Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 93 (всего у книги 350 страниц)

С тех пор жадное зрелище возвращалось по ночам. Обманчивая мечта пролетала сквозь толщу стен, истекала стражей, преодолевала защиту икон и мучила, мучила, мучила немилосердно, видилась волчьими фигурами, выступавшими из теней, ища мести за смерть нечестивых братьев и сестер, сверкала глазами из темных стекол. Симеон приказал удвоить охрану, спал только при свете – напрасно. Волки преследовали даже в праздники.

Резня в Буде и победное шествие борзых Святого Юрия не радовали. Симеон знал, что достаточно одного упорного сумасшедшего, чтобы пробиться сквозь стражу и оборвать его жизнь. Патриарх отменил все визиты, принимал лично лишь несколько избранных персон, которые каждый раз тщательно обыскивались. Всю еду на его глазах пробовали доверенные охранники.

Когда повалило изумрудное нашествие, Симеон без долгих раздумий перебрался в имение под Винницей и усердно молился, чтобы туда не достиг сапог вражеского солдата... или наемного убийцы. Орда остановилась по Днепру, но утешение это не принесло – немало борзых призвали в армию, большая охота остановилась, и Симеон упустил не один вечер в подсчетах характерников, получивших шанс выжить. Он присылал возмущенные письма Кривденко, но ответа не получил: Ефим перестал видеться с ним после победы Ярового, при случайных встречах всячески игнорировал, а затем приказал распустить остатки божьих воинов. Вдобавок ко всему перечисленному, Симеон остерегался явления безумного католика, который начнет требовать золота и людей в завершение священного долга!

Столько угрызений, Господи милостивый... Его старое сердце не выдерживает. Он уже забыл, как жить без когтей страха на душе – спокойный сон исчез, пищеварение ухудшилось, вес прожитых лет давил.

Если бы его воля, то Симеон и нос не сунул бы за ворота имения, но гетман Яровой лично требовал постоянно являться на люди и поддерживать их дух словом Святейшего Патриарха всей Руси-Украины. А еще Синод! Сборище митрополитов в последнее время только и выжидало его слабости. Сразились на гнезда, выбрали вожаков и тихо грызлись за будущую интронизацию, наивно полагая, что старик того не петрает. Болдуры! Он никогда не достиг бы своего места, если бы не разбирался в интригах. Симеон всячески демонстрировал силу, и каждое воскресенье лично правил Иоанна Златоустого – проскомидия, литургия объявленных, литургия верных – никакой ошибки или заминки, движения четкие и уверенные, голос наполнен силой: Благословенное Царство Отца, и во Сын, и

Убийство Темуджина. Снова сироманцы! Если они смогли добраться до величайшего императора ХХ века, то Симеон не составит труда. Спаси и сохрани смиренного раба твоего, Господи!

С освобождением Левобережья поступали тревожные слухи: храмы разграблены, монастыри разрушены, клир вырезаны, а прихожане целыми общинами отвергли крест и обернулись к языческому божку. После освобождения начнут оправдываться, будто это было враждебное принуждение, в раскаянии посыпают головы пеплом, будут ревностно поклоняться святой троице... Каждому подобало по-христиански простить и принять в лоно церкви – но как узнать, кто из них скажет искренне, а кто тайком продолжит веру? Кто на взгляд будет ходить на службы, однако не бросит в сундуки для пожертвований ни гроша?

Затруднение огромно: убытки во владениях православной церкви, традиционно властвовавшей на Левобережье, по приблизительным подсчетам достигали миллионов дукачей. Откуда их возместить? из-за войны прихожане оскудели, а на помощь от гетманской казны рассчитывать не стоит. Надежды только на верующих, которые ради восстановления церкви, сияющего символа вечной надежды, готовы последнюю рубашку отдать – но опять-таки на какую щедрость можно рассчитывать на освобожденных землях? Стоит немного замешкаться – и примчат ксендзы со своими храмами, начнут пахать чужую землю, переманивать паству в загребущие католические лапы... После такой ошибки удар от амбициозных ловкачей из Синода не замедлит.

