Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 157 (всего у книги 350 страниц)

Улица освещалась сразу двумя фонарями, и в их свете было видно, как эффектная блондинка с томными глазами вспыхнула и покраснела при виде меня.

– Муля? – бархатным глубоким голосом удивилась она. – Ты ко мне идёшь?

– К тебе? – не понял я.

– Разве нет? Я тут живу, – ответила она, махнув рукой на флигель во дворе старинного дома, явно когда-то купеческого, и хихикнула.

– Я не знал, – развёл руками я, – просто гуляю. Сегодня новые соседи чуть не сожгли квартиру. Надышался этой гадостью. И вот решил немного прогуляться, а то голова как чумная.

– От чумной головы очень хорошо помогают мятные капли, – проворковала она и подошла ко мне практически вплотную.

Я почувствовал запах её сиренево-сладких духов.

– У меня дома есть мятные капли, – она наклонилась ко мне ближе, так что я чувствовал её дыхание. – Пошли, я накапаю. Выпьешь, и всё пройдёт.

Её глаза, словно два омута призывно уставились на меня. А когда её грудь прижалась ко мне, меня словно током пробило и на руках пробежали мурашки.

– Идём, Муленька, – она хрипло и нежно прошептала моё имя, а затем мягко, как кошка, потянула за собой.

Словно лунатик я сделал шаг, другой, третий…

А потом меня словно кувалдой по голове ударило – там, небось, рота солдат прошлась, и не одна. А я, мало того, что брезглив, так, во-вторых, насколько я помню из лекций по основам медицины в универе, в эти времена венерические болезни лечили то ли ртутью, то ли ещё какой-то токсичной ерундой. И в основном, безрезультатно.

Отсюда вопрос – а оно мне надо?

– Извини, Вера, – сказал я, отстраняясь, – я вспомнил, что дома утюг забыл выключить.

Оставив удивлённую моими словами девушку (вроде электрических утюгов ещё не было, но я на ходу, что смог – то и выдал), я заторопился обратно.

Сердце колотилось, как ненормальное.

Я должен в ближайшие дни найти себе женщину!

Глава 5

– И как это вам удалось, Сидор Петрович? – искренне удивился я.

Сейчас мы находились в кабинете (в новом кабинете) моего начальника Козляткина. Рабочий день ещё не начался, я пришел чуть раньше, но меня уже ожидал вездесущий Альберт Кузьмич. Который, еле сдерживая осуждающий взгляд, перенаправил меня прямо в кабинет своего патрона.

Насколько я уже изучил Козляткина, был он нетерпелив и любил «причинять добро». И вот сейчас он, аж ёрзая от нетерпения, тем не менее вальяжно бросил ключи на стол и самодовольно усмехнулся, наблюдая мою реакцию:

– Вот как уметь надо! – ему нравилось видеть восторг в моих глазах.

Ну, а как не быть восторгам, если на столе сейчас тускло поблескивали ключи от моей новой двухкомнатной квартиры⁈

– Спасибо! – искренне поблагодарил я, широко улыбнулся и сцапал тяжёлую связку.

Я был рад этому. Честно говоря, в душе был уверен, что за квартиру эту придётся пободаться. Да что говорить, я сильно сомневался, что получу её вообще. Система редко одаривает несистемные винтики, а я таки был одиночкой.

– Это предварительно, – со вздохом потушил мою радость Козляткин, – пока предварительно. Но хоть так. Сам ордер получишь в конце месяца, или даже во второй декаде следующего. А вот ключи я сейчас взял, чтобы ты мог оценить масштаб того, какой ремонт там нужен. И остальное. А то сам знаешь…

Он сделал неопределённый жест рукой в воздухе и, видя моё недоумение, со вздохом пояснил:

– Сейчас граждане совсем страх потеряли. Квартирный вопрос испортил их. Заселяются самостоятельно, где только информация просочится, что есть жилплощадь свободная. Ну не будешь же выгонять на улицу мать-героиню с десятком детей…

Он тяжко вздохнул.

– Поэтому заселяйся уже сейчас, Муля, и сторожи своё жильё.

– Но без документов… – растерянно пробормотал я.

– Я же сказал – будут документы! – раздражённо ответил Козляткин, – иди Муля. Советую прямо сейчас туда заселиться. Хотя бы шторки на окна повесить. И замок поменять. А то соседи же… бдят…

– Вечером и повешу, – пообещал я.

