Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 75 (всего у книги 350 страниц)

– Потому что я светлейший... – Ярема захрипел. – Не подарю Якову... Просто так... Душегубец. Вы сообщили?

– Завтра до утра весь Орден будет знать.

– Хорошо... – Ярема сомкнул глаза и перевел дыхание. – Катя?

– Здесь. И дочь моя здесь. Оля.

– Приветствую… – Яровой расплылся в улыбке. – Дочь... Хорошо.

Кровь из выбитого глаза запеклась на лице, взялась коркой на рыжей бороде. Северин смочил платок из фляги и принялся промывать обезображенное лицо шляхтича.

– Брат Чекан написал, что Православная церковь объявила Серому Ордену анафему. Моторные ребята! – сообщил Игнат бодрым тоном. – Что скажешь, светлейший?

– Сор я на анафему, – ответил тот, не открывая глаз.

– А османы этой ночью напали на Княжество, – добавила Катя, и шляхтич застонал. – Скажите, откуда у уродов с крестами столько людей?

– Только в одном монастыре я видел почти шесть десятков, – Северин наконец приложился к фляге. – А теперь умножь на десяток монастырей. Или два десятка.

Игнат присвистнул и сразу зашипел от головной боли.

– Крючок. Это больше людей, чем во всем Ордене!

– Значительно больше.

– Тряска... – Катя обвела их гневным взглядом. – Как мы этого не увидели?

Филипп скрипнул зубами.

– Теперь это неважно. Направляемся в Буду?

– Да, – подтвердил Северин.

– Я бы на месте борзых прежде шла на Буду, – Катя принялась качать Олю.

Все приглушили голоса.

– Ты прав… Надо подумать о путях отступления.

– Да о семьях, – Игнат сплюнул и мрачно добавил: – Они придут за нашими семьями.

Характерники смолкли, каждый в тревожных мыслях. Северин промыл все раны, включая свои, наложил бинты и мази. Наверное, последние часы добавили немало седин его вискам. Но безразлично! Они выжили.

– Ради Семей больше нет, – нарушил тишину Филипп. – Кто будет руководить Орденом?

– Выберем новых есаул.

Шляхтич скривился, достал украшение из кармана и тоскливо посмотрел на него уцелевшим глазом.

– Выбросьте...

Савка послушно подхватил и швырнул ее подальше, Ярема кивнул и потерял сознание с улыбкой на лице.

– Павлин станет во главе двухвостых, – оскалился Игнат.

– Что скажешь, Павлин?

– Мамы больше нет, – всхлипнул Савка. – Лечно!

– Или не станет, – пробормотал Игнат.

– Отдохнем до рассвета. Дадим ранам зажить, а головам отдохнуть, – Северин вздохнул. Это был слишком длинный день. – Спите. Я начну.

Они не спорили. Катя легла с Олей между Игнатом и Яремой, рядом приютились Савка и Филипп. Укрылись опанчами, скрючились от ноябрьского холода. Яровой тихо похрапывал.

Северин закурил. Меньше суток назад он вместе с живыми есаулами шел на церемонию. Видел, как их убивают. Убегал от борзых. Вытащил Малыша на свободу. Второй раз убегал от борзых. Увидел Катрю, увидел дочь... Едва не погиб. Третий раз убегал от борзых.

– Вы понимаете, как глубоко мы в жопе? – вдруг подал голос Игнат.

– Тенета, – сказал Савка.

– Война на истребление. Хуже Рокоши, – ответил Филипп.

– Без шансов на победу, – добавила Катя шепотом.

– Однако мы не сдадимся, – сказал Северин. Не сейчас, когда он стал отцом.

Они умолкли и быстро уснули. А Чернововк курил и думал, куда нестись, что делать, где прятаться. Обязательно нужно известить Соломию...

С мыслью о ведьме захлопали крылья, и перед ним села ворона. Выставила лапу и полетела, как Чернововк забрал письмо.

«Когда-то ты спас меня. Теперь отдаю долг. Знай: Гадра узнала, что ты порабощал кровавой печатью ее подданных. Она взбешена. Будь осторожен по ту сторону. Лина»

Видимо, оскорбленный домовой сдержал слово. Гадра, темная владычица, самая могущественная и опасная среди почварей Потойбича – вот о ком пыталась сообщить молва в том сне, вот почему его последний скачок завершился арканом теней...