Симеон провел ладонями по нарядной бороде. Может, хватит с него? Выбрать фаворита – такого, чтобы никто не ожидал, чтобы все те самопровозглашенные преемники схватили ярость – и пусть он возится! В конце концов, Симеон честно заслужил покой. Более тридцати лет стоял во главе церкви. При нем зародились охранники паломников, божьи воины. С его патриаршего разрешения их перековали на борзых Святого Юрия. По его личному благословению они выстраивались, готовясь охотиться на прислужников нечистого. И почти победили! Почти...

Проклятые характерники. Папа всегда говорил – не будет простому люду спокойной жизни, пока эта мерзость бродит по земле. Сын впитывал каждое слово отцовской мудрости: химородная дрянь всех запугала и обманула, потому что гадать умеет и оружия не боится; в золоте купается, но повсюду заставляет себя поесть-кормить за бесценок; в полночь обращается зверем и пожирает детей, а когда вблизи никого нет, то роет могилы и грызет тела мертвых; повсюду имеет уши и убивает всякого, кто смеет против них слово поднять. Куда иезуитам эти уроды! Когда отец исчез, мальчик не сомневался в виновных. Злые языки хлопали – мол, убежал от взбалмошной женщины и вечно голодных ребятишек до пышной девушки в город, но эти лживые слухи за милю воняли волчьим духом.

Сколько невинных душ сероманцы потеряли за прошлые столетия? Симеон просто сделал то, что должны были сделать его предшественники.

А что получил взамен? Неизбывные грезы о вездесущих убийцах, которые только и ждут случая вонзить нож в спину, отравить пищу, пустить шар между глазами... Последняя мысль жужжала каждый раз во время службы божьей, когда Симеон, обливаясь потом, выходил к пастве, нарезал просфоры. озаренные свечами лица верующих, которые с благоговением следили за каждым его движением, отвечали пением, поклонами, крестными знамениями – каждое воскресенье новые, каждое воскресенье те же, вместе образовывали толпу, многоликую и единственную, загадочную и тревожную, что в своем шатком разнообразии мог...

Но пока шло без покушений.

Мертвые есаулы в лужах крови вернутся во сне. Он проснется обескураженным и мокрым от пота. Протре набухшие глаза, начнет молиться, пока небеса не отзовутся восстановленным покоем. А потом придет новый день.

Карета остановилась. До поместья оставалось полчаса дороги, и Симеон встревожился.

– Эй, чего стали? – крикнул извозчик.

Дерево упало, что ли? Симеон собрался открыть окошко...

Разорвалось просто позади кареты – так близко, что Симеона толкнуло под скамью то незримой силой взрыва, то каким-то бессознательным побуждением. Взрыв! Питательный обед с желчной горечью поднялся к горлу.

Случилось. Это наконец случилось, думал панически, случилось, случилось. За ним пришли!

За взрывом последовал второй, теперь уже перед каретой. По стенам застучало, словно от града. Коляска завизжала глупым голосом, лошади неистово заржали. Кто-то упал.

Охрана! Убивают его охрану! Симеон обхватил голову руками, когда ахнул выстрел. Второй выстрел. Еще один!

Теперь вопили отовсюду – кричали, стонали, ревели от боли, будто карета провалилась в ад. Господи Боже, сколько их там? Целая армия против небольшой свиты!

Стрельба не останавливалась. Лементировали раненые охранники, храпели ошарашенные лошади. Внешние стены кареты были усилены стальными пластинами, берегшимися от шаров и шрота, но испуганный Симеон свернулся калачиком на полу, обалдело пощипывая себя за руку. Во снах происходило такое: он ехал домой, все его люди исчезали, а заброшенного на произвол судьбы Симеона белировали и расчленяли, не давая умереть, в медленных длинных пытках.

Выстрелы стихли. Кругом кареты кто-то протяжно выл, кто-то ругался, кто-то непрестанно визжал: «Предательство!». Защелка, вспомнил вдруг Симеон, надо закрыться изнутри на щеколду, он совсем забыл о ней! Достиг рукой засова, однако дверь кареты распахнулась, и яркий свет бела дня ударил по старческим глазам.

