда Мстиславовна, когда заглянула ко мне в кабинет.

– Бубнов, на минуточку, – кивнула она мне и исчезла за дверью.

Лариса и Мария Степановна переглянулись. Они уже давно решили, что нас с Изольдой Мстиславовной что-то связывает. То есть я ей либо внучок, либо альфонс. Потому что «железная» Старуха с людьми не общается. А тут чуть ли не ежедневно ко мне заглядывает. И я в приёмную часто хожу. Это все видели.

Изольда Мстиславовна повела меня к себе в приёмную. Плотно закрыла дверь. Зачем-то выглянула в окно. И только затем, понизив голос до еле слышного шепота, сказала:

– Муля, у тебя же завтра приём в Партию.

Чёрт! Я чуть не хлопнул себя рукой по лбу. Совсем закрутился и забыл. Точно! Большаков же что-то говорил недавно. Хотя дату вроде не называл.

Поэтому я пожал плечами:

– Точно завтра?

– Конечно! Что ты как раззява⁈ – рассердилась Изольда Мстиславовна, – вчера поздно уже Уточкина прибегала и сказала.

– Уточкина? – я поёжился. В прошлый раз мы с нею расстались отнюдь не друзьями. Я планировал её сместить с должности, но сначала забыл, потом плюнул. И вот теперь снова Уточкина.

– Ну да. Она секретарём в комиссии будет, – кивнула Изольда Мстиславовна. – Но Первухин звонил и прислал рекомендации, так что всё пройдёт быстро и хорошо. Не беспокойся.

– Но я до завтра документы все не соберу, – сказал я, мысленно прикидывая, как за одну ночь выучить основные положения марксистско-ленинской теории и всю программу КПСС. Ведь будут спрашивать.

– Уже всё готово, – махнула рукой Изольда Мстиславовна и, подмигнув мне, сунула в руку какую-то бумажку, – это за ночь выучи. И так, чтобы аж от зубов отскакивало. Тебя только это спрашивать и будут.

Глава 25

– Муля, ты акулу когда-нибудь видел? – ворчливо спросила Дуся.

Было столь ранее утро, что я только проснулся, и даже не начал собираться на работу. А вот Дуся уже успела сбегать на рынок и только-только вернулась.

– Не видел, – осторожно ответил я, конечно же, имея в виду этот мир (тот, прошлый Муля где её мог видеть? А акулы из моего мира к этому отношения не имели никакого).

– А раз не видел – то иди смотри, – заявила Дуся и гневно бахнула на стол увесистую продуктовую сумку.

Мне стало любопытно, и я решил на эту акулу посмотреть. Мне было удивительно, что на обычном московском базаре в 1951 году можно купить эдакую экзотику.

Я заглянул в сумку и разочарованно сказал:

– Дуся, у тебя, видимо, была двойка по зоологии. Это же не акула. Это карп. Самый обычный зеркальный карп. Точнее два карпа.

– А по цене – как акула! – возмущённо парировала Дуся. – Значит, это акула!

Я рассмеялся и пошёл собираться на работу.

– Сделаю рыбу фиш. Главное Праздничное блюдо на стол, – сообщила Дуся, когда я вернулся, умытый и побритый.

– А что за праздник такой? – удивился я, надевая рубашку.

– Между прочим, двойной будет праздник, – ответила Дуся и пояснила, – первый – это то, что ты вступишь в Партию…

– А если меня не сочтут достойным и не пустят? – развеселился я.

– Тогда все будут есть рыбу, а ты – нет, – сердито отрезала Дуся, которая мои, даже мнимые неуспехи, воспринимала слишком уж близко к сердцу.

– А второй?

– Второй – за новоселье Модеста Фёдоровича и Маши в новую квартиру. Твою, между прочим, квартиру, – едко подколола меня Дуся.

И я не нашёлся, что ей ответить.

А на работе я уже битый час печально смотрел на список членов делегации и вздыхал. Задачка всё никак не решалась. Я уже грешным делом решил, что нужно поймать этого Тельняшева и сломать ему ногу. Хотя мне кажется, он и на костылях с гипсом поедет. Гад такой.

Ну вот и кого тогда вычёркивать?

