Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 146 (всего у книги 350 страниц)

– Но она же изуродовала тебя! – никак не мог поверить в такое вот скотство я, – а если бы лицо! А если бы глаза!

– Но не лицо и не глаза, – развела руками Маша, – а рана на плече небольшая, почти уже зажила. Сказала – ничего страшного.

– Так шрам же остался…

– Кому какое дело, – между бровями у Маши пролегла горестная складка, – более того, Муля, ты не поверишь, но Попов поменял Ломакиной тему диссертации и теперь помогает ей писать. Сказал, что она защитится раньше меня. Мол, Бубнов слабый руководитель и это он виноват в том, что талантливая девочка Ломакина не могла написать диссертацию. Типа он не давал ей. И ещё он сказал, что я вообще не защищусь. Уже несколько человек даже подговорил против меня.

– И что они тебе сделают? – не понял я.

– Они – все члены спецсовета, – пояснила Маша, – проголосуют против меня на защите и всё.

– Мда… – это всё, что я смог сказать на это.

В общем, научные организации – ещё хуже серпентарий, чем даже в театрах.

Тут за дверью, в коридоре, послышались шаги, голоса.

– Методкомиссия закончилась, – прислушалась к шуму Маша.

– Пойду я тогда, к отцу загляну, – сказал я, – на работе ненадолго отпросился.

– Ну, давай, – кивнула Маша, – извини, но я с тобой не могу – нельзя прерывать титрование, пока раствор свежий.

Я попрощался с мачехой и двинул к отчиму.

В кабинете у Модеста Фёдоровича ничего не изменилось.

Сам он сидел за столом и что-то записывал.

– Привет! Можно? – заглянул в кабинет я.

– О! Сын! – обрадовался тот. – Заходи!

Он резво подхватился из-за стола, двинулся ко мне навстречу и крепко обнял:

– Как дела у тебя? Надеюсь, всё хорошо?

– У меня-то хорошо, – сказал я, отстраняясь, – а вот у тебя…

– Откуда знаешь? – пристально посмотрел он на меня.

Я молча усмехнулся и развёл руками.

– Женщины, – вздохнул Мулин отчим и вытащил сигареты, – будешь?

Я отрицательно покачал головой. Я уже второй день боролся с этой пагубной привычкой. Да, не сразу. Постепенно. Но теперь я разрешил себе выкуривать лишь по две сигареты в день – утром и вечером. И всё.

– Бросил? – уважительно похвалил Модест Фёдорович, – молодец. А я вот всё никак. Всю жизнь бросаю. И никак. Тогда я сейчас тоже не буду.

Он отложил сигареты на стол и повернулся ко мне:

– Может, хочешь кофе? Машка сварит.

– Я был у неё, – отрицательно покачал головой я, – да и занята она, титрует что-то оранжевое до зелёного.

– Аа-а-а-а… – хмыкнул Модест Фёдорович, – титрует общий гумус с бихроматом. Так называемый метод Тюрина. Но мы его в модификации Симакова испытываем. С добавлением фенилантраниловой кислоты… Это если там присутствуют карбонаты…

Он вдруг взглянул на меня и осёкся:

– Извини, Муля, увлёкся.

– Бывает, – улыбнулся я, – я и сам такой же. Так что там с Поповым у тебя за война?

– Да дурак он, – нахмурился Модест Фёдорович, – решил на себя всё моё финансирование перетянуть. Но мы всегда конкурировали.

– А Ломакина?

– Машка уже рассказала? – покачал головой Мулин отчим.

– Ты отставишь эту ситуацию?

– Ну а что мне делать? Мстить, как граф Монете-Кристо? – возмутился Модест Фёдорович. – Я не буду ему уподобляться и вести все эти закулисные игры.

– Так он тебя быстренько обскачет, – не согласился я.

– Муля, – вздохнул Модест Фёдорович, – я всю жизнь занимаюсь наукой. Чистой фундаментальной наукой. И вся эта возня мне не интересна. Пусть что хочет делает. Жизнь всё сама рассудит.

