Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 193 (всего у книги 350 страниц)

Я улыбнулся:

– Знаете, порой даже самая маленькая и незначительная роль может перевернуть мир. А у вас все роли такие.

– А вот если бы мне давали главные роли… – мечтательно вздохнула Фаина Георгиевна, но я покачал головой:

– Если бы вы не переругались со всеми режиссёрами и актёрами – вам бы всегда давали хорошие роли.

– Эх, многого ты не понимаешь, Муля… – вздохнула Фаина Георгиевна, – не всё так просто.

– Кстати, – сказал я намеренно беззаботным тоном, – а вы, случайно, не в курсе, отчего наш Завадский приумолк? Уж не замышляет ли он чего-то?

Фаина Георгиевна пожала плечами и ответила:

– Завадский всегда что-нибудь да замышляет. Тот ещё маразматик-затейник!

Я хотел ещё подискутировать, но тут Букет увидел кошку. Он рванул так, что Фаина Георгиевна от неожиданности выпустила поводок.

Пока ловили Букета, пока очищали его хвост от репейников, нить разговора была утеряна. Но ничего, я ещё поговорю с нею о том, как правильно себя вести с коллегами, чтобы давали главные роли. И жаль. Что про Завадского ничего выяснить не удалось. Придётся-таки поговорить с Капраловым-Башинским.

Но после работы я поехал к Котиковым. Они сейчас были на даче, поэтому я поехал сразу туда. Купил красивый торт с кремовыми розочками (под заказ, Надежда Петровна постаралась организовать для меня). Взял подарки и поехал.

Я был очень благодарен Ивану Вениаминовичу за помочь в организации встречи с тётей Лизой и подсказкам по провозу товаров для реализации. Поэтому тянуть с визитом было нельзя.

– А вот и Муля! – расцвела Ангелина Степановна при моём виде. – Ну как там Белград? Уштипцы пробовал? Как они тебе?

Честно говоря, я там много что пробовал, но как-то специально и не пытался запоминать.

– Это пончики такие, – с лукавой улыбкой подсказала Таня.

Налетел ветер, я аж поёжился. Хоть и был конец лета, но сегодняшний день под конец испортился и стал хмурым и холодным. Прошёл дождь и было сыро. Хорошо, я заехал домой за подарками и хоть куртку надел, а не то продрог бы весь.

В подтверждение этому огромная капля скатилась с дерева и попала мне за шиворот.

Бр-р-р-р… дубарина какая!

Таня звонко рассмеялась и, словно невзначай, легонько зацепила соседнюю ветку прямо надо мной. Целое облако мелких холодных брызг накрыло меня. Я вежливо улыбнулся, Таня проказливо расхохоталась.

– Муля приехал! – из затянутой плющом и диким виноградом альтанки вышел Вениамин Львович и с радостной улыбкой помахал мне. На нём была точно такая же, как у меня куртка. И жёлтый вязанный жилет с растянутыми петлями.

Я протёр глаза. Кажется, где-то я уже это видел.

Глава 17

– Модест Фёдорович приехал, – сказала Дуся, словно между прочим, но лицо её при этом было весьма красноречивым.

– Понятно, – буркнул я, – зайду к ним вечером.

– Вечером может быть уже поздно, – наставительно сказала Дуся и демонстративно выставила миску с посыпанными сахарным песком ягодами на стол. – Заодно и пирожков отнесёшь. Через полтора часа будут готовы.

Вопрос был решен.

Так как я мог сейчас на работу ходить по своему усмотрению, всецело занятый якобы подготовкой к приезду братских югославов, то наведаться к Мулиному отчиму – это была правильная идея.

Ох, неладно что-то в Датском королевстве.

Два часа спустя я уже звонил в знакомую дверь, из-за которой раздавался шум. Некоторое время никакой реакции не было, затем послышались торопливые шаркающие шаги, дверь распахнулась, и на пороге застыл растерянный Модест Фёдорович. Вид у него был донельзя сконфуженный и тревожный.

– Муля, – потерянно пробормотал он. Впервые, за время нашего с ним общения, особой радости он не высказал, но я на него был не в обиде: судя по его состоянию – ему совсем не до этого.

– Здравствуй, отец, – сказал я, и, не дожидаясь приглашения, шагнул в квартиру, – тут Дуся пирожков передала. С ягодами. Ещё горячие. Пришлось перед работой зайти. Как ты?

