Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 181 (всего у книги 350 страниц)

Глава 21

Хоть я и наплевательски относился к приказу, выданному Татьяной Захаровной, и в большей степени занимался своими делами, чем инспектировал театры, но, однако, в театры заглядывать приходилось тоже. Потому что могут потом спросить.

Так-то я в разные театры «заглядывал» по-разному. Если, к примеру, в театре Глориозова мне было всё понятно и известно, то я ограничился там тем, что позвонил ему. Он прислал сотрудника с папочкой, где были собраны все основные показатели. Мы сели и за сорок минут сбили в кучку то, что нам нужно. Так же было и с большинством других театров. Но в таких театрах, как театр имени Моссовета, где рулил небезызвестный Завадский, этот номер у меня бы не прошёл. Поэтому на такие вот объекты у меня уходил зачастую и не один день.

Но и здесь я умудрялся как-то выкручиваться. А схема была проста: заглянуть в бухгалтерию и в кадры, хорошо их там пугнуть, потом изобразить страшную занятость и они сами с превеликим удовольствием бросались собирать мне те данные, которые им было не страшно показать. И когда Завадский или ещё парочку подобных руководителей об этом узнавали, то, как правило, препятствий они не чинили. Даже рады были, что всё так быстро и безболезненно закончилось. А то ведь можно меня пригнобить, заставить делать аудит по-настоящему, углублённо, но потом им же будет не очень хорошо, когда я там много чего найду.

Да, для меня это был прекрасная возможность расправиться с неугодными. С тем же Завадским. Но, во-первых, времени у меня уже оставалось всё меньше и меньше. А работы почему не уменьшалось. А во-вторых, я всё-таки верил в карму, в закон бумеранга и на такую ерунду старался по жизни не размениваться.

Сегодня у меня по моему «рабочему» графику был театр Капралова-Башинского.

Я шел по улице, посвистывая. Настроение было пречудесное. Светило солнышко, весело щебетали птички, проходящая мимо барышня обдала меня лучистым взглядом и облаком духов «Ландыш серебристый». Я иду по летней московской улице – молодой и здоровый, и вся жизнь у меня ещё впереди.

Красота!

В театр я легко вбежал по ступенькам и замер.

Две артистки (явно артистки, судя по профессионально поставленным голосам) вцепились друг другу в волосы, тянули и неистово ругались. Но, что характерно – ругались они очень тихенько, практически шепотом, очевидно, чтобы не потревожить коллег и руководство:

– Да ты совсем безумна, Виолетта! – шипела одна, дородная тумбочкоподобная дама с тремя подбородками, пытаясь вытянуть клок волос соперницы, тощей и длинной, как каланча.

– Гангрена ты! – свирепо огрызалась вторая, пиная тумбочкоподобную коллегу носком туфля в лодыжку, – тебя я презираю!

Мне стало интересно, что же ответит на это дама с тремя подбородками, но, очевидно, худосочная Виолетта явно перестаралась и удар получился такой силы, что дама взвыла во весь голос.

– Умолкни, гадкая! – вскричала Виолетта, тревожно покосилась на дверь, обернулась, увидела меня и поменялась в лице.

– Вы кто? – ахнула она.

– Извините, что помешал, – учтиво извинился я, – позвольте представиться: я из Комитета по искусствам СССР. К Оресту Францевичу.

– Эммм… – замялась Виолетта, не зная, что сказать и с надеждой покосилась на тумбочкоподобную даму.

– Это мы с коллегой репетируем, – тотчас же нашлась тумбочкоподобная и с милой улыбкой добавила, стараясь не кривиться от боли, – пьеса «Леди Макбет», сцена третья…

– Я сразу же так и понял, – постарался убедить милых дам я. – А Орест Францевич у себя, не знаете?

Дамы заверили меня, что у себя, и я пошёл по коридору дальше. А в спину мне донеслось злобное шипение:

– Ты лжешь, проклятая! Тебя я ненавижу!

Чем там всё закончилось, и кто победил – я не знаю. Так как уже дошёл до кабинета директора.

В отличие от того же Глориозова, который любил вычурную помпезность, вкусный коньяк и хорошеньких секретарш, у Капралова-Башинского всё было гораздо демократичнее и проще.