Северин задумчиво посмотрел на изуродованный палец, перевел воспаленные глаза на братьев и жену, на маленький сверток, спавший у ее груди, и тревога исчезла. Спокойствие охватило характерника. Все не зря.

Не наклонившись.

Они выстоят против борзых, стражи, церкви, гадры и любого другого.

Не оглядываясь.

Они не остановится и не сдадутся.

Не опуская взора.

Они уйдут до конца.

Эпилог

На кладбище было шумно.

– Холера! Как гранит!

Широкие лесорубские пилы со скрежетом вгрызались в твердую древесину.

– Они железные что ли?

Каждую пилу держали по двое, работали несколько минут, а потом менялись.

– Кто справится первым – получит бочку пива!

Очарованные обещанием, обе пилы взлетали, рискуя поломаться. Старшина рассмеялся и обратился к Трофиму:

– Главное – правильное поощрение, да?

Трофим не ответил. Немой и невозмутимый, он наблюдал, как группа мужчин в черных одеждах с белыми крестами спиливает дубы Чернововков.

Днем борзые искали добровольцев для помощи, но ни одного помощника в селе не нашлось – даже пьяница Петр отказался от обещанного таляра, хотя никогда не гнушался ни одним заработком. Рубить характерные дубы? Праздник-праздник-праздник! Даже ребенку известно, что тот, кто их заденет, получит сероманский проклятие. Если воины Святого Юрия того не боятся, и благодать Господня охраняет их, то пусть они тем и занимаются. Никто из крестьян даже посмотреть не пришел.

Никто, кроме Трофима.

– В каждом селе одно и то же. Зря вы этих деревьев боитесь, – старшина был желающий поболтать и нашел в единственном свидетеле благодарного слушателя. – Зря, говорю!

Группой было бы гораздо быстрее.

Пилы медленно прогрызали стволы.

– Вот все знают, что эти деревья прокляты, что ночевать под ними нельзя, что вода рядом с ними отравлена, а на праздники в их ветвях ветер воет голосами грешников. Разве не лучше избавиться от таких навсегда?

Переплетенные, словно в объятиях, ветви дубов содрогались в такт пиления. Последние листья осыпались серыми слезами. Трофим ненавидел себя.

– Вот посмотри на меня! Срубил несколько таких дубов. И ничего мне не стало! – старшина перекрестился. – Жив-здоров! Слава Богу, что те грязные о проклятии вурдалаки придумали. Они, сукины дети, многое придумали, чтобы честные люди боялись. Но прошло время их лжи! Умоются теперь слезами и кровью.

Чтобы ты кровью умылся, подумал Трофим. Пары борзых изменились, отдохнувшие упорно продолжили соревнование за бочку пива. Пилы прогрызли треть стволов – еще не поздно спасти. Немного от стыда хотелось провалиться под землю.

– Я уже лично несколько таких уничтожил, – продолжал старшина старше. – А потом мне выдали четырех и сказали командовать. Теперь за нами пол паланка! Приказ прост: все дубы изрубить. Вот и рубим понемногу... Я бы предпочитал химородников с серебром охотиться, но это тоже неплохо. Без дубов голодающие много сил потеряют! Поэтому это тоже полезный труд.

Он перекрестился и довольно помахал толстеньким атласом перед носом Трофима.

– У оборотней есть такие карты со всеми дубами! Дело само справляется: один повалил и к следующему едешь, не надо искать ничего. Мы так ни одного дерева не пропустим!

Трофим сжал кулаки. Он годами ухаживал за этими деревьями бережнее, чем любые овощи.

– Труд, конечно, непростой, – разглагольствовал старшина. – Эти дубы действительно тяжело пиляются, потому что сила нечистая их мощью поит. Но это ничего, против божьих воинов и силы небесной ни один бес не устоит. Когда понимает, что дело проигрышное, то убегает и готово! Дерево ломается, а мы сейчас...

– Что вы творите?

Смотритель кладбища, утром уехавший к родственникам в соседнее село, стоял с покрасневшим от ярости лицом. Мутные глаза блестели гневом, старческие кулаки дрожали.

– А ну, стойте! Не трогайте!