– Хорошо, – поспешно ответил Модест Фёдорович и торопливо отвёл взгляд.

Всё ясно.

– И у меня всё хорошо, – сказал я, поскольку он не спросил.

Кажется, мой ответ Мулин отчим даже не услышал.

– Ты когда приехал? – спросил я.

– Что? А? – словно очнулся Модест Фёдорович и недоумённо посмотрел на меня.

– Приехал, я говорю, когда?

– Так это… ночью…

– Понятно, – сказал я и замолчал, не зная, что ещё спросить.

Повисло молчание.

Я так и стоял с корзинкой с пирожками, словно Красная Шапочка посреди леса. А Модест Фёдорович стоял напротив и ничего не говорил.

– Отец, – не выдержал я. – Что случилось?

– Что? А? Ничего, – он неприветливо посмотрел на меня.

– Пирожки бери, – я протянул корзинку, – раз даже чаем меня напоить не хочешь, и расспросить, как я там был, в Югославии. Ты хоть плащ мерял? Подошёл.

– Плащ? – переспросил Модест Фёдорович и опять задумался.

Кажется, он даже не понял, что я от него хочу.

– Отец, – опять напомнил о себе я. – Что случилось?

– Всё хорошо, Муля, – таки смог взять себя в руки Модест Фёдорович.

И тут дверь распахнулась и из спальни выскочила растрёпанная, красная Маша:

– Всё хорошо, да?! – закричала она не своим голосом, – ты считаешь, что это всё хорошо?!

Она была в ночной рубашке, на которую набросила халат. Он был не застёгнут, но Машу это, кажется, особо не смущало.

– Маша… – пробормотал полностью деморализованный Модест Фёдорович.

Я обычно держусь подальше от семейных разборок, но тут я понял, что надо вмешаться:

– Маша, что случилось? – сухо спросил я.

– Этот… этот… – Маша аж задохнулась от возмущения, не в силах подобрать эпитет пообиднее, – этот идиот просрал путёвку на курорт! В Гагры!

– Но Маша… – промямлил Модест Фёдорович, – у Людмилы Анисимовны ведь был инсульт. Ей категорически нужно полноценное восстановление. Вот я ей и уступил. Пусть подлечится.

– А мне не нужно?! Мне, значит, не нужно?! – схватилась за горло Маша и заголосила, – у тебя жена беременная, а ты прошмандовкам всяким путёвки раздаёшь! В Гагры!

– Людмила Анисимовна не прошмандовка, – попытался вступиться за коллегу Модест Фёдорович.

– Она – уборщица! – скривилась Маша. – Зачем уборщице в Гагры?!

– Машенька, но уборщицы тоже люди, такие же, как и ты… – попытался проявить дипломатию Мулин отчим, но тщетно.

– Да мне плевать! – взревела Машенька, – я, когда замуж выходила, даже подумать не могла, что буду в трущобах жить, и что меня ниже последней уборщицы ставить будут!

Она громко разрыдалась.

– Машенька! – воскликнул потрясённый Модест Фёдорович, – послушай…

– И слышать не хочу! Если я за стариком молодость просираю – то почему я должна в трущобах жить?!

Я аж присвистнул:

– Ну, нифига себе! А с каких это пор высотка на Котельнической стала трущобами?

– Почему мы должны ютиться здесь?! – взвизгнула Машенька, – скоро родится ребёнок и ему нужны будут нормальные условия! А не это!

– А нормальные условия – это что? – прищурился я.

Но Машенька не ответила – она старательно рыдала.

Мне уже этот концерт надоел, и я просто сказал:

– Отец, пошли ко мне? Ты после дороги устал, тебе отдохнуть надо, а не глупые истерики слушать.

Машенька завыла ещё громче.

– Муля, ты понимаешь, она в положении и гормоны…

– В любом случае человеческий облик терять нельзя – отрезал я, – а то у меня создаётся впечатление, что твоя аспирантка выходила замуж за тебя не по любви, а из корыстных побуждений ради – твоей зарплаты, путёвок на курорты и квартиры моего деда…

– Муля, – вздохнул Модест Фёдорович, – ты на работу опоздаешь. Ты иди. Мы тут сами разберёмся…

Ну ладно. Я аккуратно поставил корзинку с пирожками на тумбочку для сумок и обуви, и вышел из квартиры.

На душе было гадко.

