Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 104 (всего у книги 350 страниц)

– Любишь ее? – спросил Черновк ни с того ни с сего.

Альбинос сверкнул.

– Не повторяй моих ошибок, – буркнул Северин. – Есть что-нибудь на мысли? Скажи ей прямо. Так всем будет легче.

Наконец-то уроки жизни от Чернововки вернулись! Максим усмехнулся.

– Спасибо, Щезник.

...Ярема склонился за письменным столом. Листал бумаги, курил трубку, замерзшую дымом весь кабинет. Другой мужчина, закинув ногу на ногу, уселся в кресле и цмокнул янтарный напиток из небольшого стакана. Максим потянул носом, пробиваясь сквозь табачный занавес... Что? Или обоняние впервые предало его? Неужели этот выбритый, щегольски одетый незнакомец с селедкой и закрученными вверх усами – брат Эней?

– Овва, – развеял его сомнения муж Игнатовым голосом.

– Брат Щезник, брат Биляк. Просим!

Отсалютовал стаканом, в который тотчас вернулся.

– Не узнал тебя, Эней, – новая внешность собрата произвела впечатление и на Северина.

– Не Эней, а светлейший брат Эней, – характерник поднял стакан и чопорно отставил мизинца.

Все захохотали, и Вдовиченко присоединился к смеху.

Ярема обнял их по очереди.

– Садитесь, ребята. Проголодались?

Он дважды дернул за длинный шнур с кистями, и вскоре принесли подносы с едой и горячими напитками. Максим принялся за угощение.

– Что расскажешь, Щезник? – Эней долил себе из хрустального графа. – Рассказал ли Гаад, как избавиться от характерного проклятия?

– Да, – Северин обмакнул хлеба в масло, в соль, добавил зубчик чеснока и отправил конструкцию в рот.

Игнат даже подпрыгнул, заморгал глазами и крикнул возбужденно:

– Так что молчишь? Ты не жрать сюда приехал!

Непрошеное весеннее воспоминание: Филипп слушает, Савка убегает за дверь, Катя кормит Олю кашей... Максим схватил бокал с вином и сделал глоток.

– Потусторонние дубравы? Желудки в сердцах? Господи! Что за фигни? – Игнат махнул руками, чуть не перелив на себя содержимое стакана. – Как можно поверить таким чепухам? Он наполнил тебе семьдесят семь мешков гречневой шерсти и сорок четыре копы гречихи! Казна-что... Это же Гаспид, захланный купец душ!

Возмущенный Бойко наклонился ко дну.

– Как бы там ни было, он сам хочет избавиться от соглашения. Прекрасно! – Яровой раскурил потухшую трубку. – Но проклятие – обоюдоострый меч. Готовы ли мы потерять потусторонние силы?

– А ты сомневаешься, Малыш? – Северин долил себе вина.

– Только благодаря этим силам мы дожили по сей день.

– Дожили? Да, уместно слово. Дожили, дотащили, дотащили. .. Ведь наше время прошло, – Чернововк заглянул каждому в глаза. – Давайте посмотрим правде в глаза, братия: мы живые реликты исчезнувшей эпохи Мамая.

Все молча слушали.

– Изменись, или сгинь! Орден не изменился – и погиб, – характерник вздохнул. – Однако погиб не совсем... Последние рыцари должны разбить его последнюю скрижаль.

Максим замер.

– Когда рассказа Пугача вам недостаточно... Вспомните письмо Варгана. Вспомните Савковые шрамы. Вспомните, – Чернововк осекся. – Вспомните Катрю.

Немные тени колебались в тишине.

– Проклятие не умрет вместе с нами, – Северин проглотил вина. – Вот брат Биляк. Он ни дня не был журью, но все равно поставил кровавую подпись.

Игнат и Ярема перевели на него вопросительные взгляды.

– Я не выбирал волчьей тропы сознательно, – подтвердил Вдовиченко. – Мать решила это за меня.

– Вспомните, сколько сероманцев убежало за границу, – Северин указал рукой на окно. – Будьте уверены: они продолжат цепочку проклятий! Секрет, хранившийся здесь веками, уже разлетелся по миру. Только представьте, как новые обратные появляются повсеместно, как каждое государство пытается использовать их в собственных интересах... Это произойдет вскоре, если не случилось!