Не успел проронить ни слова, когда его угостили мощной оплеухой, прижали к зловонному меху, скрутили руки-ноги болезненными узлами... Под мехом проснулись мышцы. Симеон почувствовал, как его стремительно понесло вперед, прямо в лесную чащу, где острые ветви беспрестанно лупили и рвали ему кожу.

Звериный рык. Ушибы четырех лап. Он на спине огромного волка!

Характерные! Угнали посреди бела дня, прямо на дороге, убили его людей... Симеон подвигался. Конечности связали так туго, что начали терпеть от нехватки крови. Но все это ничто перед грядущим белением... Непереваренный обед окончательно покинул скрученное тело патриарха, а вслед за ним оставило сознание.

Максим сжимал рукоятку тяжелого револьвера. Конечности застыли, кожу покалывало, кровь кипела. Бой был короткий, но такой... страшный! Молниеносный! Увлекательный! Бурный! Слова неслись потоком – он не успевал выбирать нужные. Кровавая вихола! Стремительная расправа! Разгромная победа! И он был со всеми. На равных! Раскаленное дуло издавшего Северин револьвера пахло прахом.

Брат Биляк. Он заслужил это прозвище длинными днями и бессонными ночами медленного ожидания, сожженной на солнце кожей («Рыжий сочувствует тебе как никто другой, братец», – сказал Малыш) и выслеженным священником, скрывавшимся в имении, набитом охраной. Заслужил нападением, застреленными незнакомцами и похищенным стариком.

Чернововк говорил, что в жизни атаки часто расходятся с первозамыслом, однако эта засада произошла безошибочно: они ждали в подлеске, дорога гадилась кривым поворотом, на котором нужно замедлиться, – лучшее место для нападения. Малыш дождался, чтобы поворот разделил процессию пополам, после чего волком бросился на всадника, которого Максим уже знал – глава отряда, упитанный голомозый хлоп, всегда ехавший первым, и не успел он ухватиться за оружие, как хищник прыгнул на шею его коня. Позади, с другой стороны дороги, Игнат метнул гранату, и та ударила по отряду, который ехал за каретой; граната от Северина поразила извозчик и передовой отряд. Максим немедленно начал стрельбу, эхом вторили выстрелы второго револьвера, оставшегося у Гната. От переживания он несколько раз промахнулся, но смог попасть троим всадникам – они хватались за раны руками, скользили и падали. Ни один охранник не думал о сопротивлении. Тем временем Северин с Яремой возились у кареты. Испуганный старичок в странном, много украшенном платье – для него было какое-то правильное слово, неизвестное Максиму, – так же не сопротивлялся. Северин прикрутил его к широкой спине Малыша, а тот махнул так ловко, словно не имел на себе нескольких лишних пудов.

Характерная троица с оружием наготове осторожно отступала к деревьям, но осторожность была чрезмерной: раненые, покинутые уцелевшими товарищами на произвол судьбы, охранники стонали, ползали, молились, отхаркивали брань и кровь. Грозная напыщенная свита исчезла, пустая карета замерла посреди дороги разграбленным ящиком.

– Говно, а не охрана, – вынес вердикт Игнат. – Будто детей избили.

– Нестреляны, – согласился Чернововк. – Такого быстрого бегства я не ожидал. Ты как, Белячье?

– Ни царапины.

– Тогда айда в лагерь.

Сосны качались и тихо поскрипывали. Над их кронами на запах крови летели первые вороны. Лицо Максима пылало: как только он убил нескольких человек, но не чувствовал угрызений совести, даже наоборот – гордился собой. Жалел только лошадей.

– Может, они за помощью помчались? – сказал Игнат.

– Будут искать ветра в поле.

В лагере лишенный пут стариков растянулся на земле: на ноге не хватало шлепанцев, лицо расцарапано, в бороде застряли веточки. Большой драгоценный крест, украшавший его грудь, потерялся по дороге. Савка сидел над пленником на корточках и с огромным интересом поочередно тыкал в бороду указательными пальцами.

Ярема, уже одетый, встретил прибывших брезгливой гримасой.

– Всю спину мне заблювал, паскуда, – сообщил, указав на изорванный волчий мех.