Не верить Козляткину оснований не было – сам своими глазами видел, какая борьба развернулась за комнату Ложкиной.

– Иди сейчас, Муля, – словно неразумному ребёнку повторил приказ Козляткин, – уж слишком лакомый это кусок.

– А работа?

– Потом отработаешь, – отмахнулся Козляткин и ехидно добавил. – На новоселье потом не забудь позвать нас с Иваном Григорьевичем. Уж больно вкусные пироги печёт твоя Дуся.

Я не стал испытывать судьбу дальше. Выскочил из кабинета, счастливо позвякивая ключами в кармане, и заторопился по новому адресу.

Высотка на Котельничевской набережной встретила меня молча, монументально и торжественно. Вокруг было тихо, в отличие от того крикливого микрорайона, где располагалась моя коммуналка. Здесь лишь изредка вдали громыхал трамвайчик, позвякивая на поворотах. Двор был небольшим, но крайне аккуратным. Немного раздражала булочная на первом этаже и ещё какие-то хозяйственные учреждения. Рядом был, кажется, кинотеатр. Я вывеску увидел издали, но буквы не разобрал.

Да неважно это.

Я обошел небольшую очередь, которая выстроилась перед дверью магазинчика, пока четверо рабочих в синих спецовках споро разгружали фургон с выпечкой.

Пахло умопомрачительно. Но и шум стоял тоже капитальный.

Мда.

Я быстренько поднялся на третий этаж, где находилась моя будущая квартира. Дверь была обита добротным тёмно-синим дерматином, чуть блестящим, похожим на лакированную кожу, что по нынешним меркам было жуть как модно и пафосно.

Отпер дверь и вошел.

И улыбнулся.

Квартира была шикарная. Особенно после ограниченного пространства коммуналки. Довольно широкая прихожая, две небольшие комнаты, раздельный санузел. Кладовка, кухня и, о чудо (!) ещё одна комнатка рядом с кухней, правда без дверей, через небольшую арку. Насколько я понял – столовая. Таким образом по сути это была не двухкомнатная, а трёхкомнатная квартира.

Я радостно засмеялся.

Вот это да!

Это стоило того, чтобы замутить и проект этот чёртов, и всё остальное.

Сейчас я даже не жалел уже, что не уехал в Цюрих.

Я подошел к окну, распахнул его настежь и выглянул: оно выходило на проезжую часть. Внизу доносился мерный гул от магистрали. Вот просигналила какая-то машина, послышался скрип тормозов и дальше опять шум стал привычным, фоновым. Он не раздражал и не мешал.

Красота!

По сравнению с шумом во дворе, здесь – рай!

Я захлопнул окно и принялся дальше осматривать жильё.

Кухня имела стены, выкрашенные тёмно-зелёной масляной краской до середины. Дальше шла побелка. Что характерно – довольно свежая.

Но меня это всё равно не устраивало. И я подумал, что нужно будет положить здесь плитку до самого потолка.

В комнатах на стенах были обои. Бумажные, дешевенькие и какие-то пёстро-темные, в жуткую полосочку. Обои я решил тоже переклеить. А вот пол порадовал. На полу был прекрасный паркет. Я одобрительно посмотрел на него – моё отражение было видно, почти как в зеркале.

Не квартира, в общем, а мечта поэта! Точнее, в моём случае – мечта уже не методиста, а почти начальника отдела кинематографии и профильного управления театров Комитета по делам искусств СССР. Потому что ради такой квартиры отказывать Козляткину в его просьбе негуманно. Так что придётся побыть какое-то время начальником. А там что-нибудь придумаю.

Планировка прямо радовала. Я опять пробежался по пустым, пахнущим свежей краской и побелкой, комнатам. В одной комнате будет моя спальня, в другой, что ближе к кухне, поселю Дусю (всё равно она одна в коммуналке не станется и сама сюда обязательно прибежит). А вот столовой мне не надо. Я и на кухне нормально поем. Она довольно большая. А гостей я всё равно домой не приглашаю. Так что там я лучше сделаю себе кабинет для работы. Только с дверью нужно придумать что-то, чтобы запахи из кухни не проникали туда.