– Как в сказке о злом духе, выпущенном из лампы, – Яровой посмотрел на табак, тлеющий в трубке. – Не спорю, братец. Я много об этом думал... Да, времена изменились. Новые изобретения становятся удивительнее, все больше похожи на волшебство, за которое не нужно платить кровью. Наступает эра новейших защитников. Надеюсь, они будут лучше нас...

– Оставьте в стороне эти болтовни, – крикнул Игнат. – Вас хлебом не корми, дай только философии разводить! Скажите по-человечески: если принести Гаспиду сердце лесного чудовища, то он оставит нас в покое?

– Да. Согласен конец, – подтвердил Чернововк. – Исчезнут наши силы. Исчезнет проклятие.

– И я смогу поехать к жене и сыну? Жить с семьей без проклятого лунного ига, как обычный человек, на одном месте?

– Вот именно, брат.

Эней порывисто вскочил и заорал:

– Так почему мы здесь леса точим? Так бы сразу и сказал!

Интересно, захочет ли Лина жить со мной, подумал Максим, и сам удивился собственной смелости.

Дорогу в скрытый поселок наполняли воспоминания. Из-под человечности последних месяцев – новых знакомых, переживаний, потерь и любви – заерзала, зарычала старая жизнь. Бегало по спине сиротами, наполняло рот слюной.

Вдовиченко не хотел возвращаться в лес, но в то же время желал этого.

– Эней, а куда делась вторая близнец?

Игнат продолжал бренчать на варгане.

– Эй, Эней! – шляхтич свистнул так, что кони от испуга пригнулись. – Слышишь меня?

– Продал, – ответил Игнат нехотя.

– И купил костюм? – Шляхтич посмотрел на него единственным глазом. – Неплохой, к слову, но скоро сойдет на псов. Нет, действительно, куда ты саблю девал?

– Говорю же: продал, – разозлился Бойко. – Отдал обе, а когда передумал, одну уже потащили. И кому она сдалась без сестры?

– А зачем продал? – вмешался Северин.

– Чтоб дураки спрашивали! Отстаньте.

Собратья болтали и шутили, словно беспечные товарищи, выбравшиеся на прогулку, но их блеклые глаза и плескавшаяся в них печаль фантасмагорически контрастировали с легким тоном разговора.

– Скажи лучше, как каменное сердце вылущить? – спросил Игнат.

– Мой многолетний опыт подсказывает, что предварительно нужно убить его носителя.

– Спилим его пилой? Срубим топором? Как вообще закатрупить то потустороннее одобрение?

– Гадания не имею, – пожал плечами Чернововк. – Насколько мне известно, никому до сих пор не приходило в голову убить лешего.

– С тебя как из козла молока. Ты же двухвостым был! – Эней разочарованно махнул рукой. – Снова едем убивать какое-то чудо-юдо наугад.

– Может, Биляк что-нибудь вспомнит? – сказал Ярема.

– А? Я... Знаю только, что Владыка могучий, но не бессмертный. Лучше расспросить Аскольда, – встрепенулся Максим. – Волхвы жили рядом веками, и они должны знать больше всего.

Между лесом пролегла полоса голой земли. Словно граница, разделявшая два мира: в мире внешнем осень высосала краски, оборвала листья, пекла ноздри утренней изморозью; в мире внутреннем дереве до сих пор изобиловали красным, желтым и оранжевым, а трава зеленела, словно в конце сентября.

Вдовиченко спешился, не отрывая взора от заросли, заглядывающей у него прошлым. Свободным. Простым... Стоит только вернуться...

своего настоящего естества...

– Эй, Белячье! Ты где собрался?

Оклик догнал его в нескольких шагах от первого дерева. Максим набросил шарф, который начал было разматывать.

– Кое-что проверил, – альбинос трусцой побежал назад, не оглядываясь. – Как только преградим лесную границу, Повелитель узнает о нашем появлении.

Характерники переглянулись.

– Да, – Северин сплюнул. – Тогда мне ехать не стоит, и Биляку тоже. Или Малыш, или Эней.

– Я уеду, – сказал Игнат. – Я чаще здесь гостил, поэтому не вызову подозрений.

– Только бы деревья-стражи узнали тебя в новом блестящем образе, – хохотнул Ярема. – Кто знает, такая ли мода им по вкусу?

Бойко отмахнулся от шляхтича.

– Так как мне просто у лба спросить у волхва об убийстве Властелина? Он же молится о нем! Вместе со всем поселком. Как-то не хочется получить рогатину в пузо.

