Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 191 (всего у книги 350 страниц)

Народ всё так же суетился. Съемки продолжались. Сейчас гоняли какую-то местную актриску. У неё плохо получалось. Поэтому Йоже Гале даже наорал на неё, что не прибавило ей веры в себя и она сыграла ещё хуже. А я понимал, кто скоро её заменит.

Но предложить Йоже я не успел. Ко мне подошёл Нанович и сказал:

– Товарищ Бубнов. Нам с вами нужно о многом поговорить.

Глава 13

– Наконец-то мы дома! – радостно сказала Рина Зелёная, когда мы вышли из автобуса. Остальные тоже радостно зашумели. Все были в приподнятом настроении.

Автобус, который встретил нас на вокзале в Москве, развёз всех по домам. Вот какая хорошая организация (интересно, если бы не было всех этих детишек высокопоставленных товарищей – нас бы встретили или нет? Почему-то ответ «или нет» мне кажется самым реальным).

Так как у меня не было особо конкретного места жительства, то я сначала решил ехать на Котельническую. Фаина Георгиевна тоже туда. Заодно помог ей сумки занести. Миша Пуговкин всё порывался что-то сказать, но я не дал ему такой возможности.

Кстати, после нашего разговра выпившим я его ни разу и не видел. Даже когда нам делали прощальный ужин, и спиртного было море (так что Тельняшев с Павловым опять напились и даже подрались), а вот Миша пил только морс.

– Давайте я внесу вам вещи в квартиру, – сказал я Фаине Георгиевне, которая возилась с замком до тех пор, пока её не услышала и не открыла дверь Глаша, – что вы в эти сумки кирпичей набрали, что ли?

– Дак это же ты сам меня по всем магазинам и рынкам выводил, Муля! – возмутилась она, – и целый чемодан мыла! Вот зачем столько мыла!

– Чтобы хватило всем вашим прихлебателям, – строго сказал я и пошёл звонить в дверь той квартиры, где живут теперь все мои.

Открыла мне, само собой, Дуся. Увидев меня, она радостно всплеснула руками:

– Мулечка наш приехал! – её простое рябоватое лицо аж расцвело от радости.

– Как вы тут без меня? – спросил я и Дуся вдруг всхлипнула. Устыдившись своего порыва, она смущённо отвернулась.

– Ну, ты чего, Дуся? – мягко сказал ей я.

– Ох, Муля, – Дуся вдруг расплакалась.

– Рассказывай, – сказал я, дав ей время выплакаться. – Что такое произошло? Тебя обижали?

Дуся молчала, только стыдливо утирала слёзы подолом фартука.

– Давай угадаю? Ярослав?

– Да ты что! – Возмутилась Дуся, – он толковый и хороший мальчик. Мы с Глашей его на пару воспитываем. Он даже Букета красить перестал. Скоро в свой интернат учиться пойдёт. Модест Фёдорович с ним занимается химией и физикой. И математикой. А по русскому языку и родной литературе он ему учительницу нанял, и теперь Ярослав к ней на занятия ходит. А потом дома книжки читает и сочинения пишет.

– Прекрасно, – порадовался я за успехи пацана-сироты и продолжил угадывать дальше. – Неужели мать что-то отчебучила?

– Да не особо, – отмахнулась Дуся, – она только два раза приходила ругаться. И то н сюда. Сперва за кружевные салфетки. Ну, помнишь, за те, что с анютиными глазками, которые твоя бабушка китайской гладью вышивала?

Анютины глазки я хоть убей не помнил, как и бабушку, но на всякий случай неуверенно кивнул.

– А второй раз велела вернуть поваренную книгу с рецептами. А я её не брала, и где она – вообще не знаю! У меня все рецепты – во где! – Дуся ожесточённо постучала себя по голове, и я уже аж испугался, что она сейчас дырку во лбу продолбит.

– И чем всё закончилось? – спросил я, больше из вежливости, чем из интереса. А то знаю я её: не спросишь – обидится.

– Да как чем?! Ничем! – фыркнула Дуся, – выбросила она всё, оказывается. А мамка твоя на меня теперь дуется. А я что? Ну вот что я могу, Муля?! Ты же сам знаешь, что я всё время только с тобой в коммуналке жила. Туда только пару раз ходила. Когда моя помощь нужна была…

– Погоди, Дуся, – у меня аж голова пошла кругом от этого потока незамутнённого сознания, – кто что выбросил? Ничего не пойму. Не ты разве?