– Такова твоя тропа, – провозгласил Эней, находившийся в хорошем настроении.

Шляхтич посмотрел за их головы, будто из деревьев могли выплеснуться охранники.

– Неужели не преследовали?

– Даже не пробовали. Грызли землю, – Бойко поднял револьвер к глазам и с благоговением разглядел барабан. – И все благодаря этой ляле.

– Ляля, – улыбнулся Савка и помахал своей мотанкой.

– Как-то слишком легко, вам не кажется? – Ярема припал судьбе, приложил ухо к земле. – Погони не слышно.

– Нет никакой погони, Малыш! Кто не лег, тот скрылся. Сцыкуны подумали, что попали под перекрестный обстрел десятка ружей, – отмахнулся Игнат. – Охрана из чучел была бы надежнее – они по крайней мере не убегают.

– Спасибо Тайной страже за чудесное оружие, – Северин кивнул на старика. – Помогите прикрутить, пока он без сознания.

Максим сел рядом с Савкой, который поздоровался с дружеской улыбкой, и вдвоем они созерцали, как братья вяжут пленного на сидячку в ближайшую сосну. Брат Малыш, брат Эней, брат Щезник...

Вдовиченко привык звать их братьями, но одна упрямая мысль не давала покоя: стоит ли им помогать? Отец поднялся на борьбу против Серого Ордена, за что расплатился жизнью. Чернововк-старший убил старшего брата и мать. Чернововк-младший офирировал его лешего...

– Мама умерла, – Савка сунул под нос мотанку и покрутил ею.

Роман Вдовиченко. Ярослава Вдовиченко. Святослав Вдовиченко. Он все еще помнил их имена, но забыл лицо. Что бы они сказали, если бы узнали о так называемом брате Биляке?

– Умерла, – согласился Максим с грустью. – Все мертвые... А я до сих пор жив, но нет другого места.

Кем были те люди, которых он застрелил? Почему он должен был застрелить их? Все, что он делал по возвращении в человеческий мир, слепо шел по тропе Чернововка.

Волна победного ярости растаяла без следа. Максим положил револьвер на землю и нахмурился.

От пролитой на голову воды Симеон забормотал, закряхтел, захлопал мутными глазами. Седая борода слиплась засохшей рвотой, на лбу и щеках набухли красным несколько свежих скрябин.

– Похож на меня с перепой, – сказал Игнат.

Священник дернулся, словно от опеки, и тут увидел, что он привязан к дереву. Посмотрел на Игната, Северина и Ярему, возвышавшихся перед ним, и возопил:

– Служители Сатаны! Вас ждет Геена огненная...

– Мы давно в ней живем, святейший, – Яровой поправил очную перевязь. – Обойдемся без проповедей, вы сегодня службу отправили.

Тот растерялся только на мгновение.

– Вам это так не пройдет, святотатцы! Убили охрану, похитили меня...

– Нет-нет, блаженнейший, вы немного запутались, – перебил Северин. – Все началось с того, что вы натравили на нас борзых.

– Им не хватило ревности, чтобы отправить ваши души в ад!

– Эта парсуна так и умоляет о нескольких лещах, – сказал Игнат.

Священник разинул рот широко, словно хотел проглотить яблоко, и заорал высоким, хорошо поставленным голосом. Так продолжалось до пощечины Яремы. Максиму показалось, что старику от удара чуть шею не свихнуло.

– Службу вы сегодня отправили, – беззлобно напомнил шляхтич.

– В этой глуши никто не услышит, – Северин указал на лес. – Охранники, которым не повезло, уже ручаются со Святым Петром, а успевшие вовремя ворваться приближаются к Виннице. В следующий раз выбирайте сопровождение среди настоящих воинов.

– Я не боюсь!

Старик гордо поднял голову, но борлак на его шее нервно дернулся.

– А стоит, – Чернововк сел на землю рядом, потер культю большого пальца. – Итак, Ваше Божественное Всесвятое...

– Этот титул принадлежит архиепископу Нового Рима, вселенскому патриарху, – перебил Симеон.

– Скройте лепешку, – приказал Ярема.