– Не волнуйся, – успокоил Чернововк. – Молодой Аскольд желает освободиться от власти лешего и открыть поселок миру, и он тебе поможет. Но никому другому этого не рассказывай!

Игнат закатил глаза, мол, я даже не попробую в этом разобраться, и скрылся в лесу.

Лошади упорно щипали жухлую травку. Северин беспрестанно ходил туда-сюда, Ярема набивал трубку, Максим сосредоточенно старался не смотреть в сторону деревьев.

– Как ты, Биляча? – дружелюбно пробасил шляхтич. – Всю дорогу ничего. У тебя все хорошо?

– Понемногу, Малыш, – Вдовиченко схватился за возможность отвлечься от зова леса. – Недавно начал учиться работе с деревом.

Надо говорить о новой жизни. О человеческих чувствах.

Это чужая жизнь.

– Это правильно! Хотя кто-то из нашей шайки овладеет ремесло создания.

– Если хочешь, могу вырезать тебе медведя. Как на твоем гербе.

Шляхтич добродушно рассмеялся.

– Спасибо, братец, мне будет приятно. Поставлю его в родительском кабинете.

Чугунное небо сыпало мелким, едва заметным таявшим снежком, не достигая земли. Слова вырывались изо рта парой. Подаренные Линой вещи согревали.

– А ты как дела? – решил спросить Максим.

– Неплохо, – Ярема разжег трубку. – Ордынцев бьют на Слобожанщине, значит, в следующем году выбьют оттуда.

– Читал в новостях.

Он привык к газетам, когда путешествовал в одиночестве, выглядывая известие об убийстве Темуджина. Благодаря этой привычке значительно расширил словарь и знание об окружающем мире.

– Перед нашей встречей я побывал за южной границей, – продолжил Яровой. – Там уже в горах снег лежит. Возлюбленную видел...

– Как здорово! – Максиму сразу вспомнилась Лина. – Вы помолвлены?

– Нет, – Ярема улыбнулся. – Но я был обручен, когда впервые встретил ее. Могу рассказать, если любопытно. Слышал когда-нибудь о босорканьях?

Шляхтич умел хорошо рассказывать, и щедро делился новенькими словами, которые Вдовиченко сразу пытался выучить. Северин до сих пор беспокойно ходил туда-сюда, но также слушал Ярему.

– Вот, собственно, я только в третий раз увидел ее... Через два года, значит. Боялся, что наши чувства выгорели. Выяснилось, что наоборот разгорелись еще больше.

Так напоминало чувства Максима к Лине!

– Щезник, ходи к нам, – крикнул Яровой. – Эта твоя манера землю шагами мерить без умолку... Ты знаешь, как она раздражает других?

– Энея высматриваю, – ответил Чернововк. – Где он пропадает?

– Может, попал в беду, – предположил Максим.

– Брат Эней всегда встряхивает в беду. – Ярема достал вечер. – Но теперь по крайней мере с виду он, как приличный человек, с которым не стыдно ехать рядом. Интересно, что за фешенебельная муха его лягнула?

Вдовиченко отчаянно хватался за вкус еды, за разговоры, за мысли о Лине... Словно незримая катящаяся из леса волна пыталась снести с него человеческую машкару.

Убрать излишнее.

– Вот избавимся от проклятия, – сказал шляхтич. – И что дальше, ребята?

– Разыщу Катрину могилу, – Северин будто хотел что-то добавить, но вместо этого молча потер культю пальца.

– Пойду в ученики к плотнику, – предположил Максим. – Буду ли я изучать разные языки... Пока не решил окончательно.

– Оба пути стоят, братец! Может, и я когда-нибудь повешу оружие на стену и займусь огородничеством.

Северин рассмеялся.

– Не смеши! Как это шляхтичи в земле ковырялись?

– Твои предубеждения огорчают меня, Щезник.

– Ой, хватит тебе, Малыш! Ты помешан на войне и женат на войне. С проклятием или без – все равно пойдешь воевать.

– Есть такое мнение, – не спорил Ярема. – Хочу двинуться на помощь повстанцам Сильвии.

– Смесь любви и подпольной борьбы очень поэтична. Василий оценил бы, – Чернововк сделал вид, будто играет на бандуре. – Не забывай только, что пули будут убивать, а кровь больше не свернется силой воли.