– Да ты что! Это же твоё наследство! Как можно?! А она говорит – мещанство и взяла почти всё выбросила. И даже альбомы с коллекциями открыток, которые твоему деду художники дарили.

– Прямо так и дарили? – удивился я.

– Ну да, он же краски изготавливал. В смысле придумывал, вот они все с ним и водились. И в гости к вам частенько захаживали.

«Ну ничего себе, во даёт Мулин дед», – подумал я, а вслух сказал:

– Так я не пойму, кто выбросил?

– Да Машка эта! – лицо Дуси скривилось от злости, – хозяйкой себя почувствовала!

– Ну так она и есть хозяйка, разве не так? – осторожно сказал я.

В воздухе ощущалось нечто такое, эдакое предгрозовое состояние. Если бы я был поэтом или Эмилием Глыбой, я бы сказал, что в воздухе ощутимо запахло серой.

– Муля! Да какая она хозяйка! Да она же ни сготовить нормально не может, ни убраться. Руки из жопы выросли! Модесту Фёдоровичу нужен горячий завтрак с утра, у него после войны язва была, хоть немного зарубцевалась. Но следить же надо! А она что делает? Сунет какой-то бутерброд – и хватит с него. А как можно?! И рубашки! Рубашку ему надо каждый день чистую, наглаженную и накрахмаленную. А она даже брюки его гладить самого заставляет. Да где ж это видано! Зачем жениться тогда было?! – глаза Дуси опасливо сузились, и я предпочёл эту тему замять. Нет ничего хуже, чем лезть в бабские разборки. Логики там вообще нет. А крайним всегда останешься ты.

Поэтому я торопливо перевёл разговор на другие темы:

– А как Глаша обжилась в той квартире? Удобно там? Что говорит?

– Эта вертихвостка разве благодарность имеет?! – опять понеслась Дуся, – она решила, что если ты Фаине Георгиевне квартиру по доброте душевной отдал, и с ролями в кино помог, то, значит, и ей все должны. Ты представляешь, она меня решила отправить на рынок за сальтисоном! Мол, у меня там знакомые есть, из деревни свежачок привозят! А я ей что – прислуга, что ли?

– И чем закончилась этак история? – невнимательно спросил я, размышляя, что тут происходит и до какой степени зашёл конфликт Маши с Дусей. Насколько я понимаю, это Надежда Петровна всё затеяла, эдакая позиционная война против молодой девчонки. А Дусю она привлекла на свою сторону. Так что Машеньке, в её положении очень несладко.

– Да чем закончилась, – свирепо проворчала Дуся, – я схватила полотенце и перетянула её по хребтине. Пару раз. Хотя не пару. В общем, гоняла я её по подъезду, пока не захекалась. Ишь, удумала, курица! Так она теперь, когда в магазин идёт, завсегда заглядывает и спрашивает, не надо ли чего, – Дуся вдруг проказливо хихикнула. – Дисциплина должна быть!

И я ещё подумал, что не так Надежда Петровна может быть виновата во всём этом, а скорей всего, всё затеяла сама Дуся. Я вспомнил ситуацию с бюстиком Менделеева. Неужто Дуся Машу не простила за Менделеева этого?

Мы ещё немного поболтали с Дусей о том, о сём, и я вытащил подарки:

– Это тебе, Дуся, – и я выложил на диван свёрток.

– Ой, да не надо было, – засмущалась Дуся, но руки её уже полезли раскрывать бумагу.

Она ловко распечатала свёрток, так, чтобы не порвать и не примять упаковку, сложила её в несколько раз, туда же аккуратно положила сложенную ленточку и только затем осторожно развернула подарок:

– Ой, Муляааа… – ахнула она, – это разве мне?!

Она растерянно смотрела на обновку, держа её в вытянутых руках, словно хрупкую драгоценность.

– Ну ты бы померяла. Или хоть приложи, что ли, – проворчал я, хотя ясно видел, что с размером тётя Лиза угадала.

Дуся торопливо, путаясь в рукавах, натянула плащ-пальто нежно-голубого, словно весенняя незабудка, цвета. А по голубому фону шла тонкая коричневая клетка. Вид она имела в этом плаще шикарный и совершенно несоветский.

– Да ты что, Муля, как же… – Дуся аж прослезилась от умиления, – ой, и карманы! Ой, божечки! Карманы и внутри тоже есть!

