Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 350 страниц)

Старый Земледух тоже поклонился.

– Люди гостинцы начали приносить, – дед указал на несколько корзин и колокол. – Кто меду, кто яиц, кто колбасы. К вам приближаться не решаются, через нас просят передавать. .. Вы не думайте, что здесь все как Терещенко.

– Еще раз спасибо.

Характерник вернулся в дом, где Ульяна ходатайствовала готовкой обеда на большую группу, и сообщил, что отправляется в погоню за горячими следами. Жена поцеловала его, перекрестила на прощание. Вдруг хлопнула себя по лбу:

– Прочь забыла! Я тебе подарок на Покров приготовила!

Достала из сундука несколько книг в мягком переплете.

– Полное собрание Котляревского для путешественников, – она едва улыбнулась. – Потому что твои книги такие старые и засаленные, страницы уже рассыпаются...

Игнат крепко обнял ее, вкладывая в эти объятия благодарность, любовь, прощение за длительное отсутствие и обещание найти и наказать обидчиков. Она поняла все без слов.

– Возвращайся побыстрее.

Сироманец поцеловал ее, взъерошил сыновья и еще раз поклонился Земледухам, которые просили не беспокоиться за хозяйство, потому что они здесь все устроят и поддержат. Засидел Упыря и помчался к ближайшему дубу. Брат Крайка согласился на расследование и добавил личную просьбу переломить обидчикам все пальцы.

В гайке характерник наткнулся на свежие следы подков.

– Вот вам и крючок, сукины дети!

Он кое-как растолкал сумками сброшенную наспех одежду, пристроил оружие и приказал Упырю бежать на расстоянии. Лошадь фыркнула и стукнула копытом.

– Я – волк.

Запах расцвет рисунком: трое всадников держали курс на север, их кони, учитывая темень, бежали по лесу осторожно, а на рассвете помчались по дороге увереннее и быстрее. Запах закручивался, словно бесконечный указатель, будоражил воображение, выписывал картины: как он пытает подонков, заставляет их рыдать, как они молят о помиловании... Ненависть и жажда мести разжигали кровь, и серый волк мчался так быстро, что Упырю приходилось на себя.

Характерник знал этот старый гостинец, путешествовал по нему несколько раз. Неподалеку стояла заброшенная корчма, пришедшая в упадок вместе с дорогой. Запах сгущался. Похоже, злодеи решили отдохнуть в забытом месте, думали, здесь никто их не найдет.

Теперь Игнат похищался медленно, вслушиваясь и принюхиваясь. Неподалеку стояли кони – не трое, а четверо. Волк остановился и тщательно обследовал стены корчмы. Двое на втором этаже, еще двое внизу. Знакомый запах.

Хищник осторожно приблизился к двери. Главное – неожиданно наскочить и не перебить их в первый же миг, иначе...

– Ни трогай!

Из окон обоих этажей выдвинулись ружья.

– Старый волк, старые трюки, – послышался знакомый голос. – Говорил же, ребята, он скоро нас разыщет! Не придется снова беспорядок разводить. Вот проворный парень!

Мармуляд вышел из корчмы, держа его на прицеле.

– Они, Игнат, не верили, а я говорю: он когда-то кур у варягов таскал! Славное было время, – кривая улыбка исчезла с его лица. – Перекидывайся на человека. Разговор есть.

Волк зарычал, прижал уши и припал к земле.

– А ну цить! – Мармуляд повел ружьем. – Не рыпайся! Здесь серебро, понял? Не дури и немедленно опрокидывайся, пока мне терпение не лопнуло.

Через несколько секунд из волка вышел Гнат, сбрасывая с себя остатки меха.

– Мерзкое зрелище, – Мармуляд сплюнул. – Черт! И все это вместо того, чтобы выпивать где-нибудь вместе на Покров!

– У меня были другие планы, гнида.

– Ты у нас теперь семьянин, знаю. Мы немного присматривали за твоей семьей, – давний знакомый подмигнул. – Вот наведались, оставили приглашение на встречу.

– Вы, сукины дети, за это заплатите, – Игнат перевел взгляд с Мармуляда на трех стрелков в окнах. – Слышите, уроды? Я буду убивать вас медленно, а потом буду жрать ваши лица...

