Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 94 (всего у книги 350 страниц)

– Ты прав, – Северин повиновался без сопротивления. – Что-то сердце у меня не на месте… Но ты прав.

И через несколько часов все повторялось снова. Вдовиченко ненавидел чвал: каждый раз сжимал вожжи, до боли охватывал бедрами насест, чуть ли не зубами хватался за лошадиную гриву – казалось, что на очередном прыжке полетит в баюру. А ветер путал волосы и постоянно сбивал шляпу с головы.

Последние газеты, которые Максим тщательно читал, славили победу полковника Ничеги – сечевики отбросили ордынцев от Запорожья, чем нанесли второе сокрушительное поражение ненавистным завоевателям.

– Борислав времени не теряет. А я все пропустил, – вздохнул Ярема разочарованно. – По крайней мере, за Киев подрался.

– Не надоело тебе воевать, светлейший? – спросил Игнат.

– А я больше ничего не умею, – ответил шляхтич.

Пошутил или нет? Юмор для Максима был плохо изученными территориями. Некоторые навыки требуют продолжительной жизни среди людей.

– Хочу книгу с белой обложкой, – заявил Савка неожиданно.

– Есть только газета, – протянул Вдовиченко, но Павлин задрал подбородок и скрестил руки на груди в показательном отказе.

Репортеры считали Запорожскую победу поворотным моментом войны и предсказывали, что силы гетманата сдвинут на восток, освобождая родные земли, а изумрудные войска, упавшие духом после убийства больше не бессмертного Темуджина, будут отступать, пока их руководители не найдут согласия относительно нового лидера.

Подъем чувствовался повсюду. Война отвлекла своего отвратительного писка и перекатилась за Днепр; люди, освобожденные от оков страха перед завтрашним днем, устраивали быт, который недавно готовились покинуть. Трудность никуда не делась, но без сомнительной предосторожности перед будущим вызывала скорее зубоскальство. Увеличилось смеха и песен, празднований и вечерниц. Даже сердюки осмелели – начали охоту на группы обнаглевших мародеров, появляясь на тех дорогах, где даже до войны не бывали.

Один из таких патрулей в синих униформах остановил характерную ватагу.

– Кем будете, господа? – спросил старшина, пока другие за его спиной держали руки на оружии. – Сабли-пиштоли вижу, а знаков отличия не видно!

Максим посмотрел на Чернововку: тот обычно улаживал такие разговоры, но Северин только пялился перед собой.

– Посмотри внимательнее, – Ярема ткнул пальцем себе в живот, где блестели три характерных скоба.

Старшина прищурился, поднял брови удивленно и фыркнул в усы.

– Ты ба! Ребята, посмотрите на его пузо. Клямы волчьих рыцарей! Вот это чудо, – смеялся старшина под хохотом. – Впервые вижу нищих, которые пытаются выдать себя за характерщиков. Ох и выдумщики! Раньше таких вздоров сероманцы руки отрезали.

Игнат подъехал к командиру и протянул ему ладонь.

– Режь, Хома неверный.

Сердюк внимательно взглянул на него – или, бывает, не шутит – перевел взгляд на его сабли, и достал кинжала. Бойко терпеливо ждал. Сердюк взглянул на товарищей, мол, будьте настороже, а потом с силой полоснул лезвием.

– Видно теперь? – Игнат поднял ладонь так, чтобы ее все разглядели.

Кто свистнул, кто перекрестился, и все убрали руки от оружия.

– Простите за сомнения, господа рыцари! Служба такова. Мое уважение Серому Ордену, – сердюк отсалютовал, после чего посмотрел на Ярему: – Вы, наверное, тот же Циклоп?

– Наверное, – ответил Яровой. – Бог знает.

Старшина задержался взглядом на шрамах Савки и на белых волосах Максима.

– Мало вас осталось, ребята. Хорошо, что выжили! Эти почетные борзые никогда мне не нравились... Легкой дороги, господа.

Доблестные телохранители общественного строя прошли дальше.

Наверное, никто из них и предположить не мог, что небольшая ватага на этой неделе потеряла более десятка жизней и похитила главу православной церкви, подумал Вдовиченко.

– Поехали без взятки! Как это возможно? – спросил Эней, взглянув вслед сердюкам.