Поэтому я прошёл через всю приёмную, где на диванчике дремал какой-то лохматый въюнош, очевидно секретарь. Не чинясь обозначил стуком своё присутствие и толкнул обитую чёрным дерматином дверь.

Капралов-Башиеский сидел на точно таком же диванчике и деловито перебирал какие-то листы. Оные листы валялись вокруг него повсюду – на свободном месте диванчика, на полу, на подлокотниках. Часть листов была небрежно, в порыве, смята.

Капралов-Башинский рассматривал следующий лист, плевался, лицо его мрачнело. Он злобно мял очередной лист и пулял его в корзину для мусора. Так как баскетболист из него был, видимо, так себе, то вокруг корзины образовалась довольно-таки внушительная горка из мятой бумаги. Что явно демонстрировало степень сердитости режиссёра.

– Орест Францевич, здравствуйте! – приветливо сказал я, – не сильно помешаю?

Капралов-Башинский увидел меня и лицо его чуть разгладилось:

– Какие люди! Иммануил Модестович! Как я рад вас видеть! Вы по делу или просто повидаться захотели?

– Да вот приказ же этот, – показательно вздохнул я.

– А Эллочка уже всё подготовила! – порадовал меня тот, – я знаю, что вы чертовски заняты перед поездкой в Югославию, вот и озадачил наших собрать быстренько всю информацию, чтобы не тратить ваше время…

– Замечательно! – расцвёл улыбкой я, – все бы так работали…

Я аккуратно сложил врученные мне Капраловым-Башинским листы и уже собирался уходить, как вдруг он сказал:

– Иммануил Модестович, а это правда, что у вас места остались в группе?

– В какой группе? – не понял я.

– Ну, которая едет в Югославию, – осторожно, словно большой кот на мягких лапках, заглянул мне в глаза он.

– А что вы хотели? – мест-то, конечно не было, да и я никого брать не собирался, но просто стало вдруг интересно.

– Да вот есть у нас один человечек, – засмущался Капралов-Башинский, – очень хороший человечек. Нужный.

– Чем интересный и чем нужный? – спросил я, уже жалея, что не пресёк этот разговор и теперь придётся думать, как выкручиваться, чтобы и нахлебника очередного не брать и Капралова-Башинского не сильно обидеть отказом.

– Это племянница жены Первухина, между прочим, – тяжёлым напряжённым шёпотом сообщил Капралов-Башинский и многозначительно посмотрел на меня.

Хоть я и был из другого мира и больше половины всех «нужных» людей этого времени совершенно не знал, но имя Заместителя Председателя Совета Министров СССР и по совместительству Председателя Госплана СССР, который входил в Бюро Президиума ЦК КПСС даже я слышал. Поэтому лишь скептически спросил:

– И что же, такой великий человек действует через какой-то второсортный театр? Позвонил бы напрямую Большакову, дал бы указание…

Капралов-Башинский, который явно обиделся на «второсортный театр», язвительно ответил:

– Я же сказал – это не его родная племянница, а его жены! Тем более тоже двоюродная.

– И что? – никак не мог взять в толк я.

– А жена у него кто?

Я молча пожал плечами – так далеко мои знания не распространялись.

– У него жена – зам в Гостресте «Оргрэс»… – он многозначительно посмотрел на меня и округлил глаза.

Но и это мне ничего не говорило. Я вернул недоумённый взгляд и поморщился.

Тогда Капралов-Башинский тяжко вздохнул и пояснил мне, словно малолетнему дебилу:

– Его жену зовут Амалия Израэлевна Мальц-Первухина!

Наконец-то я начал понимать:

– Еврейка…

– Тсссс! – испуганно шикнул на меня Капралов-Башинский и метнул встревоженный взгляд на дверь, – потому и вот так. За эту племянницу он напрямую просить не будет. Теперь понятно?

Я кивнул – мне было понятно. Единственное что – оставался открытым вопрос – а какое отношение эта двоюродная племянница жены имеет к театру Капралова-Башинского. Этот вопрос я ему и озвучил.

– Так она же учится в театральном! А у меня на практике! – замахал руками тот, – вот и попросили посодействовать, так сказать, по возможности.