– Привыкнуть к этому будет труднее всего.

Как и до исчезновения волчьего облика, добавил мысленно Максим.

Ты не должен этого допустить.

Все вместе повернулись в лес – звук, а потом запах, возвестил о возвращении Игната. Через несколько минут он выехал из деревьев, спешился и размял ноги.

– С этим Аскольдом разговаривать – гороху надо наесться! Жалуется и скулит, скулит и жалуется. Как пьяный дед, – Бойко надул губы и заквилил наигранно: – Беречь мясо, беречь железо... Зависимость от чужестранцев... Новые жертвы каждый год... Изнурился, не хочу, не могу... Духи не дают покоя... Предки не хотели стать рабами церкви!

Он приложился к фляжке.

– Ближе к делу, Эней.

– Он сказал, что хотел бы приобщиться к делу, ведь пора больших перемен, однако за пределы поселка выйти не может, – Игнат скривился. – Сцикло.

– А про лешего ты хоть что-нибудь узнал?

– Аскольд посоветовал огонь. Может быть, серебро. Но у леса никаких шансов на победу. Надо выманить его сюда, а это кажется невозможным. Разве что он, – палец Гнатов указал на Максима, – может как-то помочь.

Все взгляды повернулись к нему. Альбинос вздохнул.

Молчи.

– Потеря любимого стада заставит Владыку впасть в беспамятную ярость, – признался Вдовиченко. – Он придет отомстить даже за пределы своих владений.

Заткнись!

– А тут мы его и прибьем, – Малыш хрустнул косточками пальцев. – Насколько он силен? Какой вид?

– Представь огромную, сотканную из ветвей обезьяну с лосячьим черепом вместо головы, – ответил Северин. – Вдвое больше человека. Очень стремительный. Имеет мощные лапы, острые когти, длинный хвост.

– Туловище из ветвей, говоришь, – Ярема задумчиво дернул бороду. – Может, поджечь его?

– Не получится, потому что все живое и зеленое, – Чернововк посмотрел между деревьев. – Но костер стоит приготовить. Может, отвлечет его или ослабит...

– Ты сможешь позвать стаю сюда, не заходя в лес? – спросил Игнат у Максима.

– Если они откликнутся, – ответил тот едва слышно.

Ты совершаешь ошибку.

– На это и поставим. Сколько в стае волков?

Вдовиченко чувствовал себя мерзким предателем.

– Когда я уходил, было двенадцать. Десять взрослых, двое волчат.

Лучше возвратиться к ним.

– Тогда не теряем времени. Эней, Малыш, собирайте костер и устройте револьверы. По шару на волка! Если промахнуться, добивайте лезвиями. Пистоль я заряжу серебром для лешего. Потом сабли в руки, и пусть Мамай помогает, Северин оглянулся. – Ты, Беля, тоже помогай. Волком.

– Внутри слышу: этот леший даст нам просраться, – констатировал Бойко.

Больше замечаний не было, и они стали готовиться к битве.

Не до битвы – домасакры.

К жертвоприношению, которое должно произойти с его участием. Они снова будут убивать, но на этот раз не каких-то незнакомцев, а волков, которые дали Максиму убежище и приняли в стаю. Будут убивать их, чтобы выманить лешего!

За уничтоженное проклятие он должен заплатить кровью названной семьи.

Или сменить сторону.

Большой костер разгорелся желто-горячим маяком посреди сумерек, спустившихся на лес. Манила к себе насекомых и скрытые взгляды.

– Все готовы? Хорошо. Вперед Белячье! Мы за тобой.

Альбинос сбросил одежду, до сих пор не уверенную в своем решении. В желудке тяжело плескался непереваренный вечер.

– Оружие наготове.

Убегай.

Белый волк взвыл просьбой о помощи. И снова. И снова.

Этот тоскливый призыв услышат даже на другом краю леса. Вой катился между деревьев умоляющим эхом, растаял...

Ты можешь их предупредить.

Минуты стекали во тьму. Характерники ждали, подбрасывая хворост к костру, наконец послышался далекий бег.

Предупреждение.

Не забыли его! Узнали. Всей стаей несутся на помощь.

Властитель вознаградит тебя.

Среди деревьев обозначились обрывистые темные фигуры. Волки, волчицы, волчата... Максим узнавал их движения, их запахи, словно вернулся в родной приют.

Убейте этих оборотней вместе.