– Сейчас стало престижно уважать Серый Орден, самоотверженных защитников государства, – буркнул Северин.

– Ты ему доверяешь, братец?

– Сердюк?

– Этому потустороннему существу, которое овладело Симеоном. Я свидетельствовал немало страшных зрелищ, но даже мне жижи задрожали, когда оно глазами блеснуло.

– Если бы на наши условия согласился настоящий Симеон, у меня было бы гораздо меньше доверия к его обещаниям, – рассудил Северин.

Когда новый старый патриарх исчез, а сироманцы собрались в путь, Чернововк рассказал историю волшебного изумруда, забравшего у Темуджина.

– Мог бы оставить его при себе и быть бессмертным, – присвистел Игнат.

– Нет. Ты забыл о волшебстве проклятого свитка.

– Настоящий философский камень, – Ярема почесал бороду. – Его стоимость неоценима! Некоторые императоры отдали бы за него заморские государства, братику.

– Не задумывался о цене, – покачал головой Северин. – Когда я услышал, что он может овладевать другими тварями... Мысль о Симеоне родилась мгновенно. Теперь все в выигрыше: мы имеем влиятельного друга во главе вражеской фракции, у него мечтательное человеческое тело.

– А Симеон? – решился спросить Максим. – Тот, что был...

В общих беседах он хранил молчание, хотя остальные шайки относились к нему дружелюбно – даже брат Эней.

– Настоящий Симеон, наверное, беззвучно взывает от отчаяния, плененный в собственном теле, – ответил Чернововк. – Все видит, все слышит, но повлиять ни на что не способен. Наверное, завидует теперь Кривденко, просто врезавшего дуба.

– Когда он заиграл разорвал эту веревку, мне вспомнился Варган, – признался Ярема.

– Эцерон, – немедленно отозвался Савка и замотал головой вокруг, выглядывая Филиппу: – Эцерон?

– Жаль, что он не увидит завершения нашей мести, – Игнат достал из кармана унаследованного варгана и заиграл с закрытыми глазами.

От звуков странной музыки Максим тосковал по Филиппу. Спокойный, мудрый, рассудительный... Именно благодаря нраву Филиппа ему захотелось присоединиться к волчьим рыцарям, и именно Филипп, словно прочитав эти мысли, пригласил в ряды Ордена. Узнав от Катри о его самопожертвовании, Вдовиченко не удивился – именно так поступил брат Варган, которого он знал. Зато почувствовал в сердце пустоту, будто потерял близкого друга, с которым мог поделиться чем-нибудь сокровенным, чего никогда не открыл бы кому-то другому.

Филипп понял бы его угрызения... И дал бы дельный совет.

В нескольких милях до хутора Северин, который все больше нервничал, снова пустил лошадь галопом.

Хутор встретил тишиной. Максим немедленно почувствовал, что-то изменилось. Землю растоптали десятки сапог, в глубоких следах до сих пор сохранялся слабый запах – похожий он услышал в приморских краях, когда стоял в ночном подлеске с пистолетом в руке – и запах почти не слышался из-за удушающего мертвенного запаха, растекавшегося от раздувшейся гнилой конской туши. Круки выклевали глаза, кровь превратила землю под трупом в грязь, кожу покрывала живое одеяло из жирных лоснящихся мух – просматривали только белые стрекозы. На переднем копыте темной дужкой застыла кровь.

Северин спрыгнул на ходу.

– Шаркань!

Потревоженные мухи зажужжали, поднялись роем, но через мгновение снова посидели на места.

Почему-то мертвый конь, сгнивший под открытым небом возле дома, поразил Максима больше кровавой бани вокруг кареты патриарха. Там смерть только расцветала; здесь она властвовала.

Савка закрыл голову одной рукой, задергал облизнувшееся павлинье перо другой. Игнат с Яремой спешились, а Максим остался в седле рядом с Савкой, которого били дрожь.

Дверь хижины стояла приоткрыта. На побеленных стенах вокруг окон сверкали дыры от пуль – будто кто-то разбрасывал черное зерно.

– Катр! Где ты?

Северин бросился внутрь, Игнат двинулся следом. Ярема пошел вокруг хаты, внимательно изучая землю.

– Оля! Оля!