Я смотрел на него и удивлялся. Взрослый человек же. Неужели он верит во всеобщую справедливость?

Да этот Попов сожрёт его скоро с потрохами. Мулиному отчиму нужно срочно менять мировоззрение, иначе он с таким подходом пропадёт. А вслух сказал:

– Нужно не дать возможности Попову вредить тебе. И Маше.

– Да ну его! – отмахнулся Модест Фёдорович, – расскажи лучше, как у тебя дела?

От Мулиного отчима я возвращался на работу с тяжелым сердцем. Модест Фёдорович как ребёнок. Да, верить в торжество Добра над злом – это хорошо. Но наивно. И не нужно ждать, пока жизнь накажет обидчика. Иногда нужно помочь с наказанием.

Я размышлял, перебирал варианты, как именно я могу наказать Попова. Причём так, чтобы его, желательно, перевели работать куда-то аж в Киргизскую ССР. Квалифицированные кадры везде нужны.

Раз он начал в открытую уже вредить, то и ему нужно сделать зеркальный ответ. Только как я это сделаю, если не пересекаюсь с Поповым вообще нигде? А Мулин отчим не хочет.

Задумавшись, я чуть было не налетел на Козляткина. Тот был взволнован:

– Муля! – прошипел он, – ты где должен быть?

– На работе.

– А ты где шляешься в рабочее время?

– К отцу заглянул, – не стал выкручиваться я, – на минуту буквально. А что?

– Там из приёмной Большакова уже два раза тебя спрашивали, – тревожно сказал он. – Тебя вызывают, как вернёшься.

– Отлично! – обрадовался я.

Визит к Министру уже дважды переносился из-за его плотного графика командировок.

– А зачем он тебя вызывает? Что ты уже опять натворил? – продолжил допрос Козляткин.

– Ничего не натворил, – развёл руками я, – напросился на разговор ещё тогда, на природе.

– Зачем разговор? – подозрительно взглянул на меня Козляткин.

– Хочу о вашем повышении поговорить, – сказал я и, оставив ошеломлённого начальника в коридоре, я отправился в приёмную к Большакову.

Глава 11

В приёмной, к удивлению, продержали меня недолго. Да и сама приёмная была «не такой как все». Нет, дубовые резные панели и обитые дорогим бархатом кресла с диванчиками присутствовали, как и полагается. И фикус в кадке был на месте. И паркет. И алый ковёр с узбекскими ромбами. И даже торшер под зелёным абажуром.

Однако главное отличие было – это секретарша. Хотя я неправильно выразился – секретарь. И опять неправильно. Надо так – Секретарь. Вот теперь правильно. Именно так, с большой буквы. Хотя с виду Секретарь не впечатляла. В первые три секунды. Старенькая, скрюченная старушка с аккуратной «дулькой» на голове, крючковатым носом и в огромных очках. Она зябко куталась в бледную вязанную шаль и чуть слышно пахла пудрой и нафталином. Но дело своё старушка знала на ура:

– Молодой человек, – интеллигентно проскрипела она, – Иван Григорьевич – человек занятой. У вас будет ровно восемь минут. Вы тезисы подготовили?

– Какие тезисы? – удивился я.

– А вы не с докладом разве? – удивилась она, заглянула в объемный гроссбух на её столе и позволила себе чуть поморщиться, – у меня здесь записано: «Доклад. Бубнов Иммануил Модестович. Тема – Советско-югославский кинематограф». Регламент – три минуты. Лучше три с половиной. На вопросы и обсуждение – пять минут. Отвечать кратко, ёмко, чётко. Это понятно?

Я кивнул в некотором уважительном обалдении.

– Сядете по левую сторону, на второй стул. У Ивана Григорьевича дальнозоркость, ему вдаль смотреть удобнее. Запомнили?

Я опять кивнул.

Старушка-Секретарь опять заглянула в объемный гроссбух и скрипуче добавила:

– Иван Григорьевич примет вас через девять минут.