Я опять широко улыбнулся, уже представляя, как поставлю там дубовый стол с зелёным сукном (обязательно такой же, как у Модеста Фёдоровича). А ещё надо будет заказать у краснодеревщика стеллажи для книг. Соберу себе библиотеку, чтобы все завидовали.

Прелесть! Просто прелесть!

Я в последний раз взглянул на будущий свой кабинет, опять печально, с ноткой зависти, вздохнул и вышел из квартиры. Там я спустился на один лестничный пролёт и попал на второй этаж. Позвонил в дверь.

Некоторое время было тихо.

Я нажал на звонок второй раз. Уже чуть дольше. Звонок задребезжал, захлебнулся и умолк.

Послышался торопливый топот. Дверь открыла взъерошенная девица непонятного возраста, вся какая-то неопрятная, что ли. Подслеповато прищурилась, посмотрела на меня и сказала сквозь зубы:

– Здрассьти.

Посчитав долг гостеприимства выполненным, она молча развернулась и утопала куда-то вглубь квартиры.

Я остался стоять перед открытой дверью в одиночестве.

Из квартиры доносился крепкий запах табака, который перебивал все прочие запахи, супа и ещё какого-то одеколона вроде как. Точнее даже не табака, табачища. Явно Фаина Георгиевна опять «Беломорканал» курит.

– Глаша! – донёсся из глубины квартиры знакомый хрипловатый голос с характерным акцентом. – Кто там?

– А я почём знаю? – сварливо огрызнулась та, – ходють и ходють! Я что, всех знать должна?

– Здравствуйте, Фаина Георгиевна! – я вошел в коридор и развернулся на звук голоса.

Квартира у Раневской была намного меньше моей. Хоть и тоже двухкомнатная.

– Муля! – обрадовалась она и выпустила дым.

Фаина Георгиевна восседала в кресле перед невысоким столиком. Она была в бархатном халате, на голове у неё громоздилась башня из бигуди, повязанная сверху газовым платком.

– Извините, что не предупредил о визите, – чопорно покаялся я.

– Ой, не начинай только! – отмахнулась она и без обиняков вдруг свирепо заявила, – а знаешь, Муля, я тут подумала и поняла, что не буду я играть в твоём этом советско-югославском проекте.

У меня вытянулось лицо:

– С чего это вдруг?

– Недосуг мне, – махнула рукой Злая Фуфа и заюлила, – я решила в кино больше ни ногой!

– Не выдумывайте! – возмутился я, – знали бы вы, с каким трудом мне удалось этот проект запустить. И с какими проблемами уговорить руководство включить вас всех на главные роли…

– Я передумала, Муля, – легкомысленно отмахнулась она и с хитрым видом взглянула на меня поверх очков, – я лучше хочу сыграть в какой-нибудь классической пьесе. По Шекспиру, на пример…

– Угу, череп бедного Йорика, – проворчал я недовольно.

– Не ёрничай! – возмутилась Злая Фуфа и опять выдохнула струйку дыма.

– Почему вы не откроете окно? – не выдержал я, – сами же задыхаетесь. И вещи дымом провоняются.

Я подошел к окну и открыл его. В комнату ворвался дикий шум со двора. Двор с высоты второго этажа напоминал каменный колодец или вертикальный гроб. Внизу шумел хлебный магазин и кинотеатр.

– Закрой, – поморщилась Раневская. – Из двух зол я выбрала меньшее. Лучше уж задохнуться в дыму, чем умереть от головной боли! Сам же видишь, живу тут над хлебом и зрелищами!

Я послушно захлопнул окно.

– Так что ищи себе другую актрису! – строго припечатала Злая Фуфа и улыбнулась одной из своих самых вредных улыбочек. – Или же я буду играть только с Кузнецовым. С Пуговкиным не буду.

Но на меня это не подействовало:

– Часть съемок будет в Югославии, – как бы между прочим сказал я и внимательно посмотрел на неё.

– И что с того, – фыркнула Раневская и опять затянулась.

– А то, что для вас это единственная возможность увидеться с матерью и сестрой, – тихо сказал я и её сигарета вдруг застыла в воздухе.

– Что? Что ты сказал? – она аж закашлялась и пришлось ждать, пока она прокашляется и сможет говорить внятно. Руки у неё задрожали.