Вроде и понимаю, что беременная женщина всё воспринимает трагически, но как-то не ожидал, что из трепетной и деликатной Машеньки такое вот говно полезет.

Эх, мужики, мужики. Чем вы думаете, когда с молодыми связываетесь?

Неужели вы действительно считаете, что им нужны вы, а не ваши деньги и связи?

В той, прошлой, жизни, я всегда старался обойти любвеобильных и страстных девушек, которые зорко высматривали себе спутника жизни, чтобы устроиться поуютнее. Потому что пару лет жизни до тех пор, пока юная козочка не подарит наследника и не подаст на развод, мечтая отжать максимально денег, акций и квартир, оно того не стоит.

Я вышел на лестничную площадку в каком-то смятении.

А во дворе опять столкнулся с Фаиной Георгиевной, которая выгуливала Букета.

– Смотрю, вы всерьёз за Букетом соскучились, – после приветствия, улыбнулся я ей, – который раз самолично его выгуливаете. Не каждая собака может похвастаться, что его народная артистка выгуливает…

– Ой, Муля, скажешь тоже! – хихикнула Фаина Георгиевна, – просто я сейчас много гуляю. Это способствует хорошему цвету лица. Мне так Изабелла сказала. Заодно и Букета выгуливаю.

И тут я сложил дважды два и с хитрым прищуром сказал:

– Фаина Георгиевна, а разве вы не шарф тогда вязали, в коммуналке? Такой… жёлтый…

Говорят, что актрисы умеют изобразить на своём лице любую эмоцию, вне зависимости от своего настоящего состояния. Так вот, только что данный тезис был полностью опровергнут. Я с удовольствием наблюдал, как стремительно краснеет лицо Фаины Георгиевны.

Значит, я оказался прав.

Любой другой благородный и воспитанный человек сделал бы вид, что ничего такого не произошло. Но это же был я. И, конечно же, я не удержался:

– Заезжал я вчера к Котиковым, – как бы между прочим, поведал я, с удовольствием наблюдая, как дёрнулся глаз у Злой Фуфы, – такой промозглый вечер был, ужас. Мы с Иваном Вениаминовичем прямо продрогли, пока разговаривали. А вот Вениамину Львовичу было хорошо в жилетке… жёлтенькая такая… тёплая…

Лицо Фаины Георгиевны приобрело цвет вареной свеклы. Она ловила ртом воздух и от возмущения не могла ничего сказать.

Премного довольный собой, я развернулся пошёл на работу. За спиной раздался гневный вопль. Я широко улыбнулся.

Ай да я!

А на работе меня сразу же подстерегла Лёля.

Не знаю, то ли у неё в Комитете своя шпионская сеть, то ли она каким-то шестым чувством чует моё присутствие, но стоило мне только переступить порог здания Комитета искусств, как она мгновенно появилась:

– Муля! – воскликнула она, – где ты ходишь?! Ты опоздал на два с половиной часа!

Вахтёрша баба Зина, которая как раз сегодня дежурила, заинтересованно посмотрела в нашу сторону и даже шею вытянула, чтобы было лучше слышно.

– Так я к приёму югославской делегации готовлюсь, – ответил я, – с руководством согласовано.

– Ой, Муля! – отмахнулась Лёля, – мне это не интересно! Я тебя уже заждалась!

Я молча пожал плечами.

Баба Зина решила, видимо, что не расслышала, и высунулась из своей будочки почти по пояс.

– Муля, – сказала Лёля, видя, что я не собираюсь оправдываться, – я придумала, как с тобой рассчитаться.

Баба Зина чуть не навернулась, рискуя сломать шею.

– И как? – спросил я, демонстрируя полное безразличие.

– Хочешь, я тебе путёвку в санаторий выбью? – спросила она.

– Я похож на смертельно больного человека? – изумился я.

– Я могу даже в Крым путёвку организовать. В Алушту!

– Не интересует, – отмахнулся я и пошёл к себе.

Рассерженная Лёля что-то прошипела мне в спину, но я не обращал внимания.

Почти у самого кабинета мня выловила кареглазка. Я её не видел с тех пор, как уехал в Югославию. Она похорошела, расцвела.

– Муля! – улыбнулась она, – ты давно приехал, а к нам и не заходишь! Мы с девчатами тебя ждали, ждали!

– Ой, извини, Оля, я совсем замотался, – с покаянным видом развёл руками я.