Дорогу ему преградил старшина и метким ударом в челюсть отправил надзирателя на землю. Борзые на мгновение прекратили работу, подняли головы, расхохотались и вернулись к пиленке.

– Ты что несешь, старый истукан? Не видишь, как борзые Святого Юрия волю гетманскую выполняют? – проревел старшина.

Он указал на флаг, прислонившийся к могиле неподалеку: белый всадник копьем проштрихивал черного волка. Надзиратель повел головой, клепнул растерянно несколько раз, сплюнул кровью, попытался подняться, качнулся. Трофим вовремя подхватил его под руку.

– Это мое кладбище, – прошипел старик. – Вы уничтожаете рыцарские могилы. Нельзя!

– Это не могилы, а бесы, – отрубил старшина. – Нам – можно!

Он достал из-за пазухи свернутый свиток с несколькими печатями и помахал перед носом у старика.

– Видишь эту грамоту? Святейший Патриарх Киевский и всея Руси-Украины Симеон приказал избавиться от проклятых дубов! Лично на это дело благословил и оружие наше освятил! Будешь их защищать, сядешь в тюрьму за помощь Серому Ордену. Или ты газет не читаешь, а? Не знаешь, что оборотни-убийцы вне закона?

– Нельзя так, – прошептал смотритель.

– Слышу, ты водки выпил хорошо, дед. Поэтому дам, будто ослышался, – сказал старшина. – Сейчас попихиваешься в свою лачугу, закроешься там изнутри и носа не покажешь, пока мы отсюда не уйдем. Разумеется?

Старый смотритель перевел отчаянный взгляд на Трофима.

– Ты... – сказал он. – Как можно...

Трофим в ответ покраснел и отвел глаза. Старик выдернул свой локтей, еще раз взглянул на дубы и медленно, шаркая ногами, двинулся к хижине.

– Не защитил я мертвых... Не защитил, – шептал он.

Дверь хижины хлопнула.

– Вот дикие люди! Как только в мире живут? Еще до седины доживают, – старшина покачал головой и прикрикнул в сторону рабочих: – Почему так медленно, кендюхи? В темноте хотите пилить? Пока оба дуба не упадут, мы отсюда ни ногой, Христом Богом клянусь!

Хорти засопли и ускорили темпы работ.

– Вот так! Обещание и угроза, угроза и обещание. Все божьи создания так руководствуются, – объяснил старшина, но Трофим не слушал его.

Двое суток назад среди ночи кто-то постучал в дверь дома. Дарка проснулась первой, испугалась, разбудила его. Кто там глубокой ночью? Трофим вооружился кочербой, посмотрел в окно и узнал Шарканя.

За дверью ждал Северин.

– Извини за вторжение.

Характерник в лунном сиянии словно состарился лет на десять: новые пряди седины, запавшие глаза, прорезанный морщинами лоб. Посторонний человек не поверил бы, что этому уставшему мужчине нет и двадцати пяти лет.

– Северин! – Трофим вышел на крыльцо. – Что произошло?

– Беда случилась.

Чернововк вернулся к взмыленному Шарканю, жаждущему пил воду, вытащил из саквы два немалых мешочка.

– Возьми. Здесь шесть десятков дукачей, по тридцать в каждом. Золото, серебро, банкноты.

– Зачем столько? – встревоженно переспросил Трофим. – Целое состояние...

– Слушай внимательно, – Северин на мгновение замер, протер виски и сосредоточенно продолжил. – Если ты не слышал, Орден теперь вне закона. На нас охотятся.

– Пресвятая Мария! Что значит охотиться?

– Выискивают и убивают.

Трофим схватился за голову.

– Но зачем?

– Я дал твой адрес моей жене, – Чернововк пропустил мимо ушей вопрос.

– Ты женился? – на мгновение Трофиму показалось, что он

просто спит и видит причудливый сон.

– Да. Ее зовут Катрею, – продолжал Северин. – Она с моей дочерью Олей.

– Назвали в честь твоей мамы?

– Угадал, – улыбнулся характерник устало. – Извини, что беспокою, но у нее нет близких родственников вне Ордена, поэтому я решил попросить тебя...

– Конечно, брат! Не извиняйся!

– Помоги им. Надо приобрести хижину или хутор неподалеку от села – такой, чтобы в глаза не бросался, без соседей, подальше от людей, но чтобы там там жить можно было.