Весь озабоченный и встревоженный, я вышел из кабинета. Решил сходить перекурить. Авось что-то дельное и придумается. И хоть в обычное время я был противником всяких там перекуров и чаепитий на рабочем месте, но иногда нужно сделать небольшую паузу и решение появится.

На коридоре я столкнулся… с Лёлей Ивановой.

При виде меня её смазливенькое, хоть и несколько крысячье личико передёрнулось. Но она всё же смогла взять себя в руки и даже улыбнулась:

– Бубнов, – вкрадчиво промяукала она, – ты знаешь, что тебя в Югославию не пустят?

– Почему это? – удивился я, между тем направляясь к служебному выходу на внутренний двор, где все наши обычно перекуривали.

– Ты курить начал? – удивилась она, видя, что я направился к «месту для курения».

– Это запрещено? – вопросом на вопрос ответил я.

– Нет, не запрещено, – язвительно сказала Лёля и не менее едко добавила, – а как же моральный облик советского человека?

– Я только встал на путь самосовершенствования, – дипломатично ответил я, видя, что она явно пытается раздуть скандал.

Но Лёля не удовлетворилась моим ответом и довольно резко фыркнула:

– Ты это Комиссии по выездам за границу втюхивать будешь? – она противно хихикнула.

И мне этот её смех совсем не понравился. Но отвечать что-то надо было, и я ответил, кратко и ёмко:

– Конечно.

– И что ты им скажешь? – склонила голову к плечу Лёля и стала похожа на любопытную ворону.

– Это останется между мной и Комиссией. – поморщился я: думать о Комиссии не хотелось.

Но Лёля заметила мою гримасу и сказала с довольным видом:

– Вот ещё один штришок, из-за которого тебя не пустят.

– Нет, это единственная причина, – пожал плечами я и рассеянно выпустил облачко дыма вверх, – но я им торжественно поклянусь бросить курить. И брошу, в ту же минуту. Давно хочу. А тут такой повод будет. И клятву выполню. Так что меня упрекнуть не в чем.

Но Лёля не удовлетворилась и сказала:

– Вот из таких маленьких штрихов складывается вся нелицеприятная картинка, Бубнов.

Я развёл руками, мол, ничего не поделаешь, вот такой вот я, нелицеприятный.

А Лёля Иванова добавила:

– Но это же не единственная причина, из-за которой ты не поедешь…

– А есть и другие? – прикинулся наивным я.

– Ты не женат! – торжествующе выпалила она.

– Зато я руководитель проекта, – развёл руками я. – В таких вот случаях пускают.

– И ты украл деньги по госконтракту! – выдала главный аргумент Лёля, и тут уже я еле сдержался.

– Что я что-то там якобы украл и что финансирование по госконтракту – это ещё доказать надо, – как можно равнодушнее сказал я, стараясь, чтобы на моём лице ни один мускул не дрогнул, – кроме того, нет ведь никакой гарантии, что это ты украла и теперь из женской злобы и мести решила всё свалить на меня?

– Да ты что! Как бы я это украла⁈ – вскинулась Лёля Иванова.

– Ну, не знаю, – пожал плечами я, – но вот вижу, что-то тебе всё это покоя не даёт. Явно решила концы в воду скрыть, а, чтобы на тебя не подумали – наговариваешь на невинного меня.

– С чего бы мне на тебя наговаривать?

– С того, что я бросил тебя, – нагло сказал я, и её лицо аж вытянулось:

– Как это ты меня бросил⁈ Не много ли ты на себя берёшь. Бубнов⁈ – она аж зашипела. – Посмотри на себя и на меня!

– Смотрю, – я подчёркнуто внимательно осмотрел свою руку, потом вторую, – и вот что я вижу. Иммануил Бубнов – потомственный интеллигент, внук академика. Имеет собственную квартиру и потенциал. Умный, красивый и перспективный сотрудник. Который к тому же скоро уедет в Югославию снимать шикарный фильм. И вот Ольга Иванова – старая дева, настолько никому не нужная, что до сих пор замуж её никто так и не взял…

Лёля вспыхнула и вызверилась:

– Ты! Ты! Да как ты смеешь⁈

– Что, хочешь сказать, не так? – рассмеялся я обидным смехом.

