Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 350 страниц)

– У назначенцев мало людей?

– Везде мало людей, – есаула стукнул печатью по столу. – Думаешь, упадок Ордена нас не обходит? Мы здесь все вместе в одной жопе!

– Я буду служить в любом шалаше.

– Рад это слышать. Книша помнишь? Брат Полынь. Нет больше брата Полины. И многих других назначенцев, без которых я шалаш не представлял, – тоже нет! Твоя служба заменит их утрату.

То есть он будет убивать в нескольких сразу.

– Значит, теперь молодой Черновок служит в шалаше старого Чернововка.

– С чем и поздравляю, – Иван выложил на стол небольшую грамоту с несколькими печатями. – Официально ты самый молодой назначенец в истории Ордена.

– Новая грамота? – Северин улыбнулся словам о самом молодом назначенце. Кому какое дело до его возраста?

– Да, бери и пользуйся. Для нашего шалаша она мощнее остальных... Но об этом впоследствии. Я вообще тебе тебе расскажу, потому что ближайшие недели будем работать вместе.

– Какое важное поручение?

– Сначала вспомнишь, как все делается. Потому что занимался три года неизвестно чем... А потом будут важные поручения.

– Я все хорошо помню, – Северин оскалился. – Прийти, убить, вернуться. У меня сначала руки тряслись и ужасы потом снились. А потом привык.

– Это было во время войны, брат. Там было по-другому.

Не было.

– Сегодня-завтра наслаждайся супружеской жизнью, а послезавтра буду ждать в это время здесь у конюшен.

Характерники встали и пожали руки.

– Кстати, куда вы девали Буханевича?

– Захар сопровождал его в Черкассы. Купили коня и вещи первой необходимости, Северин не видел смысла скрывать правду от есаулы. – Рассказали, как ехать дальше, не обращая внимания.

Всю правду он оставил при себе: Захар выдал Владимиру письмо для Соломии и приказал ехать к ней. Но этого старому Чернововку знать пока не нужно. Бозна, какие у него планы на Буханевича.

– Вляпался этот корчмарь знатно. Жаль, – есаула сложил пальцы обеих рук и вкусно хрустнул суставами. – Люди Басюги уже ищут настоящих писак. Когда-то мы умели отворачивать дым... А теперь только гасим пламя.

По этим словам он снова стал похож на уставшего дедугана.

– Кстати, – вспомнил Северин. – Я должен знать твое прозвище.

– Да, – кивнул Иван. – Мрак. Брат Мрак.

Чего-то такого Северин и ждал.

– Напоследок, Щезник. Ты слышишь голос Зверя?

– Ни разу я не слышал этого голоса, – откровенно ответил сероманец. – Наверное, ему так гнусно от моих деяний, что он скрылся навсегда.

– Пусть так и будет, – есаула вышел из корчмы, бросив напоследок: – Не хочу, чтобы ты повторил судьбу отца.

Но делаешь все, чтобы я повторил ее, подумал Северин.

Взял в руки пеструю грамоту. Итак, он теперь не только будущий отец (возможно двойни, возможно тройни, лишь бы не тройны, к этому он точно не готов), но и назначенец. Самый молодой назначенец в истории Серого Ордена. Большая честь... Лет семь назад он безумно радовался, но теперь Северин не питал иллюзий относительно работы назначенцев. Они были просто убийцами – ничего благородного, ничего романтического.

Он взглянул на свое кольцо. Девушка, которая отныне была его женой, знает ли он ее? Стали ли они с Катей ближе благодаря этим золотым полоскам на пальцах? Смогут ли они вырастить ребенка хоть немного счастливее тех детей, которыми были сами?

Перед глазами спала девочка возле окровавленного отца.

Глава седьмая

Семь лет назад, во время поисков Савки Филипп считал пропавшего собратья своим другом, как и остальные шайки (хотя на самом деле они были знакомы какую-то неделю). Поэтому, когда брат Павлин неожиданно выкрикнул на свадьбе, Филипп обрадовался и весь вечер провел в разговорах с ним или скорее многочисленных попытках разговоров. Чудаковатый Павлин общался охотно, но постоянно перепрыгивал с темы на тему, умолкал или неуместно смеялся посреди предложения, дергал за приклеенное за ухом перо, начинал что-то жевать, ковырялся в носу, неожиданно корчил гримасы и болтал что-то неладное: в общем, поддерживать. Несколько раз Филиппу казалось, что сквозь причудливые чащи он видит вход в комнату с Савкой, которого они знали до похищения, но каждый раз это было заблуждение. Наконец он бросил эти попытки. Савка изменился, как изменились все они... Только еще больше.