Никогда в голосе Чернововка не звучало такого мучительного отчаяния.

... Одинокий домик посреди вьюги. В печке полыхает огонь, они с братом ужинают, Святослав шутит, когда вдруг возвращается к двери, меняется на лице, говорит ему раздеваться. Максим не понимает, брат кричит, Максим испуганно выполняет приказ, в дом влетает вооруженный мужчина, гремит выстрел, и отчаянный крик – окно!

Из дома вышел мрачный Игнат.

– В погребе пусто, – процедил. – Вещи на полу, все разбросано.

– Прошло двое-трое суток, – ответил Яровой. – Все тела убрали. Нашел только потухшие факелы.

Северин вылетел из двери, повалился на колени, ударил руками по земле и взвыл. В этом витье бурлило горе утраты, отчаяние, ярость, – община чувств, которые невозможно удержать. На глазах характерник состарился еще на несколько лет.

– Братик... Братик...

Ярема стал рядом, но не осмеливался коснуться Северина.

– Схлещи пельку, Щезник! – рявкнул Эней. – Мы найдем их!

Чернововк повернулся к нему, уставился сгоревшими глазами. Его борлак быстро дергался вверх-вниз.

– Здесь побывали борзые, – пришипел он сквозь зубы. – Пока мы играли в отместку... Здесь побывали борзые! Забрали мою жену, забрали мою дочь!

– Мне жаль твоего коня, брат, – сказал Игнат. – Но его смерть не значит, что Катя и Оля погибли.

– Здесь побывали борзые, – повторил Северин. – Пришли, когда я был далеко. Я знал! Я чувствовал: что-то не так... Почему сразу не помчался сюда?

– Хватит скулить! – закричал Бойко. – Мы их разыщем. Вставай!

Чернововк его не слышал. Он ухватился пальцами за волосы и смотрел на труп лошади.

– Зачем я согласился разделиться? Следовало держаться вместе. Где они? Где?

Максим не сразу заметил, как Савка уехал в сторону села.

– Эй! Ты куда это собрался, Павлин?

– Ляля, – Савка ткнул пальцем в дорогу. – Там.

И потрюхал дальше, считая, что объяснил довольно.

– Эй! Павлин что-то ощутил!

Все трое подняли головы – разъяренный Игнат, встревоженный Ярема, заплаканный Северин – и бросились к скакунам.

Бозная, что вело Савку, запах, чутья или другие силы, которыми он владел, хоть никогда не позволял узнать, но сероманцы следовали за ним без всякого вопроса. Павлин помогал редко, но метко.

Северин приложился к фляжке с водой, пока не выплеснул все до капли. Вытер лицо, возобновил дыхание. Когда ватага въехала в деревню, то снова казалась четверкой закаленных всадников, один из которых имел характерные скобы. Люди при их появлении сбрасывали шапки, словно увидели гетманскую свиту.

Возле большого подворья конек Савки остановился.

– Здесь, – сообщил брат Павлин.

Чернововк вошел во двор без приглашения. Крикнул во всю глотку:

– Оля! Катр! Вы здесь?

На призыв из дома вышла женщина – невысокая, обаятельная, преждевременно состаренная горем.

– Северин? – Ее лицо побледнело, глаза расширились. – Я приютила...

Из хаты выпорхнула девочка и стремглав бросилась к Северину. Тот подхватил, обнял, закружил ее, прижал к себе крепко-крепко. Женщина тем временем схватилась за живот, словно ее скрутило, оперлась на двор. Из окошка на двор выглядывали двое старших с виду детей.

Соблазненные криками соседи и путники жались к плетню, падки к любым необычным событиям. Максим наблюдал, как Северин гладил дочь по волосам, покрывал поцелуями ее головку, наконец улыбнулся сквозь слезы и сказал ласково:

– Теперь все будет хорошо. Слышишь?

Поднял острый взгляд на хозяйку. Спросил:

– Где жена, Дарка?

– Северин... – Ее голос вздрогнул.

Характерник поставил дочь на землю. Прошептал что-то на ушко, указав на Максима. Девочка робко помчалась к нему, сжимая в руках любимую мотанку. Вдовиченко осторожно подхватил малышку на руки, а она спрятала лицо у него на груди, не проронив ни слова.