Возможно, я немного перестарался, стараясь вывести её из себя. Но как бы там ни было, а Лёля Иванова чуть не набросилась на меня. Лишь появление коллег на другой стороне двора смягчили мою участь. Иначе, мне кажется, она бы бросилась меня бить.

И я хохотал. Зло. Обидно. Насмешливо.

Так она меня достала уже.

– Слушай сюда, Бубнов, – тихо прошипела Лёля Иванова, и так зловеще, что я аж прекратил хохотать, – значит так. Ты включаешь меня в состав группы! Не знаю, кем и как, но я туда поеду. Если же ты этого не сделаешь – то на Комиссию с сегодняшнего дня начнут приходить «сигналы» от неравнодушных граждан. И два-три таких «сигнала», и я тебе гарантирую – никакая Комиссия не станет отпускать за границу человека, на которого столько всего пишут. Скандалисты за границей – это кардинально расходится с образом советского человека, сам понимаешь.

Я похолодел. Так-то она была права.

И что делать?

– Так ты включишь меня, Бубнов? – мило усмехнулась Лёля Иванова и посмотрела на меня торжествующе.

– Включу, – тихо сказал я.

– Вот и славненько, – мило улыбнулась Лёля, потрепала меня по щеке и ушла со двора в здание.

А я остался стоять в курилке, даже не чувствуя, что сигарета давно догорела и обжигает мне пальцы…

Чем ближе приходил срок к поездке за границу, тем больше народу старались свести со мной знакомство, а то и дружбу. Пытались протолкнуть своих знакомых, себя, и дальних родственников этих знакомых. Дошло уже до того, что приходить на работу я стал на полчаса раньше, сразу шёл в приёмную к Изольде Мстиславовне и сидел работал там, у неё. Хорошо, что в эти дни Большаков был больше на выезде «наверху» – там был какой-то очередной то ли пленум, то ли просто заседание. Но длилось это не один день. Так что я оккупировал место у его секретаря и, можно сказать, практически забаррикадировался от коллег.

Там они хоть оставили меня в покое.

Но начали пытаться переловить в обед, когда я шёл в столовую или возвращался обратно. Поэтому и здесь пришлось хитрить и изворачиваться. Хорошо, что Изольда Мстиславовна души во мне не чаяла и обычно приносила столько еды, что мы с нею еле-еле съедали, и ещё оставалось.

Но как бы я не прятался и не таился, всё равно в один прекрасный момент меня поймал товарищ Громиков. Он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

– Иммануил Модестович, – у вас там в делегации, говорят, есть ещё одно место… – он проникновенно посмотрел на меня многозначительным взглядом, словно собирался заглянуть в душу.

Но я не повёлся и кратко ответил:

– Мест нет.

– А я точно знаю, что есть!

– Нет!

– Иммануил Модестович, – терпеливо, словно имбицилу, попытался втолковать мне очевидную истину товарищ Громиков, – а мне сказали, что есть!

Последние слова он подчеркнул голосом.

– Кто сказал?

– Не важно.

– Ну, не хотите говорить, как хотите, – пожал плечами я и уже приготовился уйти, когда он сказал:

– Вам ведь не нужно объяснять, что с вашей карьерой дальше будет, если вы не возьмёте этого человека?

Я молча смотрел на него. А он – на меня. Пауза явно затянулась.

Наконец, он сказал:

– Послушайте, товарищ Бубнов, это хороший мальчик. Возьмите его, не пожалеете.

– Зачем он мне?

– Как зачем? – товарищ Громиков сперва даже не понял моего вопроса, а когда понял, то аж побагровел, – это же сын самого Троянского! Очень перспективный юноша! И если вы его не возьмёте, то его отец так этого не оставит!

Я чуть не засмеялся – представил этого коня Троянского. Потом взглянул на лицо товарища Громикова – тому было явно не до смеха. И я спросил:

– А кто у нас отец? Кем работает такая важная шишка?

Товарищ Громиков побледнел, несколько мгновений всматривался в меня, в попытках понять – не шучу ли я.

Когда он убедился, что я не шучу, товарищ Громиков поражённо выдавил:

– Товарищ Троянский вообще-то курирует Жилищный отдел исполнительного комитета Горсовета депутатов трудящихся города Москвы.

Опа! – чуть не сказал я, но в последний момент сдержался.