– Старого знакомца не найдешь. Попробуй увидеть нового, – прошептала ему Вера Забила.

Филипп со свойственной ему методичностью, вопросом по вопросу, принялся изучать старого нового друга.

– Павлин, ты не знаешь, что случилось с твоим учителем, Мироном Деригорой?

– Волны. Черные волны забрали, – Савка прищелкнул губами и ладонями изобразил движения волн.

Мирон пропал без вести накануне Северной войны, его тела не обнаружили. Распространена смерть разведчиков.

– А вспоминаешь, как гулял с нами по Киеву?

– Большое, слишком много, – Павлин заломил руки и нервно оглянулся. – Старые нити, новые нити, роятся в чашке, не разобраться, не разрезать, потеряться-загу биться...

Тратишь время на сумасшедшего.

Его лицо застыло и изменилось так быстро, что Филипп пропустил мгновение превращения. Тревога и страх исчезли, но Савка смотрел прямо в глаза Филиппу.

– О красные огоньки! Не прячьтесь! – он дернул перо за ухом. – Тот, что внутри, сильный. Давно сломал границы Эцерона. Нашептывает...

Он знает.

– О чем ты? – Филипп едва сдержал дрожь голоса.

Его нужно убить!

– Сердце, не стукай так быстро, – рассмеялся Савка и осторожно коснулся указательным пальцем между лба Олефира.

– А ты замолчи.

Прикосновение было мягким, едва ощутимым. Филипп испугался: впервые кто-то без всякого намека понял...

– Эцерон его клеть. Сильный! Держи и не упустишь, – Павлин громко расхохотался, а потом испуганно замолчал, словно испугавшись звуков собственного смеха.

– Не рассказывай никому, – прошептал Филипп.

– Прошу.

На всякий случай он оглянулся, но все вокруг праздновали и им было безразлично этот разговор. Только Забила взглянула на них, но взглядом искала Савку – как мама, присматривающая за маленьким сыном.

– Не рассказывай никому, – повторил Филипп. – Пусть это останется нашей тайной. Договорились, брат?

– Секрет Эцерона, – Савка приложил пальца к губам и рассмеялся. – Секрет.

– Спасибо.

Неожиданно для себя Филипп рассказал ему о Майе. Слушатель из Павла был плох, но Филипп говорил и не мог остановиться. И кому еще он мог это рассказать? Савка не осуждал, не сочувствовал, не цокал языком, не хлопал по спине – просто раскачивался на скамье и слушал или делал вид, что слушает, а большего и не было нужно.

Иногда к ним подсаживались хорошо захмелевшие Игнат, Ярема и Северин, и старые знакомые поднимали тосты. Савка, как и Филипп, не употреблял алкоголя: все рюмки, которые ему подсовывали, выливал под ноги с выражением отвращения.

В глубокую ночь, когда гости провели молодоженов и начали расходиться, Филипп позвал Савку за собой. Он вдруг вспомнил о деле, которое не хотел откладывать до следующего дня: бог знает, что брыкнет Павлу до головы завтра, он может исчезнуть так же внезапно, как появился... А Филипп хотел отдать то, что почти семь лет ждало между страницами старой книги без переплета.

– Это принадлежит тебе.

Искалеченный характерник осторожно, кончиками пальцев, взял дагеротип. Долго рассматривалось изображение, на котором застыли пятеро – Северин, Игнат, Филипп, Ярема и он – через несколько дней после приема в Серый Орден, молодые и веселые, в новеньких рыцарских униформах.

Губы Павла шевельнулись. Он часто заклипал, указательный палец коснулся собственного лица на снимке, погладил лоб, провел по шапке, из-под которой изобиловал густой хохол. Поднял палец к пошрамованному черепу, провел глубокими бороздами на коже.