– Вы когда семью свою в последний раз видели? – повторил я.

– Больше тридцати лет назад, – тихо прошептала она и одинокая слезинка скатилась по щеке, – тридцать два года прошло, если быть точной.

– Ну, так вот, – сказал я и развёл руками, – у вас есть шанс. Мать ведь не молодеет. Когда следующий выпадет? И выпадет ли?

Она вздохнула. Хотя я видел, что щеки её порозовели и в глазах появился азартный блеск. Только природное упрямство не позволяло ей капитулировать окончательно.

– Ты столько для меня делаешь, Муля, – наконец, выдавила она из себя. Губы её превратились в белые ниточки.

– Это ещё не всё, – сказал я и предложил, – если вы докурили, идёмте, что-то покажу.

– Но Муля! – поморщилась она и показала на свою башню из бигуди на голове, – я ещё укладку не сделала. Я никуда сейчас идти не готова! Давай в другой раз!

– Это недалеко, – усмехнулся я, – вам нужно просто выйти со мной в подъезд. Я вам что-то покажу.

Недоумевая, недоверчиво, но тем не менее, она поднялась, затушила окурок в пепельнице, поплотнее запахнулась в халат и нехотя вышла вслед за мной из квартиры.

– Сюда, – сказал я и начал подниматься.

– Муля, я слишком старая, чтобы бегать с тобой по крышам! – заявила Злая Фуфа непреклонным голосом.

– Ещё три ступеньки, и мы на месте, – успокоил её я и подошел к синей двери.

– Але-оп! – сказал я и отпер дверь, – прошу!

– Что? Что ты затеваешь опять? – недоумевала Раневская, но в квартиру вошла.

– Ну как вам? – хмыкнул я, когда мы очутились внутри.

– Миленько, – улыбнулась Раневская и подошла к окну, – а главное, здесь нет такого адского шума, как у меня. И квартира побольше. Хоть тоже двухкомнатная.

– И ещё одна комната здесь есть, – я показал на смежную с кухней столовую, где вскоре так удобно будет мой кабинет.

– Тебе дали квартиру? – наконец, догадалась она и расплылась в широкой улыбке, – поздравляю тебя, Муля! Будем и здесь соседями! На новоселье, главное, не забудь пригласить!

– Новоселье будете делать вы! – хмыкнул я и протянул ей связку ключей.

– Что? – не поняла она.

– Предлагаю обмен, – ответил я, – вы переезжаете сюда, а я – в вашу квартиру.

– Да ты что, Муля! – округлила глаза Злая Фуфа. – У меня ужасная квартира, ты сам видел! Там жить совершенно невозможно!

– Видел, – кивнул я. – Но мне шум абсолютно не мешает. А вот вам здесь будет гораздо удобнее. И тихо.

Фаина Георгиевна ахнула и только молча хлопала глазами, не в силах вымолвить ни слова.

Но не буду же я объяснять ей, что эта двухкомнатная квартира – это отнюдь не венец моих мечтаний? Что это лишь первая ступенечка. И вскоре у меня будет квартира побольше. А точнее, я хочу добротный дом. Ведь я молодой, и рано или поздно заведу семью. А ютиться в узких комнатах с шумными соседями через тонкие стены, с моей точки зрения – ну, такое себе.

Сколько себя помню, я всегда ценил комфорт. Потому, что я тяжело и много работал. А для того, чтобы быть продуктивным, нужно было хорошо отдыхать. А нормально жить и отдыхать можно только в уютном и комфортном жилище.

И менять свои принципы я не собирался.

А вот Фаине Георгиевне, насколько я помнил, ничего более комфортного не светит. Поэтому пусть хоть шума у неё будет поменьше и окно можно будет открывать. А то в той квартире её так надолго не хватит.

– Только я сейчас ремонт начну тут делать, – пояснил я, – обои эти ужасные…

– У меня ещё хуже, – хихикнула Раневская, но виновато.

– И плитку на кухне положу, – добавил я, – так что вы пока потихоньку там собирайтесь. Ордер мне дадут в конце месяца или в середине следующего…

– Я Глашку сюда ночевать отправлю, – деловито сообщила Раневская, потирая руки, – чтобы не заселился кто… А то времена нынче такое, только узнает народ – сразу начнется…

Я усмехнулся. Козляткин мне то же самое говорил.