Товарищ Громиков с важным видом посмотрел на меня.

– А как он поймёт, что это именно я не взял его сына? – вкрадчиво молвил я.

– В каком смысле? Я ему всё расскажу! – возмущённо воскликнул товарищ Громиков.

– А вы не думаете, что Троянский может решить, что это именно вы не донесли мне всю важность момента?

– Я донёс! – надулся товарищ Громиков.

– Нет, – покачал головой я, – если меня спросят, я скажу, что впервые об этом слышу. И вообще, вы неубедительны, товарищ Громиков. Так что ничего у вас не получится.

– Вот ты мразь, Бубнов! – с ненавистью выдохнул товарищ Громиков. Он аж побагровел от злости.

– Какой есть, – печально развёл руками я, – просто я не люблю, когда мной вот так вот нагло пользуются. Если Троянскому нужна помощь с сыном – он мог бы меня сам об этом попросить. А не через посредников, которым в результате достанется вся его благодарность.

– Мне ничего не достанется! – вспыхнул товарищ Громиков, но по его виду было понятно, что явно достанется, и даже очень неплохо ему достанется.

– Так что ничем не могу помочь, – засмеялся я и пошёл себе дальше.

– Ты отказываешься, Бубнов? – заверещал мне в спину ошеломлённый моим таким вероломством товарищ Громиков.

– Отказываюсь, – сказал я, даже не оборачиваясь.

За спиной послышался мат. Но мне уже до этого дела не было.

Кругом враги. А ведь я всегда думал, что уж он то ко мне нормально относится.

Но ничего, прорвёмся. У меня стоит единственная задача – помочь Фаине Георгиевне. И вот как только я ей помогу – ничего меня больше в этой шараге не держит. Уеду в Якутию или ещё куда-то. Мир большой. Где-нибудь место мне точно найдётся. Терпилой я никогда не был.

Кстати, нужно ещё не забыть и озадачить Надежду Петровну по поводу возможной встречи с тётей Лизой. Не верю, что у них никаких каналов связи за все эти годы не было.

И тут на меня снизошло озарение. А проще говоря, дельная мысль пришла мне в голову. Если мне категорически всё-таки впаривают всех этих блатников, и отказаться не получается никак, то кто я такой, чтобы спорить с судьбой? Единственное что мне нужно – это встретиться с родителями, дядями и братьями этих, несомненно достойных молодых людей, и донести до них всех простую мысль, что раз группа моя, то и благодарность должна идти мне, а не всем этим Громиковым и прочим посторонним гражданам.

И начну я, пожалуй, с сына товарища Троянского. Раз Громиков лично клянётся, что этот молодой человек перспективный, то как я могу не верить, что сын самого руководителя Жилищного отдела исполнительного комитета Горсовета депутатов трудящихся города Москвы, не перспективный? Только сначала нужно переговорить с его отцом. А то играть в испорченный телефон и делиться с товарищем Громиковым совершенно не хочется.

Тем более, свою двухкомнатную квартиру я отдал Мулиному отчиму.

Следующие три дня я методично, с маниакальностью грибника, обходил всех высокопоставленных родичей согласно списку. Не скажу, что прямо везде мои визиты увенчались успехом (таких я брал «на карандаш»). С остальными же я вполне даже нашёл общий язык.

Что я скажу. Таких вот родственников иметь очень выгодно. А выгуливать их отпрысков по заграницам – очень даже неплохо. Так кто у нас молодец? Муля Бубнов молодец! Потому что теперь эти люди будут должны мне. Мне! А не товарищу Козляткину, товарищу Громикову и остальным заинтересованным лицам. А кто не захотел по-хорошему, так у меня есть запасной вариант!

С этой мудрой мыслью я развернулся и по отправился в отдел, где трудилась Лёля Иванова. Я надеялся, что она ещё не ушла на обед.

И мне повезло. Она сидела за столом и злобно листала какой-то гроссбух, и глаза у неё были красноватые.

– Лёля! – позвал её я, – идём на обед.

При звуках моего голоса она аж вскинулась и её глаза чуть не полезли на лоб.

– Бубнов?

– Идёшь? – и не дав ей время на раздумывание, быстро добавил, – давай быстрее. А то сейчас очередь набежит. Заодно и поговорим нормально. А то мы тогда не договорили.