– Брат, с тобой все хорошо? – прошептал Филипп. Он сам был готов разрыдаться.

Павлин крепко обнял его, а потом шмыгнул и без слов ушел, размазывая слезы рукавом рубашки. Потом Савка исчез. Через два дня Филипп получил от него сообщение с единственным словом: «Дяка».

...Буран миновал дорожный знак, поздравлявший всех добрых путников, прибывших в славное село Старые Сады.

– Почти приехали, – Филипп ласково провел ладонью по лошадиной шее. – Становишься в тени, у воды и зелени, и никакие слепни там тебя не достанут.

Буран радостно заржав в ответ.

Наверное, по этой дороге ехал Щезник, когда без разрешения бросил ватагу, чтобы увидеть молодую ведьму, которую любил безумно. Тогда Филипп не понял этого поступка и молча осуждал побратима. Тогда он считал, что рожден одиночкой... А уже через год сам не раз нарушал расписание часового, чтобы как можно скорее вернуться к Майе. Каждый раз летел к ней, как птица к гнезду, а когда война забрала ее, остро почувствовал, какой пустой стала жизнь без человека, к которому хочется возвращаться.

Буран остановился у хаты, стоявшей у леса, и характерник спешился. Жирный черный коты, выгревавшийся на солнышке, смерил пришельца подозрительным взглядом, зашипел и скрылся в хижине. В следующее мгновение оттуда выпорхнула женщина – пожилая, красивая, с волнистыми темными волосами, пронзительным взглядом и лукавой улыбкой.

– Что привело измученного господина рыцаря в ведьму? – спросила звонким голосом, который подходил бы двадцатилетней юноше. – Похмелье? Закреп? Сифилис? Все вместе? Для Серого Ордена всегда есть хорошие скидки.

– Привет, Соломия, – Филипп стащил с лица маску и поклонился. – У меня послание от Захара Козориза.

– Вот оно что, – ведьма съежилась. – И что же говорит Захар Козориз?

– Он говорит, что мне можно доверять. Я прибыл для разговора с господином Буханевичем по приказу Ордена. Никакой несправедливости. Должен расследовать, кто поиздевался над его рукописью.

Ведьма несколько секунд изучала Филиппа, а затем кивнула.

– Хорошая коса. Как тебя зовут?

– Филипп Олефир.

– Не знаешь ли иногда Северина Чернововка?

– Я его друг. Слышал немного о вас.

– Надеюсь, только хорошее, – она улыбнулась уже другой улыбкой, шире и теплее. – Стань конем и заходи внутрь, Филипп.

В небольшом доме Филипп несколько секунд привыкал к очень густому и пряному воздуху. Ведьмина жилья была переполнена сушеными травами: разнообразные ароматные охапки заполонили чуть ли не все возможные поверхности, завешивали стены, свисали из-под потолка, торчали по углам – именно они занимали здесь больше всего места. Соломия отодвинула коврик, под которым оказалась крышка, подняла ее и крикнула:

– Вылезай, писатель! Свои приехали.

Из погреба выбрался помятый Владимир Буханевич. За последние дни он сбросил не менее полупуда веса.

– О, господин Олефир! Как хорошо, что послали именно вас, – улыбка трактирщика получилась расстроенной. – Я бы предложил партию в тавлию...

Басюга выбрал Олефира для этого поручения именно из-за давних дружеских отношений и роли защитника, которую Филипп взял на себя во время сожжения корчмы Владимира – это должно было добавить откровенности их разговору.

– Здоровеньки были, пан Буханевич, – поздоровался характерник. – Как чувствует себя ваша спина?

– Состоялась малой кровью, – корчмарь повел плечом и скривился. – Заживает, спасибо.

– Рад это слышать.

– Все благодаря вам, друзья! Защитили, не отдали на растерзание, спрятали, переправили... – Буханевич немного прослезился и смущенно протер глаза. – Как мне отблагодарить?

– Лучшей благодарностью будет рассказ о том, как же случилось, что ваша рукопись превратилась в ужасный памфлет.

Соломия пошла колдовать над котелками в печке.