Я только головой покачал – умеет же товарищ Капралов-Башинский прямо из воздуха создавать нужные связи. А вслух сказал:

– Конечно, Орест Францевич. Не беспокойтесь. Таким людям не принято отказывать. Что-нибудь да придумаем. Обязательно придумаем, – я задумался и сказал, – вот только как бы на неё посмотреть, так сказать, «в живом виде»? Может быть и роль ей какую-нибудь маленькую получится ввести?

– Ох, Иммануил Модестович! – расцвёл радостным гладиолусом Капралов-Башинский, – если это получится, то вы даже не представляете, какие преференции…

Он тут же одёрнул себя и испуганно на меня зыркнул – не услышал ли я. Но я услышал и терять преференции отнюдь не собирался. Поэтому довольно-таки жёстко сказал:

– А какие, кстати, за это будут преференции?

Капралов-Башинский сдулся, сердито посмотрел на меня и не ответил.

– Орест Францевич? – напомнил я о своём существовании.

Капралов-Башинский тяжко вздохнул и выражение его лица стало таким, как у моего соседа Кольки Пантелеймонова, когда ему запрещают есть перед обедом конфеты.

– Мне пообещали помочь с дачкой, – недовольно буркнул он под нос, так, что я еле-еле расслышал, – садовый участочек там небольшой такой. Не могу добиться, чтобы мне выделили именно там, где я хочу.

Я не стал спрашивать, где он хочет. Понятно, что не в Костромской области явно. Вместо этого сказал:

– А что будет мне?

Капралов-Башинский, которому явно делиться участком не хотелось, надулся и неприязненно спросил:

– А что вы хотите?

Я много чего хотел, но был реалистом. Поэтому ответил:

– Хочу вступить в Партию.

Надо было видеть лицо Капралова-Башинского. У него глаза полезли на лоб в буквальном смысле этого слова. И он стал ещё больше напоминать обалдевшего суслика.

– А что, вас разве не берут в Партию? – пролепетал он недоверчивым голосом.

– Берут, – кивнул я и добавил, – но я закрутился и прошляпил сроки. У меня скоро день рождения. Двадцать восемь лет, – я печально вздохнул и посмотрел на собеседника, – и это событие произойдёт через полторы недели. Соответственно в Партию за оставшуюся неделю до отъезда в Югославию я поступить не успеваю.

Капралов-Башинский испуганно побледнел. Он понял всю глубину неудачки-постигушки. Ведь если меня не выпустят из страны, то проектом руководить могут поставить да хоть того же Завадского. И не видать ему, Оресту Францевичу Капралову-Башинскому, ни вожделенной дачки, ни остальных преференций. Потому что у того же Завадского есть свои хотелки и чаяния.

– Я поговорю с Амалией Израилевной, – пообещал он, – посмотрим, что можно сделать…

– И это надо провернуть в ближайшее время, – уточнил я на всякий случай. – Потому что начальство уже обратило на этот факт внимание, и я боюсь, что в ближайшие дни мне могут найти замену.

– Я сегодня же поговорю! – Клятвенно пообещал Капралов-Башинский.

– Вот и отлично! – кивнул я, – в случае положительного решения, устройте мне сразу встречу с этой племянницей. Подумаем о роли для неё.

Расстались мы с Капраловым-Башинским если и не стопроцентно довольными друг другом (так как загрузили друг друга своими проблемами), то близко к этому.

Но я не унывал. Почему-то я был уверен, что в Партию я вступлю скоропостижно, как бы и не на этой неделе. У больших людей такие маленькие дела делаются походя, незаметно. Это же не участок под дачку в элитном районе выбить.

Я вернулся домой и обнаружил ярко-синего Букета, который с важным видом продефилировал по коридору.

– Ярослав вернулся? – спросил я Дусю, которая хлопотала над ароматно пахнущей кастрюлей.

– Ага. Я его за хлебом отправила, – сказала она, – а то что это за дело, рассольник без хлеба есть. Ерунда одна. Но он где-то сейчас уже вернуться должен.

Так и вышло.

Не успел я переодеться в домашнее и вымыть руки, как вернулся Ярослав.

– Я взял серый, – сообщил он, – черного нету. Сказали, аж вечером подвезут.

– Садитесь обедать, – велела Дуся, накрывая на стол.