Веселая и игривая девочка, сияющая улыбками и чирикающая непонятные слова на собственном языке, которые он безуспешно пытался угадать, теперь походила на затравленного зверька.

Чернововк вытянулся. Культей большого пальца убрал с лица слезы и повторил бескровным голосом:

– Где жена, Дарка?

– Северин!

Соседи чуть не падали, стараясь уловить каждое слово.

– Где. Моя. Жена?

– Христом Богом молю! – женщина бросилась на колени. – Они говорили, что Трофим у них! Сердечный мой, когда-то без вести пропал... Говорили, что он у них, и стоит только рассказать, что мне известно... И его отпустят! А я не могу сама, двоих детей кормить должно, хозяйство держать...

– Кто?

– Мужчины с крестами! Хорти Святого Юрия! Прибыл отряд, все с винтовками, детей испугали. Вы Непейвода, спрашивают. Я, говорю. Ваш муж может вернуться домой, когда расскажете, где он укрывал сироманцев. Бедный мой Трофим! Я тогда представить не могла, чем все обернется, сказала, что спало на память, без всякого злого мнения, Северин, я не знала, что там будет твоя семья, клянусь, не знала, молю тебя, заклинаю...

Из ее глаз брызнули слезы, Дарка схватилась за чепец, сорвала, бросила под ноги, дернула себя за волосы.

– Обманули, обманули треклятые! Не пришел мой Трофим, не вернулся! Врали, обманули, а я... Знала, что давно он головой наложил, что лежит где-то там в земле, неоплаканный и неотпетый, но сердце верить отказывалось, я ухватилась за то обещание, как утопленник за веревку...

– Где жена, Дарка?

Его слова были тяжелы, как камни.

– Пропала она! Пропала! Когда я Олю возле дома увидела, мгновенно все поняла! Спрятала ее, приютила, расспрашивала, но она молчала... Я готова была собственной жизнью эту девчонку защищать, если вдруг борзые за ней вернутся! Но они не вернулись... Трофим мой не вернулся... И никогда больше не вернется...

Женщина заскулила, а затем бросилась характернику под ноги.

– А, полно! Бей меня, убивай! Мужчину потеряла, женщину твою погубила – как мне теперь жить?!

Оля тряслась на руках Максима, и он, стараясь успокоить, осторожно гладил ее по головке, как только делал Северин. Что она пережила? Что видела? Что чувствовала, когда скрывалась, когда бежала в единственный известный дом, прочь от мерзавцев, пришедших за жизнью ее матери?

Он не мог себе представить. Хорти? Как они могли одолеть Катрю, лихую неодолимую Искру, сыпавшуюся насмешками и самого черта не боявшаяся?

Лишь недавно она махала ему рукой на прощание. Так же, видимо, не верили родственники тех охранников из свиты Симеона, которых он застрелил без всякого сомнения... Потому что у них тоже были близкие. Он оставил их без мужа, отца, сына или брата.

Лучше бы в ту зимнюю ночь Игорь Чернововк убил его, а не Святослава. Тот был лучшим во всем – он и отомстил бы, и в лапы Властелина Леса не попал, и в убивший отца Орден не подался...

Игнат заточился, но Ярема вовремя подхватил собрата. Эней неуклюже уставился на Дарку. Его десница, будто по собственной воле, совала по пояс.

– Что торчишь? Чего ждешь? – закричала Дарка. – Нечего мне сказать! Я грешна, грешна!

Ее крики звучали в глухой тишине. Казалось, будто домашний скот умолк и прислушивался к этой сцене.

– Ты всегда ненавидела меня, Дарка, – сказал Северин, сжимая кулаки, побелевшие от напряжения. – Меня и мою жену. Не знаю, почему характерники стали костью тебе в горле, но ты никогда не была рада нам. Ты знала о тайнике с самого начала, но так и не решилась выдать нас за деньги. Может, тебе не хватало силы духа, может, тебя останавливала мысль об осуждении мужа... В конце концов, ты уцепилась за сладкое лживое обещание. Нашла оправдание для предательства.

Он хлестал словами, как кнутом.

Неужели мы с ним сверстники, подумал Вдовиченко, я – и этот седой человек, прошедший войну, предательство, пленение, засады, потери близких... Неужели мы играли вместе, когда были мальчиками?