Она пожевала губами и сообщила:

– Иммануил Модестович, у вас ещё есть время набросать кратко тезисы. На том столике карандаш и бумага, – она указала костлявым, чуть подрагивающим запястьем на боковой столик, у окна. – Приступайте. Потом покажете мне.

Я приступил. Ведь сказано это было столь уверенным тоном, что перечить или не выполнить даже мысли не возникало.

Разговор с Большаковым у нас должен был быть о другом, но перечить Секретарю я не посмел. Кроме того, она была права. Не факт, что Иван Григорьевич не поинтересуется, как я вижу это сотрудничество. Так что пусть лучше будет заготовка.

Поэтому я сел за столик, пододвинул к себе листы и принялся торопливо набрасывать тезисы. Так увлёкся, что чуть не пропустил время. Но Секретарь была на чеку и сказала категорическим голосом:

– Иммануил Модестович, у вас осталось три минуты. Давайте сюда тезисы, я гляну.

Даже не думая спорить, я показал ей наброски.

Секретарь глянула, читала. Еле слышно бормоча что-то под нос. В одном месте она покачала головой и сказала:

– А вот этого не надо. Иван Григорьевич этого не любит. Я вычёркиваю этот тезис вам. И в разговоре с ним постарайтесь эту тему обходить, будьте добры. Ну, или смягчить, если получится.

Она пристально посмотрела на меня и, дождавшись моего согласного кивка, продолжила изучать мои наброски. Наконец, она прочитала и вручила мне исписанный листок, предварительно положив его в аккуратную папочку.

– Готовы? – спросила она меня.

Я кивнул.

Она нажала на рычажок коммутатора, там зашипело, что-то пощёлкало и она сказала:

– Проходите, Иммануил Модестович. И не забывайте о регламенте.

Я от души поблагодарил и открыл дверь.

За распахнутой дверью оказалась ещё одна дверь. И её я тоже открыл.

– Разрешите? – сказал я, входя в кабинет, – Здравствуйте, Иван Григорьевич!

Хозяин кабинета сейчас выглядел как Хозяин Кабинета. Важный, солидный, представительный. В добротном костюме, за массивным столом из морёного дуба он выглядел совсем по-другому, чем на природе.

– Муля! Здравствуй! – улыбнулся мне Большаков, и я понял, что начало беседы получается вроде как удачное. – Заходи давай. Садись.

Я сел на второй стул, как и велела мне Секретарь.

– Что, Изольда Мстиславовна и тебя уже успела отдрессировать? – хохотнул он.

– Ну… – я замялся, подыскивая слова, чтобы не обидеть человека.

– Баранки гну! – хмыкнул он и велел, указывая на стул рядом, – пересядь сюда, пожалуйста.

– Но Изольда Мстиславовна…

Большаков скептически изогнул бровь и я пересел. Лучше не вступать в конфронтацию, и так сколько времени потеряли.

Я украдкой взглянул на часы – три минуты «на тезисы» истекли.

– Когда посетитель сидит на втором стуле, он начинает говорить громче, и Изольде Мстиславовне всё прекрасно слышно, – полушепотом пояснил он мне, – а я хочу с тобой конфиденциально побеседовать.

Я невольно улыбнулся.

– Зато она – лучший мой сотрудник, – похвастался Большаков, – ей уже семьдесят пять, давно на пенсию просится, а я её не отпускаю. Замену ей не могу найти. Лучший профессионал в своём роде. Я без неё, как без рук.

Выдав этот спич, Большаков резко сменил тему:

– Так что ты там про советско-югославский проект говорил? – уставился он на меня в упор.

Но ответить мне не дал:

– Ты хоть соображаешь, куда сейчас лезешь?

Я кивнул:

– Да, меня уже в Первый отдел вызывали.

– Но про совместный проект – это ты серьёзно? – нахмурился он.

– Конечно серьёзно, – ответил я и пошел ва-банк, – Иван Григорьевич, можно я буду говорить, как есть?