Мы уселись. Причём Ярослав был сейчас совершенно не таким, как раньше. Более уверенным, что ли.

– Как твои дела? – спросил я, чтобы поддержать разговор.

– Нормально, – хмыкнул Ярослав и вдруг спросил, – так ты мне теперь будешь братом, да?

Я чуть рассольником не поперхнулся. Как-то я выпустил этот момент. Хоть Модест Фёдорович и говорил, что они с Машей опеку над ним брать будут, но как-то я даже не подумал, что степень родства с Ярославом у меня увеличивается.

– Получается, что да, – кивнул я.

– Тогда скажи мне, как брат брату, почему твоя мама, когда приходила ругаться к моему будущему отцу, сказала, что у тебя детей быть не может? – спросил Ярослав и за моей спиной грохнуло и ахнуло – Дуся уронила тарелку и та разлетелась по всей комнате веером мелких осколков.

И вот что мне ему ответить?

А вечером, когда Ярослав уже усвистал домой к Модесту Фёдоровичу, я прицепился к Дусе с расспросами:

– Дуся, – сказал я непреклонным тоном. – Это правда, что сказал Ярослав? Я по поводу иметь или не иметь детей?

Дуся моментально стала очень занятой, вспомнила о неотложных делах и неприветливо буркнула:

– Ой! Мне же опару на завтра ставить нужно. Некогда мне! – и выскочила из комнаты, бросив недоштопанный носок прямо на столе. Чего за ней никогда раньше не водилось – Дуся была категорическим противником, чтобы бросать иголки просто так на столе.

Мда.

Сколько ещё секретов этого семейства мне предстоит узнать?

Новость, которую выдал Ярослав, честно говоря, меня капитально ошарашила. Нет, я ещё даже не думал о создании семьи, о продолжении рода. Да что там говорить, я так замотался, что даже к той симпатичной медсестре всё никак не дойду. Но было чертовски обидно попасть в молодое тело, которое в чём-то бракованное. Да не просто «в чём-то», а в таком важном для каждого мужчины деле!

Я вздохнул. Теперь понятно, что два месяца назад Надежда Петровна сказала Зине, что та сразу от меня отстала. Блатная семейка блатной семейкой, а редко найдёшь девушку, которая не мечтает о собственном ребёнке.

Но ведь какая докука, чёрт возьми!

Остаток вечера Дуся меня избегала и поэтому поговорить не вышло.

Ну ладно, всю жизнь она прятаться от меня не сможет. Кроме того, есть же и другой вариант – спросить напрямую непосредственно саму Надежду Петровну или, в крайнем случае, Модеста Фёдоровича.

Как бы то ни было. Но с этим вопросом я таки разберусь.

Утром я заявился на работу и приступил к составлению обобщающего отчёта по результатам аудита театров. Однако последние новости не выходили у меня из головы. Я работал через «не хочу», без огонька. Мысли витали где угодно, но только не здесь. Настроения не было.

Решил, что сегодня же после работы схожу к матери и всё расспрошу у неё подробно. И главное, почему она мне ничего не сказала?

Хотя может быть и говорила, но я, после того, как угодил в тело этого дундука Мули, почти ничего из его прошлого и не знал.

Так, размышляя, незаметно для самого себя, я перенёс в таблицу общую информацию и приступил к разметке по критериям. Это было дело долгое и муторное, и я задумался о том, что делать с Мурзаевой. С одной стороны, втыкать для неё роль в сценарий «Зауряд-врача» вроде, как и некуда. А, с другой стороны, если я пообещал Капралову-Башинскому с ролью для этой племянницы Первухина, то взять её и не взять Мурзаееву это будет как-то и не по-людски.

Может быть ввести для них дополнительную сюжетную линию? Вот только куда?

Так ни до чего и не додумавшись, я незаметно для самого себя погрузился в работу. И как раз заканчивал с отчётностью, когда в дверь постучали.

– Открыто! – крикнул я.

Дверь распахнулась и на пороге возникла девушка. Была она невысокого роста, слегка смугловатая и черноволосая. Она была бы даже вполне симпатичной, если бы не большой нос и не чёрные усики над верхней губой, которые всё портили.