– Там и потайные должны быть, поищи, – посоветовал я.

Дуся проинспектировала обновку и таки нашла:

– Потайные карманы! – просияла она, – это же деньги носить можно и не бояться, что свиснут.

– Ну да, для того их и придумали.

– Вот мне теперь все завидовать будут! – Дуся бросилась ко мне и расцеловала в обе щёки.

– И вот ещё, – я выложил рядом, на диване маленький свёрточек.

– А это что? – глаза Дуси блеснули азартом.

– Сама посмотри, – с нарочитым безразличием сказал я.

Дуся тихо взвизгнула и бросилась к пакетику. Ловко развернула его и ахнула, когда на диван выпала блестящая, похожая на люрексовую, ткань насыщенно-малинового металлизированного цвета.

– Это же… Это же… – задохнулась от восторга Дуся.

– Это шарфик, – пояснил я, – из парчи или люрекса. Я не разбираюсь особо. Женщины там носят такое. Мы с тётей Лизов специально к плащу выбирали.

– Да ты что! – ахнула Дуся, – кто же такую красоту под плащ прятать будет! Я её заместо платка носить буду!

Хлопнула дверь и из коридора крикнул задорный молодой голосок:

– Это что, Муля приехал?

– Привет, Машенька! – воскликнул я, выйдя в коридор и обнял мачеху.

Маша была уже на средних сроках и начала интенсивно поправляться. Лицо её немного расплылось, но от этого она не казалась некрасивой, наоборот, очень милой и уютной.

– Как доехал? Как съемки прошли? – спросила Маша с улыбкой Джоконды. Она осторожно прошла по коридору с вошла в комнату.

– Прекрасно, – сказал я, – а как там моя сестрёнка?

– Замечательно, – расцвела Маша.

– Смотри, что я вам привёз, – сказал я и начал выгружать свёртки.

– Ох! – охнула Маша, – это всё мне?

– Посмотри, – улыбнулся я.

Маша бросилась к свёрткам и принялась торопливо разрывать их.

Дуся морщилась, ей было жаль импортную упаковку, но она молчала.

– Это что? – на кровать из свёртков выпали детские комбинезончики, красивые импортные пелёнки, какие-то пёстрые чепчики с помпончиками…

– Это всё сестрёнке, – сказал я, но тут же поправился, – мы с тётей Лизой выбирали, – она говорит, что иногда бывает, что ждёшь девочку, а получится мальчик. Поэтому мы не брали розовое и голубое. А взяли салатовое и жёлтое. Будет как цыплёнок.

– А что ты мне привёз? – заинтересованно спросила Маша, отложив все детское барахло в сторону.

– А это тебе, – я, немножко ошарашенный, положил перед ней свёрток.

Маша разорвала его и вытащила кофту. Кофта была импортная, мохеровая, нежно-лилового цвета, а на рукавах и по бокам были вставки из вельвета, только более фиолетовые. Эту кофту можно было носить и как летнюю куртку.

– Ух! – обрадовалась Машенька и бросилась примерять. Лицо её было счастливым.

– А это отцу, – сказал я и положил на кровать ещё один свёрток.

Машенька продолжала вертеться у зеркала. Поэтому Дуся подошла, аккуратно раскрыла свёрток и вытащила тоже плащ. Только тёмно-синий с коричневыми вставками:

– Красота какая! – ахнула она, – и мне плащ привёз, и отцу. Сколько денег, Муля, потратил…

– А мне почему не привёз? – спросила Машенька. – почему им плащи, а мне – только кофту?!

Она нахмурилась, губы её задрожали и, судя по выражению лица, она вот-вот расплачется.

– Извини, Маша, – растерялся я, – я думал, кофта лучше, чем плащ. И она в два раза дороже стоит. Это даже не кофта, а как-то оно по-другому называется. Я забыл, как тётя Лиза говорила – вроде блейзер, что ли…

– Но я хочу плащ! – на глазах Маши показались слёзы.

– Я подумал, что ты сейчас в положении, тебе именно тёплая кофта нужна, причём ты будешь расти и кофта немного тянется. А плащ ты уже через месяц-полтора носить не сможешь. А я потом снова поеду в Югославию и после родов тебе ещё привезу. Мода-то меняется. Через год другой фасон будет. Вот и привезу.

– Так что я сейчас буду без плаща ходить?! – казалось, Маша меня не слышит. – Ты даже ей и то плащ привёз!