– А когда ты зайдёшь? – не отставала она, – девчата к твоим лекциям привыкли. Ждут.

– Так я ведь уже не комсомолец, – напомнил я.

– Ну и что? – всплеснула руками она и лукаво на меня посмотрела, – а разве нельзя, чтобы коммунист комсомольцам лекции проводил?

Я понял, что загнал сам себя в ловушку.

– Можно, – согласился я, – но ты же знаешь, что мы готовимся к приезду югославских коллег. Времени вообще нет.

– А с Ивановой время общаться есть, значит? – с подозрением прищурилась кареглазка.

– Мы по работе, Оля, – начал выкручиваться я, – она же была в Югославии и все протоколы она вела. Поэтому приходится консультироваться по некоторым моментам. Я же сам всё не упомню.

– Если тебе помощь нужна – ты говори, – моментально сориентировалась кареглазка, – я всегда готова прийти на помощь.

Я многословно поблагодарил и торопливо смылся.

Бабы Комитета устроили охоту на бедного меня. И, что обидно, если бы с далекоидущими намерениями, а то каждая лишь выгоду ищет. Я невольно вспомнил Мирку. Интересно, приедет ли она? Что-то я сомневаюсь, что Нанович её отпустит.

Мысли перекинулись на предложение Лёли. Может, нужно было соглашаться на путёвку? Крым, море… только взять не одну, а две? Отдам Мулиному отчиму. Пусть его жёнушка угомонится уже и не выносит ему мозг.

Приняв такое решение, я уж хотел идти искать Лёлю, как меня вызвали к Козляткину.

Я прихватил блокнотик с ручкой и отправился в кабинет начальника.

Там меня уже ждали. В кабинете сидели товарищи Иванов и Сидоров.

– Бубнов! Заходи! – кивнул на свободный стул Козляткин, – заждались мы тебя.

– Работы много, – привычно отмазался я, усаживаясь за столом, – что-то случилось?

– Да вот товарищи составили список дисциплинарных нарушений во время поездки и проживания в Югославии, – пояснил Козляткин, – ты, как руководитель проекта, тоже должен быть в курсе.

– Слушаю, – осторожно сказал я, не ожидая ничего хорошего.

Товарищ Иванов открыл тетрадь и принялся зачитывать список, с именами и фамилиями, а также с теми нарушениями, которые были выявлены.

Мне аж дурно стало.

– Что скажешь? – задал вопрос Козляткин, когда товарищ Иванов дочитал до конца.

– Мда. Дела… – вздохнул я, – А что тут говорить? Есть два варианта. Первый – вызвать всех этих деточек вместе с родителями на собрание. И пропесочить их там по-полной. Пусть родственнички узнают, чем занимались их деточки, которых они насильно воткнули в делегацию.

– Хм… неплохое предложение, – кивнул товарищ Сидоров, – может и помочь.

– Но второе моё предложение лучше, – сказал я, – нужно взять эту тетрадь и сжечь её. И никому ничего не говорить. Высокопоставленные родичи остались довольны, что их отпрысков выгуляли за границей. Вот и хорошо. Их вернули в целости и сохранности? Вернули. Вот и ладненько. Больше мы в Югославию с этим фильмом ехать не будем…

– Ты же говорил, что будете, – перебил меня Козляткин.

– Будем. Конечно будем, – кивнул я, – но то будут совсем другие фильмы, и мы наберём других деточек. А с этими замминистрами и прочими важными людьми незачем ссориться. Думаете они сами не знают, что представляют их детки? Всё они прекрасно знают. И оценят нашу сдержанность. Это моё мнение.

– Товарищ Бубнов, в принципе, прав, – сказал товарищ Иванов, рассматривая записи в тетради. – Их вернули. Больше мы их, надеюсь, не увидим. А тетрадь я сам порву.

– А отдайте её мне, – попросил я, – вам она не нужна. А у меня пусть будет. Вдруг в следующий раз опять этих же попытаются подсунуть, так будет аргументация их не брать.

– А если кто-то тетрадь эту увидит? – недовольно сказал товарищ Сидоров.

– Не увидит! – Заверил его я, – я её дома в сейф положу. Ещё от деда остался.

Из кабинета Козляткина я выходил, словно объевшийся сметаной кот. Пухлую тетрадь я любовно пристроил за пазухой. Ух, ты моя прелесть…

Я устроился в кабинете (повезло, что обе мои коллеги умотали на какое-то мероприятие грамоты выдавать и я был совершенно один). И начал читать. Широкая и довольная улыбка не сходила с моего лица.