Скорее от любопытства, чем от надежды, она встала, поправила чёлку, накинула кофту и пошла со мной. Мы шли рядом и молчали, потому что вокруг были люди – все тоже шли в столовую на обед. Люди шутили, смеялись, перекидывались шуточками. Обычная жизнь обычного коллектива. Который вышел на обед и немного расслабился.

На нас с Лёлей Ивановой все бросали удивлённые взгляды. Вокруг зашелестели шепотки. Все знали о наших непростых отношениях, то есть о том, что Муля (тот Муля, не я) был от неё без ума, а она его только динамила и постоянно прилюдно насмехалась. А что потом, когда Муля изменился (то есть я в него попал), она пыталась помириться, но тут уже я её бортанул. И что у нас непримиримая позиционная война. Точнее у неё со мною.

А тут мы вдруг вместе идём на обед. Да ещё мило разговариваем.

Сенсация же! Да ещё какая!

Мы с Лёлей отстояли длиннющую очередь, выбрали блюда и, гружённые подносами, заняли дальний столик.

– О чём ты хотел поговорить? – ковыряя винегрет, неприязненно спросила Лёля.

– Буду честным, – тихо, но твёрдо сказал я, и Лёля заинтересованно на меня посмотрела.

– Даже так?

– Да. Только пообещай, что это всё между нами?

– Обещаю, – как-то слишком уж быстро сказала Лёля.

– Отлично, – улыбнулся я и попробовал компот из вишен. – В общем, Лёля. Я тебя хочу взять в нашу группу…

– Но не возьмёшь, – закончила за меня Лёля Иванова и криво усмехнулась, – Бубнов, я же не тупая, и давно уже поняла это.

– Возьму! – сказал я твёрдо и посмотрел ей в глаза.

– Да ладно? – вспыхнув, удивилась она, – я же знаю, что там всё забито и до сих пор тебе кого-нибудь пытаются впихнуть.

– Да, забито, – не стал отрицать очевидное я.

– А как ты тогда меня возьмёшь?

– Не я, а ты, – ответил я. – Ты сама себя возьмёшь.

– Что значит «сама себя»? – вытаращилась она на меня и даже про винегрет забыла.

– Это значит, что вот список, – я положил перед нею список из трёх «блатных». – вот смотри: вот список членов делегации. Из этих товарищей нужно, чтобы вот эти трое не поехали. Они идут под номерами тринадцать, четырнадцать и шестнадцать. Фамилии – Верёвкин, Ильясов и Басюк. И вот смотри, где их родственники работают.

– Ого! – изумлённо покачала головой Лёля, – один в Министерстве электростанций и электропромышленности СССР работает, второй – в Министерстве просвещения, третий – в Институте философии. Непростые люди…

– Там все такие, – вздохнул я (но не будешь же ты ей объяснять, что именно эти трое «папочек» отказались со мной даже разговаривать. Так зачем мне брать их отпрысков, если вместо них я могу взять Аллу Моисеевну Мальц, сына Троянского и ту же Лёлю?).

– И как? Что я должна делать?

– Всё то же самое, что ты и хотела сделать для Комиссии по выездам за границу, чтобы не пустить меня, – с многозначительной улыбкой пояснил я.

– А почему их аж трое? – недовольно поморщилась Лёля.

– Потому что поедешь ты и ещё два нужных человека.

– А что мне за это будет?

– Ты поедешь в Югославию, – выделил голосом я.

– Нет, Бубнов, мы так не договаривались, – Лёля явно умела торговаться и знала себе цену, – ты за это себе что-то поимеешь, я более чем уверена… а я буду всё делать за просто так?

– За это ты поедешь, – ещё раз подчеркнул я, и веско добавил, – кроме того, не думаешь ли ты, Иванова, что мы туда едем в первый и последний раз?

– А как?

– А вот так! У меня дальше в планах Рио-де-Жанейро (сам не знаю, почему я это ляпнул). – Тебе же идёт белый цвет?

– Какой белый цвет?

– Понимаешь, в Рио-де-Жанейро принято гулять под пальмами исключительно в белых платьях и белых панамах. Думаю, что это потому, что на фоне синего моря белый цвет красиво смотрится. Но не уверен. Надо ехать и лично смотреть. Так что тебе со мной лучше дружить.