Её палец обличительно уставился на Дусю. И она горько заплакала, плечи её аж тряслись от рыданий.

– Я могу отдать тебе свой, – пролепетала деморализованная Дуся.

– А у тебя какой? – отеняла ладони от зарёванного лица Маша.

– Голубой, – ответила Дуся.

– Это мой любимый цвет!

Я смотрел на это все и обалдевал.

– А это Ярославу, – сказал я Дусе и положил ещё один пакет на стол.

– А что там?

– Пиджак ему купил, вельветовый, – пояснил я, – как раз ему в школу будет.

Дуся осторожно развернула и вытащила вельветовый пиджак тёмно-зелёного цвета.

Маша не проявила никакого интереса, она крутилась перед зеркалом в Дусином плаще.

И тут из кармана выпал люрексовый платочек.

– Ой, что это? – глаза Маши лучились восторгом, Она примерила платочек к плащу. Получилось очень красиво.

А вот Дуся осталась без гостинца.

Следующий визит был к Адияковым.

Еле-еле я вырвался от хлебосольной Дуси (закормила меня) и отправился дальше. Планировал за сегодня обойти всех своих и раздать подарки. А то потом суета начнётся и будет некогда. Да и обидятся, если узнают, что я кому-то подарок уже подарил, а к кому-то ещё не дошел.

Адияковы были оба дома.

При виде меня, разразились бурные восторги, обнимашки-поцелуи и прочие телячьи нежности. Причём не только Надежда Петровна, но и Павел Григорьевич, оба меня обнимали и тискали. А Мулин отец даже аж прослезился.

– Ну как ты? Как съездил? Ты хорошо кушал? С Лизой виделся? Как там она? Сильнее меня потолстела? А ты Тито видел? А что там в городе носят? – вопросы посыпались, словно из пулемёта.

– Стой! – Рассмеялся я, – давай я обстоятельно всё расскажу. Но сначала подарки. И да, с тётей Лизой я виделся и очень подружился. Она на тебя, мама, похожа, такая же молодая и красивая. И нет, не толстая. Ты тоже не толстая.

Надежда Петровна зарделась от удовольствия.

– А ей наши подарки понравились? – осторожно спросил Адлияков, – поди в заграницах этих уже ничем не удивишь.

– Соболя её потрясли. – Сказал я и Павел Григорьевич победно, с триумфом взглянул на жену.

– Вот видишь, Надя!

– Ну, может, она такой вид сделала, – покачала головой Мулина мать.

– Нет, мама, – сказал я, – она казала, что закажет из соболей пошить манто. В театр будет ходить в нём.

– Лизка всегда была такая! Взбалмошная! – фыркнула Надежда Петровна. Хотела неодобрительно, но получилось с любовью.

– А теперь подарки! – заявил я и начал доставать свёртки.

– Это тебе, отец, – я вытащил свёрток сверху и отдал Адиякова.

– Посмотрим, посмотрим, – усмехнулся тот и вытащил из свёртка тоже плащ. Только не синий, как у Модеста Фёдоровича, а тёмно-коричневый с серой отделкой.

Пока Адияков восторгался плащом и примерял его у зеркала, я дал матери свёрток:

– Это от тёти Лизы.

– Что это? – тихо прошептала она и вытащила изумрудно-зелёное люрексовое платье с длинным рукавами и цветами (тожде блестящими) по вороту. – Ах!

Надежда Петровна издала полный восторга стон и прижала платье к себе:

– Какая красота! – пролепетала она умирающим от восторга голосом.

– Это ещё не всё, – сказал я и вытащил ещё свёрток:

– А это – от меня.

Надежда Петровна достала велюровое пальто. Белое.

– Оооо! – только и смогла произнести она, потрясённо глядя на невиданный в послевоенной Москве шик.

– А это тоже от тёти Лизы, – я аккуратно достал круглую плотную коробку из картона.

– Это же шляпка! – ахнула Надежда Петровна и бросилась примерять шляпку вместе с пальто. Шляпка была легкомысленного нежно-кремового цвета и очень ей шла.

– И в заключение – от благодарного сына самой лучшей в мире матери, – громко и торжественно объявил я и вытащил маленькую коробочку.

Когда Надежда Петровна увидела золотую цепочку с кулоном, она разрыдалась от счастья. Я был опять зацелован до смерти и еле-еле смог сбежать.

Фух!

Нелёгкая это работа дарить подарки из Югославии родственникам тела в послевоенной Москве.