– Ты сознательно потеряла Катрину жизнь, а сейчас голосишь раненой горлицей, – говорил Чернововк. – Убивать тебя? Зачем? Я такого преступления не совершаю. Сердечный Трофим, земля ему пухом, был моим двоюродным братом. Был другом, на которого я мог положиться! Оставить его дочь и сына сиротами? Дети не виноваты. Виновата ты, Дарка. С сегодняшнего дня ты будешь жить с этой виной до конца жизни. Сходишь к священнику, искупишь грехи, но каждое утро будешь просыпаться с памятью о том, что помогла убить мою жену. Помогла без всякого принуждения – а за глупую игрушку, в которую сама не верила.

Он обвел взглядом крестьян, слушавших его с разинутыми ртами. Остановился глазами на девочке и мальчике, взглянувшем на него из окна дома.

– Собственные дети, которые спросят этот подлый поступок, станут твоим наказанием. Осуждение в их взглядах, молчаливое пренебрежение соседями – вот твой приговор! Живи себе, обесславленная Дарка, живи долго и несчастливо. Я не утешу тебя легкой смертью.

– Зато я разраджу! – проревел Игнат.

И выхватил револьвер.

Разразилась веремия. Кто-то завизжал, кто-то упал, и через мгновение незваные зрители убегали врассыпную от дома Непийводы. Звук выстрела превратил веремию в панику, к человеческому крику прибавилось упорное вращение соседских псов.

Оля плотно сжала ладошками уши. Максим на всякий случай вернулся к Бойко в полоборота, прикрывая собой девочку.

Грохнул второй выстрел, и тут Ярема зацепил Енее в челюсть. От удара он щелкнул зубами, а шляхтич воспользовался моментом, чтобы отобрать револьвер. Игнат этого не заметил – таращился из-под лба обезумевшими глазами, и вены на его висках хищно пульсировали.

Оба шара попали.

Попали в Северина, вставшего перед Даркой, сражавшейся в немых рыданиях.

– Почему? – прорычал Игнат, брызгая слюной. – Почему ты это делаешь?

Его руки схватились за рукоять сабель.

– Прячься, – приказал Чернововк за плечо.

Женщина бросилась к дому, хлопнула дверью, заскрипела засовами.

– Эта сука убила твою жену! – Игнат двинулся вперед, размахивая клинками. – Убила мою сестру!

– Ее убили борзые.

Сабли с посвистом резали воздух.

– Убили, потому что она указала дорогу!

– Эней, остановись.

Между мужчинами оставалось несколько шагов.

– Прочь с дороги! – проревел Игнат.

– Не занимай, – ответил Северин.

Бойко бросился вперед. Чернововк увернулся от атаки, перекатился в сторону, отступил на шаг и едва успел уклониться от нового удара.

– Щезник!

Ярема бросил ныряльщика, и Северин схватил его вовремя, чтобы отразить очередной выпад.

Почему они делают это, думал Максим, ощущая на груди дыхание Оли, зачем дерутся этим оружием? Разве она не бессильна против оборотней? Почему Ярема не вмешивается, а стоит у Савки, который плачет?

Он чувствовал себя беспомощным и излишним.

Игнат жал беспощадно. Его неустанное давление не давало Северину никакого шанса на контратаку. Лезвия близнецов размывались в воздухе стальными призраками, звенели о ныряльщик, щербились, высекали искры, слетали снова, и через мгновение били из нового угла с новой силой. Игнатово лицо перекосило от ненависти.

Чернововк пропустил несколько ударов. Рубашка на нем трепетала от порезов. Эней, забыв о защите, лез вперед, словно ошалевший бугай на тряпку, и остановить его было невозможно.

Оля тряслась в тихом плаче.

– Не бойся, – шептал Максим. – Твой отец играет с дядей Гнатом. Они друг другу не навредят. Слышишь? Не плачь, Оля.

Эти слова были бессильны. Он сосредоточенно разыскивал новые, объединял их в утешительные предложения, пытался заглянуть девочке в лицо, чтобы убедить в безопасности – безуспешно. Несмотря на маленький возраст, Оля понимала, что он лгал. Дети ощущают ложь гораздо лучше, чем надеются взрослые.