– Понимаю, ты немного расстроен, – угроза не поразила Мармуляда. – Но мне приказано убедительно пригласить тебя в Шевалье, поговорить об одном деле.

– У меня больше нет общих дел с Шевалье.

– В самом деле? Ты это серьезно? – Мармуляд хохотнул. – Иметь дела с Шевалье – это как твоя сраная сделка, дорога в один конец. У него на тебя планы, и я пришел сопровождать тебя в Киев. Одевайся, не стоит пиструном размахивать.

– Никуда с тобой не пойду, суки потрох, – его ярость была острой и ледяной, как сабля на морозе. – Сгибу, но вас загрызу. Слышите, сволочь? Вы все обречены!

Игнат почувствовал их страх: он изменял запах их вонючего пота. Характерник приготовился обернуться на волка. Пусть они вооружены серебром, и четырех он одолеет!

– Не советую, – рука Мармуляда нырнула за пазуху. – Если мы погибнем, твоя жена получит печальное известие...

Он достал небольшой клочок бумаги и ребром метнул его характернику.

– Как думаешь, ты ей здесь понравишься?

Дагеротип. Игнат и Арина… в постели. Во всех подробностях, которые можно поймать камерой.

– У Шевалье таких интересов немало, – подмигнул Мармуляд. – И не только с этой прекрасной кралей, но и с ночными малками!

Игнат сжал дагеротип так сильно, что края резали ладонь.

– Откуда... Как вы это сделали?!

– Пусть славятся новейшие изобретения, – ответил Мармуляд. – Показать другие фотографии? Прости, привез только одну. Остальные держат в нескольких очень надежных тайниках, чтобы тебе не наскучило найти их и уничтожить.

Игнат посмотрел на дагеротип и понял, что проиграл. Шевалье знал, куда бить.

– Расхотелось грызть нам глотки? Вот и хорошо, потому что мне уже опостылело торчать в этом заднице. Айда в Киев!

– А гимна мерзлого не хочешь?

– Нет, спасибо спасибо. Одевайся.

– Я отомщу, Борис.

– За то, что я добросовестно выполняю свою работу? – удивился Мармуляд. – Но рад, что ты не забыл моего имени. Теперь будь вежливым мальчиком, одевайся и садись верхом. Столица ждет!

Характерник подчинился.

Какой наивный он был, когда думал, что соскочил с золотого крючка. Болото никогда не отпускает так просто. Шевалье обманул его, как мальчишку, позволил поверить, что отпускает, а потом дернул за удочку. И некого винить кроме себя.

Конвоиры были опытными: держали наготове ружья, не спускали с него глаз, но Игнат и не планировал убегать. Всю дорогу он лихорадочно придумывал, как обмануть Шевалье.

Вечерняя столица была отвратительной, холодной и неприветливой. «Ночная Мавка» встретила привычным весельем: Тарасик едва успевал наполнять рюмки, девушки смеялись на коленях нетрезвых мужчин – все, как Гнат когда-то любил. Он поймал странный взгляд Лилии, потом отряд покинул зал и спустился в казино, которое сегодня не работало.

– Мон ами! – Шевалье раскинул руки, словно для широких объятий. – Кто мог бы подумать, что компромат, собираемый на дипломата, вдруг понадобится для характерника!

Он указал на игральный стол, где веером лежали многочисленные изображения Игната с женщинами, преимущественно с Орисей. Характерник хрустнул пальцами, узнав на одной из фотографий Лилию с той ночи, которую считал прощальной. Снимали вблизи... А он тогда был накачан алкоголем и ничего не заметил.

– Если хочешь порвать их – прошу, не сдерживайся, – пригласил бандит. – У меня много других.

– Твой шантаж кизяка не стоит, – ответил Игнат с улыбкой.

– В самом деле? Не боишься, что жена узнает о твоих похождениях? Лилия думает иначе... – Шевалье постучал фишкой по дагеротипу.

Вероятно, в тот последний вечер он растолкал ей все, что имел в виду. И опять некого обвинять кроме себя.

– Она и так знает о моих похождениях.

Это было единственное, что ему удалось придумать. Вероятно, Варган или Щезник придумали бы что-нибудь лучшее... Но они бы никогда не оказались в такой жопе.