– Но почему их аж трое?

– Потому что если я внезапно сделаю рокировку один-один, и этим «один» будешь ты – сотрудник Комитета по искусствам, то у той же Комиссии сразу возникнет масса вопросов. А так – несколько человек не смогли уехать и оставалось свободное место, которое решили срочно доукомплектовать своим сотрудником. Конкретно – Ивановой Ольгой, молодой перспективной сотрудницей из Комитата искусств СССР.

– Вот ты умный, Бубнов, – уважительно протянула Лёля, – и как это я раньше не разглядела в тебе этого?

– Думаю, если мы с тобой будем встречаться, то ты всё разглядишь, – я метнул на неё полный обожания взгляд, стараясь не рассмеяться.

Лёля зарделась. Поверила.

Вот и чудесно – рыбка клюнула. Ни одна женщина не может смириться, что её так быстро разлюбили. Да ещё такой лох, каким она считала меня. И в глубине души у такой женщины всегда есть небольшая обида и недоумение. Мол, как это так, неужели я стала хуже, что даже этот дурачок больше не смотрит на меня большими телячьими глазами?

И вот когда я предложил сделку – Лёля засомневалась и побоялась упустить какие-то преференции. А когда она поняла, что всё это я готов провернуть ради того, чтобы возобновить отношения с нею – она сразу успокоилась.

Вот и чудненько.

Теперь пусть заваливает Комиссию анонимками на этих трёх товарищей.

Весь день я летал, словно на крыльях. Даже процесс вступления в КПСС для меня прошёл, словно в тумане – рекомендация и личный звонок от товарища Первухина сняли все вероятные вопросы. Меня даже Устав особо не спрашивали. В общем, всё прошло буднично и формально.

Давно я так не был доволен собой.

А когда в конце рабочего дня я уже хотел уходить домой, в вестибюле от стены отделилась тень. Меня, оказывается, там ждала Лёля Иванова.

– Муля, – тихо сказала она, – ты вступил в Партию? Говорят, тебя сегодня принимали?

– Вступил, – радостно сказал я, настроение было прекрасным.

– Муля, скажи, – вдруг несмело смущённо спросила она, – а это правда, что у тебя детей не будет?

Я чуть не споткнулся. Разве ж можно вот так с небес на землю?

– А с чего ты так решила?

– Мне Зина сказала, – она смутилась и покраснела.

– А ты никому не скажешь? – также тихо спросил я.

– Никому, – прошептала Лёля.

– Поклянись.

– Клянусь.

– Ты эту Зину видела? – прищурился я.

Лёля кивнула, не понимая, к чему я веду.

А я добавил:

– Вот и моя мама видела. Она просила привести её к нам на ужин, чтобы познакомить. В нашей семье так принято…

Лёля кивнула, мечтательно зардевшись.

– И вот когда моя мама увидела, как Зина ест рыбу – она ей и сказала, что у меня детей не будет. И Зина меня сразу бросила.

– Значит это неправда? – рассмеялась Лёля, как мне показалось, с заметным облегчением.

– Ну разве можно считать, что мама говорит неправду? – улыбнулся ей я и заговорщицки подмигнул.

– Я хочу этот бублик, – сказал Ярослав и потянулся за бризолей (бублики, начинённые мясной или сырной начинкой и запечённые в духовке).

– И рыбки попробуй, Ярославчик, – заботливая Дуся подложила ему особо вкусный кусок на тарелку.

Мы сидели сейчас за столом в бывшей квартире Фаины Георгиевны. Собрались все: Модест Фёдорович и Маша, которая хоть номинально и являлась хозяйкой, но перекинула всё по хозяйству на Дусины плечи, непосредственно сама Дуся, Ярослав, Фаина Георгиевна и Муза, которая пришла со мной за компанию и ненадолго, как она сказала (а на самом деле ей просто было любопытно, да и скучно, раз её Виталий уехал в командировку в какой-то совхоз за кормами для животных).

Новоселье праздновали по-простому – Дуся накрыла стол, мы все собрались, чтобы немного посидеть и отметить это дело.

Хитрая Глаша, сославшись, что нужно что-то там доделать, увильнула от всего этого, иначе ей бы пришлось помогать Дусе готовить и накрывать на стол.