Да тут компромата на пять квартир! Если не больше.

И начну я, пожалуй, с Лёли Ивановой.

Я отправился к ней. Лёля сидела в архиве и рылась в пухлых папках.

– Товарищ Иванова, – позвал её я, – можно вас на минуточку? Там товарищи Иванов и Сидоров пришли. Нужно обсудить вопросы по результатам нашей делегации в Югославию. Но это недолго.

Лёля отложила парки и удивлённо посмотрела на мня. А остальные женщины – с любопытством.

Я кивнул на дверь. Лёля вышла.

– Чего тебе? – сердито сказала она, – я ничего придумать не могу.

– Пошли, – коротко велел я, – это займёт пять минут.

Лёля, недоумевая, поплелась за мной.

Мы вернулись в мой кабинет, и я показал ей запись в тетради.

– Что это? – испугалась она, вчитавшись в рукописные строчки. – И где Иванов и Сидоров?

– Это и есть результат того, что товарищ Иванов и Сидоров действительно приходили к Козляткину. И это их тетрадь. И они собираются сделать показательную расправу на общем собрании.

– Ой! – пискнула Лёля и слёзы брызнули из её глаз.

– Вот только не реви! – строго шикнул на неё я, – я выпросил эту тетрадь, чтоб провести предварительное обсуждение с фигурантами этих записей.

– Дай я всё прочитаю! – попыталась вырвать тетрадку из моих рук Лёля.

– О тебе запись только тут, – сурово сказал я, – остальная информация конфиденциальна. Ты уверена, что точно хочешь влезть во всё это?

Я прищурился и многозначительно на неё посмотрел.

– Не хочу… – сказала Лёля, – я хочу уехать к Петеру.

– В общем, сама видишь, что ситуация очень сильно осложнилась, – сказал я, – так как на тебя появился компромат, что делает практически невозможным твой выезд за границу. Сама понимаешь же. То и цена вопроса удваивается.

Лёля тяжко вздохнула. Она понимала, что я абсолютно прав, но её природная жадность не давала ей возможность согласиться.

– Но ты же меня любишь, Муля, – сделала последнюю неуклюжую попытку она, но, увидев моё скептическое выражение лица, тут же поправилась, – то есть, я хотела сказать, что ты хорошо ко мне относишься. Вон ты мне сколько помог…

– Но ты же не думаешь, что я тебе всё время должен помогать бесплатно? – поморщился я.

Судя по лицу Лёли, именно так она и думала.

– В общем, Иванова. – подытожил свою речь я, – заключаем договор. Я помогаю тебе избавиться от компромата и помогаю выехать в Югославию. Так?

Лицо Лёли вспыхнуло радостью. И она быстро-быстро закивала.

– Ты же взамен организовываешь мне две путёвки в Алушту. На чьё имя, я тебе потом скажу. Кроме того, ты оформляешь документы на свою дачу в бессрочное пользование. На того человека, что я скажу.

– Но у меня дача почти десять соток! – всплеснула руками Лёля. – И там есть домик, свой колодец и подвал.

– А зачем тебе эта дача, если ты уедешь навсегда в Югославию? – удивился я, – разве перечень оказанных тебе услуг недостаточный для этого?

Лёля вздохнула.

– А на кого хоть оформлять надо?

– На Евдокию, – сказал я, – ты её не знаешь. Это моя тётя.

Лёля пыталась торговаться, но я был непреклонен. Ей дача уже, считай, не нужна. А Дуся может на старости остаться у разбитого корыта. Чем дольше я наблюдаю за Мулиными родичами, тем яснее понимаю это. А так у неё будет свой собственный участок. Причём в элитном месте.

Я отправил Лёлю обратно в архив обдумывать мои условия, а сам вышел из здания. Остро захотелось покурить.

Я вышел за пределы территории, где было место для курения и с наслаждением затянулся. В последнее время я курю всё реже. Но бросить дурную привычку так и не смог.

– Товарищ Бубнов? – послышался густой баритон.

Я обернулся.

Рядом стоял респектабельный мужчина в очень дорогом костюме. Он посмотрел на меня и сказал:

– Я – Тельняшев, Эдуард Казимирович. Это мой сын Богдан ездил с вами в Югославию.