– Вот и прекрасно, – сказал я, – а по поводу съемок в этом проекте – подумайте хорошенько. Не отказывайтесь. Это такая возможность…

– Да я и не хотела отказываться, – покраснела вдруг Раневская, – это Ринка мне говорит, что надо Мишку взять…

– Пуговкина? – удивился я. – Вы же не хотели с ним сниматься…

– Кузнецова! – хмыкнула она, – Мишка Кузнецов, красивый сукин сын, и талантливый… вот Рина и говорит…

– Фаина Георгиевна, – строго сказал я, – передайте своей подруге, что она в этом проекте сама практически на птичьих правах. Желающих туда попасть ой как много. А на главные роли я сам подбираю кандидатуры. А не ваша Ринка…

– Да поняла я, поняла, – вздохнула Раневская и хитро добавила, – но попытаться ведь надо было⁈ А вдруг бы получилось!

Я расхохотался! Ох уж эти женские штучки!

Я вернулся на работу в замечательном настроении. Душа пела и радовалась. Хоть уже был почти конец рабочего дня, но я всё-таки решил вернуться и доделать техническое задание на этот проект. Синопсис у меня был, но нужно было сократить его раза в три и включить в доклад, с которым Большаков будет выступать перед Сталиным.

Время у меня ещё немного оставалось, но оно уходило быстро. Поэтому я решил прямо сегодня набросать черновик. А потом дня два-три буду спокойно редактировать. Иначе в последний день любая фигня произойти может. А так рисковать всем я был не намерен.

Я вошел в кабинет. Он был уже пуст. Коллеги, воспользовавшись моим отсутствием, свалили домой чуть пораньше (не думали, что я вернусь за десять минут до конца рабочего дня).

Но я был этому только рад. Мне теперь никто не мешал.

В кабинет Козляткина я всё ещё так и не перебрался.

Упёрся, что пока ордера не будет – я останусь на своём старом месте.

Поэтому плюхнулся за свой стол, вытащил из ящика стопку писчей бумаги (почему-то люблю писать именно на сероватой бумаге) и начал делать наброски.

Не успел я заполнить и половину листа, как в дверь без стука распахнулась, и в кабинет буквально ворвался Козляткин.

Лицо его было багрово-красным, перекошенным. Губы дрожали.

– Что случилось? – забеспокоился я.

– Муля! – воскликнул Сидор Петрович, тщетно пытаясь взять себя в руки, – Всё пропало!

–?

– Наш проект отобрали, Муля! Советско-югославский! И передали другим исполнителям!

Глава 6

Мне захотелось от души выругаться.

Не то, чтобы я не допускал такой вероятности развития событий, но ведь не столь нагло же! Мы ещё даже Сталину эту идею не донесли, а её уже отобрали. И вот мне даже интересно стало, кто это столь могущественный, что даже сам Большаков спасовал и не смог проект отстоять? Насколько я понимаю, для него этот проект тоже имел важное значение.

Иначе квартиру бы мне за просто так не дали бы.

И вот теперь ещё вопрос: если проекта у нас не будет, то надобность во мне отпадает, и я стопроцентно останусь без квартиры.

Я нахмурился. Не люблю, когда ломают мои планы. Причём столь нагло и примитивно.

– Сидор Петрович, расскажите подробно, – хмуро потребовал я.

Козляткина изрядно потряхивало. Но всё же он начал рассказывать.

И чем дальше он рассказывал, тем больше я хмурился.

Всё было не просто плохо. А очень плохо.

– Это Александров, – тихо пояснил Козляткин.

– Александров? – у меня от удивления аж глаза на лоб полезли. – Да ладно! Я же с ним пару раз пересекался – нормальный он человек. С виду так вообще очень порядочный и даже приличный. Так, по крайней мере, мне показалось. А его жена, Любовь Орлова, так вообще подруга и Фаины Георгиевны, и Рины Васильевны.

– Не тот Александров, – мрачно покачал головой Козляткин. – Не режиссёр, а Агитпроп.

– Что за Агитпроп? – не понял я.

Козляткин посмотрел на меня, как на умалишённого, пожевал губами, затем очень тихо, на грани слышимости, выдавил:

– Георгий Александров. Георгий Фёдорович Александров.