– Конечно, – Владимир пригладил растрепанные кудри вокруг залысин и присел на табурет. – Все началось весной. Мне пришло письмо от издательства: мол, услышали, что я не один год собирал рассказы о характерщиках, а они имеют большое любопытство издать такой сборник. Сказали, такая литература сейчас актуальна.

– Что за издательство? В книге не указано название.

– Не называйте этот хлам книжкой! – вскочил с табурета бывший корчмарь. – Это не книга, а дерьмо в переплете! Такое место в нужнике! Извините, Филипп... До сих пор не могу смириться со всем, что произошло...

– Успокаивающий чай, – вмешалась Соломия и чуть ли не насильно залила глоток у Буханевича. – Господин рыцарь, будете?

– Нет, спасибо.

– Может, вишневки?

– Просто воды, – поблагодарил характерник и вернулся к Владимиру, который яростно дул на чай. – Что за издательство?

– Я о нем никогда не слышал... И это, черт возьми, должно меня смутить! Но нет, – мужчина покачал головой и снова уселся на табурет. – Счастье затмило ум. Я много лет лелеял мечту издать книгу, но отовсюду получал одни только отказы. Вдруг ко мне обратились! И я поверил, что настало долгожданное время! Наконец-то годы труда окупились! Наивный...

– Они заплатили за рукопись?

– Да, щедрый аванс вместе с договором. Здесь я должен задуматься второй раз, потому что слишком хорошо все складывалось: издатели ни разу не захотели встретиться лично или по крайней мере почитать несколько историй перед приобретением рукописи... Но тогда я об этом не думал. Радостно подмахнул соглашение и всем вокруг хвастался, что теперь будут меня выдавать. Олух... Самый настоящий олух!

Соломия указала ему на чашку. Владимир смирно отхлебнул.

– Что произошло потом?

– Потом была тишина. Я писал им несколько раз: спрашивал, когда ждать издания, планируют ли добавить гравюры, какой объем первого тиража... Молчанка. А на носу – очередной сбор Серого Ордена, горячая пора для любой корчмы Буды. Вдруг утром врывается знакомый, швыряет в лицо какую-нибудь книгу и кричит, что знать меня не хочет... Господи Боже! Я поднимаю тот талмуд и от ужаса цепения – леле, так моя летопись! Точнее, моя фамилия и мое название... А внутри все обезобразили, перекрутили, перевернули вверх дном, полили грязью, к каждому рассказу добавили лжи и зверств, изуродовали все... Уничтожили работу многих лет! Я душу в нее вложил, а те подонки запятнали мою фамилию! Я бы их собственными руками задушил...

Владимир чуть не разбил чашку, но под взглядом Саломеи овладел собой и допил остатки чая.

– У вас есть что-то от этой переписки?

– К счастью, среди вещей, которые я спас, осталось, – Буханевич принялся копаться в своем ящике. – Вот! Здесь было первое письмо, но оно не сохранилось. Я его на стену повесил.

Филипп взял большой желтый конверт, пробежал глаза. В графе отправителя стояли цифры почтового индекса, номер абонентского ящика и город Коростень.

– Также у меня оригинал летописи... Не вся, но несколько историй. Вы можете сравнить и увидеть, что я такого не писал!

– Не стоит, господин Буханевич. Я вам верю.

Тот усмехнулся с облегчением.

– Вы действительно верите, Филипп? Верите, что сделали меня жертвой? Верите, что я в жизни не придумывал такого мракобесия о ваших братьях?

– Верю, пан Буханевич. Мы с вами давно знакомы. И многие тоже верят в вашу невиновность, – последняя фраза была неправдой, но характерщику хотелось как-то разрадовать его.

– Многие товарищи отреклись от меня и теперь они проклинают мое имя, – грустно ответил Владимир. – Спасибо за доверие, Филипп. Мне болит не от ножа в спину, и даже не от потери корчмы и коллекции сабель, а от огромного пятна на моем честном имени... Не знаю, как с этим игом жить дальше.

– Не отчаивайтесь, пан. Страшнее всего вы пережили, а время все расставит по местам.

Соломия, учитывая поздний вечер, предложила Оле-фиру остаться на ночлег. Он согласился, а перед тем съездил в ближайший дуб и надиктовал знакомому казначейству с конверта. После этого они с Владимиром сыграли несколько партий в тавлию, которые Филипп намеренно проиграл, чтобы взбодрить господина Буханевича, а когда тот уснул, поболтал с Соломией.