Трофим кивнул.

– Имею пару на уме. Сделаем.

– С хозяйством помоги по своему усмотрению. Они будут жить один месяц здесь, а потом два месяца в других местах... – Северин ткнул в мешочки. – Четыре десятка дукачей для Катри и Оли. Два – тебе за заботы и заботы.

– Не стоит, – ответил Трофим. – У меня с деньгами все хорошо, твоей семье пойдут все шестьдесят.

– Спасибо, брат.

– Северин, все эти слухи о вас... Это правда?

– Неправда, – ответил сероманец. – Орден стал очень мешать некоторым людям. И новый гетман с этими людьми согласился. Слухи были нужны, чтобы нас возненавидели. Теперь мы вне закона, и охотники с белыми крестами на одежде, которые зовут себя борзыми Святого Юрия, идут за каждым из нас.

– Господи Боже, – перекрестился Трофим.

– Я теперь преступник и беглец, брат. Такая вот история, – Северин снова потер виски. – Еще раз извини за незваное бремя. Береги семью... Когда сюда придут борзые и спросят о Чернововке, отвечай, что много месяцев не видел, не слышал, и вообще ненавидишь меня, а терпел, потому что я угрожал. Разумеется?

– Это неправда!

– Неправда, которая защитит тебя. А ты защитишь мою семью. Сделаешь?

– Да, Северин. Сделаю.

Вдруг на плечо характерника уселась серая ворона и протянула лапку. Он снял небольшую заметку и птицу улетел.

– Ты видишь, что там написано? – спросил Трофим, удивленно наблюдая за Чернововкой.

– Да, – Северин разодрал бумажки на мелкие клочья и втоптал в землю. – Лунного сияния достаточно...

– Что произошло?

Лицо характерника вдруг скривилось, будто он вот-вот заплачет.

– Захара убили.

– Кто? Те же борзые?

– Да, они. Это был мой учитель.

Северин закрыл лицо руками. Трофим не знал, что ему сказать – он впервые видел его таким. Характерник вздохнул, убрал руки и треснувшим голосом произнес:

– Полно об этом. Как чувствует себя мать?

– Ей хуже. Уже никого не узнает... Иногда бывают просветы, но ненадолго.

– Жаль это слышно. Твой третий еще не родился?

– Никак не хочет выбираться на свет, – едва улыбнулся Трохим. – Мне уже интересно, кто это такой упрямец – парень или девушка.

– Или двойня. Или тройня.

Северин пытался шутить, но в глазах его была тоска.

– Брат, тебе нужно переночевать. Выглядишь уставшим. И Шаркань...

Конь, услышав свое имя, насторожил уши.

– Слишком много дел. Всюду надо успеть... Должен ехать, – характерник крепко пожал ему руку. – Не знаю, когда увидимся снова. Увидимся ли вообще. Поэтому спасибо за все, брат. Наше знакомство сделало мою жизнь лучше... Обними за меня семью.

– Не смей так прощаться, – нахмурился Трофим. – Мы еще увидимся!

– Очень хотелось бы, – усмехнулся Северин и напомнил: – Когда придут борзые, врут без сомнений. А как будет возможность, присматривай и дальше за могилами моих родителей, хорошо?

– Конечно!

– Спасибо, брат.

Северин спешно обнял его, вскочил в седло и Шаркань унес характерника в ночь. Ошеломленный Трофим стоял еще несколько минут, таращась на пустой двор, пока тяжелые мешочки в руках не повернули его в чувство.

Два дня назад он пообещал присматривать за дубами... А теперь ни слова не сказал в их защиту. Немного от стыда ад в груди. Трус! Ниций, жалкий трус! Что он скажет детям, когда они спросят, где могилы двоюродных деда и бабы? Что скажет Северину, когда тот наведается снова? Именно здесь, под этими дубами, они встретились впервые... Он должен был остановить пиление или, по крайней мере, попробовать, как это сделал старый надзиратель, тогда его совесть была бы чистой – вместо этого он торчит здесь и слушает этого мерзавца, который чуть не героем себя считает.

– Смотри-ка! Сейчас треснет!

Дуб Игоря Чернововка наклонился и заскрежетал. Борзые с боевыми криками навалились на него плечами, и дерево, страшно скрипнув, грохнуло на землю. Несколько крестов накрыло густыми ветвями. Сердце Трофима облилось кровью.