Звон закаленной стали смолк.

– Снова... – проворчал Савка отчаянно.

Вдовиченко оглянулся: разбросанная одежда валялась вперемешку с оружием по всему двору, и посреди него двое волков сцепились в смертельном герце. Волки были одного роста, подобного телосложения, но Максим показал немало таких боев (а у многих побывал участником), чтобы сразу определить будущего победителя.

Серый волчица бросался без утаи, бил лапами, щелкал клыками, тратил силы напрасно, писок его пенился от слюны. Черный волк с седой холкой изучал движения оппонента желтыми глазками, возвращался, непрестанно кружил, изредка контратаковал – намеренно изматывал и обескровливал соперника мелкими царапинами.

Плач Оли стих. Максим в очередной раз прошептал:

– Все будет хорошо. Честное слово! Или я тебе хоть раз говорил неправду?

Девочка не отвечала.

Северин мастерски сделал ранение, оступившись на переднюю лапу, и Игнат немедленно клюнул на наживку. Бросился в атаку, и не успел клепнуть, как уже барахтался на земле горечерева, а на его глотке сжимались клыки.

Савка закрыл глаза руками.

– Ярем! – крикнул Вдовиченко.

Шляхтич уже был рядом.

С размаху выдал черному волку пинка, от которого тот шлепнулся судьбы. Второй удар успокоил серого волка. Яровой выругался, потер руки и вышел на улицу за чье-то заброшенное коромысло с двумя полными ведрами.

От ледяной воды оба волки дернулись и одновременно завертелись в превращении. Очнулись, вымазанные кровью и меховыми клочьями, покрытые свежими ранами, сели, будто вместе потеряли всю силу, затрещали зубами. Ярость смыла колодезной водой.

Первым заговорил Игнат.

– Теперь у меня никого нет, – он зачерпнул ладонью пригоршню земли и медленно высыпал ее. – Была семья – и нет. Был отец – и нет. Была сестра – и нет. Никого не ценил... А теперь потерял всех. Один, как перст. Даже проклятого Ордена нет...

Из хаты за ними наблюдали три пары испуганных глаз.

– Не верю, – заговорил Северин. – Я не верю, что она мертва. И не поверю, пока не увижу своими глазами. Жизнь положи, чтобы достать каждого, кто у меня ее забрал!

– И я, – Бойко сплюнул кровью. – Достану каждого урода с белым крестом, голыми руками вырываю их сердца...

Дыхание ему убило.

– Сестричка... Я должен был погибнуть, а не ты.

Северин уронил голову на грудь. Ладонью, которой загребал землю, Игнат закрыл рот и тихо застонал.

Они сидели и плакали вместе, не пряча слез.

*** 

– Сюда домчали, чуть не загнав коней, – заключил Максим.

В горле снова пересохло, и он приложился к кувшину с компотом, который пришел на смену горячему травяному напитку.

– Ужасная история, – Лина выпила рюмку вишневки. – Ох, Северин... Не знаю, смогла бы поступить так великодушно.

Она задумчиво постучала пустой рюмкой о столешницу.

– В последнее время он ведет себя непредсказуемо.

– Возможно, этот камень мог так повлиять, – рассуждала ведьма вслух. – Заточена в изумруде сущность... Столь мощная сущность! Это волшебство мне неизвестно.

Она повернулась к стопке книг и провела пальцем по губам, выглядывая нужные корешки. Свет свечей мягко подчеркивал ее профиль, длинные, словно изящные скульптором, пальцы... Вдовиченко заставил себя не пялиться и поспешно добавил:

– История о изумруде должна была быть тайной, однако Северин оставил здесь дочь – значит, доверяет тебе.

Лина криво усмехнулась и долила себе еще наливки.

– Не будем о доверии, – она вгляделась в красную настойку, похожую на свежую кровь. – Еще компота?

– Охотно! Я не привык так много разговаривать.

Она поднялась, и Максим умышленно отвел взгляд.

– Как ты думаешь, когда они вернутся?

– Зависит от того, насколько ловко будут бегать борзые. Я даю им несколько недель, не больше. Щезник одержим местью – я его не видел даже во время разговоров об убийстве Темуджина.

– Убийство хана – их рук дело?!