– Здравствуйте, – сказала девушка густым и низким контральто, – мне Орест Францевич сказал к вам подойти. Меня зовут Алла Моисеевна Мальц.

Глава 22

– Замечательно, – ответил я, поздоровавшись, и предложил, – а давайте выйдем.

Лица Ларисы и Марии Степановны моментально вытянулись от возмущения. Да и сама Алла Моисеевна Мальц была изрядно удивлена таким моим странным приёмом. Думаю, везде, где она раньше училась или работала, все прекрасно знали, кто она такая и отношение к ней было несколько иное. Но у меня для реверансов не было ни настроения, ни возможностей. Иначе сегодня же весь Комитет будет гудет, что, дескать, Бубнов набирает блатных. И не важно, что там блатных десять человек и без меня набрали. Не докажу.

Поэтому я буквально вытащил девушку на коридор и пояснил:

– Там мои коллеги слишком любопытные. Не столько услышат, сколько потом разнесут на весь Комитет. Понимаете?

Алла Моисеевна Мальц всё понимала. Понятливая была девушка.

– Какие роли вы уже играли, Алла Моисеевна? – деловито спросил я, чтобы начать разговор.

– Можно просто Алла, – пробасила девушка и смущённо порозовела.

– А меня тогда можно просто Муля, – вежливо в ответ представился я.

Алла заулыбалась.

– Так всё-таки? – вернул я её на грешную землю.

– Вообще или как? – конструктивно спросила она.

– Вы уже играли в театре? – задал уточняющий вопрос я, – или только в институте на практических занятиях и в школьной самодеятельности?

– Играла! И много играла! – ошарашила меня Алла, – я в театре у режиссёра Завадского играла…

Я в этом месте еле сдержал понимающую усмешку.

– А кого?

– Сначала крестьянку, – старательно начала перечислять Алла, – но там слов не было. А потом я играла зайчика в детском театре. И невесту принца тоже играла…

– Это эпизодические роли?

Алла кивнула и вздохнула.

– Вы только у Завадского были?

– Не только, – покачала головой она, – ещё у Глориозова…

(Интересно, и почему я вообще не удивился?).

– И у Капралова-Башинского… – продолжала перечислять Алла.

– И везде эпизодические роли?

– Да, – вздохнула она.

– А в кино? В кино вы хоть когда-нибудь снимались?

– Да, – просияла Алла, – в фильме «Щедрое лето» я доярку-комсомолку играла. Меня даже хвалили. А в фильме «Кавалер золотой звезды» в массовке была и ещё потом прохожую там тоже играла…

– Мда, негусто, – вздохнул я.

– Так вы не возьмёте меня? – испуганно захлопала глазами она.

– Ну почему сразу не возьмёте? – укоризненно покачал головой я, – главная цель Комитета по искусствам СССР – помогать талантливым актёрам раскрыть свой потенциал. Конечно же мы включим вас с съемочную группу фильма «Зауряд-врач». И дадим вам роль…

– Какую роль? – моментально просияла и вскинулась Алла, еле сдерживая счастливый восторг.

– Мне нужно посмотреть сценарий, – ушёл от прямого ответа я, – я же не помню наизусть текст. Но точно знаю, что под ваш типаж там была прекрасная роль.

Девушка прямо сияла и лучилась.

– Но есть одно «но», Алла, – сделал озабоченный вид я.

– Какое? – забеспокоилась она.

– Часть съемок будет проходить в Югославии, – деланно вздохнул я, – если вы конечно, не возражаете против длительной командировки. Да ещё и в другую страну.

Алла Моисеевна Мальц не возражала.

В приёмной сидела, как обычно Изольда Мстиславовна и лично печатала на машинке какой-то текст. Треск стоял на весь кабинет.

– Здравствуйте. Изольда Мстиславовна! – перекрикивая шум, воскликнул я. – Иван Григорьевич у себя?

Не отрываясь от своего занятия, Изольда Мстиславовна кивнула головой, что означало «можно проходить».

И я прошёл, раз можно.

Я вошёл в кабинет к Большакову. Тот как раз свирепо пытался разорвать какую-то папку. По сути я застал его на месте преступления. Мрачно взглянув на меня, Большаков чертыхнулся, дорвал злополучную папку и швырнул обрывки в мусорную корзину.