Эх.

– Ну что, как у тебя дела? – с улыбкой спросил Козляткин, любовно рассматривая пузатую бутылку бурбона с яркой импортной этикеткой, которую я выставил перед ним.

– Прекрасно, – похвастался я, – отсняли всё по плану. В сроки уложились. В смету уложились. Артисты отработали замечательно. Особых инцидентов среди делегации не было.

– Деточки отличились? – понятливо усмехнулся Козляткин, убрал бутылку в ящик и довольно крякнул.

Я не стал скрывать правду:

– Да уж, намучились мы, конечно, с ними…

– Ну ничего три недели помучились, зато теперь везде дорога и почёт.

Я не стал комментировать, кому конкретно достанется весь почёт.

– Теперь пару дней отдыхаем. Я имею в виду от съемок, а потом, на следующей неделе, ждём югославскую делегацию. Будем снимать продолжение здесь.

– Наши уже всё подготовили, – кивнул Козляткин, заглядывая в блокнот.

– Замечательно! – искренне обрадовался я, – а то я уже думал, что приеду и мне самому придётся все организовывать за четыре дня. А так хоть время передохнуть будет…

– Не будет, – нахмурился Козляткин, – там Татьяна Захаровна в твоём отчёте несоответствия нашла. И написала служебную записку. Завтра во второй половине дня заседание будет по твоей работе. Будем оценку твоей деятельности давать и поднимем вопрос о соответствии занимаемой должности. Так что ты готовься, Муля.

Глава 14

– Благодарю за предупреждение, – сказал я и вышел из кабинета Козляткина.

Если мой начальник и думал, что я как-то забеспокоюсь и буду просить у него покровительства – то он сильно ошибся.

Не сейчас, когда моя карьера пошла вертикально вверх.

Не сейчас.

И первое, что я сделал, – это сходил к себе домой. После некоторых раздумий, я переехал жить на квартиру Мулиного деда. Надежда Петровна была не против, Мулин отчим, я полагаю, тоже. В общем, такой вариант всех вполне устроил. Машенька, может, и была недовольна, но в данном случае её никто не спрашивал. Поэтому сейчас я оказался единственным и полноправным хозяином полностью обставленной четырёхкомнатной квартиры (точнее пятикомнатной, просто маленькую комнатку, где когда-то спала Дуся, за полноценную комнату не считали).

А то надумал – в чулане Герасима жить! Нет, я люблю комфорт.

И если первоначально (до поездки в Югославию) меня ещё посещали сомнения, мол, нехорошо, я, как барин, один в таких хоромах, а Модест Фёдорович с домочадцами ютятся в двухкомнатной квартире, да ещё и с видом на двор, где постоянно шум от булочной и кинотеатра. То потом я подумал – как только я поселюсь здесь, Дуся стопроцентно переедет ко мне. Ярослав через две недели (а, может, и раньше) уйдёт в интернат и будет там жить в общежитии, и возвращаться домой только на выходные. И то не факт, зная Ярослава. Так что им двоим с Машенькой места там вполне хватит.

Так вот, сходил я домой и взял флакон духов и огромную такую штуку с мелкими отделениями (забыл, как она называется). В общем, там, внутри, были штук двадцать разноцветных теней для глаз, румяна, какие-то пудры, помады и прочая чепуха. Но зато всё в одной коробочке набором. Это мне тётя Лиза такое подсказала. Женщины ради такой штуки, оказывается, готовы душу продать. Только у нас, в СССР, их ещё нет, а вот в Югославию уже периодически завозили из Франции. И стоило это безобразие неприлично дорого. Но деньги у меня были, и я набрал с десяток таких наборов. Своим (Мулиной маме, Машеньке, Дусе и т. д.) сразу не дарил, хватит с них и одежды. А вот это вот всё (и ещё ко-что) отложил про запас. Потому что потом будут и другие праздники. А у меня будет, что дарить.

И вот с таким набором я вернулся обратно на работу.

И сразу пошёл в кабинет к Татьяне Захаровне.

– Бубнов! – возмущённо подскочила она, – ты где был? Почему тебя не было на рабочем месте?! Ты нарушаешь рабочую дисциплину!

– Согласен, – покаянно ответил я и выставил пред ней коробочку с духами «Nina Ricci».