Вид его тяжелой раскрытой ладони убеждал действенно.

– Однажды вместе с многоуважаемым господином Кривденко вы решили избавиться от Серого Ордена, – продолжил Северин. – Подробности минуем, всем присутствующим они известны, равно как и последствия этого замысла. К слову о последствиях: многоуважаемый господин Кривденко теперь кормит червей. Не слышали о такой неприятности, Ваша Преподобность?

Они рассказывали об островном происшествии так вдохновенно, что Максим пожалел, что пропустил его. А теперь с горечью неожиданного озарения понял: это была их война, их месть. Вдовиченко мог сколько угодно назваться братом, всячески притворяться одним из них, но все равно оставался чужим.

– Кривденко...

Симеон побледнел.

– Пусть Всевышний успокоит его душу, – Северин перекрестился. – Как думаете, Ваше Святейшество, чьих недостойных рук это дело?

– Вы убили Ефима?

– Закололи, как свинью! – Игнат подкинул нож. – И вырезали на груди наше послание!

Симеон громко высвободил газы.

– Не обсырайтесь, Ваше Святейшество, – захохотал Бойко. – Сидеть в дерьме приятно только сначала, когда оно тепло, но уже через минуту пожалеете.

– Ложь, – зашептал старик, качая головой. – Нет, нет, нет! Очередное притворство, волчьи враки. Я не верю ни одному вашему слову! Если бы Кривденко убили, все об этом...

Одиночество, понял Максим. Всему причина одиночество. Он так хотел приобщиться к новой стае, что был готов предать память собственной семьи.

– Все бы об этом узнали? – подхватил Яровой. – Об убийстве главы Тайного Стража? В разгар войны? После первой удачной контратаки? Нет, Ваше Преосвященство, такие вещи не пишут в газетах, более того – такие слухи наказываются за распространение предательской лжи, подрывающей боевой дух. Это новость для очень узкого круга, в который вы должны быть...

Симеон затрясся, метнулся взглядом от Яремы к Северину, от Северина к Игнату, словно искал спасения.

– В конце концов, Темуджина мы тоже уколошили, – Чернововк похлопал по своему ножу. – Что нам тот Кривденко?

– Мы и вас убили бы так же, но брат просил этого не делать, – продолжал Ярема. – Так что перейдем к делу. Наши условия просты: жизнь в обмен на снятую анафему из Серого Ордена и публичное извинение за грязную клевету. По всей стране поют молитвы за невинно убитыми волчьими рыцарями. Условия, как видите, очень просты, поэтому вы на них присоединитесь и выполните безупречно, иначе мы встретимся снова. Все понятно, монсеньор?

Максим не сомневался: он согласится. Тот, кто так сильно воняет страхом, готов во что бы то ни стало ради спасения своей жизни.

– Нет, – сказал Симеон.

Словно плюнул всем в лицо. Вдовиченко почувствовал восторг от такого поступка и, следом, страстное пренебрежение к самому себе.

– Что вам неясно? – переспросил шляхтич. – Повторить все сначала?

– Я не пристаю на ваши условия! – крикнул Симеон истерически. – Анафема будет продолжаться, и это мое последнее слово, чертовики! Пытайте, убивайте, как римляне пытали и убивали первых последователей Христа, я стану мучеником, но не отступлю, я...

Игнат плашмя ножа хлопнул ему по губам.

– Ты сдохнешь, как шелудивый пес, и никто не узнает, где твоя могила.

Симеон закрыл глаза. Помолчал. Ответил:

– Мои спасшиеся люди расскажут, что Святейшего Патриарха, пастыря душ всей Руси-Украины, убили мстительные оборотни. Вас будут проклинать до кончины от гор до степей!

Характерники переглянулись. Старик оказался крепким орешком... Впрочем, такое течение событий они тоже предусмотрели.

Северин поднялся и достал что-то из-за пазухи.

– Держите ему голову.

Яремы ручища схватились за патриарший лоб и подбородок; Игнат сжал нос. Симеон покраснел, задрожал, проглотил ртом воздух, тут могучие пальцы Ярового ухватились за челюсти, раздвинули, и Чернововк скормил патриарху зеленый камешек. Тот надул щеки, чтобы выплюнуть, но Бойко запечатал ему рот ладонью и рявкнул Симеону прямо на ухо.