– Чего тебе? – буркнул он не очень любезным голосом, некуртуазно он буркнул, можно сказать.

Но меня смутить этим было сложно. Поэтому я ответил абсолютно безмятежным голосом:

– Иван Григорьевич, я по поводу поездки в Югославию. Буквально займу у вас две минуты.

– Говори, – показательно тяжко вздохнул Большаков и предупреждающе добавил, – никого из этих десяти человек я убирать из группы не буду. Даже и не проси, Бубнов.

Слова, готовые вырваться из меня, так и застряли в моей глотке. Вот чёрт! А ведь я отрепетировал такую грандиозную речь. Так убедительно подобрал аргументы. И даже выстроил их так, чтобы раскачать начальника эмоционально. И вот всё насмарку.

Но русские не сдаются. Поэтому я всё-таки сказал:

– Иван Григорьевич, тут дело такое. Важное, – я сделал МХАТовскую паузу, чтобы нагнать драматизма и повысить степень любопытства, всё по заветам Станиславского.

Но Большаков к заветам великого реформатора театрального мастерства остался равнодушным. Лишь проворчал:

– Да не тяни ты!

– Просят включить в группу племянницу Первухина, – сообщил я.

Лицо у Большакова вытянулось.

– А почему я об этом узнаю от тебя? – сердито удивился он, – Миша разве мне не мог позвонить? Да и виделись с ним вчера ещё. Он ничего не говорил. Ты точно ничего не путаешь, Бубнов? С такими вещами, вообще-то, не шутят.

– Нет, не путаю, – покачал головой я, – Алла Моисеевна Мальц – двоюродная племянница его жены. Девушка делает, так сказать, первые шаги на театральной сцене.

– Вот как… – задумался Большаков, переваривая информацию, и тут же спохватился, и сказал, – включай эту Аллу Моисеевну. Только надо подумать, роль ей какую-то там дать? Или лучше взять помощником гримёра? Или помощником костюмера? Она хоть что-нибудь делать умеет? Что-то надо, Муля, такое выдумать, чтобы и не сильно в глаза бросалось, и уважаемых людей не подвести…

– Роль я ей выдумаю, – успокоил начальника я, – не вопрос. Маленькую, но яркую. И в титрах она будет. А это для карьеры очень даже неплохо. Только вот…

– Что? – нахмурился Большаков, явно чуя подвох в моих словах.

– Мест у нас нету, – печально развёл руками я, – наших и так едет аж шестнадцать человек. Плюс, я уверен, ещё руководителя группы назначат. Итого семнадцать.

– И что ты предлагаешь? – прищурился Большаков недобрым прищуром.

– Как что? Заменить её вместо того же Тельняшева или Чваковой, – предложил я и посмотрел на начальника наивным чистым взглядом.

– Да ты что⁈ – вызверился Большаков, – как ты себе это представляешь, Бубнов⁈

– А что делать? – развёл руками я и для подтверждения того, как тяжко мне далось это решение, грустно вздохнул.

– Как что⁈ Как что⁈ – психанул Большаков, – меняй на кого-то другого!

– Но вы же сами сказали… – начал я, но был резко прерван:

– Да, сказал! Вас едет семнадцать! Десять трогать нельзя. И руководителя нельзя. И Иванова нельзя.

– Так остается…

– Именно так! – жёстко сказал Большаков, – вычёркивай хоть Раневскую, хоть Зелёную. Но племянница Первухина поедет.

– Да как же? – аж обалдел от такого поворота я, – как можно Фаину Георгиевну выбросить, если весь сценарий конкретно под неё писался?

– Зелёную, значит…

– У неё вторая роль. Роль компаньонки, – объяснил я, – вы же сами сценарий видели. И Иосиф Виссарионович видел. Там же тоже под неё роль писалась.

– Ну так этого… как его… Пуговкина этого выбрасывай, – предложил Большаков.

– Пуговкин зауряд-врача играть будет! – ответил я резко. – Его нельзя выбрасывать.

Большаков побагровел:

– В общем, это твои проблемы, Бубнов, – отрывисто сказал он, – выбрасывай кого хочешь, кроме тех, что я перечислил. Это твои проблемы, а не мои. Ты руководитель – вот и руководи. А теперь – шагом марш отсюда! Пока я окончательно не рассердился!