Жизнь без слов и без лжи. Охота в оврагах, где никогда не ступала нога человека. Бег, похожий на полет, рядом с сильными, откровенными, бесстрашными...

Запах свежей стружки на руках. Разноцветный взгляд завораживающей и манящей Лины. Тепло чашки травяного отвара с медом в руках...

Теперь.

Вожак, бывший недавно Максиму отцом, вылетел из-за деревьев первым.

Нет!

Забытый вкус крови растекся в пасти, прожег горьким огнем. Под клыками пульсировали чужие мышцы. Позади лаяли револьверы.

Вожак уволился из его хватки и отскочил. Вокруг царил болезненный рейв; на земле ковыляли, хрипели, рычали грудки серого меха.

Это он, Максим, обрек всех насмерть.

Вожак пронзил его взглядом. В глазах старого хищника застыла такая могущество, что белый волк сник, поджал уши, безропотно наклонил голову... Он готов к расплате.

Но вожак упал на бок с простреленной грудью, не отрывая глаз от Максима. В его взгляде не было обвинения, ненависти или презрения – только пренебрежение.

Предатель.

До конца жизни он будет носить это клеймо. Не отмоет, не замолит, не искупит.

Серые веки склепились в последний раз. Кровь из простреленной груди растекалась по меху, струилась на землю. Насыщенные смертями, револьверы смолкли.

Максим огляделся: стаи больше не было.

По лесу прокатилось страшное ревиско. Словно под ударом шквального ветра деревья наклонили, листья взмыли огромным облаком, и все живое замерло, напуганное криком, пробиравшим до костей отчаянием, яростью, жаждой убийства...

Перед ними появился Властелин леса.

***

 
Ой ну-ка, ну-ка
У плетеного Шума!
Как наша мать
Будет заплетать?
 

Как велось на Зеленые праздники, возле рощи за деревней танцевали девушки. Босые ноги кружат на теплой траве, скользят по студеной земле. Тяжелые косы подпрыгивают, зеленые венки чуть не взлетают вниз. Бледные после долгой зимы руки сплетаются, впитывают поцелуи весеннего солнца, тонкие голоса звенят, летят незримыми серпокрылышками, разносят песню до хат.

Юноши говорят мальчишкой, пялятся на танцовщиц, дерзко хохочут. Дети сбились отдельной стайкой и смотрят, разинув рты. Только Игнат торчит одиночеством – застрял между двумя мирами. Кажется он значительно старше своего возраста, однако взрослые его к себе не принимают, а сверстники недолюбливают: они дразнятся, он их лупит, они не зовут к игре, за что он снова их лупит. Другой бы заперся во дворе, но Игнат гордо нес свое одиночество, с упрямым рвением приходил всюду, куда мог, будто провозглашая: вот я, меня так просто не перечеркнешь, и вы ничего не поделаете!

Звенящая рощица несла за собой теплый ветер, мяуканье одурманивающих кошек, зеленые бутоны и липкие почки. Провозглашала возрождение, предвещала новую надежду. За эту жизнерадостность он любил рощицы больше, чем колядки, щедривки или другие обрядовые напевы – такие древние, что даже святой отец не мог ответить, когда их сочинили.

 
Заплеться, Шум,
Заплеться!
Крещатый барвинка,
Расстелись!
 

Девушки кружились, пробегали под сцепленными руками, заплетали и расплетали шум, пока песня не кончились, а на смену ей пришел смех и плеск в ладони. Кто-то от усталости сел прямо на месте.

– Вот и все? – закричали юноши.

– А вы покажите, как надо!

Вопли принадлежали чужому миру – миру ухаживаний и подмигиваний, тайных объятий и лукавых улыбок, к которому Игнату было нельзя. Дети с шумом бросились к развлечениям, но он даже не посмотрел в их сторону. Медленно миновал юношескую толпу, приблизился к роще. Мать рассказывала, что правильно спетая веснушка пробуждает духов леса к жизни, и те заводят собственные песни, которые напоминают шорох листьев, выметают из-под деревьев крошки нерастаявшего снега, дуют на землю, согревая новые ростки...

– Эй!

Игнат оглянулся: Мелания, дочь бондарева. Хорошенькая молодая юная, принадлежавшая к миру взрослых. Парни уже спорили, кто в этом году будет ссылать в нее сватов. Девичье тело пылало теплом, над верхней губой сверкали капли пота.