– Глотай, пыль!

От неожиданности старик послушался и быстро забыл – от удушья у него побежали слезы.

– Никогда не думал, что скажу такое святейшему патриарху, – расплылся в улыбке Эней.

– И что теперь? – Ярема отпустил старческую голову.

– Наблюдаем, – Чернововк отступил. – Не представляю, как это должно быть.

Симеон брезгливо плюнул, прокашлялся и заорал с новыми силами:

– Ироды! Что вы мне скормили? Травить надумали? Вы...

На полуслове его голова рухнула в сторону. Тело обмякло, глаза замерли и уставились перед собой незрячим взглядом.

– Крючок деду, – подытожил Бойко разочарованно. – Закапывать будем?

– Не говори «гоп», – ответил Северин.

– Глаза, – вскричал Максим, забыв о своих грызотах. – Посмотрите на его глаза!

Взгляд патриарха сиял лучистыми изумрудами.

Резким движением, как у муртада, голова дернулась и уперлась затылком о ствол. От мощного сотрясения из дерева полетели кусочки коры. Симеонова нижняя челюсть отвисла, и из нее вместе с потоком слюны вывернулось рычание, жуткое и неустанное; лилось, утончалось, набирало высоту – и откуда столько воздуха в тех старческих легких? – аж превратилось в невыносимый визг, от которого все похватались за уши. Только Савка весело смеялся и хлопал в ладоши. Лошади испуганно пялились, рыли копытами землю, пятясь подальше от причудливого потворища.

Визг прервался. То, что было патриархом, задергалось с невероятной силой: раз, второй, третий – и жирная веревка, держащая тело в несколько оборотов, треснула, перепилив ствол на треть.

– Мы ею Варгана вязали, – сказал Ярема с удивлением.

Игнат целился в Симеона из револьвера.

– Не занимай, – приказал Северин.

Он неохотно опустил оружие.

– А если он будет занимать нас?

Старик упал лицом судьбы, даже не выставив перед собой руки, словно его подкосило. Повалялся по земле, забыл, вскочил на четвереньки и, как полный паук, бросился вперед. Неуклюже перецепился за деревце, покатился под ошарашенными взглядами сероманцев, запутался в собственной одежде, замер. Щипнул траву, росшую перед носом, пожевал тщательно, выплюнул. Савка, обезьяна, сорвал пучок и запихнул себе в рот – эта игрушка ему понравилась.

Вдруг Симеон прошипел:

– Трудно... быть... человеком.

Яровой с молчаливым вопросом на лице повернулся к Северину.

– Потом объясню, – отмахнулся Чернововк и осторожно приблизился к дикому Симеону. – Тебе помочь?

– Сам, – отказал тот.

Лихим движением он вскочил на ноги, охнул, схватился за поясницу, заточился, чуть не упал и пошел кружить по поляне, словно пьяненький матрос. Все завороженно наблюдали за его причудливыми движениями, пока старик не выдержал, шлепнулся на колени и сплюнул.

– Трудно, – патриарх вытер губы, усеянные зелеными остатками стеблей.

Второй раз он стоял на ногах увереннее. Изумрудное сияние исчезло из его глаз, и вернулся тот самый священник, разве что чумазый землей.

– Но... прекрасно...

Попытался улыбнуться, но страшно оскалился.

– Я буду вспоминать этот день до конца жизни, – сказал Игнат, не выпуская револьвера из руки.

Максим узнавал эти движения: старик осторожно вытянул руки, покрутил перед собой, согнул и разогнул пальцы – знакомился с человеческим телом. Ткнул себя за бороду, коснулся ушей, провел языком по зубам. В то же время гримасы корчили такие забавные, что от смеха не удержался никто.

– Что ты сделал, Щезник? – допытывался Малыш. – Это какое-то волшебство?

– С сегодняшнего дня знакомый вам патриарх Симеон покоится в собственном теле, – торжественно провозгласил Северин. – Поздравьте нового патриарха Симеона, искреннего друга Серого Ордена!