Большаков прищурился:

– Я тебя специально рядом поэтому и пересадил. Говори.

– Хорошо, – вздохнул я и начал говорить, – понимаете, я проанализировал фильмы последних лет и понял, что у нас сложилась следующая ситуация. Это или военные фильмы с патриотическим уклоном, или мелкотемье…

– Тихо! – шикнул на меня Большаков и торопливо пересел рядом со мной (на второй стул, кстати). – Продолжай.

– Я говорил про мелкотемье, – повторил я, – а я знаю, как нам размахнуться так, в смысле выстроить процесс так, чтобы и из вот этой сложившейся тенденции не выйти, и при этом сделать парочку настолько шедевральных фильмов, которые поразят весь мир.

– Эк ты загнул, – недоверчиво посмотрел на меня Большаков.

– Не загнул, – не согласился я, – я могу рассказать. Но выданные мне восемь минут почти истекли. Рассказывать надо долго. А ведь ещё один вопрос обсудить надо. Важный.

Большаков с интересом взглянул на меня. Его удивляло и забавляло то, что у меня нет робости и пиетета перед ним. Он привык, что все в его кабинете тряслись, как мыши. Я же держался на равных. Это его интриговало.

– Ладно, говори свой важный вопрос, – ухмыльнулся он.

– Вам нужен заместитель, – сказал я и добавил, – только компетентный и надёжный.

Глаза у Большакова и так довольно-таки выпуклые, ещё больше округлились:

– То есть ты считаешь, что мои заместители ненадёжные и некомпетентные? – вроде как в шутку спросил он, но в голосе мелькнули угрожающие нотки.

– Не считаю, – покачал головой я, – но вам нужна своя команда. Единомышленники.

– Уж не себя ли ты прочишь? – засмеялся Большаков, вышло слишком уж громко. Так, что он метнул взгляд в сторону двери и быстро оборвал смех.

– Нет, мне ещё рано, – спокойно ответил я, – руководящего опыта нет, и ещё так, по мелочи…

– И что же по мелочи? – вовсю уже развеселился Большаков.

– Возраст не подходящий, я не член Партии, – начал перечислять я.

– Так вступай.

– Через год вступлю. Я же ещё в комсомоле. Зато комсорг.

– Это хорошо, – кивнул Большаков, но уже рассеянно, мысли его явно унеслись вдаль, – так кого ты мне там прочишь в замы?

– Козляткина, – сказал я.

– Да ну! Он же тупица! – отмахнулся Большаков.

– Ничего подобного, – не согласился я, – вы же с ним напрямую не работали? Не общались?

Большаков кивнул, мол, не работал и не общался.

– А характеристику на него, что он тупица, знаете со слов других. А не думали ли вы, Иван Григорьевич, что кому-то может быть очень выгодно, вот так его вам представить? – задал вопрос в лоб я.

Большаков завис.

Повисла пауза. Во время которой хозяин кабинета думал.

Я дисциплинированно сидел и ждал, чем всё это закончится и к какому выводу он придёт.

Наконец, что-то для себя надумав, он хлопнул рукой и сказал:

– Так! Такие вопросы с кондачка не решаются.

Я кивнул.

– Надо опять на природу выехать, – мечтательно сказал Большаков, – на эти выходные. Организуй. Буду я, ты и Володя. Там и обсудим.

– И Козляткин, – добавил условие я.

Большаков взглянул на меня удивлённо:

– Зачем?

– А как вы оцените, тупой он или нет? – сказал я, – нужно ещё пообщаться. Уже целенаправленно.

Большаков нахмурился, а я торопливо добавил:

– Да и чем больше компания – тем веселее.

– Ладно. Пусть будет. Я тогда ещё одного человечка возьму. Организуй всё. Нюансы обсуди с Володей.

Я попрощался и вышел.

Изольда Мстиславовна встретила меня неласково:

– Вы превысили регламент на десять минут! – укоризненно проскрипела она и кивнула на тщедушного мужичка с пухлой папкой, который, скукожившись, сидел на стульчике, не касаясь спинки, и обильно потел.