Глава 18

– Товарищ Бубнов, – повторил мужчина с нажимом.

– Что вы хотели?

От моего такого простого вопроса Тельняшев скривился. Он явно не привык, чтобы с ним так разговаривали. Но мне было фиолетово, поэтому я молчал и ждал ответа.

Тельняшев помялся, покривлялся, но я паузу выдержал, так что ему пришлось ответить:

– Ваше неподобающее поведение по отношению к некоторым членам делегации… – пренебрежительно начал он, но тут я уже не выдержал и перебил:

– Вы имеете в виду те случаи, когда ваш сын напился до потери человеческого облика, заявился в гостиницу в пять утра и громко распевал похабные песни? Или когда он подрался с другим членом делегации? Между прочим, племянником самого заместителя административно-хозяйственного отдела Министерства строительства СССР. Хотя не с одним он дрался, по правде сказать. Это было частенько. И у каждого из них есть высокопоставленный родственник…

Тельняшев вспыхнул, но нашёл в себе силы злобно пробурчать:

– Обычные молодёжные шутки.

– Вы знаете, почему-то мне сейчас кажется, что я совершенно зря уговорил наших кураторов не отправлять его с соответствующей записью в характеристике обратно на Родину, а дать шанс на исправление…

– Вы об этом ещё пожалеете. – Тельняшев резко крутнулся на каблуках и свалил.

Ну и чёрт с ним. Буду я ещё перед всякими пресмыкаться. Даже спасибо не сказал. Вот и делай людям добро.

Я вернулся в кабинет. Сразу же появилась Лёля (такое впечатление, что она телепортировалась при моём появлении).

– Ты чего такой кислый? – спросила она.

– Да Тельняшев этот, – и я в двух словах рассказал о хамоватом папашке, который зачем-то пришёл качать права.

– Вот урод, – от души высказалась Лёля. Она задумалась, а потом вдруг выдала. – Слушай, если остальные «деточки» узнают, что он приходил и разозлил тебя. И что теперь ты хочешь обнародовать их поведение, потому что разозлился, – то они ему зададут.

Я задумался. Мысль была дельной.

– Лёля, ты гений! – совершенно искренне сказал я.

– Так, может, ты в честь этого озарения мне скидку сделаешь? – лукаво склонила голову набок она, – а я тебе ещё кучу таких идей вместо путёвок в санаторий придумаю, а?

– Не пойдёт, – покачал головой я, – я предпочитаю осязаемые тугрики.

– Эх, не романтичный ты, Бубнов, – обиженно надула губки Лёля, больше играя. – Меркантильный мещанин!

– Потому что, прежде всего, я – материалист, товарищ Иванова, – хохотнул я, – всё по заветам Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

Лёля изобразила восторженный пионерский салют, но потом, по привычке, пугливо оглянулась. Хотя в кабинете мы были одни.

– Давай ближе к делу, – подвёл итог нашей шуточной перепалки я, – что ты хотела?

– Я подумала о твоих предложениях и пришла сказать, что согласна, – кивнула Лёля.

– Тогда прошу огласить, на что именно ты согласна.

– Но мы же уже всё обсуждали, – не поняла Лёля.

– Товарищ Иванова, ты – как джинн из бутылки. Если не конкретизировать сделку – то или выкрутишься, или обманешь.

– Вот какого ты про меня мнения! – шутливо пихнула меня кулачком в плечо Лёля.

Я изобразил полушутливый поклон.

Лёля хихикнула и присела в реверансе.

– А теперь, когда мы достаточно раскланялись и с этикетом покончено, давай, говори, чем расплачиваться будешь? – буркнул я.

– Две путёвки в Дом отдыха в Алушту и дачный участок, – послушно подтвердила Лёля.

– Замечательно.

– Путёвки я уже принесла, кстати, – вздохнула Лёля, – осталось только имена вписать.

– Я сам впишу, – сказал я, забирая путёвки.

– Мне для отчётности! – возмутилась Лёля, при этом её взгляд полыхал нтересом.

– Тебе надо для любопытства, – не повёлся я, – а в отчётности укажешь кого-нибудь, кого всегда указываешь.

– Эх, Бубнов, – обличительно покачала она головой, – ну вот почему ты такой упёртый?

Она сердито показала мне язык и ушла, а я остался в кабинете.