– Сто тысяч лет малыша Чернововка не видела, – сообщила ведьма. – Вечно забывает обо мне! Никогда не напишет первым. Разве не свинья?

– Он очень озабочен в последнее время, – ответил Олефир.

– В самом деле? Чем именно?

Филипп сообразил, что рассказывать о свадьбе не стоит: если молодая ведьма когда-то здесь жила, то, наверное, была ее ученицей... Пусть Щезник сам с этим разбирается, решил Олефир.

– Его перевели в шалаш назначенцев.

Щезник сообщил новость, когда ватага собралась на прощальную кружку. Эней выглядел ошеломленным, Малыш и Варган радостно поздравили с этим событием. Савка не явился – по словам Северина, уже бросился из Буды своим непостижимым маршрутом.

– Назначенцы, – повторила Соломия и постучала пальцами по столу. – Это не тот самый шалаш, где служил его отец?

– Тот же.

– Как иронично, – Соломия налила себе вишневки и предложила Филиппу, но тот отказался. – Стоит теперь ждать с первенцем от какой-то характерницы!

Олефир покраснел и промолчал.

– Ну, а ты? – Соломия внимательно изучила его лицо. – Что у тебя за печаль?

Ночь серебряной скобы. Сломанная клеть. Четверо солдат. Слезы Майи. Багровые волны. Священник и его телохранитель. Назойливый голос. Пещелик с серебряным шаром.

– У меня все хорошо, – вежливо улыбнулся Филипп.

Спалось удивительно спокойно. После Буды Зверь почему-то оставил его в покое: не вмешивался в мысли, не мешал разговорам, не расшатывал душевный покой. Испугался пистолика? Или потому помог Павлин? Ведь именно после его прикосновения голос затих... Щезник говорил, что у Савки есть странные силы, природа которых даже ему, бывшему двухвостому, непонятна.

Бог знает почему умолк Зверь, но пусть он молчит и дальше.

Утром Филипп прежде всего проверил дуба. Казначеи раскопали, что абонентский ящик в Коростене принадлежал конторе «Chysta mriya»: едва четыре месяца существования, уставный капитал в десять золотых и создание печатных изданий за объявленную цель предприятия. Управляющим числился некий Хведир Цапко, несколько раз судимый и трижды осужденный за мелкие аферы и мошенничество. Классическая ширма игроков, желающих оставаться неизвестными.

Сам Хведир придерживался альтернативной точки зрения по отношению к своим талантам: он считал себя несправедливо осужденным гением, чьи достижения присвоила жадная власть.

– Как можно называть мое страхование обманной схемой и самим вместо этого внедрять такую же? – жаловался пан Цапко, наливая себе коньяку.

Он любил сетовать на прошлое, хотя даже из слушателей в кабинете была только бутылка. За стенами непрерывно трещали станки. Сначала эти звуки и мощный запах типографской краски раздражали, но Хведир приспособился и взял за привычку каждый час серьезно прохаживаться по цеху, на работе которого он ни черта не разбирался.

В мире существовала справедливость! Наконец Федор занял достойную должность, полностью соответствовавшую его талантам, мог насладиться безбедной жизнью, заслуженной жалостью и сладким бездельем, где-то глубоко в душе подозревая, что вскоре это все кончится, потому что слишком уж хорошо получается, а в жизни так не бывает и в общем оно напоминает, но он напоминает, что он не напоминает, но он напоминает, что он не напоминает, что он не напоминает, что в его оно напоминает. организатора...

Дверь в кабинет с хряском распахнулась. Цапко даже не посмотрел, кто продрался сквозь охрану, а доверился укоренившимся рефлексам, бросившим его в открытое окно. Окна не добрался: в воздухе свистнуло, ногу ужалило и дернуло, и Федор повалился вниз.

Не успел допить коньяк, подумал он отчаянно. Французский, настоящий, контрабандный!

– На помощь можете не звать, все равно не услышат. Хорошая у вас типография, – сообщил незнакомец, сматывая плетку, которой умело предупредил побег. – Многие станки, много людей. Все при деле.