– Крошка пива ваша! – захлопал в ладони старшина. – Молодцы, ребята! А теперь помогите неудачникам.

Победители принялись помогать собратьям, подавленным поражением. Хорошо, что мама этого не видит... Она бы точно не стояла в стороне.

– Видишь пень? Мерзкий, устрашающе-красный цвет древесины, – съежился старшина. – Матерь Божья, мерзко смотреть! Я когда его разглядел в первый раз, от испуга чуть не оборвался. Как будто плоть человеческая! И воняет от него странно...

Пила доедала второй ствол.

– Завтра мы вернемся. Проклятые пеньки выкорчевываем, это та еще забота, у них корни толстенные, густые, длинные, всегда разветвляются так, что копать приходится целый день... Но мы выкорчевываем их! – старшина сплюнул. – В ямах разожжем костер, пусть прогорит хорошенько, почву вычистит, потом святой водой погасим и это все камнями вперемешку с песком завалим, чтобы здесь ни одно бесовое растение не проклюнулось.

Дуб Ольги Чернововк пошатнулся, но не поддался.

Его ударили раз, другой, и дуб упрямо стоял.

– Подпилите еще! – приказал старшина и продолжил: – А сами стволы, ветки и листья порубим и сожжем возле церкви, делается это исключительно у святого места в присутствии священника. Сам понимаешь, дело нечистое. Даже уголь придется сжигать вторично.

Второй дуб со звуком, напоминающим плач, наклонился и упал по другую сторону от первого. Немного стало так плохо, что он едва не упал следом.

– Вот это дело! Собирайтесь в корчму, – бодрый старшина вытащил из кармана бумажку и вернулся к Трофиму. – Слушай, ты иногда не знаешь какого-нибудь Непого... Непейводу, а? Он из этого села.

Сердце Трофима утихло. Почему? Почему его сковывал страх перед этими людьми с белыми крестами, почему он позволил им срубить деревья, почему боялся их вопросов?

– А что вам до него? – спросил удивительно высоким голосом.

– Но у наших есть несколько вопросов...

– Непейвода уехал несколько недель назад и не возвращался, – соврал Трофим и мысленно обругал себя этой глупостью.

– Так и знал! Еще одна курвись испугалась, – старшина положил бумажку обратно в карман. – Так мы землю от них очистим. Ха!

Трофим закашлялся.

– А вдовицы хороши в вашем селе есть?

– Так вам лучше в корчме спросить...

– Папа, – послышался за спиной голосок.

Трофим с утешением увидел за оградой Оксану. Дочь смотрела на спиленные дубы и топталась на месте. Лишь бы не сказала ничего лишнего...

– Мать ужинать зовут!

Умничка.

– Ужин – это святое, – улыбнулся старшина. – Мы сейчас тоже помолимся и за ужин. Приятного аппетита.

– Спасибо...

Спину пронизывал ноябрьский ветер. Взгляд тянуло к двум величественным дубам, павшим среди других мертвых.

Простите, дядя и тетя... Прости, Северин! Я недостоин, я ужас, не сделал ничего, чтобы уберечь, теперь оно на моей совести до конца дней, я...

– Папа! Ты уходишь?

Оксана переминалась с ноги на ногу. Смеркалось, а она с детства боялась кладбищ и сама никогда не решалась выйти за ограждение. Трофим повернулся к дочери, тяжело сглотнул коварный клубок в горле и ответил:

– Я иду.

Деревянко Павел Сергеевич
Летопись Серого Ордена – 3
Песня дубрав

Предисловие

Год 1854. Восточная Европа пылает войной: пока Польское королевство защищается от Османской империи – завоевателя Крымского ханства и Объединенного Княжества, а Великая держава Литовская противостоит нашествию Северного Альянса, левобережья Украинского гетманата захвата Смарагой; Киев осажден войсками бессмертного Темуджина. Несмотря на все невзгоды рыцари Серого Ордена до сих пор живы…

Разорви проклятый свиток.

Откинь скобы волчьего рыцаря.

Пролей последние капли крови и слез, которые обернутся блеском героических легенд.