– Тебя зовут Игнатом?

– Мать назвали, так оно и повелось, – ответил он, стараясь не выдать удивления.

Она наклонила голову, опрокинула движении косы за спину. По телу ему пробежали сироты: недаром Меланию считали одной из первых красавиц! Почему она к нему подошла?

– А меня Меланкой зовут, – ее дыхание пахло сладкой наливкой.

– Я знаю. По тебе все село сохнет.

Девушка весело рассмеялась.

– А что, Игнат, пойдешь в этом году на вечерницы?

– Еще мало, чтобы на вечерницы звали, – пытался ответить небрежно.

– А сколько тебе лет?

– Одиннадцать стукнуло.

Она удивленно смахнула ресницами. Коснулась собственного лба, протянула руку, коснулась его – были на одном уровне. От ее прикосновения юношу бросило в жар.

– А с виду все пятнадцать...

– Мать говорят, что вымахал здоровый лоб, а внутри пусто.

Его злила собственная внешность. Он хотел играть с другими ребятами – бегать по левадам, купаться в реке, сбивать палками сорняки, бегать наперегонки, как это было раньше... Так и было до лета. Потом Игнат пошел в стремительный рост, а товарищи на это начали дразниться и смеяться. Он ответил кулаками – ребята отреклись, и продолжили глумление за спиной. Мать жаловалась, постоянно перешивая его вещи, но при любом случае рассказывала желающим, что сынишка удался у деда, который в четырнадцать гнул подковы голыми руками, работал у кузнеца за двух подмастерьев, а когда выпивал, мог самостоятельно перевернуть груженую телегу – иногда даже с волом.

– Свирид говорит...

Свиридом назывался первый парень на селе, сильный и миловидный, который собирался ссылать сватов в Меланку.

– Говорит, что на вечерницы позовут, когда усы пробьются.

Теперь она развернется и пойдет обратно к подругам.

– Действительно, усов у тебя нет, – Мелания запястьями стерла капли пота с висков. – Ух, натанцевалась!

– Ты хорошо шкварила, – решился Игнат.

Она рассмеялась. Оглянулась за спину, где разговаривали с парнями ее подружки. Потом наклонились к нему и прошептала:

– А хочешь, покажу кое-что?

– Хочу, – немедленно ответил он.

– Иди за мной.

Девушка нырнула в рощу, и Игнат двинулся следом. Впервые кто-то нарушил его одиночество – да не кто-нибудь, а самая красавица Меланка! От восторга он не обратил внимания на пристальный взгляд Свирида, пронзившего их спины.

Воздух пах талой водой и редкими пряностями. Гай распевался после зимней мочанки. Так девушки пробудили, подумал Игнат. Тонкая тропа исчезла, но Мелания карабкалась дальше, несмотря на безлистные ветви, хватавшие ее за одежду. Игнат не отставал, и все думал, что она хочет показать: заклятого клада? Старого мертвеца? Или просто заведет в дебри и покинет на произвол судьбы, чтобы потом всем рассказать и хохотать от скитаний малого дурака?

На уютной лужайке Мелания остановилась. Взмахом ладони приказала замереть; оглянулась; прислушивалась. Довольно кивнула.

– А хорошо здесь. Садись.

Он послушно уселся на сырой ковер прошлогодних листьев. Она откинула косы за спину, села рядом – никогда девушка не сидела так близко! Игнат почувствовал жажду и быстро облизнул губы.

– А знаешь, чем на вечерницах занимаются? – спросила Мелания вкрадчиво.

– Это не секрет, – ответил Игнат ломким голосом. – Болтают, шутят, поют, выпивают, когда кто-то принесет...

– А ничего ты не знаешь, – она пододвинулась поближе, и парень почувствовал аромат ее волос. – Или делаешь вид, что не знаешь.

Теплая ладонь легла ему на живот, и в нем немедленно разразился пламень.

– А мне неинтересно ждать, когда у тебя пробьются усы.

Ее интересные пальцы нырнули в его штаны. Игнат обмер.

– А, как все гладко, – Мелания завороженно посмотрела вниз, словно нашла там дукач. – Нет мерзких волос!

Горло пересохло, тело обмякло – только прут в ее кулаке вырос и затвердел, словно каменный. Похоже с ним случалось разве во сне... Да что делать наяву?

– А хозяйство больше, чем у некоторых в восемнадцать!