– А ты еще кто? – начал Хведир, разглядел черес с тремя клямрами и сомкнулся.

Это было хуже сердюков.

– Интересный жизненный поворот, пан Цапка, – характерник говорил так спокойно, что спиной бежали сироты. – Объясните мне, как все сложилось. Вышли из тюрьмы... И вдруг основываете издательство. Арендуете большое помещение, покупаете станки, нанимаете людей. Работаете беспрестанно, печатаете сначала листовки, затем целую книгу. Тиражи измеряются десятками тысяч. И что самое интересное, распространяете это добро по всем полкам Гетманата совершенно бесплатно. Откуда такая щедрость?

– Старые запасы откопал, – сказал Хведир.

– Конечно, – характерник повел рукой и плед пополз по полу, как змея. – Не нашли лучшего применения старым запасам, чем альтруистическое создание грязи против Серого Ордена.

– Мои деньги, что хочу, то и...

Канчук свистнул у уха и Федор чуть не обмочился. Остатки отваги исчезли.

– Оставьте враки, пан Цапка, у меня нет времени. Кто платит?

– Если я расскажу...

– Никто не защитит, пан Цапка. Вы уже сыграли свою роль, – голубые глаза смотрели холодно и пронзительно. – Ваши заказчики знали, что я найду это место, но не предупредили. Вас давно списали со счетов.

– Если я расскажу, меня убьют, – Федору захотелось плакать.

Слишком быстро кончилась сладкая жизнь, к которой он успел привыкнуть.

– У вас небольшой выбор, пан Цапка. Можете умолчать и умереть здесь, можете рассказать и попытаться выжить.

– Тряска! – Федор не колебался. – Деньги приносили наличными, никаких имен, никаких банковских записок. Все имеющиеся документы на столе. Это все, что я знаю! Меня просто усадили в кресло и давали бумажки на подписи!

– Спасибо, – характерник подбросил ключи на ладони. – Видите, пан Цапка, это было просто.

– Непросто, – возразил Федор. – Ударьте меня несколько раз и отрежьте мизинцы. Если меня поймают, не поверят, что я не продался!

– Доказательства пыток? Ладно, – сероманец пожал плечами и достал из-за череса нож. – Потом расскажете, кто посадил вас за стол и давал бумажки на подпись. Требуется подробное описание. Мне очень хочется познакомиться с вашими заказчиками.

Характерник без предупреждения копнул его в зубы, а затем в живот. Федор набрал воздух застонать, когда правую ладонь вдавили в пол.

– Нет! Я передумал, отрезать не надо... – заорал было Федор, но конец фразы утонул в визге, который никто не услышал за гулом печатных станков.

Кровь нырнула в лицо сероманца. Он вдруг уронил нож и с хрипом повалился на колени. Руки охватили голову, на шее напряглись мышцы, и характерник заревел так, что глаза полезли из зрачков. Федор не знал, чего ужасаться – зрелища кровавого отрубка вместо пальца; отсеченного мизинца, напоминавшего белого червяка на полу; или юродивого сероманца, сражавшегося прямо перед ним в ужасающем припадке.

– Оставь! Оставь! Сгинь! – кричал характерник, покачиваясь по полу. – Что мне сделать, чтобы ты исчез навсегда?

Он хлопал себя по щекам, бился лбом о доски, кусал губы, а потом выхватил небольшого пистолета и приставил себе к виску.

– Я нажму его, клянусь! Ты знаешь, что там! Ты не сможешь меня остановить! Еще раз я услышу тебя, еще раз увижу багряную рябь, то мигом нажму крючок – и все кончится!

Федор того уже не видел: забыв о боли, выпрыгнул через окно и дернулся так, что пятки сверкали. С самого начала этой проклятой авантюры он знал, что не стоит связываться с волкучащими делами, с самого начала было понятно, что за золото придется расплатиться, и вот теперь он потерял пальца, невесть сколько сумасшедших характерников ищут его, а единственный выход – бежать куда глаза глядят и где-то далеко за государственной границей. Так господин Цапко исчез из земель Украинского Гетманата и больше его никто не видел.

А Филипп все качался по полу и кричал, кричал, кричал, но гул печатных станков поглощал его крик.