– Извините, – сказал я, – тут не я решал.

Секретарь неодобрительно вздёрнула подбородок (явно моё извинение не приняла), и я торопливо добавил:

– Зато у него сейчас настроение хорошее.

Мужичок встрепенулся и с надеждой посмотрел на меня.

Я ободряюще улыбнулся и сказал:

– Всё будет хорошо. Вот увидите.

Когда Изольда Мстиславовна запустила мужичка к Большакову я тихо ей сказал:

– Я же понимаю, что вам, как помощнику Министра нужно понимать, о чём было обсуждение, да?

Она с удивлением взглянула на меня. Но взгляд её слегка потеплел.

А я добавил:

– Назначьте мне время, когда Иван Григорьевич будет на каком-то совещании и у вас появится свободная минутка. Я зайду и расскажу.

Глаза Изольды Мстиславовны блеснули любопытством. Она полезла в свой гроссбух, немного полистала его и сообщила:

– Завтра, сразу после обеденного времени, у меня будет около часа «окно». Иван Григорьевич уедет в Мосгорисполком. Так что заходите.

– Хорошо, – кивнул я, – спасибо, Изольда Мстиславовна.

– За что спасибо? – тут же насторожилась Секретарь.

– За советы ваши, – с простодушным видом ответил я, – очень пригодились. Благодаря им удалось выстроить разговор правильно.

Изольда Мстиславовна пожевала губами и отвернулась.

Я счёл, что разговор закончен и вышел из приёмной, аккуратно прикрыв за собой дверь.

По дороге к себе я заглянул к Козляткину.

– Ну, что там? – вскинулся он, изнывая от нетерпения.

– Нормально, – широко улыбнулся я и добавил, – вашу кандидатуру он обязательно рассмотрит.

– Он так сказал? – широко распахнул глаза Козляткин.

Я кивнул, сел рядышком с начальником и принялся говорить, снизив голос почти до шепота:

– Кто-то из его окружения здорово вам гадит, – начал я, – только не знаю кто. Внушили Большакову про вас всякие гадости…

– Какие ещё гадости? – напрягся Козляткин.

– Что вы бестолковый и нерадивый, – сказал я, смягчив формулировку.

Ну, не буду же я говорить своему начальнику, что его начальник считает его тупым.

– Вот гады! – выдохнул Козляткин и прошипел, – я знаю, кто это! Теперь понятно, почему Большаков ко мне так относится.

– Подождите, – прервал поток сознания я, – это ещё не всё.

– Что? – опять напрягся Козляткин.

– Ивану Григорьевичу понравилось, как мы югославских и африканских гостей встретили. Он хочет повторить.

– А кто приезжает? – не понял Козляткин.

– Никто не приезжает, – сказал я, – он предлагает, чтобы был тесный круг: он, вы, Володя и я. И ещё кого-то, сказал, возьмёт. Один человек ещё, вроде.

Козляткин задумчиво почесал затылок.

Я его понимал. Почётно, когда тебя в ближний круг пускают. А, с другой стороны, тот ещё геморрой. Я специально уговорил Большакова взять и Козляткина. Во-первых, нужно им пообщаться ещё, и желательно без иностранных «друзей», на которых приходится постоянно отвлекаться. Так будет легче сосватать Козляткина в замы Большакову. А, во-вторых, один я, банально, финансово не потяну два дня кормить и поить таких гостей на природе. Это не картошечку в мундирке отварить и подать с селёдочкой. Здесь икра нужна и элитный коньяк. Вот пусть у Козляткина и болит голова, где деньги брать.

– Он сказал, куда он хочет? – заволновался тот.

– Нет, – покачал головой я, – сказал, что на природу. Но не уточнил, на какую.

– И куда мы его повезём? – словно пятиклассница, которая первый раз решила сварить суп и теперь не знает, что с этим делать, спросил Козляткин.