Сделал себе чай, проверил, плотно закрыта ли дверь, устроился за столом и открыл тетрадь. Чем дольше я читал компромат, который сформулировал товарищ Иванов, тем больше у меня возникало вопросов ко всей этой ситуации. И я начал размышлять о том, что вот этот весь прекрасный компромат можно очень даже неплохо использовать при разговоре с высокопоставленной роднёй начудивших в Югославии деток.

Я довольно улыбнулся.

Здесь же компромата столько, что я вскоре озолочусь. Главное – не зарываться. Если я всё правильно выстрою, свою стратегию, то получу очень даже неплохие дивиденды.

И начнём, начну я, пожалуй, с Болдырева. Раз его дядя аж целый заместитель административно-хозяйственного отдела Министерства строительства СССР. Скоро у меня будет дача и там нужно будет что-нибудь строить. Насколько я помнил советские законы – домик должен быть размером с собачью будку. Но в законах ничего не сказано о подземном этаже. Поэтому он может быть размером с московский метрополитен. А ещё я хочу там баню. С парилочкой, и метом для отдыха. И зону для барбекю хочу. Ведь советскому человеку барбекю жарить тоже не запрещено!

Я пришёл домой в приподнятом настроении.

Дуся, как обычно, хлопотала на кухне. Квартиру затянул вкусный аромат сдобной выпечки, было так уютно, тихо, лишь тикали часы на стене. Я помыл руки, переоделся в домашнюю одежду и с удовольствием плюхнулся за столом на кухне.

Глядя на огромную чашку ароматного чая, которую Дуся поставила передо мной, я потянулся к тарелке с кексами.

– Муля, я тебе кексы не дам! – строго рыкнула на меня Дуся. – Сейчас покушаешь сперва борщ, а потом уже будешь сладкое.

– Ну, Дуся, – попросил я, – давай лучше сперва кексы. Так пахнут, что я прямо не могу удержаться.

– Нет, Муля, так ты перебьёшь весь аппетит, – не согласилась Дуся. – Сначала нормально покушаешь, а уже потом все эти финтифлюшки сладенькие. Ешь сколько влезет. Но после основных блюд!

Я вздохнул. Насколько я понял, Дуся с детства боролась за хорошее состояние желудка Мули, поэтому не буду ей в этом мешать (да и бессмысленно это). Я отхлебнул пахучий чай и аж зажмурился от удовольствия.

– Как там Модест Фёдорович? – спросила Дуся, ловко сервируя стол. – Нормально? Пирожки понравились или нет?

Я завис, не зная, как объяснить Дусе, что ни Модест Фёдорович, ни тем более Маша, на её пирожки не обратили никакого внимания. Но так, чтобы её не обидеть, ведь врать не хотелось, а правду говорить было как-то не по себе. Поэтому я кивнул – мол, всё хорошо. Дуся приняла это как должное, потому что она знала, что к её стряпне все всегда относятся только восторженно.

– Как там Модест Фёдорович с Машей? Помирились? – наконец не выдержала Дуся и задала главный вопрос, который, очевидно, не давал ей покоя.

– Эм… – замялся я. – Как бы тебе объяснить…

– Да прямо говори! – прикрикнула на меня сердитая Дуся, которая уже заподозрила что-то нелдадное. – Что ты мнёшься, как девица на выданье!

– Ну, что тебе сказать… Они, конечно, немного рассорились, – задумчиво сказал я. – Но ты не переживай, там более-менее всё уже улажено. Отцу просто нужен отдых, да и Маша в положении, ей бы тоже отдохнуть не помешало.

– Ну, где же сейчас можно нормально отдохнуть? Лето заканчивается, – вздохнула Дуся. – Разве что кто на дачу бы поехал, но только нет у него дачи.

– Так была же?

– Была, – кивнула Дуся, – но ты отца ж знаешь. Он, когда переходил в этот новый институт, отдал участок кому-то со старой работы. Так что сейчас нет ничего…

– Ничего страшного, я выбил им две путёвки в Алушту, в санаторий, – сказал я и демонстративно помахал бумажками перед носом Дуси. – Завтра зайду и занесу.

– Подожди, подожди, зачем завтра? Ты сегодня занеси! Какие там даты стоят?

– Послезавтра надо уже выезжать, – сказал я, глядя на даты, и в душе чертыхнулся: неужели Лёля не могла достать путёвки с большим сроком? А так, за три дня они могут не успеть подготовиться, и Мулин отец, даже не отчим, даже не сможет на работе отпроситься.