– Вся наша семья в сборе! – сказал я.

Все радостно рассмеялись.

– А давайте выпьем сначала за то, что наш Муля вступил в Партию! Досрочно! – от умиления Модест Фёдорович аж прослезился и высоко поднял бокал с коньяком, – желаю тебе, сын, чтобы ты высоко и гордо нёс знамя советского человека и не посрамил нашу Родину…

– Закусывайте рыбкой, – Дуся всё никак не могла успокоиться и то и дело подкладывала нам всеем куски фаршированного карпа – её законной гордости.

– Мулечка у нас молодец, – с умилением произнесла Фаина Георгиевна, пригубила чуть-чуть свою рюмашку (но, однако, высосала её до конца) и счастливо сказала, – и квартиру мне свою отдал. Ту, что получше…

– Да уж, – печально вздохнула Маша и погладила руками заметный животик.

Мне показалось, что на её лице мелькнуло какая-то странная эмоция. Но, наверное, показалось. Возможно, это материнская гордость.

– Вам там будет гораздо удобнее, Фаина Георгиевна, – сказал я, – а мы уж как-то сами устроимся.

– Ох, Муля, – растроганно ответила она, – ещё бы тебе жену хорошую найти, и всё было бы и вовсе замечательно!

– Вы уже как Надежда Петровна стали, – буркнула Дуся, – вот уж она его задолбала этим сватовством. Ещё и вы начинаете.

– Я, можно, сказать, чисто теоретически, – добродушно ответила Злая Фуфа и ухмыльнулась. – Хотя, как по мне, и, если уж говорить начистоту, хорошее дело браком не назовут!

Все рассмеялись.

– А я считаю, каждая женщина должна выйти замуж! Иначе это не жизнь, а существование белковых тел! – мило улыбнулась Машенька и с обожанием посмотрела на Модеста Фёдоровича. А тот посмотрел на неё влюблённым взглядом.

И они не заметили, как напряглись Фаина Георгиевна и Дуся.

– А когда вы уезжаете? – сказала Муза, чтобы заполнить неловкую паузу.

– Уже через две недели, – ответила Фаина Георгиевна.

– Нет. Нам продлили ещё на три дня, – поправил её я, – сроки у нас плавающие, потому что не у всех членов нашей делегации все документы в порядке. Постоянно то одно, то другое всплывает.

– Ну, у тебя, Муля, я надеюсь, документы-то все в порядке? – забеспокоился Модест Фёдорович.

– Была только проблема с партийностью, – ответил я, – но раз меня приняли – то вроде уже всё решилось.

– А как тебя выпускают туда, если ты не женат? – с беспокойством спросила Машенька.

– А я ведь тоже не замужем, – влезла в разговор Злая Фуфа. – И Риночка тоже.

– И вас всех выпускают? – удивилась она.

– Муля как-то так постарался, что мы идём как особо важные персоны, – хихикнула она.

Все вежливо посмеялись.

– Муля, а это тебе, – вдруг сказала Фаина Георгиевна и протянула мне коробочку.

– Что это? – удивился я, но коробочку сразу раскрыл.

Там были удивительно искусно выполненные золотые запонки с раухтопазами и с гравировкой. На каждой имелась крохотная монограмма – «Б» и «И». Бубнов Иммануил.

– Вот это да! Какая красота! – не выдержал я, меня аж переполняли эмоции, – зачем же вы так потратились, Фаина Георгиевна?

– Муля! Ты столько для меня всего сделал! – от избытка чувств она аж промокнула глаза платочком, – я же разве не понимаю? И роли для меня нашёл, и в этот фильм на главную роль взял. Более того, под меня весь этот фильм и всю поездку закрутил. И с квартирой помог. И деньги, что этот Глыба противный-мелиоративный отобрал – все вернул! Что бы я без тебя делала⁈

– Ну спасибо! – поблагодарил я, прижимая к себе сокровище.

Мне было приятно, что она мою заботу так ценит.

А вечером, уже поздно, когда мы возвращались с Музой домой, в коммуналку (Дуся уже осталась жить там, на квартире, да и убраться ей надо было), Муза сказала:

– Какой счастливый твой отец, что у него такой сын, как ты, Муля, – и засмеялась, глядя на крупные летние звёзды.