– Ещё три дня есть, – успокоил его я, – за три дня найдём местечко получше. А вообще нужно нам, Сидор Петрович, свою базу где-то делать. Вы, когда станете замом, я подозреваю, частенько придётся всяких гостей куда-то возить. И хорошо, если своя база будет.

Козляткин задумался, а я спросил, пользуясь моментом:

– Сидор Петрович, а секретарь его, Изольда Мстиславовна, что из себя представляет?

Козляткин нахмурился. Явно её не любил:

– Вредная старуха, и противная к тому же, – проворчал он, – уже песок из неё сыпется, а всё никак на пенсию не уходит. Все бюджетные деньги заработать решила.

– Ну, а что она любит? Чем увлекается? Есть ли у неё семья? И что не любит? – продолжил важный допрос я.

– Да ерундой всякой увлекается, – отмахнулся Козляткин, как от несущественного, – говорят, цветочки всякие сажает на огороде. Как все старухи. Чем ей ещё заниматься…

– Она в деревне живёт?

– Большаков ей большой приусадебный участок недалеко отсюда выбил, – неодобрительно покачал головой Козляткин, – теперь она там всякую ерунду выращивает. А семьи у неё нету. Муж и сын на фронте погибли. Одна она.

Я слушал и «мотал на ус».

Информация была важной. И зря Козляткин считал Изольду Мстиславовну персонажем несущественным. С такими людьми, как она, нужно дружить. Потому что от неё много чего зависит.

И я уже понимал, как я буду с нею дружить, с чего начнётся наша дружба.

Поговорив ещё немного с Козляткиным, я вышел из кабинета.

И практически нос-к-носу столкнулся… с Надеждой Петровной, Мулиной матерью.

При виде меня, она нахмурилась и возмущённо сказала:

– Муля! Где ты ходишь? Я уже полчаса тут тебя жду!

– Меня к Министру вызывали, – сказал я.

– Зачем? – тут же набросилась на меня она.

– По производственным вопросам, – отмахнулся я, и, зная, что она теперь не отстанет, быстро добавил, – решали, финансирование на какие софиты для театров направлять. Ерунда, в общем, техническая. Тебе это не интересно.

– Нам нужно поговорить! – упёрла руки в бёдра Мулина мамашка. – Срочно!

– У меня квартальный отчёт, – попытался спрыгнуть я.

– Ты совсем не любишь свою родную мать, Муля! – глаза Надежды Петровны налились слезами.

– Пойдём в столовую, пообедаем, – быстро затушил зарождающуюся истерику я, – обед через пятнадцать минут. Сдвину.

Мы пошли в столовую. Народу там ещё не было.

Повариха неодобрительно посмотрела на меня, но, при виде надменной Надежды Петровны, от комментариев благоразумно воздержалась.

Мы нагрузили подносы едой и уселись за самый дальний столик (я понимал, что быстро разговор с Мулиной матерью не получится, а сейчас народу набьётся сюда полно и греть чужие уши совершенно не хотелось).

– Муля, – требовательно посмотрела на меня Надежда Петровна, – объясни своё поведение!

– ?

– Ты почему ушел?

– Да живот у меня заболел, – начал выкручиваться я, – понимаешь, так прикрутило. И я же не мог… полный дом гостей… ну куда это годится? Вот и считай сбежал домой. Думал, успею обратно потом вернуться. Но просидел весь вечер и не успел.

Я со смущённым видом пожал плечами.

– Бедный мальчик, – забеспокоилась Надежда Петровна, – я эту Дусю прибью!

– Дуся не виновата, – попытался исправить оплошность я, – я просто объелся. У меня так бывает…

Инцидент был замят и мать успокоилась.

Но рано я радовался. Не успел я ещё доесть борщ, как Надежда Петровна сказала категорическим голосом:

– На выходные мы едем на дачу.

– Это хорошо, – осторожно сказал я.

– Ты тоже едешь! – сообщила мне Надежда Петровна и добавила, – и мы подумали с отцом и пригласили Осиповых. Будет и Валентина, и Лариса!