Глаза у Татьяны Захаровны округлились от изумления, а я продолжил, как ни в чём не бывало:

– Да домой я сбегал, Татьяна Захаровна. Буквально на минуточку. А то утром быстро собирался, а потом понял, что впопыхах забыл вот это:

И с этими словами я выставил рядышком с духами ещё и коробку с набором косметики.

– Только это не югославское, – с покаянным видом сказал я, – это из Парижа. Там магазинчик такой был, в Белграде, французский, вот я зашёл и купил для вас. Подарок это.

Глаза Татьяны Захаровны вспыхнули огнём. Если минуту назад у неё и были какие-то принципы и предвзятость по отношению ко мне, то после такого воистину царского подарка, они дали трещину.

– Ох, Муля, не надо было… это же так дорого… – пробормотала она и хваткой бультерьера сграбастала вожделенную косметику.

Думаю, если бы я сейчас захотел забрать всё обратно, то мне бы пришлось отдирать от неё кувалдой.

– Для вас, Татьяна Захаровна – не дорого, – сказал я с видом демона-искусителя, – я же понимаю, что уехал в длительную командировку, а мою поточную работу пришлось вам с коллегами выполнять.

– Да, Муленька, это так, – кивнула Татьяна Захаровна, – но это ничего, твоя командировка – очень важная для искусства СССР. Так что не беспокойся.

– Хорошо, Татьяна Захаровна, – улыбнулся я обезоруживающей улыбкой, – ну тогда я пойду работать? А то скоро вторая часть съемок у нас будет. Когда югославские товарищи приедут. И я тогда снова буду занят. Так что лучше сейчас всё постараться сделать…

– Ничего страшного! – аж замахала руками Татьяна Захаровна, – вон Лариса и Мария Степановна пусть отчёты пишут. Ничего с ними не случится. А ты готовься лучше к встрече югославских коллег, Муля.

– Вас понял, – кивнул я и уже собрался уходить, чтобы заняться «подготовкой к приезду югославских коллег», когда Татьяна Захаровна сказала ласковым и родным голосом:

– И вот ещё, Мулечка, напиши небольшую служебку, – она пододвинула ко мне листочек бумаги и сказала, – я тебе буду диктовать, а ты напиши.

– Что это? Зачем? – изобразил удивление я.

– Да вот тут такое дело… – покраснела Татьяна Захаровна, но сразу же поправилась твёрдым голосом, – наш «любимый» начальник, товарищ Козляткин, вздумал по тебе проверку сделать. Служебную…

– Какой ужас, – сказал я и постарался, чтобы мой тон прозвучал тревожно. – И что теперь будет? Меня уволят? Посадят? Или выговор с занесением в трудовую?

– Не беспокойся, Муленька, – взгляд Татьяны Захаровны невольно стрельнул в сторону с пёстрыми коробочками. – Я сейчас всё, как надо, продиктую, ты напиши. А я сразу же отнесу Козляткину. Может, никаких заседаний и не надо будет.

– А вдруг надо? – сказал я взволнованным голосом.

– А я тебе точно говорю, Муля! – строго, но с успокаивающими нотками голосом, сказала Татьяна Захаровна и добавила категоричным тоном, – пока я возглавляю отдел кинематографии и профильного управления театров – никаких претензий к моим подчинённым не будет! Я этого им не позволю!

Я аж восхитился её уверенностью, написал под диктовку объяснительную, ещё раз душевно поблагодарил и отбыл по своим делам.

Татьяна Захаровна поклялась, что никакого расследования н будет.

И я ей верил.

Ведь как можно не верить своему руководителю?

Я вышел из кабинета, когда Татьяна Захаровна уже аж подпрыгивала от нетерпения, так ей хотелось поскорее раскрыть вожделенные коробочки, а при мне это делать было неудобно.

Поэтому я и не стал задерживаться. Потому как никогда нельзя стоять между женщиной и французской косметикой.

А сразу пошёл на квартиру к Модесту Фёдоровичу.

Дома была одна Дуся. И вид у неё был нерадостный.

– Дуся, – сказал я, – сколько времени тебе нужно, чтобы собрать свои вещи?

– З-зачем? – судя по выражению лица, Дуся в последние дни уже не верила в хорошее отношение Судьбы. И вообще, ни во что хорошее.

– Понимаешь, я поселился на квартире деда, – пояснил я, – и подумал, может быть ты присмотришь за мной? Я же шалопай и без тебя совсем пропаду…

– Муля! – вскрикнула Дуся и бросилась меня обнимать, смахнув слёзы радости.