– Жаль, – Шевалье подкинул игровую фишку. – Тогда придется пристрелить тебя, а твоих драгоценных жену и сына сжечь заживо. Это задело бы нежные струны твоего сердца?

– Отброс! Я оторву тебе голову!

На него поднялось более десятка пистолов. Бандиты расхохотались: так смеются взрослые над наивными детскими угрозами. Шевалье тоже улыбнулся, подождал, пока хохот уляжется, и продолжил:

– Теперь, когда эмоции нашли выход, я скажу следующее: ты останешься здесь, мон-ами, в комнате для особых гостей, и будешь ждать приказа. Затем послушно проделаешь все, что я скажу. Таким образом, твоя семья останется целой. Разумеется?

– Я считал тебя человеком слова, Шевалье. А ты оказался сраным лжецом. Сейчас ты победил... Но настанет ночь, и у твоего дома появятся глаза волка.

Шевалье захлопал в ладоши. Мармуляд захохотал.

– Прекрасная речь! Можешь считать себя волком, но сейчас ты – моя собачка на поводке. И будешь делать все, что я прикажу.

– Где гарантии, что на этот раз сдержишь слово?

– Никаких гарантий, – Шевалье бросил фишку на стол. Собой Игнат мог рисковать как угодно. Но не семьей.

– Орден узнает, – это был его последний отчаянный аргумент.

– Орден уже узнал, но это небольшие хлопоты, – Шевалье махнул рукой. – Несите того рысака!

Несколько ворчаков исчезли за дверью и через минуту приволокли мужчину, который уже не мог ходить через перебитые колени. Искаженное побоями лицо напоминало кровавую мясную маску. Игнат с ужасом узнал в той маске брата Качура.

– Твой знакомый?

Качур поднял лицо. Его глаза, красные от потрескавшихся капилляров, едва проглядывали сквозь распухшие черно-синие синяки. Он долго всматривался в Гната, потом дернулся и зашептал сквозь выбитые зубы, боль и ненависть:

– Предатель. Ненавижу. Проклинаю...

Шевалье поправил бабочку, протянул руку и Мармуляд услужливо вложил в нее пистолет. Выстрел прервал последние слова брата Качура. Шевалье повернул оружие и вздохнул.

– Напомните мне в следующий раз не стрелять в голову. Выглядит драматично, но смывать с пола мозги... Ну, чего вставали? – прикрикнул он. – Сейчас ухи натечет! Здесь каждая паркетина дороже жизни этого хлама! Выбросьте его туда, где ни один дуб не прорастет.

Изуродованное тело быстро поволокли. Шевалье перевел взгляд на Игната.

– Видишь? Мы сохраним твою тайну от Ордена.

Бойко закрыл глаза. Смерть брата Качура – на его совести.

– Сделаете со мной то же самое, – обреченно сказал характерник.

– Если будешь послушной собачкой, то нет. Вообще я питаю глубокую симпатию к тебе, мон-ами, – Шевалье провел пальцем по своим усикам. – Поэтому у тебя достаточно высокие шансы на жизнь. Так как, понял условия нашего сотрудничества?

Пепел под ногами, фигура над черной пустотой; ожесточенная решимость сделать что угодно, чтобы вернуться в семью. Драгоценный паркет под ногами, фигура над зеленым бархатом игровых столов; если он никогда не вернется в семью, то, по крайней мере, должен ее уберечь.

– Да.

– Шарман! Сопровождать любого рыцаря в апартаменты для особых гостей.

Гната заперли в небольшой комнате без окон и мебели. Мармуляд лично сопровождал его, чтобы бросить напоследок с масной улыбкой:

– А жена у тебя ничего. Как вдруг овдовеет, то приеду ее развлечь!

Характерник ответил взглядом, от которого Мармуляд перестал улыбаться и хлопнул дверью. Игнат остался наедине со своим отчаянием.