– Да. Филипп Олефир, о котором писали в газетах, был их другом, Максим немного поколебался и добавил: – Моим тоже... Он погиб во время нападения. Отвлек на себя внимание личной гвардии, когда Северин чинил атентат.

– Пью за Серый Орден.

В бутылке оставалась треть настойки, но ведьма не захмелела – разве только раскраснелась немного, но глаза заблестели.

– Может, попробуешь? – предложила Лина. – Вкусная вишневка.

– Нет, спасибо, – он неловко улыбнулся.

– Ой, только тебе!

– Не умею пить крепкое, – отказывался Вдовиченко, смущаясь все больше.

– Это несложно, я научу.

– Меня уже как-то учили...

Солома колет спину, объятия пахнут потом, отрывистое дыхание ложится на ухо... Максим почувствовал, как щеки окончательно заливает румянцем.

Вдруг во сне заплакала Оля. Лина вскочила, принялась искать между полочками, заставленными стаканами и бутылочками различных форм и цветов, нашла крошечный флакон синего стекла. Приблизилась к девочке, тревожно сжавшей к груди потасканную мотанку, и стряхнула между сжатых губок три капли.

– Теперь будет крепко спать, – объяснила ведьма, повернувшись за стол. – Без дурных снов.

Она подвела флакон к огоньку, прищурила глаз, определяя уровень остатков, и вернула зелье на полку.

– Здесь ничего не трогай, не спросив. Любое лекарство без знания может превратиться в яд, – предупредила Лина строго.

– Я и не собирался.

– Девочка такая же послушная?

– Она, – Максим несколько секунд подбирал слова. – Ко всему охладела. До сих пор не проронила ни звука.

– Детки, засвидетельствовавшие трагические события, часто теряют речь, – сказала Лина. – Однако с течением времени это проходит. А тебе что до нее, Максим?

Альбинос обернулся на кровать малыша, подыскивая слова.

– Оля – славная девочка. Очень светлая. Я успел к ней прикипеть. .. Поэтому так переживаю.

– Ты хороший человек.

...Револьвер лает, отдача дергает руку, всадник хватается за рану, вскрикивает, рушится судьбы...

– Нет.

Сквозь прищуренные глаза она внимательно разглядывала его.

– Расскажи, как обратный умудрился миновать вступление в Серый Орден.

Максим попросил еще один кувшин компота.

Лина внимательно слушала о детстве, дружбе Чернововков и Вдовиченко, Рокош, Свободную стаю, его отца, слушала о поражении отступников и мамином бегстве, скитаниях за границей, решении брата вернуться, дорогой домой... Рассказ стал исповедью. Каждое слово, выпущенное на свободу, облегчало его душу, и Максим продолжал, ничего не скрывая.

Убийство брата. Позорный побег. Поиск мести. Ночной приступ. Роковая рана. Обладатель леса. Целые вехи жизни умещаются в несколько слов, под которыми скрываются месяцы отчаяния, ненависти и уныния.

– Не пойму, зачем лешему своя стая? – сказала Лина задумчиво. – Развеять одиночество власти?

Ей было любопытно. Она слушала не о Северине или других сироманцах, не о чужих приключениях, а именно о его жизни! И внимательно слушала.

Чувствуя небывалую волну подъема, Максим объяснил:

– Люди заводят себе псов, чтобы иметь самоотверженных любимцев, которые будут охранять угодья или забавляться... Властелин леса поступил так же. Хотя он суров и жесток, но заботится о своих волках. Мы не нуждались даже в самые тяжелые зимы, когда другие погибали от голода и холода.

– Для многих прозвучит как идеальная жизнь, – заметила Лина.

– Наверное, таким оно и было, – согласился Вдовиченко. – Случалось, что в лес забредали чужеземцы, обычно охотники или головорезы, и когда они приближались слишком близко к границам скрытого селения, Владыка приказывал их убить.

– Убеждена, что у этого леса очень плохая слава.

– Ни одно оружие не спасало от нашей стаи. Тела убитых пришельцев становились наградой за исполненное поручение. Обладатель собирал их черепа.

– Ты ел людей? – удивленно взмыли брови.

Какие красивые у нее глаза!