Старик глубоко поклонился и чуть снова не упал.

– Дайте мне немного времени, друзья, – сказал без задержек. – Это тело отличается от предыдущих... Сильно разнится. Больной, драгоценный... Такой замусоренный ум! Должен разобраться с воспоминаниями, мыслями и знаниями предыдущего владельца.

На мгновение его глаза снова вспыхнули изумрудным. Он приложил указательные пальцы к вискам, замер на минуту, прошептал что-то на неизвестном языке Вдовиченко и хлопнул в ладоши.

– Принципы православного христианства слабо согласуются с жизненным путем этого человека, – заявил Симеон.

– Ты нас не удивил, – ответил Чернововк.

– Господин Симеон – он же Мусий Кривенький – довольно неприятная персона, до того старая и больная, но я не жалуюсь, – патриарх осторожно коснулся скребка на лбу. – Иметь человеческое тело, к тому же столь влиятельное человеческое тело... Спасибо за щедрый подарок, Северин! Я мог только мечтать о таком.

Он осторожно и взвешенно перекрестился.

– Не знаю, кто вы, но держите пучки пальцев вместе, – посоветовал Ярема. – Иначе обвинят в католической жестикуляции.

– Большое спасибо... Столько мелочей! Должен закроется на несколько дней и научиться воспроизводить все жесты безошибочно. Процедуры... Синод...

Старик снова застыл, словно просматривая записи в собственной памяти, а затем кивнул.

– Теперь все понятно, – Симеон серьезным движением поправил бороду. – Друзья, врать не стану: положение сложное. Анафему получится снять не менее чем через год. Скорее никак невозможно, церковные дела такого масштаба быстро не делаются, спешка может вызвать подозрения.

– Но ты самый главный поп в гетманате, – нахмурился Игнат.

– Положение Симеона, то есть мое, пока зыбкое, поэтому должен грамотно балансировать... Иначе меня уберут, а никто из нас в этом не заинтересован, – объяснил старик. – Я соскучился по этим играм! В чем-то мое племя схоже с вашим родом.

Он улыбнулся – на этот раз счастливой улыбкой.

– Отто и его недобитки – я немедленно разошлю распоряжение, чтобы ни один дьячок не смел им помогать. Обоснование придумаю, ведь я самый главный поп в гетманате, – Симеон подмигнул Бойко. – Еще одна важная новость: третий мятежник, которого вы ищете, Рахман, скрывается в Волчьем городе.

Будда! Северин говорил, что город обезлюдел после битвы Ордена против борзых.

– С ним будьте осторожны. Симеон не без основания считает его чернокнижником.

– Кто ты? – с удивлением спросил Игнат. – Откуда тебе все известно?

– Святейший Патриарх Киевский и всея Руси-Украины к вашим услугам, господа, – улыбнулся старик дружелюбно. – Когда вам или вашим друзьям понадобится убежище, продовольствие, деньги или услуги, вы знаете, где меня найти. Чтобы ворота открыли, передайте часовым лозунг «новую жизнь» – сегодня вечером я позабочусь, чтобы он превратился в пропуск в мое имение.

Он (она? оно?) быстро входил в новую роль, и делал это удивительно талантливо.

– Спасибо, – сказал Северин.

– Нет-нет, друг, это я спасибо! Спасибо безгранично, – Симеон схватился за руку Чернововка и резво потряс. – Ты освободил меня, подарил новую жизнь! Я не потеряю его. Скажи, чем я еще могу помочь?

Характерники почесали макитры, посовещались и решили, что больше нечем. Новый Симеон стащил с себя все драгоценности, бросил пригоршней прямо на землю, и Савка принялся ими играть.

– Несчастный хлоп, – священник взглянул на изуродованную голову Павла. – Столько лет искать выход из этого лабиринта...

В одно мгновение с его осанки исчезла живость, глаза погасли, а голос заскрипел.

– Вот так похоже на предыдущего?

– До отвращения, – кивнул Ярема. – Разницы не заметят.

– Тебя доставить в карету? – спросил Северин.