*** 

На всех известных ему языках, которых насчитывалось восемь, Зиновий Чарнецкий проклинал все, что привело его сюда: светские приемы, где слишком щедро наливают, так легко пьющееся местное вино, проклятые плавни с чертовыми турками, ненавистное море с вечной тряпкой. в крохотном челноке без якоря у двух вражеских кораблей! Если об этом сумасшедшем вояже узнают в Киеве, то плакала долго и тщательно выстроенная карьера, плакали следующие назначения, уже никогда ему не видеть вожделенной перевязи чрезвычайного и полномочного посла Украинского Гетманата...

Между тем коварный характерник с обольстительной кралей живо обсуждали план нападения. Безумцы! Какое нападение? Зиновий в отчаянии взглянул на захваченное судно. Там шастает несколько десятков турок! Даже со всеми галдовническими выкрутасами у них нет шансов против стольких! Надо сдаваться в плен или плыть бог знает куда без всяких припасов. Оба варианта не нравились Чарнецкому, но они, по крайней мере, были рациональными. Да разве эта парочка прислушивается к голосу ума? Сероманец приказал довериться и не мешать. Да, он спокойно погибнет в битве, а Чарнецкому потом за все отвечать...

Наконец-то кончили. Ярема сел за весла и челнок не спеша подвинул к кораблям.

– Нас же заметят, – зашипел Чарнецкий.

От испуга занемела спина. То ли сиденье на неудобной скамье дало о себе знать? Да какая разница, когда сейчас их пристрелят!

– Будешь говорить – заметят, – отрезал Яровой.

Он управлял изящно и тихо, как научился в северных фьордах. Несколькими движениями Ярема сократил расстояние до кораблей, положил весла и начал раздеваться. Не успел Чарнецкий вставить свой комментарий, как к его великому удивлению то же самое начала делать панна Ракоци. Зрелище было прекрасным, потому что характерник остался в штанах, а разведчица не останавливалась, пока не сняла с себя все. Всё.

– О-о-о... – ценитель женской красоты Зиновий на мгновение забыл о смертельных опасностях.

Ярема тоже таращился на нее, хотя и чувствовал себя от этого виноватым. Сильвия же, несмотря на ночной холод и мужские взгляды, отвернулась, закинула волосы на спину, поднялась на цыпочках, подняла руки кверху. Зиновий прикипел взглядом к изящным ягодицам – хоть что-то хорошее за эту проклятую ночь! – как случилось непостижимое.

Женщина задрожала, бледно-бледной кожей расползлись пятна тьмы, волосы разбежались спиной и плечами, покрывая тело черными поростями. Зиновий протер глаза: стройные ноги, обернувшиеся мохнатыми лапами, соединила сплошная перепонка. Пальцы превратились в загнутые когти, похожие на костяные кинжалы. Чарнецкий перекрестился, но не помогло: Сильвия, вернее, почвара, которой она сделалась, раскинула руки в бока. Эти руки на глазах выросли, ужасно истончились, превратились в причудливые лапы, между ними и туловищем напряглись черные паруса перепончатых крыльев.

А потом существо вернулось к нему.

Зиновий запомнил это мгновение до кончины: вместо привлекательного женского личика выпирало ужасающе вытянутое рыло с длинными клыками; огромные черные очиски таращились на него хищно, как на ужин; настороженные треугольные уши, покрытые мехом, непрестанно подергивались. Ужас то ли улыбнулся, то ли что-то сказал – и огромный нетопырь сорвался с лодки, коснулся волн когтями, взмахнул крыльями раз, второй и поднялся в ночное небо.

Чарнецкий снова перекрестился, а потом вернулся к Яреме, что именно проверял, надежно ли сидит сабля на ремне.

– Что... что это было? – пролепетал едва слышно Чарнецкий.

Он считал себя опытным знатоком женщин, которого тяжело поразить, а сейчас его сердце едва через рот не выскакивало.

– Босорканя, – ответил характерник ровно, словно каждый день такое видел. – Смотри, пожалуйста, моего ныряльщика и лодки, чтобы его не отнесло в открытое море.

– Ты меня бросишь? – Зиновий перевел ужасный взгляд с Яремы на ныряльщик, который тот вложил ему в руки.

Вместо ответа Яровой зажал нож между зубами и указал рукой на ближайший корабль. Мол, трогаюсь к нему.

– Я не умею грести! Ярим! – зашептал испуганно Зиновий. – А если та ночница вернется и голову мне отгрызет?