Для меня это имя ничего не значило. Хотя что-то эдакое смутное, тревожное, всплывало. Но столь неясное, что уловить мысль я всё никак не мог.

Ну, да бог с нею.

У меня сейчас на повестке стоят самое важное – проект.

– И что, Иван Григорьевич ничего сделать не мог? – недоверчиво поморщился я, – Не верю.

– Вот сам у него и спроси, – прошипел Козляткин и с недовольным видом отвернулся.

Судя по его лицу, он уже распрощался и с должностью зама, и со всеми остальными чаяниями и надеждами.

– И расспрошу, – сердито буркнул я и отправился прямиком к Большакову.

В приёмной, как обычно, восседала суровая и неизменная Изольда Мстиславовна. И, как обычно, зябко куталась в многочисленные шали и палантины. На лбу её залегала складка, стёкла очков неприступно поблёскивали.

Однако, при виде меня она расцвела:

– Муленька! – её глазки свозь толстые стёкла роговых очков умильно заблестели, – ты представляешь, наш кориантес дал уже одну псевдобульбу! Осталось дождаться ещё две и можно будет отсаживать!

Она говорила «наш кориантес». Намекая на то, что хоть я его ей и подарил, но подарок этот с её точки зрения был слишком ценным, чтобы она могла его полностью принять.

– А цветёт уже? – придав своему голосу тревожные нотки, участливо спросил я (хотя на самом деле мне было абсолютно плевать).

– Ещё нет, – печально вздохнула старушка и закручинилась, – боюсь, что нескоро это будет.

Она обрушила на меня поток информации, начиная от того, сколько раз она подкармливает, поливает и лелеет эту ерунду, и заканчивая надеждами, что вот стоит только пересадить кориантес в какой-то особый горшок, и сразу всё наладится.

Я посокрушался, что нужный горшок всё никак не привезут из Жмеринки (странно, почему именно оттуда?). Выразил надежду, что скоро вся Москва заколосится кориантесами, сильнее даже, чем в Колумбии, а имя Изольды Мстиславовны навеки впишут в Летопись славных граждан столицы (очевидно, сразу после Минина и Пожарского).

– А ты собственно говоря, зачем к Ивану Григорьевичу? – через полчаса спохватилась старушка-секретарь.

Я не стал скрывать причину своего визита и чистосердечно рассказал всё, о чём мне поведал Козляткин.

– Ох, не лез бы ты туда, Муленька, – пошамкала морщинистыми губами Изольда Мстиславовна. – Александров – страшный человек. Держись от него подальше, я тебя прошу.

Предупреждению моей ботанической соратницы я, конечно же, внял, но нужно было выяснить всё из первых уст. Поэтому к Большакову я таки был намерен прорваться.

– Ладно, иди, – вздохнула Изольда Мстиславовна и, кажется, перекрестила меня в спину.

Большаков сидел за столом и что-то сердито подсчитывал на самых обычных деревянных счётах. Костяшки метались туда-сюда и только громко щёлкали.

– Здравствуйте! – скромно сказал я.

Хозяин кабинета не ответил. Пощёлкал ещё пару раз и только потом изволил поднять на меня суровый взор.

– Вроде я тебя не вызывал, Бубнов, – неприязненно сказал он.

– Вопрос крайней важности, – решительно ответил я. – Я займу у вас буквально минуточку.

Большаков нахмурился и не ответил ничего. Сесть он мне не предложил, и я стоял посреди кабинета почти навытяжку.

– Мне сказали, что советско-югославский проект у нас отобрали, – пошел ва-банк я.

– Языки бы им поотрывать, – прорычал Большаков и стукнул кулаком по столу, аж счёты подпрыгнули и задребезжали, – Меньше надо было всем растрепать!

Я немного подождал, пока он выпустит пар, затем спокойно сказал:

– А вы можете рассказать подробности?

– Что-о-о⁈ – чуть не подскочил Большаков, – ты кем себя возомнил, Бубнов⁈

– Членом вашей команды, которая работает на результат, – чётко и ёмко ответил я, – узнав о проблеме, хочу выяснить подробности, чтобы попытаться с помощью мозгового штурма найти решение и вернуть проект обратно!

Но Большаков мою браваду не оценил. Он зло прищурился и процедил:

– Вон отсюда!