*** 

Пора покончить с этим. Ради семьи. Ради мечты. Ради убитого Павла. Ради себя. Чего бы оно ни стоило!

В решительном смятении Игнат не сразу заметил, что Упир заковылял. К счастью, это произошло в месте, где жил знакомый кузнец Гриць, не впервые помогавший с конем.

– Здоровеньки были, – поздоровался Игнат.

Гриць, который мог ломать подковы голыми руками, собирался пройтись молотом по раскаленным куском металла, который клещами на наковальне держал подмастерье.

– Подковаться надо.

– Подожди, – Гриць несколько раз ударил, разбрызгивая оранжевые искры.

Искры напомнили, как Игнат вел сестру-невесту в дуб. Хорошее воспоминание... Он был так же счастлив, как и на собственной свадьбе.

– Одну подкову? – спросил кузнец.

– Остальное не мешает проверить.

Упырь фыркал и копыта наставлять не желал – знал, к чему все идет, а он страх как не любил подковываться.

– Третью тоже надо, – объявил Гриша после осмотра.

– Надо – это делай.

Кузнец, обычно любящий баландрасов, молчал. Пока подмастерье держал копыто Упыря, а Гриша ладил новую подкову, Игнат успокаивал коня, между тем попытался завести разговор.

– Вот крутимся, как мельницы, а все стоим на месте, – обычно эта глубокая фраза оборачивалась началом разговора с любым ремесленным.

– Угу, – только и буркнул Гриць.

Он бесплатно вытащил Игнату гнилого зуба, когда ни один знахарь в окрестных паланках не помог. Гриць всегда вел себя как хороший друг, что могло... И тут Гната озарило: проклятая книжка! Вот в чем дело! Надо было Буханевича сжечь вместе с его корчмой.

За работу Гриша взял полную цену, хотя раньше не гнушался поторговаться.

– На рюмку тоже не пригласишь? – спросил Игнат прямо.

– Времена меняются, – сказал кузнец. – Как услуги мои нужны, заходи. Но вместе не будем пить.

Несколько секунд Игнат боролся с желанием зацедить кузнецу в бороду, но крутнулся на каблуках и вышел. К черту Гришка! Пусть думает себе, что пожелает.

В пустой «Ночной ночи» за шинквасом караулил сонный Тарасик.

– Пан Бойко! – сказал он громко. – Давно не виделись!

– Ты запомнил мою фамилию.

– Разве вас забудешь? – усмехнулся Тарасик. – Рюмку на личный счет?

– Давай.

После водки проснулась жажда, однако от второй рюмки Игнат отказался.

– Вы прибыли рано, господин рыцарь, девушки еще не принимают, но...

– Мне нужен Шевалье. Он внизу?

Характерник знал, что этот день наступит, знал еще с тех пор, как впервые пожал руку бандита, но все равно чувствовал себя неготовым. Но сейчас отступать не собирался.

– Не могу знать, господин рыцарь, – смутился Тарасик.

– Лгать научись, сопляк.

Игнат рассчитывал на щепотку алкогольной решимости, однако водка не помогла. Перед ночью серебряной скобы было не так страшно... Слишком долго он кормился из грязных рук. Шевалье, вероятно, захочет немало в обмен на расторжение невидимого контракта. Да безразлично! Он выполнит самую грязную задачу, чтобы соскочить с этого крючка. Ради семьи. Ради мечты. Ради убитого Павла. Ради себя!

В подвальном казино было тускло и душно. Пахло многолюдной вечеринкой, которая кончилась несколько часов назад. Среди игровых столов сновали многочисленные уборщики.

– О, месье рыцарь! Рад вас видеть, мон-ами, – Шевалье был, как всегда, безукоризненно наряжен и свеж, будто только что проснулся.

Он стоял за длинным столом, покрытым столбиками монет и стопками банкнот, и сам пересчитывал их.

– Есть что-то магическое утром после игры, – Шевалье указал на деньги. – Люблю иногда лично счесть чистую прибыль. Мой счетовод позволяет эту невинную слабость... Конечно, всегда все проверяет после меня.

Шевалье рассмеялся. Сегодня он был в хорошем настроении.