Сероманец бултыхнулся в воду. От мощного толчка лодку начала дрейфовать в сторону открытого моря и Чарнецкий, ругаясь на всех известных ему языках, бросил ныряльщика под ноги, схватился за весла и начал бороться за выживание.

Ярема плыл, вражеские корабли приближались; холодная вода окутала тело; он снова был на войне. Ни разу Яровой не брал кораблей на абордаж, поэтому упустил несколько минут в поисках зацепа, чтобы взобраться на палубу. Пока характерник плыл, на другом корабле поднялся шум и послышались выстрелы – Сильвия уже начала. Сабля на ремне билась о ноги, мокрые пальцы скользили влажным деревом, и вдруг он вспомнил о ноже между зубов. Псякрев!

Когда Яровой перевалился на палубу турецкого судна, никто его не заметил: все солдаты стояли на противоположном борту, высматривая, что творится у соседей. Турок было немало, но теперь количественное преимущество не имело значения.

Сероманец разрезал пучку большого пальца, провел саблей, рисуя ломкий узор по лезвию от заставы до пера.

– Пылай.

Оружие расцвело багровым огнем, озарило палубу потусторонними хищными бликами. Османы обернулись и несколько секунд остолбенело таращились на бородатого великана, который водил ладонью над колдовским пламенем – как сумасшедший джин с волшебным ятаганом вырвался из лампы.

Самые смелые построили ружья.

– Не занимай!

Выкрикнув лозунг Ордена, он толчком плеча опрокинул одного через борт, второго стукнул головой эфесу между глаз, третьего обезоружения, выдернув ружье из рук. Несколько выстрелов царапнули торс, а самый отчаянный осман бросился наперерез с обнаженным клинком. Ярема ударил в ответ: лезвие черкнуло у самого переносицы отчаяния, ослепило багровым огнем. Турок отшатнулся, тут вверху засвистело, завизжало, и огромная летучая мышь, на миг зависнув в воздухе между парусов, упала на несчастного. Не успел тот понять, что творится, как его подняли вверх, пронесли над палубой и швырнули в море. Летучая мышь завыла и вцепилась в другого солдата, вгрызаясь клыками в шею. Жизнь выпорхнула из разорванной артерии и нетопырь с окровавленной мордой исчез за бортом.

– Шайтон! Шайтон!

Поднялась паника. Кто-то бросал оружие и падал на колени, ворча молитвы, кто-то сам прыгал в воду, ужасные солдаты мешали небольшой купке смельчаков, пытавшейся сопротивляться несмотря на очевидную бесполезность борьбы: пули и лезвия не наносили вред сумасшедшему джину с огненным клинком. Один за другим турки падали, и первый корабль был захвачен.

Тем временем команда второго судна, очевидно, под руководством опытного офицера сформировала слаженный строй и приготовилась к встрече. Когда Яровой перескочил на другой борт, его встретили плотным и бесперебойным огнем, и пришлось прятаться. Он мог бы разбить этот отряд в волчьем облике, но не избежал бы многочисленных ран. Куда девалась Ракоци?

Эффект внезапного приступа миновал, турки не давали поднять голову, медленно приближаясь к его укрытию. Характерник провел кровью по губам. Если через минуту она не появится, он двинется в атаку... Тут раздался новый залп: стреляли с другой стороны. Так вступила в бой освобожденная команда Княжества. Вот куда скрылась Сильвия!

Османы отвлеклись на нового врага, и Ярема воспользовался этим, чтобы ворваться в турецкий тыл. Беспорядок сопровождал его горящую саблю. Он упивался боем и наслаждался каждым ударом, нанесенным и полученным, счастливо улыбался, потому что именно в битве его жизнь имела смысл.

С невыносимым визгом сверху налетел летучий мышь, слепил когтями, терзал горло, швырял за борт, и вскоре бой кончился: зажатые пулями с одной стороны, огненным джином с другой и гигантским крылатым чудовищем сверху, турки сложили оружие на мы. Победа! Команда Сильвии после многоголосого вивата принялась скручивать их, еще несколько османов выловили из моря.

Рассвет разбежался по волнам золотистым одеялом. Характерник отошел к обезлюдившемуся борту, коснулся рукой новых синяков, осторожно растер: наверное, прибавится несколько шрамов в коллекцию. Дул на саблю – забыл про волшебство – и багровое пламя исчезло.