– А скоро он будет ещё более счастлив, – усмехнулся я, – когда у него ещё и дочь появится.

– Ох, не знаю, Муля, не знаю… – пробормотала себе под нос Муза и быстро перевела разговор на другую тему.

Но тогда я значения этому не придал.

Уже вторую ночь я ночевал в чуланчике Герасима. Пока в него никого не поселили, он, по сути, являлся общей собственностью нашей коммунальной квартиры. Дуся устроила мне там уютное гнёздышко: положила на пол хорошую домотканую дорожку, на стену повесила коврик, только не такой ковёр, как у меня в комнате был, а похожий на покрывало, бархатный коврик с изображением Серого Волка, который везёт через дремучий лес Ивана-царевича и Василису Прекрасную.

На топчан она, игнорируя мои аргументы, что я вполне могу и так поспать, положила целую перину. Перину, между прочим, припёрла из той квартиры, откуда Надежда Петровна выгнала Модеста Фёдоровича с супругой.

Так что ночевал я «как король на именинах», как говаривала моя бабушка ещё из той, моей прошлой жизни.

Я лежал на перине, но сон почему-то всё не шёл ко мне.

Здесь, в этом мире, такого со мной почти не случалось. Обычно я так выматывался здесь, что засыпал, даже не коснувшись головой подушки.

А тут я уже сколько лежу и сна ни в одном глазу.

Возможно, слишком много событий произошло за последние дни.

Я вздохнул и перевернулся на другой бок.

Завтра рано вставать на работу, а я не сплю. Неужели придётся овец считать?

Но подумать об овцах я не успел – из коридора, а точнее из туалета, послышались характерные звуки (чуланчик Герасима был ближе всего к туалету).

Осторожно-осторожно, стараясь не шуметь, я на цыпочках подкрался к двери и приоткрыл её немножко. В щель было видно, как из туалета вышел Василий, посмотрел по сторонам и тоже на цыпочках прокрался обратно к себе в комнату.

Тогда я встал (интересно же, что там) и пошёл в туалет, позёвывая и не таясь, вроде как спал, приспичило и вот проснулся.

Я открыл дверь в туалет. Включил свет и обалдел: из унитаза опять весело бил гейзер лилового цвета…

А весь следующий день, Василий от меня прятался. Так я и не смог с ним поговорить.

Зато, наконец-то, приехали Михаил с Надеждой.

– Здесь мы будем жить? – спросила она, несмело входя в комнату и ахнула, – как чудесно! И комната какая большая! И окно! Миша, смотри, какое большое окно!

– И примус Муля оставил, и шкаф, – похвастался Миша и подмигнул мне.

Я стоял рядом и тихо радовался ихнему счастью.

– Ой, Мишаня, смотри, а из окна детский сад видно. Сюда Леночку будем водить. Близко!

Она радостно засмеялась. И Миша с нею.

Я тихо-тихо, на цыпочках, вышел в коридор. Вот и хорошо, я рад за них. Авось в этом отрезке реальности судьба Михаила Пуговкина будет чуточку лучше, чем в том, моём мире…

А через несколько дней, сразу после обеда, мы собрались у здания Комитета с сумками и чемоданами. Автобус уже ждал нас.

– Все собрались? – строго спросил товарищ Иванов и добавил, – товарищи! Перекличка!

Он зорко осмотрел всю толпу и молвил:

– Я сейчас буду называть фамилии, вы отзывайтесь. Я буду отмечать. Итак, Бубнов!

– Здесь! – сказал я.

– Троянский!

– Здесь я! – крикнул парень, возле которого стояли толстый дядька и тощая тётка с высокой причёской.

– Иванова!

– Здесь! – звонко ответила Лёля.

– Ты Иванова, я – Иванов. Как бы нам друг друга не перепутать, – пошутил товарищ Иванов и продолжил перекличку, – Так, вижу, что товарищ Сидоров тоже здесь. Хорошо. Толстиков, Раневская, Чвакина, Пуговкин, Матвеев, Зелёная, Тельняшев, Лапина, Павлов, Болдырев, Корнеев, и Мальц. Все здесь. Прекрасно.

Он с довольным видом улыбнулся и спрятал блокнотик в нагрудный карман: