Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 350 страниц)

Однако храп охранника не прервался. На всякий случай Северин подождал, но все так же было тихо. Он повернулся к скрытой каморке, внимательно разглядывал ее, запечатывая ее в памяти, один за другим выкладывал высокие кипы перевязанных банкнот и поднял второе дно. Там, под экземпляром «Летописи Серого Ордена» Буханевича, лежал нужный документ – лист, исписанный странными символами, похожими на латинки и кириллицы.

Северин был обращен более восьми лет, поэтому видел в темноте значительно лучше простого человека. Постоянно глядя на оригинал, он риска-в-штрих, как приказал есаула, перерисовывал неизвестную ему азбуку. Надо обустроить все так, чтобы никто не заподозрил, что здесь кто-то побывал: если бумажку украсть или оставить хоть намек на незваный визит – дело потеряет смысл. Такое поручение Северин выполнял впервые, и изготовление копии оказалось довольно медленным делом: он возился около сорока минут, трижды меняя карандаши.

Когда копирование было завершено, Северин на минуту зажмурился, потащил в темноту, давая глазам передышку, сравнил документы и остался доволен. Напоследок проверил книгу: пятнадцатая страница была преломлена.

Он осторожно уложил оригинал на место, приделывал дно, сложил деньги в надлежащем порядке и ячейка заняла свое место. Характерник оглянулся, чтобы убедиться, что в кабинете ничто не свидетельствует о его гостеприимстве. Пора возвращаться.

Борода домового промокла от слез и сопляк.

– Сними проклятую печать! – прошептал он, как только Северин оказался рядом. – Сними ее немедленно!

Северин нахлынул пальцы, стер знак из грязного лба и прошептал формулу.

– Прости.

Он не боялся нападения в спину – домовые не отличались коварством – и двинулся дальше, так что вслед прозвучало:

– Проклятый вор! Как мне теперь жить в доме, который я поклялся защищать? – причитал домовой. – Думаешь, тебе это пройдет? Думаешь, можно приходить, крепостить кого захочешь и все тебе сойдет с рук? Я этого так не оставлю!

Северин на всякий случай оглянулся, но домовой грозился обоими кулаками одновременно.

– До самого Гаада дойду, слышишь? Даже до самой Гадры! Будет тебе кровавая печать! До кончины будешь помнить, выкуренный сын!

Под неумолкающие проклятия домового характерник вернулся за стену и перепрыгнул к Ивану.

– Как все прошло?

– Из людей меня никто не заметил, – Северин отдал ему копию. – Нашел в тайном отделении, как и ожидалось. Переписал все как можно точнее. Книга – «Летопись», пятнадцатая страница.

– «Летопись»? Вот чертовщина... Отлично. Наконец-то мы взяли след, брат! Итак, надежные люди до сих пор есть, Иван улыбнулся. Давно никто не видел улыбки есаулы назначенцев.

Если надежные люди так хорошо знали имение, то могли бы собственноручно перерисовать проклятый узор, подумал Северин. Ему было стыдно за обиженного домового, которого он, вероятно, сделал бездомным.

– К коням, брат, – Иван не терял времени. – Надо поскорее отдать записку казначеям. Холера, как долго мы охотились на нее!

– Можно теперь узнать, что это за документ? – спросил Северин, который иногда не знал цели задачи (другая распространенная практика куреня назначенцев). – Едва глаза не вылезли на той китайской грамоте.

– Это шифр, брат. Шифр важнейшего документа, а страница книги – ключ к нему.

– Самый важный документ?

Северин уже и не ожидал получить ответ, как есаула сказал:

– План уничтожения Серого Ордена.

Глава восьмая

Союзники Украины? Скорее союзники сатаны! Серый Орден умалчивает кровавые преступления характерников», – вопила передняя страница газеты «Visnyk Het'manatu».

Филипп вздохнул и принялся за статью.

«Месяц тому общину взбудоражила «Летопись Серого Ордена» – книга, которая не оставила равнодушным ни одного читателя. Все мы привыкли к героическим легендам и думам, где победоносные характерники становились на защиту Украины и жертвовали собой ради ее спасения... Но пора спросить: как оно на самом деле? Имеет ли этот пламенный образ хоть что-то общее с реальной жизнью? Вдохновленный примером бесстрашного Владимира Буханевича, чью корчму сироманцы сожгли в знак мести, когда тот открыл темный занавес над скрытой правдой о волчьих рыцарях, автор этого сообщения (не разглашая собственного имени по соображениям безопасности) тоже провел небольшое расследование, а затем общиной...»

Филипп посмотрел на портрет рядом со статьей. С портрета угадывался он сам, правда, с большим носом и глазами, но в общем похож. Неизвестный художник даже косу опрокинул через плечо для наглядного показа ее длины.

«Свидетель, выживший в той битве, рассказывает (далее подается прямой язык без правок): «Варяги нам во фланг зашли, ударили конными. Кто побежал, кто за саблю ухватился. Мне затылок копытом зацепило, замакитрилось, а когда оклыгал, вижу, как он шастает среди варягов и колет их штыком, как свиней. Курва! Глаза безумные, весь в крови, настоящий тебе черт! Когда очередного шведа настраивал, то ударил так сильно, что и ружье треснуло пополам. Тогда он на волка опрокинулся, всю одежду в паклю, и дальше убивает. Мать Богородица! Я много дерьма на своем возрасте видел, но это была масакра! Летал, словно смерть! Было страшно и радостно одновременно, потому что он контратаку, считай, самостоятельно похоронил. Когда враги пали, все бросились его приветствовать, мол, с десятком таких бойцов можно войну выиграть, а он оглянулся, изо рта слюна кровавая течет, хвост по бокам хлопает, и как бросится вдруг к ближайшему стрелку! Все остолбенели, пыль, это был наш стрелок, наш! Какого черта? И тут один хлоп его штыком шлепнул, болван, что оборотню произойдет от того штыка... Так он и второго разорвал, даже глазом не моргнув... Я попятился, потому что швед конный и безумный сероманец – это не одна беда: если против первого выстоять можно, то от второго лучше убегать. Он еще двух загрыз, подлец, вдруг скорчился, взвыл и снова человеком обернулся...»

Дальше шел не менее красочный рассказ о том, что упомянутого характерника все любили и уважали за спокойный нрав и рассудительную натуру, поэтому никакого выходки от него не ожидали. После битвы безумного сероманца отозвали, а старейшины строго-настрого приказали держать язык на припоне. «Эти события подтвердил другой стрелок, переживший битву. Редакция газеты обратилась за комментарием к Совету Симох есаул, но никакого ответа от Серого Ордена не получила».

Однако, продолжал рассказчик, на этом история характерника не заканчивается. «Возможно, читатель подумал, что после расследования наставники Ордена приговорили душегубца к смертной казни? Отнюдь! Недавно мужчина, очень похожий по описанию на того же братоубийцу с поля битвы Северной Войны, под самым носом у главного штаба войска Сечевого напал и сжег новый состав в Запорожье».

Далее выкладывалось воспоминание свидетеля, чудом не погибшего в пожаре, потому что палач связал его и бросил на произвол судьбы. Катюга имел черес с тремя клямрами, а описание его облика полностью совпадало с описаниями ветеранов. По словам очевидцев, художник воспроизвел внешность обезумевшего характерника, которого всем советовалось обходить десятой дорогой, пока ему, несмотря на законы государства и здравого смысла, разрешено свободно жить и передвигаться по украинским дорогам.

Филипп снова посмотрел на свой портрет. Теперь ясно, почему продавец газет так на него смотрел – он стал печально известным на весь Гетманат разбойником.

Статья заканчивалась так: «Когда наши предки нуждались в слугах Сатаны. Но теперь, когда государство украинское стоит крепко, а на страже его войско Сечево и Тайная Стража, я спрашиваю всех: нужны ли на государственной службе опасные оборотни, которые якобы защищают нас, и действительно вредят не меньше врага?!

Уже перед самой печатью этого выпуска до меня дошли слухи, будто в Красном Совете назрела фронда, и вскоре там проголосуют за вотум недоверия Серому Ордену. Дальше дело за Черной Радой и гетманом. Надеемся, что власть больше не будет закрывать глаза на произвол сироманцев, о которых давно и неутихательно предупреждает святая Православная Церковь, потому что сейчас так сложилось, что народ украинский надо беречь от тех, кто вроде бы клялся беречь его».

Филипп швырнул газету в костер.

Последним сообщением Басюга приказывал покинуть расследование и притихнуть на несколько недель – желательно, где-то на безлюдье, пока шум вокруг выборов не заставит общину забыть рожу Олефира, растиражированную на страницах одной из крупнейших газет страны. Кроме Газды написали Щезник и Эней, оба со словами поддержки и советом ко времени исчезнуть. Он никогда не рассказывал друзьям о случае на войне... Но они все равно поддержали его.

Филипп знал, что прошлое укусит, но не ожидал, что это произойдет так. Трудно спорить: с точки зрения анонимного газетчика, он совершил ужасные преступления, и здесь, в отличие от обезображенной книги Буханевича, не было ни слова неправды. Конечно, у людей были основания бояться и осуждать его. А что Филипп мог сказать в ответ? У него не было никакого оправдания.

Одно радовало: Майя, наверное, прочла эту статью и поняла, почему он покинул ее. Любопытно, что она думала при этом, что чувствовала? Отвращение? Страх? Облегчение? Жалость? Может, стоит написать ей и...

Нет. Нет! Он вычеркнул себя из ее жизни. Пусть Майя будет счастлива, а их история останется в прошлом. По крайней мере, для нее.

Газета превратилась в хрупкую пепел. Сероманец учел на руке небольшого пистоля. Где-то он прочел, что в Японской Империи после бесчестия рыцарь должен убить себя, чтобы ритуально очистить собственное достоинство.

Филипп приложил дуло к виску. С тех пор как он заставил Зверя отступить (из-за этого убежал Хведир Цапко), надоедливый голос больше не отзывался ни днем, ни ночью. Даже волчьи сны исчезли... Но статья вернула мысли о серебряном шаре.

Палец лежал на крючке, однако характерник никак не мог сосредоточиться на мысли о смерти. Голова продолжала размышлять над задачей: из всех возможных целей избрали именно его; опубликованный портрет; свидетельница из сожженного состава... Статью напечатали неслучайно. Он кому-то очень насолил и получил ответный удар – значит, бросать дело нельзя, тем более когда появился след!

А когда он кончит, тогда уже ничто не удержит его от нажатия на крючок... Это расследование – единственная причина отложить пистолет.

Вместо этого решительно взялся за нож. Лезвие скользнуло, вгрызлось, опыляло быстро и неровно, пока коса, похожая на огромную мертвую змею, не упала к ногам. Почти пятнадцать лет его жизни извратилось в этой тяжелой веревке пепелистых волос. Филипп смотрел на нее несколько секунд, потом без колебаний бросил в костер. Воняло. Он осторожно провел ладонью по шее: рука не встретила ничего, кроме кожи. Филипп улыбнулся и впервые за много дней заиграл на варгане, пока пламя доедало его прошлое.

Документы, найденные в кабинете господина Цапка, не очень помогли: кто бы ни создавал эту сеть, он делал это удивительно мастерски. Неизвестный знал, как его будут искать, умышленно оставлял по себе призрачную цепь счетов и адресов, которые постоянно исчезали или заводили в тупик. Множество наличных, мало свидетелей. Кого другого это могло запутать, но не бывшего казначея. Есаули Филипп докладывал, что скрывается недалеко от Кодака, а сам упорно продолжал расследование на обоих берегах Днепра. Обновленная прическа и небритость изменили его облик достаточно, чтобы не привлекать внимание, а на дорогах он всегда натягивал маску к переносице.

Удача улыбается терпеливым: через несколько недель в миргородском кабаке Филипп нашел писаку, попрошайничавшему на выпивку. За второй кружкой пива мужчина хвастливо признался, что написал несколько историй для знаменитой «Летописи Серого Ордена».

– Ну, не то чтобы написал, а скорее украсил, – мужик важно задрал пальца. – Собственно, историю уже написал Буханевич, а мне приказано было сделать ее жуткой, добавить всякие подробности... И я с этим блестяще справился, черт возьми!

Он торопливо допил вторую кружку и красноречиво ударил ее о стол. Филипп заказал третьего.

– Только никому не... – ободренный новым пивом, мужчина махнул рукой. – А хоть ему греч, рассказывайте, кому хотите! Если бы я знал, что меня так обманут с оплатой, никогда бы за это дело не взялся!

Жажда всегда оставляет слабое звено.

– Посмотрите, сударь, – писака выложил бумажку. – Расплатились, холера, векселем! По почте отправили. А когда я пришел в банк за деньгами, клерки сказали, что вексель недействителен! Ох, сколько планов было на этот дукач! Приходится теперь вместо тормоза светлого господ молить...

– Как досадно, – Филипп взглянул наметенным глазом на бланк. – Здесь стоит печать «погашена». Итак, вы получили деньги.

– И в банке тоже сказали! Но я ничего не получал, мне оно таким пришло! Я первый вексель вижу, откуда мне знать, как оно все работает...

– Ваш дукач осел в чужом кармане, – констатировал Филипп. – Хотите, выкуплю этот вексель? За пару талеров.

– Два таляра? Должен быть целый дукач!

– Друг, – Филипп изложил грамоту Серого Ордена, потому что после смены прически черес он на всякий случай держал в саквах. – Я сбавляю предложение к одному таляру. Советую унять аппетиты, потому что заберу бумажки даром.

– Один, так и один, – мигом согласился писака. – Закажите еще пива, господин рыцарь! Я же в те враки о вас не верю, сам их придумал...

Вексель принадлежал банку Безбородька, одного из крупнейших банков Гетманата. Несколько лет назад в ходе очередных регуляций рынка ценных бумаг была принята обязательная норма о маркировке каждого векселя по месту издания; таким образом выяснилось, что вексель был подписан господином Медуницей из города Царичанка, и пока Буран мчался туда, знакомый казначей подтвердил, что подписант является главой тамошнего банковского отделения.

В предвкушении приятного пятничного вечера господин Медуница не настроился принимать незваных гостей, но грамота Серого Ордена убедила его изменить планы.

– Чем могу помочь? – широко улыбнулся голова, молодой энергичный человек.

– Нехорошо, господин Медуница, – Филипп без лишних речей выложил векселя на стол. – Поручено выслать вексель, а вы его гасите и присваиваете деньги. И это ради одного дукача?

– Что за чепуха! Я, глава городского отделения, не занимаюсь мелким мошенничеством! – возмутился Медуница.

– Сумма в один дукач не подпадает под уголовные законы, только под административный штраф. Когда векселей собирается немало, то заработок увеличивается соответственно, разве не выгодно? Да еще при почти стопроцентной гарантии, что источник финансирования и получатели не обратятся с иском в суд...

– Доказательства, господин рыцарь. Предоставьте доказательства, – спокойно прервал его банкир. – Погашенный вексель не является основанием для иска.

Он был прав, а характерник доказательств не был.

– Не знаю, делаете ли вы это самостоятельно, или прикрываете подчиненного, – Филипп оценил внешность банкира. – У вас есть новое кольцо. Недавно поженились? Приветствую. Теперь нужны деньги на новый дом? Прихоти жены? Ждите малыша? Мне все равно. Скажите, кто спонсировал этот вексель и я исчезну. Живите дальше.

– Совершенно наивно надеяться, что я нарушу банковскую тайну под давлением вымышленных обвинений, – господин Медуница улыбнулся, но от гнева улыбка превратилась в гримасу. – Прочь из моего кабинета!

– Если я уйду, то за какие-то сутки буду иметь немало сведений о вас и вашей семье. И многое другое, что вы хотели бы держать в тайне. Не следует препятствовать моему расследованию.

– Угрожаете? – побледнел банкир.

– Предупреждаю, – крутить головой без тяжелой косы было необычно легко. – Если играете нечестно, другие могут сыграть так же. Назовите источник, господин Медуница, и мы больше никогда не встретимся.

Тот посмотрел на характерника с нескрываемой ненавистью.

– Проклятый оборотень! Недаром вас люди возненавидели, – банкир стукнул кулаком по столу. – Недаром Красная Рада вотум недоверия вам выдвинула. Не герои, а шантажисты!

После небольшой пылкой речи господин Медуница сообщил, что несколько счетов, которыми он занимается лично, принадлежат игумену Нехворощанского монастыря, раскинувшемуся в пяти милях отсюда – в этом году монастырь именно начали отстраивать. Монах-секретарь, который по стечению обстоятельств приходился двоюродным братом господину Медунице, раз в неделю привозит деньги с письменными распоряжениями: какие суммы перевести, какие счета открыть или закрыть, какие бумаги разослать и т.д.

– Отдайте вексель, – попросил банкир напоследок.

– Оставлю себе в память, – отказался характерник.

– Подлец!

– Я тоже рад нашему знакомству.

Снова церковь, думал Филипп на следующий день по дороге в монастырь, снова православная церковь. Они играют против Ордена и, похоже, играют вместе с Тайной Стражей: этот союз объясняет количество ресурсов и масштабность атак. И они выбрали лучшее время для удара.

После большого наводнения семьдесят лет назад монастырь покинули. Он обернулся скелетами домов; ограждение разрушилось, поросло сорняками; старые кресты кладбища уступили место молодым деревцам. На этом печальном фоне отбеленная церковь походила на символ возрождения – стены почеркнули лесами, вокруг лежали груды принадлежностей, укрывшихся от дождя. Субботний день рабочих не было, вокруг стояла благословенная тишина, и на звуки всадника к Филиппу вышел монах.

– Приветствую! А где остальные? – начал было он, потом разглядел незнакомца. – Кто вы? Монастырь закрыт, церковь только строится.

– Добрый день. Ищу игумена, – характерник спешился и помахал сероманской грамотой. – Хочу пообщаться.

Монах перекрестился и покачал головой.

– Вам не место в святыне. Оставьте эти земли немедленно!

Филипп взял канчука и продолжил:

– Хочу пообщаться по вашей воле или против нее. Очень прошу мне не отказывать.

Его невозмутимая вежливость пугала людей больше, чем грубая брань. Монах снова перекрестился и повел Филиппа в пустую церковь, где пахло краской, а за символическим амвоном пряталась крошечная кухонька и небольшая комната на три кровати. Здесь под распятием жили двое монахов и игумен будущего монастыря, наблюдавших за ходом строительства. Появлению характерника священнослужители не обрадовались.

– Пытать пришел? – второй монах бросился на него с кулаками, но осел на землю, получив пужалном в печень.

– Обойдемся без насилия в доме Божием, – прошелестел иссушенный игумен. – Желаешь чаю, незваный гостью? Мы как раз собирались пообедать.

– Хочу расспросить об истоках состояния, из которых господин Медуница платил составление лживых басен о Сером Ордене.

Избитый монах бросил испуганный взгляд на игумена, но тот спокойно сказал:

– Тогда с вашего позволения мы поедим. В моем возрасте регулярное питание крайне важно, особенно при нездоровых легких, раздраженных штукатуркой.

Если бы не убийство иерея Митрофана, Филипп не согласился бы, но чувство вины заставило его кивнуть. Он твердо решил распутать это дело без увечий и смертей, которые в последние годы стали для него обыденностью.

Монахи приготовили скудный обед и заварили травяной чай. Помолились, не спеша поели, потом игумен взглянул на часы и заговорил со смиренной улыбкой:

– Мы нечего рассказать, химородник. Постоянно поступают деньги на восстановление монастыря. Указанную долю отправляем в банк с распоряжениями по ее использованию, а распоряжения привозят вместе с деньгами. Содержание их мне неизвестно, потому что каждый конверт скреплен сургучом. Для чего оно – это не мое дело. Слишком я стар, чтобы воткнуть нос за чужие печати. Как видишь, мы здесь только посредники. Знаем немного.

Твоему секретарю точно известно больше, подумал Филипп.

– Кто привозит деньги и приказы?

– Сейчас и увидишь, – усмехнулся старик.

Характерник услышал стук копыт и ржание лошадей. Игумен намеренно тянул время. Его перехитрили!

Филипп выскочил из-за амвона: всадников было больше десятка, все вооружены, с нашитыми белыми крестами на опанчах. Остановили коней перед входом, спешились, перекрестились и стали заходить в церковь.

– Здесь характерник! – закричал пострадавший от пугающего монах. – Оборотень угрожал нам!

У него впились взгляды, сначала растерянные, затем разъяренные. Покатилось:

– Бей-убивай!

– Серебро, достаньте серебро!

Если они вооружены серебром, то ему конец. Пленных фанатики не берут. Единственный выход перекрыт; окна слишком высоко, подпертые снаружи строительными лесами; нужно пробиваться к двери – единственный шанс на спасение.

– Не приближайтесь! – крикнул монах двум храбрецам, которые с булавами двинулись вперед. – Лучше расстреляйте!

Остальные бросились по ружью. У него было считанные секунды. Филипп откинул плетку, ножом разрезал пучку пальца, провел пальцем по губам. На раздевание времени не было.

– Я – волк.

Ничего не произошло. Позади хлопнула дверь чулана монахов.

– Я – волк, – повторил сероманец.

Только привкус крови на губах.

– Я – волк! – закричал во весь голос.

Что-то не выходит?

Божьи воины возвращались с ружьями и ловко заряжали их.

– Сейчас расстреляют!

Ты будто сам собирался пустить пулю в голову, разве нет?

– Прекрати! Я – волк!

Он видит дула их ружей. Сейчас будет залп.

Итак, принимаешь меня?

Громко раздались выстрелы, прокатились эхом. Филипп бросился на землю с отчаянным «да».

Запомни это согласие, Филипп.

Восстановленная стена покрылась дырками. Характерник почувствовал боль, но не успел понять, куда попали пули, потому что мир растекся багровыми волнами и растворился в оглушительном волчьем рычании, от которого кровь спела в жилах.

Известно, что старые мельницы кишат нечистой силой, ночью перемалывающей человеческие кости. Неосторожного беднягу, который попадет в заброшенную мельницу по закату, считайте пропащим – если чудом уцелеет, то навсегда потеряет разум. Многие свидетели созерцали здесь ночные гульбища чертей, люди рассказывали и о страшном шуме и зеленом сиянии вокруг мельницы, поэтому характерник без колебаний выбрал это место для ночлега на полнолуние: здесь всегда царило безлюдье.

Упырь понюхал воздух, тряхнул гривой и тихо заржал.

– Именно здесь все и было, – согласился Игнат.

У него было шесть мест, куда приезжал сбрасывать лунное иго, но до этой мельницы давненько не наведывался. Лишь после последних событий вспомнил о нем и с изумлением почувствовал желание вернуться. Здесь ничего не изменилось, разве что доски прогнили и пыли стало больше. Воспоминания не заставили себя ждать.

.. .Той ночью он разжег костер, выпил зелье, которое приготовила местная ведьма за пару талеров, и направил нож к сердцу. Отец строго предписывал, что делать этого вторично нельзя, но Игнат правил не уважал.

Тишина. Рассохла выжженная земля. Серый прах под ногами. Неподвижный труп на сгоревшем небе. Позади – чернолес, впереди – мертвая равнина врывается пропастью непроглядной тьмы... И неподвижная фигура на одном из выступлений.

Эхо собственных шагов прокатилось громом. Бозна, как Щезник не сходит с ума в своих путешествиях... Это самая настоящая прогулка адом! Лишь бы не встретиться с ним здесь случайно, Щезник, наверное, поинтересуется, почему Эней сюда припихнулся, будет неудобно ему врать.

Смотритель над обрывом поднял руки. В ответ темнота перед ним возмутилась, задрожала, истончилась на нитку, закружилась, забурлила, вдруг треснула, обернулась тяжелой волной, бултыхнулась в пропасть и расползлась непроглядным мраком – как и не было ничего. Созерцатель повернулся и посмотрел на пришельца. По краям жестко очерченного рта коснулась улыбка, скорее сверху, недобрый и кривой.

– Игнат Бойко, – багровые глаза заревели.

– Ты помнишь мое имя.

– Я помню каждое имя из моих свитков. Чего нужно?

Игнат перевел дыхание. Призвал образ жены и маленького свертка у ее груди – сына, которого они решили назвать Остапом в честь деда Игната.

– Хочу разорвать сделку, – сказал сероманец.

Причудливые глаза пронизывали, гортали самые сокровенные мысли и воспоминания: о братьях и друзьях, об Орисе и Ульяне, о путешествиях и войне – все, что случилось после ночи серебряной скобы.

– Вы, люди, все одинаковы, – сказал Гаад оскорбительно. – Никогда не держите слова. Я предупреждал: сделку невозможно расторгнуть.

Отвернулся и умолк, уставившись в пропасть. Однако Игнат не отступил.

– Назови услугу! Я выполню.

Гаад даже не шелохнулся. Характерник скрежетнул зубами и крикнул:

– Слышишь? Сделаю, что прикажешь!

Потусторонний властитель развернулся, глаза его яростно сияли.

– Мне не нужны жалкие услуги! Ты по собственной воле поставил подпись и этим сделал свой выбор, человек.

От силы того голоса Игнату стало плохо: голова закружилась, желудок сжал, уши заложило, словно рядом грянул взрыв. Он собрал все свое мужество, отвагу и дерзость, крикнул:

– Я пришел не за отказом!

Гаад улыбнулся второй раз. В этот раз шире. Слабость в теле сероманца исчезла.

– Но получил именно ее.

Багровые глаза вспыхнули так ярко, что Гната на мгновение ослепило. Прозрев, увидел, что они поменялись местами – теперь характерник стоял на краю обрыва, а Гаад в нескольких шагах от него.

– Тебе не сойти с тропы.

Жирная линь под ногами треснула, Игнат не успел вскрикнуть, как уже летел в бездну, тьма заползла во все полости, залепила глаза, перебила дыхание, а он падал и падал...

Вдруг сел у погасшего костра. Сердце колотилось, коловрат на груди пекло огнем, тело покрывал обильный пот. Так кончилась его отчаянная попытка, о которой он предпочел забыть, и с тех пор старая мельница напоминала о презрении на лице с багровыми глазами.

А он просто желал жизни! Обычную жизнь... Игнат понял это, когда вернулся с войны, поцеловал жену и обнял сына. Разве он мог знать в пятнадцать лет, что ему действительно нужно? Разве мог тогда выбирать сознательно? Разве после прожитых лет с проклятием не имел права сделать другой выбор, пойти другим путём? Разве другие не нарушают присягу?

Вскоре после этой неудачи Гнат встретил Мармуляда и Орисю, жизнь пошла кувырком, пока судьба копняком не дала шанс выбраться из трясины. И вот он опять здесь – ветряная мельница сделал круг.

Игнат переночевал на мельнице, и ни одно неприятное воспоминание не нарушило его крепкого сна.

Сентябрь проходил прекрасно. Характерник посетил семью дважды – раньше для этого потребовалось не менее нескольких месяцев.

– Ты стал чаще приезжать. Случайность? – поинтересовалась Ульяна.

– Недаром в Буду ездил, – подмигнул Игнат. – Поговорил с десятником, немного выпили, тот согласился дать больше времени на семью.

Он действительно когда-то разговаривал об этом с братом Крайкой, но случился этот разговор более двух лет назад. У сурового Крайка было доброе сердце и не подозревал, что брат Эней тратит выторгованное время на столичные развлечения и грязные заработки... Но это в прошлом.

Игнат подхватил Ульяну на руки и закружил ее.

– Вот дурацкий, – засмеялась женщина. – У меня же полная корзина в руках!

– А у меня настоящее сокровище!

Она посмотрела ему в глаза и спросила без улыбки.

– Ты действительно теперь будешь приезжать чаще?

– Даю слово!

– Осторожно, характерник, я могу привыкнуть.

В конюшне к старой Ожинке присоединилась молодая и полная сил кобыла Суничка; Ульяна счастливо улыбалась; Остап плелся за Гнатом всюду, не желая терять ни минуты с отцом. Парень не расставался с деревянными сабельками, он даже собственноручно смастерил перевязь на спину, похожую на крылышко крылышки, чтобы носить оружие на родительский манер. Малыш неплохо возился с ними, правда, большинство движений придумывал самостоятельно, и в этом Игнат видел наследственный фехтовальный талант Бойков. Приемы, которые он показывал сыну, тот схватывал на лету: из него должен был вырасти боец, искуснее Катрю.

– Дедо гордился бы тобой, – сказал Игнат, вызвав бурную радость Остапа.

– Папа, а расскажи о войне!

– В другой раз.

– Ты всегда так говоришь, а я все...

– В другой раз! – грянул характерник.

Нестор, земля ему пухом, всегда сначала бил, а потом думал, стоит ли. Игнат от такой несправедливости поклялся никогда не поднимать руки на своих детей и гордился тем, что держал слово. С Остапом это было нетрудно – он рос удивительно светлым малышом.

Как и каждый парень, Остап ненавидел домашние обязанности, но вместе с папой был готов хоть посуду мыть, хочу сорняки полоть, лишь бы рядом. Белить дом Остап взялся с таким ревностным восторгом, словно его на ярмарку за конфетами зовут.

Выгревалось позднее бабье лето. Игнат скинул рубашку и работал в самих штанах, Остап нарядился так же. Оба обильно заляпались известью, но из-под белых капель на груди характерника чернел набитый знак.

– Папа, а что это за рисунок такой? – решился спросить Остап.

Он всегда имел кучу вопросов, успевай только отвечать.

– Древний символ силы наших предков, – когда-то Нестор Бойко ответил так же. – Называется коловоротом.

– Я тоже такой буду иметь?

– Собственной рукой сделаю после ночи серебряной скобы, – кивнул Игнат. – А ты когда-нибудь сделаешь его своему сыну. Каждый Бойко носит этот знак!

Теперь он достоин взять сына у джуры, подумалось вдруг. Теперь будет стыдно.

– А это больно? – осторожно спросил Остап.

– Как крапива жалит, – приврал Игнат, на самом деле боль от чернильной иглы была значительно сильнее.

Остап, вдохновленный перспективами, принялся работать энергичнее, Игнат не отставал. Он наслаждался медленными домашними делами и спешил наверстать упущенное за прошлые годы, потерянные в погоне за деньгами. Даже воду из колодца носил: нравилось чувствовать на плечах коромысло, держать равновесие между тяжелыми ведрами, ловить взгляды крестьянок. Совсем не так, как ловил раньше – теперь Игнат мысленно говорил им: «Да, пусть вас завидуют, какой у Ульяны Бойко человек!»

– У нас здесь есть поговорка, – сказала жена, когда он принес воды в дом. – Как парень тянет воду из колодца, таков он в постели.

– Странные у вас приметы, – Игнат одним движением притянул ее к себе. – Где маленький?

– Гайнул коней с выпаса пригнать,– она легким движением сбросила чепец и расправила волосы. – Есть немного времени.

Они любили страстно, как в первые месяцы знакомства. Оба чувствовали возвращение старого огня, но радовались молча: взглядами, прикосновениями, улыбками, не решаясь произнести вслух, чтобы не развеять волшебство.

– Катя вышла замуж, кстати, – вспомнил Игнат, когда они наряжались, чтобы успеть до возвращения сына. – Теперь она Чернововк.

– Рада за куму, – пожала плечами Ульяна. – Да меня она не любит. После свадьбы пришла только трижды, сначала крестить Остапа, а затем поздравить с первой и второй годовщиной рождения. Потом только открытки получаем.