– Интересный прием. Может, себе этому научиться?

Панна Ракоци накинула трофейный османский мундир, едва прикрывавший верх ее бедер. Бледущую кожу пятнали остатки черного меха, похожего на потрескавшуюся чешую, и разводы засохшей крови, более густые на подбородке и шее, несмотря на это, она была невыносимо привлекательной. В лучах нового дня Ярема любовался ее красотой и впервые не чувствовал угрызений совести.

– Вы и без меня знаете немало интересных приемов, панна Ракоци. Как оно летать?

– Лучшее ощущение в мире. Похоже на оргазм.

Она усмехнулась. Ее клыки до сих пор были длинными.

– Я путешествовал по цепелинам... Думаю, это совсем не то.

– Совсем не то, – согласилась Сильвия. – Наш дерзкий план удался, однако вы почему-то не радуетесь.

– Это просто усталость. На самом деле я невероятно рад, ведь попадание в плен не входило в мои планы.

– Вас не удивила моя природа, – прищурилась Сильвия.

– Я заподозрил это после вашего признания о разведке. Женщина из рода Ракоци, древний трансильванский род... И ночью вы видите слишком хорошо, как на человека. Все сложилось вместе, – Ярема провел ладонью по бороде, которую после боя стоило переплести заново. – Ваши сестры сотрудничали с Орденом и вдруг оборвали все контакты. Это послужило поводом для подозрения в измене.

– Это было не наше решение, рыцарь. Мы должны прекратить сотрудничество, но османы здесь ни при чем... Таков был Ее приказ.

– Кого вы имеете в виду?

– Вы, волки, служите Багряноглазому, – она коснулась его груди длинным острым когтем. – Наша госпожа – Другая.

В Объединенном Княжестве существовал круг босорканий, о чьих способностях знали немного: самым распространенным был слух об обращении на летучих мышей и высасывании человеческой крови. Некоторые босоркани работали на государственную безопасность, как Серый Орден, некоторые занимались собственными делами, как Ковен ведьм. Когда-то в разговоре брат Щезник отметил, что босорки немногочисленны и раздроблены, но, тем не менее, крайне опасны, потому что имеют собственное соглашение с мощным потусторонним существом, которое он предпочитал не называть вслух – Ярема это хорошо запомнил.

Босоркань в Княжестве уважали. Моряки почтительно смотрели в сторону Сильвии, но никогда не решались заговорить к ней первыми. Ярема поймал себя на очередном заглядании на ее ноги.

– Жалеете, что не пришли в ту ночь ко мне?

Характерник надеялся, что эта улыбка тоже была частью ее потусторонних сил.

– Кажется, – он уклонился от ответа, – мы забыли кое-что важное.

Чарнецкого успели спасти, пока волны не отнесли лодку к неизвестным берегам. Дипломат долго не отдавал никому единственное весло (второе он потерял), цокая зубами, смотрел на всех яростно и обиженно и еще несколько часов не разговаривал.

Один корабль османов они утопили, другой взяли с собой. Несмотря на потери, команда Ракоци оставалась способной вести оба судна. Скрученных пленников распихали между трюмами, и когда Чарнецкий вернул способность разговаривать – не без помощи бутылки рома, подаренной сострадательными моряками, – Яровой приобщил его к переводу разговоров с пленными офицерами. Подавленные турки не пытались ничего скрыть. Слова Сильвии подтвердились: Османская империя планировала завоевание Крыма и Тавриды.

– Дьявол! Это очень важные сведения!

– Значит, не зря уплыли.

– Да, но никогда больше я такого в жизни не сделаю.

Сильвия закрылась в отдельной каюте и попросила не беспокоить – видимо, восстанавливала силы. В порту Константы она вернулась, как всегда, прекрасная и обаятельная. Зиновий произнес протокольные торжества на прощание, поклонился и помчался к карете большими прыжками.

– Ему уже лучше?

– Пройдет несколько дней и Чарнецкий будет кичиться этим происшествием перед каждой юбкой.

– Значит, оно того стоило, – подмигнула Сильвия.