Но я уже закусил удила, раз всё рухнуло. Если я остаюсь без квартиры и остального, то делать мне в Комитете больше нечего. Фаине Георгиевне я всё равно больше помочь не смогу. Остается единственный вариант – мириться с Адияковым, брать его фамилию и ехать в Якутию. А дальше, года через два-три, когда страсти поутихнут, будет видно. Поэтому, имея «запасной вариант», гнева начальства я не боялся совершенно. И спокойно сказал:

– Кричать на меня не надо, Иван Григорьевич. Я вам, вроде как, ничего плохого не сделал. Наоборот, пришел помочь найти выход. А вы со мной, как с собакой общаетесь. Хотя нет, на своего пса вы так не кричите.

Лицо у Большакова от моих слов ещё больше вытянулось, и он изумлённо сказал:

– Ты меня не понял, Бубнов?

– Я хочу услышать ответ, – продолжил настаивать я, – этот проект разработал я, вложил в него много труда. И я имею право узнать, что произошло!

– Я тебя уволю! – заскрежетал зубами Большаков.

– Я и сам сейчас выйду отсюда и напишу заявление об увольнении! – резко ответил я. – Работать с человеком, который даже не может отстоять простой проект на первых этапах – глупо!

Большаков побагровел и тихо сказал:

– Ты знаешь, что я за такие слова могу тебе сделать, Бубнов?

– Да мне всё равно, – усмехнулся я и мстительно добавил, – тем более, если это единственное, что вы можете сделать.

Большаков на миг прикрыл глаза, словно собираясь с силами, затем посмотрел на меня нечитаемым взглядом и процедил:

– Александров подсуетился. Написал разгромную статью. Её показали Сталину. Он вызвал Александрова и тот убедил его, что проект я запорю. Сталин отдал его ему.

Он устало вздохнул. Видно было, что это его очень подкосило.

– И вы молча это проглотили? – дивился я, – не стали доказывать Сталину, что этот проект ваш и только вы сможете его реализовать достойно?

– А зачем это мне? – устало потёр виски Большаков.

– Да хотя бы, чтобы показать свой профессионализм, – ответил я, – показать, как надо снимать кино. Причём на самом высшем уровне.

Большаков не ответил.

– Да и Фаине Георгиевне помочь с главной ролью, – продолжил я, – как она теперь…

– Вот меньше всего я беспокоюсь о Раневской! – зло фыркнул Большаков.

– А зря! Она – великая актриса всех времён и народов. Лучшая среди остальных!

– А ты знаешь, что твоя великая и лучшая хотела меня убить? – хмыкнул Большаков. Глаза при этом его были серьёзными.

Теперь лицо вытянулось у меня.

– В смысле? – захлопал глазами я.

– В прямом, – усмехнулся Большаков. – Пару лет назад. В Ташкенте. Пришла ко мне в кабинет и сказала, что хочет меня убить.

Я обомлел и не мог от изумления выдавить ни слова.

– А теперь, если у тебя всё – закрой дверь с той стороны, – велел Большаков категорическим голосом, и перечить ему сейчас я не стал.

Вышел из кабинета, словно пыльным мешком пришибленный.

Во дела!

Не верить Большакову оснований у меня не было. Но, честно говоря, от Раневской я мог всего ожидать, но только не такого. Это же кем надо быть, чтобы заявиться в кабинет Министра кинематографии и сообщить, что планируешь его убить?

Я плюнул на всё. Зашел в отдел кадров и написал заявление об увольнении. Лица у сотрудниц стали ошалело-удивлёнными. Но задавать вопросов они не посмели.

А я тем временем, вышел с работы. По правилам, мне полагалось какое-то время на отработку. Я точно не знал, сколько именно, и какие трудовые нормы были в послевоенные годы. Но не думаю, что больше двух недель. За это время закончу дела и уеду отсюда.

В любом случае, уволить меня могут только быстрее. Что мне на руку.

Поэтому я с чистой совестью отправился к Раневской домой. Надо было получить ответы.

Высотка на Котельничевском встретила меня обычной оживлённой суетой во дворе. Привычно я обошел возбуждённую очередь. Какой-то угрюмый мужик преградил мне дорогу, заподозрив, что я пытаюсь прорваться без очереди. Я объяснил, что мне, дескать, вон туда, он посторонился, и я, наконец, вошел в подъезд. Но если я думал, что квест закончен, то это было явно не так. В прошлый раз консьержа почему-то на месте не было, и я тогда спокойно прошел в квартиру. Сейчас же там восседал старик, бодрый и бдительный. Он окинул меня строгим взглядом и вдруг потребовал документы.