– Прикосновение к этим деньгам напоминает, с чем имеешь дело, – покрутил мужчина в ладони дукача. – Так же с лярвами и трупами: надо постоянно напоминать себе, откуда ты и кем на самом деле.

Он положил дукача на место, взял банкноты и помахал перед носом, касаясь деньгами тонких напар-фумленых усиков.

– Мерзкий запах. Но потные курвы и обшатанные мертвецы воняют не лучше, – сообщил Шевалье. – Простите это внезапное философское отступление, мон-ами. Редко с кем могу поделиться, да что там – редко такие мысли всплывают! Наверное, день сегодня такой... А подсчет денег как своеобразное упражнение. Отлично проветривает голову.

Он усмехнулся.

– Вы прибыли вовремя, мон-ами. Имею важное дело. Именно вашего масштаба.

– Я пришел не для заработка, – сказал наконец Игнат.

– Половина платы авансом, – подмигнул Шевалье.

– Не интересует.

– Шарман! Тогда зачем? – удивился Шевалье и посмотрел на часы. – Для девушек и казино рано. А вы похожи именно на того человека, которому это крайне необходимо.

Игнат выдохнул.

– Я выхожу из игры.

– Вот оно как, – Шевалье подкинул и ловко поймал фишку. – Грустная новость, мон-ами. Что перестало устраивать в нашем сотрудничестве?

Игнат скрипнул зубами. Личности охранников Шевалье едва заметно изменились, напряглись – ждали только знака.

– В Ордене меня подозревают и вероятно следят, – спокойнее объяснил характерник. – Я уже получил предупреждение. На кону моя жизнь.

– Понимаю, мон-ами, – Шевалье вздохнул и поправил бабочку.

Опасный жест. Игнат сосредоточился, готовясь к бою.

– Крайне неприятная ситуация, – сказал наконец бандит. – К сожалению, сферы моего влияния ограничены. Среди волчьих рыцарей у меня никаких рычагов нет. Если обстоятельства складываются таким досадным образом, мне остается разве поблагодарить вас за хорошую службу.

– В самом деле?

Он не рассчитывал услышать эти слова так легко.

– Конечно! Вы были отличным и надежным союзником. Я ценю вас, мон-ами, и занимаюсь вашей судьбой, поэтому между нами отныне нет ничего, кроме уважения и добрых отношений, – Шевалье бросил фишку на стол и протянул руку. – Моя дверь всегда открыта для вас, господин рыцарь.

– Спасибо! – Игнат крепко пожал ладонь бандита.

Болото вдруг выпустило его.

– Не благодарите. По крайней мере не сейчас, – Шевалье улыбнулся. – Дождитесь вечера! В знак дружбы я вам кое-что подарю. На коня, как говорится.

Характерник получил вечер в «Ночной Мавке» за счет заведения, от этого отказаться он не смог. Напитки и девушки в неограниченном количестве стали итоговой чертой его решения. Счастливый Игнат и не заметил, как сильно налигался, бросив сверху дурманов (тоже за счет заведения), поэтому окончательно потерял контроль и проснулся поздним утром в теплых объятиях Лилии.

Голова трещала, на сердце снова было отвратительно. Сколько утра было – уже и не счесть. Игнат подвинул в уборную пробираться и посмотрел в зеркало. Вспухшая мармыза с красными глазами вызвала отвращение. На груди крутился черный коловрат, набитый отцом после ночи серебряной скобы. «Между подлостями и добродетелями...»

Он сплюнул. Волчий рыцарь, пыль мать! Защитник страны! Видел бы тебя сейчас сын!

Игнат в сердцах разбил зеркало ударом кулака, пришел в себя, зашептал кровотечение из порезов, вернулся в комнату и оделся. Лилия, даже не проснувшись, перевернулась на другую сторону.

– Хватит с меня.

Он покинул «Ночную Мавку» с твердым намерением больше никогда сюда не возвращаться. Если судьба подарила возможность начать все с чистого листа, он воспользуется этим. Да, он дурак, но даже дурак стремится к изменениям.

Оставалось последнее дело.

Арина читала дамский роман на лавочке посреди астр. Услышав звон копыт, подняла голову, увидела фигуру Гната, уронила книгу на землю. Налетела на него взбешенной мареной.