Я еле-еле отделался. Иначе задушила бы до смерти.

Пока Дуся торопливо собирала вещи, я осмотрел квартиру, пользуясь отсутствием хозяев.

В комнате, где жили Дуся и Ярослав, было всё простенько и аскетично. Вещей у них было немного. А вот комната Мулиного отчима и Машеньки напоминала битву при Ватерлоо: коробочки с косметикой и какие-то флаконы дружными рядами уставили весь стол. На дверцах шкафа висели вешалки с платьями и юбками. В общем, комната напоминала будуар шальной императрицы как минимум.

О том, что здесь проживает ещё кто-то, свидетельствовали мужские комнатные тапочки у кресла в углу.

– Муля, я готова! – послышался голос Дуси.

Я подхватил небольшой чемоданчик с дусиными вещами, и мы покинули эту квартиру.

– Подожди, Муля, не так быстро, – пыхтела Дуся, пока мы спускались по лестнице.

– Ты иди, как идёшь. Дуся, не спеши, – сказал я, – а я пока на улице покурю.

Я вышел во двор и закурил, щурясь на яркое солнце. Последний месяц лета был то жаркий, то дождливый. Сегодня было как никогда солнечно и тихо. И я ещё подумал, что вот хорошо, если бы югославы приехали, а погодка была бы такая хорошая. Хотя вон Нанович говорил, что последние две сцены нужно под проливным дождём снимать. Для усиления эмоционального фона.

Вообще, разговор у нас с ним получился занятный.

Поначалу он грозился и качал права, а как понял, что н получается, перешёл на конструктив.

И договорились мы с ним, что следующий проект – я буду делать под него. То есть новый советско-югославский фильм (не вторая серия этого, а совсем-совсем новый), там режиссёром будет он, Нанович. И актёров он подберёт всех сам. Хотя, если я прямо тоже кого-то захочу, то могу взять на одну главную роль и две второстепенных. Я возмутился, и сказал, что три главных и восемь второстепенных. Тогда возмутился Нанович. Мы ещё немного поторговались, и я согласился.

А почему бы и нет?

Отношение отношением, а это банальная коммерция. При всём уважении и хорошем отношении с Йоже Гале, как режиссёр он – средненький. Я считаю, что и так сделал ему мощный трамплин для карьеры. Да он и сам это понимает.

А вот наши материальные обмены (контрабанда) так и останутся, и принесут нам обоим ещё много дохода.

– Муля! – отвлёк меня от приятных размышлений чей-то знакомый голос.

Я поднял голову и обнаружил Фаину Георгиевну, которая выгуливала зелёного, как Мещерские леса, Букета.

– Здравствуйте, Фаина Георгиевна, – улыбнулся я.

– Букет, погуляй рядом и далеко не отходи! – строгим, но сюсюкающим голосом велела Злая Фуфа и закурила рядышком со мной.

Букет, дружелюбно облаял меня и, помахивая хвостом, унёсся в ближайшие кусты.

– Слушай, Муля, – сказала она, выпуская дым кольцами, – а ты был прав. Признаю.

– Я всегда прав, – меланхолично ответил я, наблюдая, как тает сигаретный дым ближе к верхушке сиреневого куста.

– Я серьёзно! – усмехнулась Фаина Георгиевна, – ты знаешь, я, когда стала дарить всем мыло, прямо отношение изменилось.

– Все возмущаются?

– Нет. Все всё поняли, – хмыкнула Злая Фуфа и рассмеялась, – видел бы ты лицо Любочки Орловой! Она же явно рассчитывала на духи!

– С людьми нужно поступать, как они того заслуживают, – кивнул я и добавил. – Иначе они не понимают и садятся на голову.

И тут из подъезда вышла запыхавшаяся Дуся:

– Муля! Я возвращалась на квартиру. Записку написала, что к тебе ухошла жить.

– Здравствуй, Дуся, – сказала Фаина Георгиевна, – решила-таки преехать?

– Да, буду жить с Мулей, – с гордостью ответила Дуся и просияла, – он без меня не может. За ним присмотр нужен.

– Маша будет счастлива, – заметила Фаина Георгиевна.

– Так сильно н ладит с Дусей? – удивился я.

– А с кем она ладит? – флегматично пожала плечами Фаина Георгиевна.

– Вот тут ты и будешь теперь жить! – сказал я, когда мы вошли в квартиру.