– Слушай, что-то слишком короткий промежуток времени, – сказала Дуся. – Поэтому давай сейчас ешь и дуй к отцу. Отдай ему путёвки. Потому что Маше нужно приготовиться, в её положении это не так просто. Вообще, у женщины, когда она едет на море на отдых, это всё занимает много времени, а уж Маше тем более. Так что лучше не тяни. Завтра ты можешь быть занят, придёшь к ним аж поздно вечером, и поэтому у Модеста Фёдоровича останется всего лишь один день для того, чтобы отпроситься. Могут в такой спешке не отпустить.

Я был с Дусей согласен абсолютно на все сто процентов.

Пока я ел, заодно решил прозондировать почву, и спросил:

– Дуся, скажи, а вот ты сейчас говорила, что, если бы у моего отца была дача, как бы хорошо было им вечером поехать отдохнуть. А вот скажи, Дуся, а ты бы хотела, чтобы у тебя была дача?

Дуся задумалась, и улыбка осветила её простое лицо.

– Да кто же бы не хотел иметь кусочек земли, свой огородик, цыпляток… Я бы там помидорки выращивала, возможно, даже завела бы большой цветник с розами и гладиолусами. Я всегда мечтала, чтобы у меня были ягодные кусты. Малина у нас в детстве была в саду плохонькая, ты даже не представляешь, как обидно… Моя мамка всегда держала такой хороший садик. Там были и крыжовник, и смородина. А вот малины почему-то, считай, и не было. Мы в лес за ней ходили…

Дуся ударилась в воспоминания. Глаза её затуманились.

– Так ты хочешь свою дачу? – спросил я.

Дуся кивнула задумчиво, потом вздохнула, мол, ах, мечты, мечты, и пошла обратно хлопотать над кексами.

Я загадочно улыбнулся.

Потому что я теперь знаю, чем порадовать Дусю.

Так как Дуся была права, то, закончив ужинать, я прихватил путёвки. Дуся вручила мне очередную корзинку со свежеиспечёнными кексами, и, вооружившись вот этими подарками, я отправился к Мулиному отчиму.

На этот раз Модест Фёдорович дверь открыл быстро. И вид у него был не такой взъерошенный, как полдня назад.

– Муля, – сказал он, – заходи. Что опять случилось?

– А что, просто так к отцу уже и зайти нельзя? – вопросом на вопрос ответил я.

– Да почему же, почему же, – смутился он. – Ты извини, Муля, что так днём получилось… нехорошо. Я не выспался после конференции, не пришёл в себя, был долго в дороге, вот и среагировал как-то неправильно. Ты не обижайся на меня, пожалуйста.

– Да нет, всё нормально. Я тут кексов принёс, Дуся передала.

– Ох, Дуся, вот она нас балует. То кексы, то пирожки. Кстати, пирожки очень вкусные, – улыбнулся Модест Фёдорович. – Я на обед с собой в институт прихватил, так хорошо пообедал, что не пришлось даже в столовую идти.

На кухню вошла Маша. Вернее, услышав наш разговор, вошла.

– Вы тут чаёвничаете? – спросила она и тоже плюхнулась за стол.

Модест Фёдорович встал, налил ей чай и поставил перед ней чашку.

– Ой, какие вкусные кексики. Дуся пекла? – спросила она.

– Да, Дуся, конечно, – сказал я.

– Да, хорошо тебе, Муля. Ты увёл у меня Дусю, так что теперь ты можешь кексики хоть каждый день кушать. А вот мы… – она посмотрела на меня неодобрительно и отхлебнула чай.

– Ну, видишь, Маша, Дуся – женщина. Сам-то я кексы печь не умею. Ты тоже женщина, поэтому ты вполне можешь делать кексы, причём ещё более вкусные, чем Дуся, – дипломатично сказал я.

Модест Фёдорович чуть не поперхнулся чаем. Маша метнула на меня гневный взгляд, но промолчала.

Чтобы разрядить обстановку, я сказал:

– Я зашёл к вам не просто так, и не потому что кексы принёс.

– Посмотреть, помирились ли мы? – насмешливо фыркнула Маша. – Вдруг я твоего отчима покусаю его спасать надо.

– Да нет, кексы – это заодно, по пути. Вообще-то я принёс вам две путёвки в дом отдыха в Алушту, – сказал я.