Она поцеловала Игната в губы и крепко сжала рукой внизу.

– А слышал когда-нибудь о приютах? – на ее щеках расплывался румянец.

Рука расслабилась и погладила от самого кончика к корню.

– Слышал, – хмыкнул Игнат медленно.

Мелания насильно дернула штаны вниз. Парень чуть не упал, облокотился на забитые локти, а топорный прут выпрыгнул наружу. Он сник, но девушка того не заметила: глубоко вдохнула воздух сквозь сцепленные зубы, и не успел Игнат что-то сказать, как избавилась от лишнего и в одной только рубашке села на него верхом. Игнат почувствовал ее тело, ее вес, ее жар, ее сырость.

Почему это так приятно?

Мелания наклонилась, поцеловала его снова. Осторожно повела шелковистыми бедрами, зажмурилась, мазнула рукой по лицу, скользнула к налитым персам, ущипнула себя, простонала. Потащила другой рукой под рубашку, нащупала его прутень, направила в себя, и он уткнулся во что-то мягкое, упругое...

Упомянул. Родители производили это во время посещения папы, когда считали, что Игнат спит. Несмотря на возраст, он все запомнил, потому что несколько раз подглядывал из любопытства – но потом с папой начала приезжать невыносимая Катя, и их обоих заставляли ночевать отдельно от взрослых...

– Нравится? – прошептала Мелания дрожа.

Игнат отчаянно закивал. Так приятно!

– Скоро за тобой все девки будут бегать, – улыбнулась она. – Но ты запомнишь только меня одну... Не так ли, Игнат?

– Да!

– Тогда продолжим.

Но продолжить не разрешил Свирид.

Влетел на лужайку разгневанным смерчем, снес Меланию судьбы, принялся бить Гната ногами между ног, по животу, по ребрам, по лицу...

Шум... Шум... Шум...

...Очницы лосячьего черепа слепили ядовито-зелеными лучами. Сияние пробивалось сквозь ветви огромного туловища, будто тот пылал изнутри. Когти на лапах напоминали костяные ножи. Урод не имел пасти, но от страшного ревиска закладывало уши и подгибались колени.

Он очень любил тех волков, подумал Игнат некстати.

В столпотворении утонул звук первого выстрела. Черепом пробежали мелкие трещины, и через мгновение удар лапы разметал их костер, как листья. Длинный хвост, скрученный из гибкой лозы, врезался в белого волка с такой силой, что Максим улетел в ствол дерева.

– Грудь, Щезник! – проревел Ярема. – Стреляй в грудь!

Второй выстрел выбил из клетки грудины несколько ветвей. Развесистые рога качнулись.

– Револьверы! – Яровой уклонился от удара, который разорвал землю и поднял волну брызг.

Какое-то мгновение леший освобождал погруженные в почву когти, и шляхтичу этого хватило, чтобы ответить замашным ударом в плетеную грудь. От встречи с ныряльщиком ветви затрещали, а чудовище отскочило достижимым прыжком и крутилось вокруг. Хвост на глазах удлинился, опутал Ярему несколько раз, сжал.

Северин бросился наперерез, ударил саблей, перекатился, спасаясь от острых когтей, ударил во второй раз. Леший заревел, хвост отпустил Малыша и хлестнул по лезвию сабли, сломавшейся пополам, словно сухая ветка.

Игнат украдкой заряжал барабан револьвера новыми патронами.

А у нашего Шума зеленая шуба...

– Просим, пан Бойко, просим! – похожий на жабу трактирщик сиял. – Рады видеть, давно у нас не были... Это ваш новый джура?

– Мой сын.

– Добро пожаловать, всегда рады волчьим рыцарям, – трактирщик поклонился Игнату, и продолжил разговор с Нестором: – Ваша дочь уже присоединилась к рядам Ордена?

Игнат отвернулся, чтобы отец не увидел, и скорчил гримасу.

– Да, – характерник нетерпеливо оглянулся. – У вас сейчас только болтают или до сих пор застилают?

– Обижаете, пан Бойко! Позвольте переспросить: вы для себя...

– Для сына, – Нестор ударил Гната по плечу. – Уже тринадцатое прошло! Усы лезут.

– Настоящий парубок! Нужна, – кивнул льстиво трактирщик.

Казалось, будто у него при каждом слове раздувается горло.

– Приведи лучшую из молоденьких, – приказал старший Бойко. – За плату не беспокойся.