Пролог

 Такие драгоценные дни происходят в мае, летом или в течение сентября – когда в испещренной облаками голубизне лучит солнышко, воздух сладко пахнет многоцветием, а неумолкающий легит несет от реки прохладную свежесть; хочется гулять, петь, впитывать благодать мира каждой клеткой и запечатлевать эти мгновения теплым воспоминанием. Прекрасный, совершенный день.

Ветерок разгонял полем ряби, отчего одинокая усадьба казалась челноком или островком посреди зеленого озера. Оплетенный лозой плетень отяжелел пыльными, свитыми паутинкой гроздями винограда. Низенькая хижина утопала в душистом разноцветии: здесь процветали одуванчики, мальвы, розы, барвинки, маки, подснежники и бархатцы. Хижина была готова, будто только построена: крыша – камыша к камышам, побеленные стены без всякой кляксы, густой запах свежих досок. Из прозрачных окошек лучилось уютом.

Вокруг дома раскинулись яблони, груши, сливы, вишни, абрикосы, шелковицы, другие плодовые деревья, на ветвях рядом живицы и нежного цвета сверкали фрукты и ягоды. Землю покрывало обильное плетение разнообразных овощей: одни лелеяли почки, другие цвели, третьи выли бутончики, четвертые наливались, а пятые наклонились спелыми плодами. Ни грядок, ни троп, ни порядка – все росло кое-как. Над этим удивительным садом гудели майские жуки и пчелы, порхали бабки и бабочки, парили ласточки и воробьи.

Под кипами разнообразных яств в тени деревьев прогибался длинный стол. Наполненные миски и тарелки выстроились под открытым небом в три этажа: свежее, жареное, вареное, печеное, вяленое – блюд хватало для выдающегося пира. Едва заметная под посудой скатерть мерцала живыми рождающимися узорами, крутились и исчезали, словно отражения мыслей.

В голове стола замер голомозый человек в черном наряде: жесткие черты смуглого лица застыли, багровые глаза без радужок уставились в горизонты. Хозяин сидел без движения, словно нарисованный, и только красная вышивка на его рубашке вертелась, словно в заколдованном калейдоскопе.

Шли часы. С течением времени ни хороший день, ни нерушимый человек не изменились; в испещренной облаками голубизне лучилось солнышко, воздух сладко пах многоцветием, а неутихающий легит приносил от реки прохладную свежесть... Прекрасный, совершенный день.

Но спокойствие волшебного оазиса нарушили.

Багровый взгляд ожил, метнулся к реке, где черным пятном посреди зелени взорвалась тьма: клубилась облаком, угрожающая и непроглядная, словно высеченная из сокровенных недр, которых никогда не касался луч света. Марево двинулось к хижине, словно выброшенная на сушу глубинная гадина с множеством щупалец – ползла, переваливалась, оставляя за собой дорожку дымной слизи, серые былинки и высохшую землю, вспаханную глубокими трещинами.

Ни одна мышца на лице мужчины не шевельнулась.

С приближением скверны плетень упал; цветы увяли; листья пожухли и опали; хлопнули испорченные плоды, следом упали замертво насекомые и птицы. Трупики набухли, взорвались гнилой плотью, которая мгновенно истлела и оставила после себя желтые костяшки и пустые хитиновые скорлупы.

В гулкой тишине тьма остановилась по другую сторону стола. Блюда покрылись плесенью, посуда треснула, а скатерть почернела.

– Искренне поздравляю в моей скромной обители, – поднявшись, громко сказал хозяин. – Чувствуйте себя как дома.

Темнота сгустилась, свернулась и перелилась в силуэт, словно черное вино в прозрачный графин, приобрела черты и формы, превратилась в жуткое костлявое создание в раздутой мешке. Длинные растрепанные волосы плавали в воздухе, как разбавленные в воде чернила, переплетаясь с тьмой наряда. Было ясно, были ли в фигуре руки или ноги, но голова не имела ни шеи, ни ушей. На плоском землистом лице, отдаленно напоминавшем женское, постоянно сменялся нос – курносый, крючковатый, прямой, широкий – пока не исчез окончательно без следа. Осталась только тоненькая, длинная линия рта и глубоко посаженные глаза, наполненные непроглядной тьмой.

Он уже и забыл, как она выглядела до трагедии.

– Что ты нашел в этом теле? – ее голос напоминал шипение змеи.

– Сначала оно позволило понять их лучше, – ответил хозяин. – А потом я привык.