Подавив тяжкий вздох, я вышел из кабинета.

Изольда Мстиславовна подняла голову от документов и спросила:

– Что, сильно злой?

– Сильно, – вздохнул я.

– Ой, а мне тут нужно две бумажки ему подсунуть, – запечалилась она, – и как теперь к нему подойти, если он злой? Вот не надо было, Муля, тебя пускать. Он же с утра почти нормальный был.

Под её причитания, я тихонько вышел из приёмной.

И вот что мне теперь делать?

Но печалиться и рефлексировать времени не было совершенно. Поэтому я отдал сведённую информацию по театрам Марии Степановне для проверки, а сам сказал, что иду в театр Глориозова, уточнить два критерия.

Но я отправился вовсе не к Глориозову.

Я пошёл к Капралову-Башинскому.

Застал я его в театре. Тоткак раз бегал по коридору и злобно переругивался с завхозом из-за каких-то рамочек. Я не стал вникать в суть конфликта. Извинился и оттащил его в сторону.

– Иммануил Модестович, – вежливо улыбнулся тот, видно было, что он весь в споре про рамочки и мой приход нынче совершенно неуместен.

– Я на минутку, Орест Францевич, – сказал я и увидел, как режиссёр мощным усилием воли подавил вздох облегчения.

– С Аллой Моисеевной вы уже познакомились? – он с надеждой посмотрел на меня.

– Да, конечно! – обрадовал его я, – и познакомились, и поговорили, и даже некий кастинг прошли.

– Кастинг?

– Пробы на роль, – пояснил я и добавил, – осталось теперь в сценарий дополнительную сюжетную линию ввести и переписать несколько сцен.

Капралов-Башинский чуть смутился и сказал, тщательно подбирая слова:

– Я уверен, что для вас, Иммануил Модестович это не представит никаких трудностей.

– В принципе да, – грустно кивнул я, – если не брать того, что времени это займёт очень много. Прямо очень-очень много. То не представит.

– Зато вы на следующей неделе станете членом Партии, – обрадовал меня Капралов-Башинский и с намёком добавил. – Разве такая почётная для любого советского человека миссия не стоит времени, затраченного на изменение сценария?

– Безусловно, – ответил я нейтральным тоном, предпочитая сделать вид, что толстый намёк Капралова-Башинского я не понял, а потом сказал, – и я очень благодарен товарищу Первухину за возможность служить нашей Партии.

Видимо Капралов-Башинский сдержался, чтобы не сказать «аминь» от моих пафосных слов. Но я не дал ему вставить комментарий и снова продолжил:

– А вот лично вас, Орест Францевич, я тоже хотел просить о небольшой встречной услуге…

– Об услуге? Меня? – лицо Капралова-Башинского вытянулось и приобрело обиженное и огорчённое выражение, словно у пятиклассника, которого застали за подглядыванием в женской раздевалке, и теперь будут родителей вызывать в школу.

– Ну конечно! – радостно улыбнулся я. – Именно вас, Орест Францевич! Ведь мне для этого придётся кого-то из актёров исключать из группы. А это сами понимаете, скандал, склоки, ругань…

– Понимаю, – вздохнул Капралов-Башинский с таким видом, словно я сообщил, что должен вырезать у него одну почку для благотворительной надобности.

– Вот и хорошо, что мы понимаем друг друга, – мило улыбнулся я.

– Что от меня надо? – на лице режиссёра была написана обида на весь этот такой несправедливый мир и на меня, в частности.

– Есть такая актриса, зовут Ирина Всеволодовна Мурзаева, – сказал я доверительным тоном. – Знаете такую?

– З-знаю, – с подозрением посмотрел на меня Капралов-Башинский: этот разговор ему явно перестал нравиться.

– Вот и замечательно, – улыбнулся я самой славной из своих улыбок, – нужно ей дать роль в вашем театре.

– Роль? – ахнул Капралов-Башинский и схватился за сердце.

– Главную роль, – вежливо уточнил я и разве что только ножкой не шаркнул.