– Нет, – покачал головой Максим. – Людоеда из меня не вышло, потому что сказывалась настоящая природа... Другим волкам было безразлично. Не ешь, так другим больше. Пока они пировали, я бежал подглядывать за скрытым поселком.

– Скрытый поселок, – Лина посмотрела на огонек ближайшей свечи, и тот тихо задрожал. – Северин когда-то упоминал о нем, но никогда не рассказывал многое. Отвечал, что должен хранить тайну.

– В отличие от него, я такого обета не давал.

Беглецы от владимирских крестин, соглашение с Властелином, тихая жизнь поколений в заколдованном сердечнике пралиса. Лина слушала, не отрывая взгляда, и он забывал о долгих часах верхом.

– Я любил приходить у поселка, и смотреть на те хижины, костры, людей, – вспоминал Максим. – Наблюдал за чужими жизнями, подслушивал разговоры, которые не понимал. Больше всего любил подглядывать за работой плотника, вдыхать запахи дерева, превращающегося в разные вещи... Настоящее волшебство!

– Это волшебство мне немного известно, – Лина потянулась к полочке и сняла оттуда небольшую резную статуэтку волка. – Я люблю запах живицы.

Настоящая маленькая волчик! Брунатный, лоснящийся. Сидит вежливо, обнял лапки хвостиком, задрал морду к небу – воет на незримый месяц.

– Это ты сделала?

– Когда-то на подарок, – махнула рукой Лина, мол, пустяки.

Вдовиченко в восторге крутил фигурку во все стороны.

– Научишь меня так резать?

– Я бросила эту игрушку… Впрочем, если тебе очень хочется, вспомню несколько советов.

Максим поставил волка на столешницу и погладил холку указательным пальцем. Брунатное дерево словно струилось теплом.

– Как случилось, что ты бросил стаю лохматых мазунчиков? – расспрашивала ведьма. – Не приняли за своего?

– Не в том дело, – Максим оторвал взгляд от фигурки и сразу вернулся в плен двухцветных глаз. – Несмотря на необычный мех волки приняли меня. Но Властелин... То ли чувствовал человеческую сердечность, то ли видел во мне будущую угрозу своему господству. Он не объяснял, почему решил избавиться...

…Возвращение к миру людей, постоянное обучение, тоска по волчьей жизни. Путешествие-качка Черным морем, первая встреча с борзыми, брат Варган и брат Павлин. Дорога к имению Яровых, ночное посвящение в рыцари Серого Ордена, знакомство с Олей...

– Тогда мы встретились с ней впервые, – усмехнулся Максим. – Оля требовала у Савки его куклу, а он сделал ей новую. С тех пор она с ней неразлучна, хотя пани Яровая завалила ее кучей разных игрушек.

– По твоим рассказам Катя не кажется матерью, которая доверила бы дочь незнакомцу, – заметила Лина.

– Она сделала это очень неохотно, – согласился Альбинос. – Катя так возненавидела Ярову, что моя помощь казалась ей меньшим злом.

– А Северин не напомнил ей кровавую историю ваших семей?

– Не знаю, – признался Максим. – Но Катя согласилась, и мне было радостно от ее доверия. Это значило, что я чего-то стоил... В мире, полном незнакомцев, где ты никому не нужен, такое признание важно.

– Понимаю.

Максим был готов обнять за этот ответ. Она понимает!

– Потом я отправился в путешествие. Один, впервые за многие годы. Было страшно, повсюду пялились, и я привыкал: ездил подальше от деревень и городков – с картой, которую дала мне Катя. Набрался сил наедине с природой, но должен был возвращаться к людям, где мог следить за газетами, как было условлено. Мое небольшое состояние растаяло за считанные дни, поэтому я должен был переступить через страхи и искать подработки. Сразу наткнулся на странствующий цирк, владелец всячески убеждал приобщиться к их труппе, но я отказал – надоело быть чучелом и развлечением из-за собственной внешности. Направился к одному господину, у которого батрак в армию ушел. Господин оказался приветлив, мой вид его не пугал, так что мы ударили по рукам. Работа несложная – покрась, принеси, насколько – жалование небольшое, зато крыша над головой имеется и кормят сытно. Места в спальне батраков не нашлось, и я, рад одиночеству, ночевал в овине.