– Будет сделано!

По ночам Игнат вспоминал Меланию. Мечтал о том весеннем дне, фантазировал, как все могло продолжиться, если бы Свирид не помешал. Представлял и то, и это, помогая себе рукой... Отец его за этим заскочил.

Игнат сожжен, Нестор расхохотался, и следующие несколько дней они ехали сюда, в безымянный зал с липким от пива полом, набитым чумаками, сердюками и другим странствующим людом, среди которых сновали легко наряженные женщины, смеявшиеся на коленях, выпивали и получали щипки.

– Прошу пана!

Перед ними стала девушка в одной только рубашке из тонкой, почти прозрачной ткани. Пышное состояние, большая грудь, черные волосы, нос с горбинкой... Темные глаза смотрят на Гната с любопытством. Красивая! Не такая, как Мелания, но все равно красивая.

– Отличный выбор для первого...

– Взбесился? – перебил Нестор яростно. – Пархату лярву моему сыну подсовываешь?

Девушка опустила голову, будто пощечину получила.

– Отец, но...

– Сомкнулись.

– Простите! Извиняюсь земно! – трактирщик прыгал, словно настоящая жаба. – Сейчас все поправим!

Он исчез, чтобы через несколько минут вернуться с другой – тонкой, как трость, девушкой с большими голубыми глазами. Русые волосы напоминали Меланкино, но миловидность бледного лица портила выражение беспросветной тоски.

– Эта лучшая, хоть и грустная, – Нестор бросил серебряника трактирщику и приказал сыну: – Иди, Игнат. Возвращайся мужчиной.

Грустноглазая провела к небольшой ячейке, пропитанной запахом пота. Здесь не хватало окошка и свежих простыней. Девушка усадила Игната на кровать, захлопнула дверь на засов, и по шороху рубашки он догадался, что одежда скользнула на пол. Искусно помогла Игнату раздеться. Потом взяла его руки и положила на свои острые комки.

– Может, свечу зажжешь? – спросил Игнат.

– Если господин разрешит, – пробормотала девушка. – Без света.

Переложила его ладони себе на ягодицы.

– Господин желает на спине? На животе? Или...

– Ложись на живот.

В тишине она приняла его. Сначала Игнат, ослепленный новыми ощущениями, двигался осторожно: ответом было молчание. Тогда он, разгорячившись, заходил быстрее, погружался глубже и добыл только тихий вздох.

Но со своей рукой у него было больше страсти, чем с этой девушкой!

Парень свирепствовал. Или она слепа? Не видела ли его? За эти годы пророчество Мелании сбылось: девушки пожирали его взглядами, он мог выбирать чуть ли не каждую... Как она осмелилась не ценить его? Тем более еще и заработает! Не совсем то, что он представлял себе дорогой сюда.

Под неустанным напором девушка простонала – то ли от боли, то ли от удовольствия – и этот звук освободил его: Игнат вздрогнул от финального наслаждения, замер, прижался к прохладной сырой спине, но девушка молчала. Не двигалась, словно мертвая.

Нет. С Меланкой было совсем по-другому! А тут без света, без разговоров, без прикосновений, без... Без всего! Разве за это стоит платить? Игнату захотелось отважить девушке оплеуху, но он сел на край кровати и начал наощупь одеваться.

Через минуту не стерпел.

– Неужели тебе не понравилось?

– Я огорчила господина? – В ее голосе впервые прорезалось настоящее: испуг. – Прошу, не говорите ему об этом...

Она бросилась помогать, но Игнат раздраженно оттолкнул ее. Случайно мазнул пальцами по лицу. Щека была мокрой.

– Никакой я тебе не господин, – сказал смущенно, и вышел.

Нужна Мелания. Только Мелания может все исполнить!

Отец курил у двери. Улыбнулся, передал сыну трубку, ударил по плечу и вошел в комнату.

Ой , девки-молодые, зеленая шуба...

... Обладатель леса не привык к битвам. Его движения, стремительные и мощные, отличались мало: хлестать хвостом, бить лапами, прыгать, крутиться... Первые минуты боя дались им тяжелее всего, но характерники выжили – и теперь ловко танцевали с лешим в смертельном аркане. Предполагаемые атаки врага облегчали битву, и даже вне родной стихии Властелин оставался крепким соперником, а каждый пропущенный удар мог завершиться смертью.