– Да как! Как можно! – побагровел Капралов-Башинский. – Чтобы она… эта… эта… да в моём спектакле⁈ Главная роль! Как можно⁈

– Почему нет? – снисходительно удивился я, – Ирина Всеволодовна – хорошая актриса. Только нею почему-то незаслуженно пренебрегают. А вот когда она сыграет в вашем спектакле, все сразу увидят её талант. Разве вы не хотите помочь хорошей и талантливой актрисе. Орест Францевич?

Судя по выражению лица Капралова-Башинского, помогать талантливой актрисе, ни Мурзаевой, ни любой другой, он совершенно не хотел.

– Жаль, – закручинился я, – у меня в группе на Югославию мест нет, но ради возможности помочь хорошей актрисе, Алле Моисеевне, я буду удалять кого-то и менять на неё. Вот почему же я могу это сделать, а вы – нет?

– Возможно потому, что вы хотите… вступить в Партию? – вкрадчиво подсказал мне Капралов-Башинский и многозначительно посмотрел на меня красноречивым взглядом.

– Возможно, – согласно кивнул я и продолжил, – но вот вы сами подумайте, Орест Францевич, как вам приятно будет отдыхать в загородном домике, ходить на рыбалку, или в баньку, и знать, что вы помогли такой хорошей актрисе, как Ирина Мурзаева, с ролью. Любой отдых будет намного приятнее…

От такого моего наезда лицо Капралова-Башинского стало похоже на варенную свеклу. Он даже задышал тяжело и быстро.

Повисла нехорошая пауза. Капралов-Башинский буравил меня недобрым взглядом и пытался продышаться. Наконец, он дрожащими пальцами вытащил из нагрудного кармана флакончик с таблетками нитроглицирина, сунул одну в рот и вздохнул.

– В-вы правы, Иммануил Модестович, – наконец, смог выдавить он, пряча пузырёк обратно в карман, – Ирина Всеволодовна получит роль в моём спектакле.

– Главную роль? – на всякий случай уточнил я.

– Главную роль, – сквозь сжатые зубы выдохнул Капралов-Башинский.

– Вот и чудесно! – обрадовался я, – как хорошо, когда два взрослых деловых человека с полуслова понимают друг друга.

Судя по лицу Капралова-Башинского, он мог бы прокомментировать мои слова, но, как взрослый и умный человек – не стал.

Вот и правильно. Зачем портить доверительные деловые отношения?

А я, улыбаясь, отправился к Адияковым. У меня был важный вопрос к Надежде Петровне.

А дома у Адияковых ругались.

Ещё с порога я услышал крики. Точнее кричала Надежда Петровна, что-то возмущённо втолковывая Павлу Григорьевичу. А тот бубнил ей в ответ измученным голосом.

Я уже хотел повернуть назад, хорошо зная, что попадаться под горячую руку Мулиной мамашки – себе дороже. Но так-то времени у меня было уже совсем мало и переносить выяснения такого важного вопроса уже почти некуда.

Да и самому интересно. Я же умру от любопытства, если прямо сейчас же не выясню все до конца.

Поэтому я, наплевав на чувства самосохранения, шагнул в квартиру.

– Привет, родители! – воскликнул я с улыбкой на лице, – что за шум, а драки нету?

Адияков и Надежда Петровна застыли на полуслове прямо посреди гостиной, где до этого переругивались. Первым отмер Павел Григорьевич:

– А!!! Муля! – радостно воскликнул он и полез обниматься, – привет, сынок! Как дела у тебя?

– Отлично! – я крепко пожал протянутую отцовскую руку.

– Ты такой бледный. Не спишь, небось, – аккуратно клюнула меня в щеку Надежда Петровна и отстранившись, задала главный и самый важный вопрос, – ты Танечке звонил, Муля? Она о тебе спрашивала. И мама её спрашивала!

Ответить я не успел. Потому что Надежда Петровна нашла свежего слушателя в моём лице и ей хотелось выговориться:

– Ты ж понимаешь. Муля, что Котиковы – это не Осиповы! Это же высочайший уровень! Они в Варшаве жили! – вещала она поучительным и возмущённым моей безалаберностью тоном, – это Валентине ты мог не звонить. Она сама за тобой бегала. Но вот Танечка! Она не такая! Это воспитанная девочка!

Я внутренне поморщился, пропуская мимо ушей оду Танечкиной родословной, воспитания, социального положения и кармы.