– Я к себе, – сказал я, и показал ему связку ключей.

– В какую квартиру? – удивился он.

Я назвал номер квартиры.

Старик вытащил из ящика стола какой-то донельзя замусоленный гроссбух и принялся листать его, периодически слюнявя пальцы. Наконец, он оторвался от него и поднял на меня подслеповатые слезящиеся глаза:

– Здесь нет ничего, – и для аргументации покачал головой.

– Ордер я получу в конце месяца, – повторил я слова Козляткина, – а пока мне дали ключи, чтобы я мог оценить масштаб ремонта.

– Приходите, значит, в конце месяца, – сказал вредный дед.

– Вы что, меня не пропустите? – удивился я.

– Не положено! – свирепо развёл руками консьерж.

Вот это да! День, который начался с таких новостей, стремительно ухудшался и сейчас стал ещё хуже.

– А в гости пропустите? – спросил я.

– К кому в гости? – нахмурился старик и с подозрением посмотрел на меня, явно ожидая от меня явно какой-то хулиганской выходки.

– К Раневской Фаине Георгиевне, – сказал я.

Он опять полез в гроссбух, опять долго и медленно его листал, что-то внимательно изучая. Всё это время я стоял и терпеливо ждал. Ну как, терпеливо. С виду терпеливо, зато в душе я уже закипел. Ещё немного – и взорвусь.

– Она не оставляла распоряжений, что у неё сегодня будут гости, – наконец, изволил сообщить старик, – да и самой её нет. Ушла.

Моё лицо, очевидно, вытянулось, потому что старик дипломатично уточнил:

– Нарядилась и ушла. Наверное, в театр. Она всегда, как идёт в свой театр, коричневое пальто и зелёную шляпку надевает.

– Спасибо, – выдавил я и, ошалелый от всего этого, побрёл домой.

Дома, отмахнувшись, от каких-то Дусиных вопросов, я схватил пачку сигарет и пошел на кухню. Хотелось покурить и спокойно во всём разобраться.

Но даже этого мне не дали.

– Муля! – на кухню вошла Белла и сразу же прицепилась ко мне, – ты когда с Тарелкиным поговоришь? Он, конечно, сейчас не так сильно нападает, но всё равно хорошее время для игры не даёт.

Она подкурила от плиты и монолитным айсбергом стала возле форточки.

– Сегодня. Или завтра, – затянулся сигаретой я.

– Ты опять куришь, – обличительно констатировала очевидное Белла и сразу же проницательно добавила, – случилось что-то неприятное, да?

– Белла, ты замечала за нашей Злой Фуфой склонность к убийству ближнего своего? – внезапно даже для самого себя, спросил я.

– Это когда она Большакова убить хотела? – спросила Бела, и от неожиданности я аж закашлялся от сигаретного дыма.

Аж слёзы на глазах выступили.

– А ты откуда знаешь? – удивился я, откашлявшись.

– Да кто у нас этого не знает? – хмыкнула она, – Фаина Георгиевна сама рассказывала. Да и свидетели тогда были.

– Расскажи, – попросил я, пытаясь совладать с изумлением.

– Ой, да что там рассказывать, – вздохнула Белла, – гнусная история. Да и давно это было, пару лет назад где-то. Во время войны ещё.

– Расскажи! – прицепился я (уж чего-чего, а жажды убийства от миленькой и в принципе довольно мирной старушки я не ожидал никак).

– Ну ладно, – пожала плечами Белла и принялась рассказывать, – Конфликт с Большаковым у Фаины Георгиевны был давно. Всё началось с того, что он не дал ей сняться в фильме «Иван Грозный». Как Эйзенштейн его не упрашивал – он велел взять Бирман на роль Евфросиньи. Фуфа тогда сильно расстроилась. Много плакала. Но никак.

Белла опять затянулась, выпустила дым в форточку и мрачно продолжила:

– А потом Ромм снял её в своём фильме «Мечта». Она там Розу Скороход играла. Ты же смотрел?