Она была прекрасна – это он помнил наверняка.

– Если пожелаете, я отброшу это тело, и мы сможем спеть, как...

– Не богохульствуй! – перебила гостья гневно.

Стол с грохотом разломился пополам.

– Простите, – мужчина поклонился.

Ее взгляд скользнул по столу и усадьбе.

– Убери это.

– Когда такова ваша воля.

Хозяин щелкнул пальцами, и ветер исчез. Голубое небо пошло трещинами, разлетевшимися темными молниями, раскололи солнце, пробежали к горизонту и черным кружевом растеклись по полям, пока не добрались до дома. Без звука деревья упали, подкошенные незримым серпом, хижина рухнула, словно в детской книжке-складянке, и земля проглотила ее вместе с огородом. Трещины умножались, пухли, распространялись и через несколько секунд разорвали остатки света на клочья, после чего иллюзия окончательно исчезла.

Теперь оба стояли посреди огромного круга, выложенного серыми плитами. Когда-то они были ослепительно белыми, но их цвет утек из этого мира вместе с жизнью. Вокруг под толстым слоем пыли лежали иссеченные каменные дома – скелеты разрушенных стен, тонких башен, винтовых лестниц и лунных мостов. Руины казались могущественными, но рассыпались в прах от самого легкого прикосновения. Выстоявшие остовы деревьев торчали извитыми колоннами, их ряды выстраивались в привидения аллей. На ночном небе неподвижно пульсировала багряная жарина, под ее бледным сиянием мертвый город казался залитым кровью.

Пустошь. Пыль. Призраки старого мира. Ни ветра, ни звука, ни запаха. Лишь волны жгучего мороза от фигуры напротив.

Ее черные глаза скользнули развалиной.

– Ты поселился среди мертвых.

– Чтобы не забывать, как все началось.

– И потому смастерил себе уютную мечту?

– Чтобы не забывать, как это может быть иначе.

Он отвечал спокойно и рассудительно, словно обиды его обходили.

– У тебя всегда есть отговорка.

– Когда-то вам это нравилось… Владыка.

Риск ее прозрачных губ скривился.

– В этом месте титулы звучат как издевательство.

– Отзвук древних манер, – мужчина поклонился второй раз.

– Прошу прощения.

– Прощаю впервые и в последний раз. Лучше пользуйся любым именем... Гааде.

Он поклонился в третий раз.

– Как предпочитаешь, Гадро. Чем обязан такому внезапному визиту? Честно говоря, я решил, что ты забыла о моем существовании.

– Я не забываю никого и ничего, – процедила Гадра. – Я прибыла из уважения к тебе. Прибыла известить, что твое время совпало.

Багровые глаза блеснули.

– Ты говоришь о войне.

– Я говорю о обретении нового мира.

Теперь ее голос напоминал скрежет тупого лезвия по покрытому изморозью стеклу.

– Значит, слухи не лгали... Ты хочешь захватить другую сторону.

– А ты сделаешь это вместе со мной.

Он колебался только мгновение.

– Ладно. Но прежде прошу выслушать. Я почти кончил...

– Безразлично, – оборвала Гадра. – Неважно, что ты кончил. Не трать сил на эти игрушки. Слишком много времени потеряно, Гааде. Недопустимо многое.

Пряди ее волос-темноты встали дыбом, обернулись черными лезвиями.

– Пока ты на протяжении веков сидел в теплом мираже, мудрствуя над пустоплодными выдумками, мои подданные страдали в чужом мире. Мелчали, вычихали, чахли. Рассеянные и одинокие, они бежали и прятались, бежали по норам и пещерам... Распыленные по всему миру, они потеряли корни – и забыли родину.

Лезвия закружились вокруг ее головы размытым черным нимбом.

– Их потомки лишились даже собственных имен! Дуэнде. Аббатство. Обакое. Туурнгаит. Джинны. Туата Де Данан. Мерзкие прозвища, крающие слух! Чужая перемолола всех.

– Не всех. Кое-кто стал правителем.

– Когда это было, Гаад? Очмемся. Практически всех уничтожили. А на кого выродились остальные? На домашних уродах. На пугливых кручей. На сказки, которыми пугают тамошних детей, – скрипнула Гадра. – Какой стыд! Мои подданные, могучие и гордые... Превратились в жалких никчем.