– Должен спастись сам, со всеми сопутствующими нуждами, иначе вызову подозрения, – рассудительно отказал Симеон. – А подозрения и без того низвергнутся, поскольку воспроизвести полное тождество старому патриарху я не смогу... Спишу на потрясение после ужасного нападения.

– Придумай только, как спасся от кровавых оборотней, – посоветовал Яровой.

– Бог вступился! – Симеон перекрестился. – По дороге что-то придумаю.

– Я так и не узнал твоего настоящего имени, – сказал Чернововк.

– Этого имени давно не существует, – пожал плечами старик. – Теперь я – Симеон. Идите с моим благословением, сероманцы. В добрый путь.

И он исчез между деревьями в указанном направлении – изорванный, грязный, избитый – неизвестное существо в человеческом теле. Савка последовал следом, но Игнат его прервал. Характерники ждали, пока звуки неловких шагов не утихли между тихим скрежетом сосен.

– Что это чертовски было? – спросил Эней.

– Симеон, – захлопал в ладони Савка. – Симеон!

– По дороге расскажу.

– По дороге в Буду?

Северин кивнул.

– Но сначала заберем Катрю с Олей.

*** 

Во снах он мчался среди великанов, закованных в доспехи седой от лишаев коры. Высокие переплетенные ветви заслоняют небо до самого ноября, поэтому даже солнечным летним днем здесь клубится холодный мрак, а влажную землю окутывают слои прелых листьев и ковер мха – такой рыхлый, что бег нескольких десятков лап превращается в еле слышный шорох.

Во снах он мчался по необъятным угодьям, где не ступала нога человека, трапезничал тушами кабанов, вымазывая белый мех кровавыми потеками, а затем, по странному зову, мчался к границе, и, замерши среди чащи, созерцал за покрытой гонтой деревянной мастерской. на причудливые произведения; наблюдал часами, издали не катился призывный вой.

В снах жизнь была простой. Он знал свое место среди стаи.

Воспоминания прежней жизни умирали с брошенным сновидением, приходила болезненная неопределенность – и упрямые вопросы снова грызли сердце. Кто он? Куда следует? В мире людей, предательском и обманчивом, многообразном и многословном, Максим искал собственной тропы среди множества окольных путей.

Слово! Сколькими разными словами он мог теперь использовать! Собирал их, как скряга копит монеты, запоминал каждую новинку и изучал оттенки ее смыслов. Никакое рычание не равняется сложностям человеческого языка!

– Хочу взяться за иностранные языки, – признался Максим. – Это сложно?

Северин несколько секунд смотрел под копыта коня, а потом встрепенулся.

– Учи языки, как родные, говорил мне учитель... Он тоже носил шляпу, – ответил, явно находясь мыслями в другом месте.

– Да, а еще он подстрелил меня, – указательным пальцем Вдовиченко подбил кресла соломенной шляпы, к которой привык. – С какого языка советуешь начать? Я думал о польском или крымском.

Он мог стать странствующим толкователем: непрестанно путешествовать по странам, жить переводами, знакомиться с новыми людьми и словами, открывать далекие земли, строить мостики взаимопонимания между разными народами... Разве не прекрасная мечта?

– Слушай, а какой сегодня день? – отозвался Северин.

Спрашивал уже третий раз, но Максим терпеливо напомнил.

– Расскажи-ка, как велось Оле с Катрей.

Впервые он рассказал Северину о семье сразу после встречи неподалеку от имения Симеона, второй раз повторил во время подготовки к нападению, – и вот, опять.

Чернововк путался во времени, забывал происходящее и, казалось, терял слова. Одержимый убийством Темуджина характерник, несколько месяцев назад выведший его из леса и обучавший жизни с невыносимым превосходством, исчез. Новый Северин – растерянный, задумчивый молчун – не нравился Максиму.

Иногда он без всякого предупреждения пускал коня чвалом, и ватаге приходилось гнать следом, пока Ярема не хватал вожжи Северинового коня и унимал его бег.

– Братик, – ласково говорил шляхтич. – Даже если твои девушки успеют покинуть хутор, мы догоним их по дороге в Чортков.