– Бесспорно. Ваши слова подтвердились, а это очень тревожные новости моей страны. Надеюсь, что после этого в Варшаве Княжество получит поддержку от Гетманата.

– Да, сбор Двухморского Союза по вопросу вступления Княжества скоро... Хотя я уверена, что османы будут атаковать до рассмотрения дела, чтобы уничтожить наши шансы. Но вы видели нашу мощь. Мы продержимся!

Они смущенно замолчали – вдруг все темы для разговора иссякли.

– Значит, пора прощаться?

– Пора прощаться, – неохотно согласился Ярема.

Подарок Галины прожигал карман.

Он должен что-то сказать. Должен что-то сделать...

– Будьте счастливы, пан Яровой, – она улыбнулась, но ее глаза не смеялись. – Была искренне рада нашей встрече. Вы хороший человек.

– Меня называют хорошим, но я не такой, – возразил Ярема. – Я убил немало людей. Утратил веру в Бога. Не люблю будущую жену. Да я в шаге от супружеской измены всякий раз, когда вы рядом!

На этот раз ее глаза улыбнулись.

– Мне безразлично много вещей, которые должны беспокоить хорошего человека... Единственное утешение я нахожу в битве... Несмотря на то, что ужасы войны до сих пор мучают меня. На этих руках кровь и чужие жизни. Я недобрый человек, Сильвия.

– Не убедили, – отмахнулась она. – Жаль, что мы встретились в таких обстоятельствах. Будет война... И ваша свадьба. Мне приятно представлять, что мы встретимся снова. Пожалуй, наивно – но приятно.

Сильвия. Прекрасная, опасная, загадочная. Она единственная разглядела его воспоминания.

«Если шанс представится, не будь болваном и не упусти его. Посылай все планы ко всем чертям и иди по зову!»

Подчинившись моментальному зову, Ярема шагнул и без раздумий поцеловал ее. Сильвия ответила, будто только и ждала этого. И тогда он понял, что поступил правильно.

Характерник вспоминал вкус поцелуя и запах волос, когда карета ехала к границе. Чарнецкий храпел напротив – это было хорошо, ведь он точно воспользовался бы возможностью обсудить пикантные детали.

Что дальше? Мамуньо говорила, что готова разорвать помолвку. Итак, к черту те помолвки! Пани Яровой должна понравиться Сильвия: известный трансильванский род, настоящая аристократка, совершенность согласно всем требованиям маменьки – если, конечно, не рассказывать о работе пани Ракоци.

И если не помешает война.

Война, ребенок захватнических мечтаний. С Княжеством турки справятся, но выступить против Двухморского Союза? При всей мощи Османской Империи она кончит так же, как и варяги.

Яровой развернул атлас на карте Восточной Европы. Окинул взглядом стремившийся к реваншу Северный Альянс Изумрудную Орду, когда-то пытавшуюся захватить молодой еще Гетманат, Османскую Империю, мечтавшую о южных землях... Альянс, Орда, Империя – три силы, против которых Союз выстоял в разное время. Но если они переступят через вековые оскорбления, временно объединятся и ударят вместе?

С севера.

С юга.

С востока.

Всеми силами, каждый за свой кусок...

Картинка щелкнула и сложилась вместе. Нет. Невозможно! Это слишком дерзко. О таком давно должны были узнать разведчики, должны были увидеть заранее в войске Сечевом и союзных государствах, этот слон так огромен, что не заметить его невозможно.

Но в Союзе не знали османских планов. А выборы гетмана состоятся через несколько дней! Ярема стукнул в стену над ухом Зиновия и крикнул:

– Жены побыстрее, слышишь? Жены!

Извозчик без лишних вопросов понесся каретой, будто за ним черти гнались. Чарнецкий проснулся и испуганно схватился за пистолета, выдавшего ему в плавнях Ярема.

– Что? Засада? Нас изменили?

– Чем можно победить Союз? – спросил его Ярема и сам ответил: – Только более могущественным союзом!

Зиновий протер глаза и мрачно спросил:

– Что ты несешь?

– Наибольшее вторжение за последний век, такое большое, что никто его не предсказал, – пальцем нарисовал на карте три стрелки, которые вгрызались в земли Двухморского Союза: – Мы на пороге грандиозной войны!