– Муля! – аж испугалась Дуся, – да ты что! В этой же комнате твоя тётя Лиза с мамой жили. Я лучше, как обычно, в чуланчик пойду. Мне там привычно.

– Дуся, – покачал головой я, – здесь четыре комнаты, не считая твоего чуланчика. – Мне хватит одной. Я уже выбрал. В кабинете деда. Только диван на кровать заменю и буду там жить. А вот у тебя выбор из двух комнат. Третья – это зал и её мы трогать давай пока не будем. В одной комнате была спальня родителей. Тебе там будет неудобно. Я предлагаю оставить её для гостей. А вот вторая комната – она самая большая и уютная. Вторую кровать можно или вынести, или в чулан внести. А тебе там будет очень даже удобно.

Пока Дуся охала от таких стремительных перемен в своей жизни, я сходил в свою комнату и вытащил из чемодана ещё один свёрток. Когда я вошёл в бывшую комнату Мулиной мамашки и тёти Лизы, Дуся сидела там в кресле, ласково гладила подлокотник и крупные слёзы текли по её щекам.

– Вот, Дуся, чтобы ты не плакала, – сказал я и положил свёрток ей на колени.

– Что это?

– А ты сама посмотри, – загадочно улыбнулся я.

Дуся с подозрением посмотрела на меня, обстоятельно и аккуратно развернула обёрточную бумагу и ахнула:

– Муля! Что это?!

Ей на колени выпала шелковая юбка тёмно-малинового цвета в крупный тёмно-фиолетовый горох.

– А ты как думаешь? – хохотнул я.

– Юбка, – пролепетала деморализованная Дуся и с вопросительным и жалобным видом посмотрела на меня.

– Не нравится? – свирепо сказал я, но потом не выдержал и рассмеялся.

– Очень нравится, – аж задохнулась от восторга Дуся, руки её ощупывали и гладили шёлк, – но как это понимать?

– Так и понимай. Это подарок тебе, – сказал я, – раз тот, предыдущий подарок так сильно тебе не понравился. И имей в виду – это последний, больше у меня нет.

– Почему не понравился?! – аж испугалась Дуся, – очень даже понравился, просто Маша…

– Забудь ты уж про Машу, – сказал я, – я подчёркиваю, Дуся – это мой подарок тебе. Только тебе! И не надо его никому передаривать. Я весь день ходил, выбирал. Для тебя, между прочим…

– Но для меня ты выбирал плащ, – вздохнула Дуся (видно было, как ей жалко плаща), – а это ты кому? Может, не надо на меня тратить такой подарок, Муля?

– Дуся, это – тоже планировалось тебе, – вздохнул я, – просто я купил тебе два подарка. Этот я хотел дарить на твой день рождения, через месяц. Но раз ты отдала плащ, то пусть будет юбка сейчас. А на день рождения что-нибудь потом придумаю.

– С-спасибо, – пробормотала деморализованная и ошарашенная Дуся и спрятала вспыхнувшее лицо в малиновом шёлке.

А я тихонько вышел из комнаты. Ей нужно время, чтобы принять ситуацию. Слишком много для неё за последние месяцы изменилось.

Дуся – всегда была как член семьи Шушиных, Бубновых, Адияковых. Только всё равно, все понимали, что она не совсем полноправный член семьи, что она всё-таки в услужении. Так повелось ещё от Мулиного деда. Как я понимаю, он был тот ещё деспот и домостроевиц. И потом все так и продолжали потребительски к ней относиться. Что удивительно, и сама Дуся ничего необычного в этом не видела и считала, что так и надо.

Но я так не считал и не мог с этим смириться. Нет, мне было очень удобно, что Дуся взяла на себя все мои бытовые вопросы. Я прекрасно помню первые дни после попадания сюда, когда выстоять очередь на коммунальной кухне и пробиться к плите, чтобы сварить суп – это был тот ещё квест.

Но дело в том, что в той, моей жизни, у меня было довольно много наёмных работников. Была тётя Люда, которая убиралась в доме, занималась стиркой и готовкой завтраков (обедал я в офисе, в столовой, а ужинал обычно где-нибудь в ресторане или в гольф-клубе), а выходных у меня никогда не было. Был Саша, мой водитель. Был приходящий Михалыч, который занимался садом и лужайками два раза в неделю. И ещё были Витя и Толик – охранники. И я всегда относился к ним также, как к своим деловым партнёрам. И всегда, по возможности, помогал.