– Трагедия сменила всех выживших...

– Нет, колдун! их сменили люди!

Гаад промолчал.

– Мне противно. Мне яростно. Мне больно, – шипела Гадра без всякого оттенка эмоции. – Это произошло по моей вине. Несчастные искали лучшее место для жизни – а я, их правительница, не могла дать ничего, кроме бегства в чужой мир. Один за другим они шли на другую сторону, уставшие от ожидания, не могут больше проникнуть здесь. Я считала, что это временно, что их дети вернутся, когда мы все исправим... Но тут уже ничего не исправить.

– Гадро, мы...

– Полно!

Тон ее ледяного голоса не изменился, а черные лезвия волос превратились в ветвистые рога.

– Все остальные признали поражение. Горана, Гарог, Гумара, Горс... Все Круг отказался. Настал твой черед, отшельник. Вы, великие чародеи и умники, тысячами лет кормили меня лживыми медовыми обещаниями.

– Позволь мне кончить, Гадро. Смотри!

Он указал на дуб, единственное живое дерево, замершее на краю развалин, словно усталый скиталец посреди пустыни.

– Присмотри к этому чуду! Перед тобой наш шанс. Настоящий шанс на возрождение. Я...

– Где я должен увидеть чудо? В дереве? – перебила Гадра. – Ты издеваешься надо мной, Гаад? Что нам из этого несчастного дерева? Оно заставит светило проснуться и двинуться по небосводу? Оно исцелит землю, оживит воду, возродит ветер? Вернет ли оно время в прошлое?

Гаад нахмурился.

– Мне безразлично к твоим выдумкам. Ты дважды потерпел неудачу, хотя перед каждой разболтал о шансах на возрождение. Я не должна слушать тебя... Я не должна слушать ни одного из вас, сладкоголосых лжецов! Вы ничего не исцелили, – тьма потекла из ее глазниц. – Мы могли перейти на другую сторону сразу после трагедии. Тогда, на рассвете эпох, когда они бегали в шкурах и молились дыму, мы могли стать их богами навсегда! Но я разрешила отказать себя. Поверила в возможность спасения.

– Эта возможность до сих пор существует.

– Недопустима наивность с моей стороны, – Гадра проигнорировала его замечания. – А между тем эти жадные невежды приходили сюда, один за другим... И мы поили их силой.

– Но забирали их взаимную силу.

– И что из нее? Она поила нас, а этот мир все равно рассыплется на пыль. Тем временем они научились летать и убивать на расстоянии без волшебства! Ни один из ваших кругов не мог этого предвидеть.

Ее волосы превратились в гнездо змей, бросавшихся по сторонам, словно пытались укусить невидимых врагов.

– Я больше не имею права медлить, Гаад. Пока разделенные люди погрязли в бесконечных дрязгах, мы возьмем этот мир. Пока мы еще сильны. Пока можем победить. Пока наши подданные не вымерли окончательно, змеи дрожали и переплетались. – Мы обретем новый дом.

– Я согласен, Гадро. Но разве ты не говорила, что род вырождается? Ты не предполагала, что все происходит потому, что мы слишком чужды в том мире? И сама его природа меняет нас...

– Там. Будет. Лучше, – отрубила Гадра. – Не пытайся посеять во мне смуту, Гаад, я больше не слушаю тебя.

Она медленно прокрутила головой вокруг туловища, как сова.

– Этому миру давно стоит умереть, – сказала Гадра.

– Мы просто не смели посмотреть правде в глаза.

– Если бы ты позволила мне кончить, – впервые за эту беседу Гаад выдал нотку раздражения.

– Я многое тебе позволяла. Слишком много. Именно по твоей вине один из этих червей свободно прыгал сюда, порабощая моих подданных в обоих мирах, – ее голова раздулась вдвое. – Кровавая печать! Они научились у нас: ритуалы, заговоры, волшебство...

– Справедливый обмен.

– Ты подарил ему право входа! Зачем?

– Маленькая прихоть.

– Неужели он тоже нужен для завершения твоего большого замысла? Может, в этом червяке скрывается шанс на будущее возрождение? – теперь Гадрина голова причудливо пульсировала размерами в такт ее ярости. – Нет! Не вздумай просить за него. Червь отбывает заслуженное наказание.