*** 

Иван Чернововк дал разрешение на дерзкую авантюру, а также сообщил, что Судный день прошел должным образом: все предатели одновременно уничтожены – большая победа для Ордена, который в последние месяцы пропускал удар за ударом.

Шаркань, отдохнув в киевской конюшне, бодрым клусом нес на восток. Северин переночевал в Батурине и на следующую ночь достался ставропигиального мужского монастыря Рождества Богородицы, более известного как Глинская пустынь (название это произошло от древнего рода князей Глинских, на чьих землях возвели монастырь). Среди православных верующих Гетманата мудрость глинских старцев славилась так же, как их затворничество – тем удивительнее было приглашение характерника в сакральную обитель.

Монастырь окружала стены, достойные крепости – высокие, как для праведников, уповающих на защиту Божию. Северин не понимал людей, которые добровольно шли за эти стены: не ему судить причудливые жизненные выборы, но осесть на клочке земли в тесном кругу, исполненном интриг не меньше, чем любое село, казалось странным выбором для бегства от светских забот. Впрочем, каждый выбирает свою тропу.

Северин постучал в массивные ворота, подождал минуту, постучал громче. В сторожевом окошечке нарисовалось неприветливое лицо и дернуло бородой: чего надо? Характерник показал пропуск. Монах поднял светочь, внимательно осмотрел печать и без всякого слова отворил ворота.

Монастырь напоминал городок – так много здесь было построек. В сумраке не горел ни один фонарь, даже окна зияли тьмой, и посторонний человек легко заблудился бы здесь, если бы не имел волчьего зрения. Северин спешился и показательно перекрестился. Другой часовой подошел к огромному фонарю.

– Слава Ису. Прошу за мной, – сказал проводник.

Попасть внутрь Глинской пустыни оказалось гораздо легче, чем надеялся Чернововк. Чтобы выбраться отсюда, было так же просто.

– Все уже покоятся, – сообщил монах, поворачивая за угол. – Поэтому встреча состоится завтра.

– Могу ли я навестить молитву? – поинтересовался Северин на всякий случай.

Бозная, какие в этом монастыре порядки для заезжих.

– Ни в коем случае, – монах удивленно посмотрел на него. – Даже не стыкайтесь из комнаты, пока за вами не придут.

– Как прикажете.

– Вы – чужестранец на святой земле. Многие братья пылают верой, безудержной и упорной. Они не рады видеть такого гостя у себя дома, – объяснил проводник.

– Серой пахну, разумеется. А как насчет вас?

– Я тоже не радуюсь, однако выполняю приказы мудрых старцев, которым известно больше меня.

Монах помог отнести саквы в комнату в небольшом здании вблизи скотовода. Он долго гремел ключами, подбирая нужный, а Северин оглядывался: ни души. Только сверчки сверчат.

– Прошу.

Комната напоминала келью отшельника или каземат заключенного. Соломеник на полу, распятие на стене, небольшая свеча и старая Библия в углу – вот и все роскоши.

– Коня вашего в конюшню отведу, – сообщил проводник. – Уборная справа за углом. Рядом с ней найдете бочку с водой. Если хотите исповедаться или увидеть чудотворную Глинскую икону, попросите архимандрита во время встречи, но сами никуда не уходите. Это строго воспрещено.

– Я уже понял.

– Мы не принимали чужестранцев до этого года, – монах извинялся. – Завтрак вам принесут. Спокойной ночи.

Он забрал фонарь, но любезно оставил ключи в дверях. Итак, пока Чернововк имеет статус гостя. Начало замысла сложилось успешно, но бог знает, с кем и на каких условиях Михаил договаривался об измене. Надо играть роль благоразумно.

Северин достал из сумки хлеб с салом и поужинал. Два дня подряд верхом истощили его, а чутье подсказывало не надеяться на покой в монастыре. Надо узнать, каким ветром предателей Ордена занесло в здешний архимандрит. Возможно, они только разменная монета, к этому тоже стоит быть готовым... Недаром место вокруг зовут Пустынью: всего несколько сел, огромный лес и граница с Изумрудной Ордой. Идеальное место, чтобы заставить кого-нибудь исчезнуть.