Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 87 (всего у книги 350 страниц)

Под звездным сиянием и огоньками факелов лагерь быстро перенесли за реку в рощу, чтобы ни один случайный неминай-корчма не побеспокоил дела божьих воинов.

Оборотень очнулся туго скрученным на лужайке. Содрогнулся раз-другой, перекатился на бок, прошипел и уставился взглядом в Отто, сидевшего перед ним на бревне, подбрасывая снятую с пояса золотую скобу. Нож с серебряным лезвием, еще одна собственность сероманца, торчал вонзившимся между сапог охотника. Рядом на травке разлеглись Фобос и Деймос, приветствовавшие пробуждение характерника злым рычанием.

– Курва мать, – сказал пленный. Хмельный блеск исчез из его глаз. – Отто, курва мать, Шварц!

– Не советую вспоминать мою мать, – ответил охотник. – Равно как не советую перебрасываться на зверя. Волкодавцы только ждут случая.

Характерник перекатился на спину и рассмеялся.

– Вот поел напрасно, – смех перешел в сухой хрип. – Дай воды, шута.

– Отказано.

Они были на лужайке лицом к лицу, остальные отряды готовились к смертной казни.

– Поверить не могу, – сказал характерник к небу. – Столько месяцев между каплями... И надо же было все просрать!

Он снова вернулся к Шварцу с гневным криком:

– Какого черта вы здесь делаете? Кривденко давно вас распустил!

– Как тебя зовут?

– Ушел ты в жопу.

Отто поднялся, бросил скобу на землю возле головы пленника и ударил по скобе закаблуком. Ударил еще, снова и снова, пока сырая земля не укрыла золото. Пленник молчал, сжав темные глаза.

– Каждый второй вашего сатанинского рода считает, будто грубый ответ докажет мужество и пренебрежение к врагу, – носаком сапога Отто зарыл ямку. – Но через несколько часов все вдруг меняется. Слышны имена, множество имен до десятого колена, признание, мольба, обещания – все, чтобы остановить очищение болью.

– Душевнобольные всегда прячутся за религиями, – зубоскалил сероманец.

Шварц поправил полы шляпы и ударил снова. Ребра хрустнули, характерник вздрогнул, ему из-за пазухи вылетел нательный крестик.

– Странно слышать это от человека, носящего знак Спасителя, – спокойно ответил Отто. – Ты подписал соглашение с нечистым, несешь на себе проклятую печать, но до сих пор считаешь себя крестным... И кто из нас душевнобольный, Андрей?

Глаза пленника на мгновение удивленно расширились.

– Андрей Кукурудзяк – вот твое имя, – довольно продолжил Отто. – Архивы Ордена, в том числе личные описания, очень помогают.

Теперь в характерных глазах сверкнул страх. Разоблаченное без согласия владельца имя всегда отбирает долю свободы.

– Ты здесь сам или рядом другие сироманцы?

– Жаль, что я тебе лицо не обещал.

Разговор начинал надоедать Шварцу.

– Позволь прояснить: ты уже мертв, Андрей. Сейчас ты можешь выбрать, как уйти из жизни – быстро и без мучений, или долго и страждуще, – Отто вернулся к бревну и выдернул из земли нож. – Для скорой смерти искренней исповеди перед божьими воинами. Мы услышим твое последнее искупление и отправим тебя в ад. Однако...

– Прибереги болтовню для своих сучек.

Отто вздохнул, склонился и принялся работать ножом.

Кукурудзяк оказался крепким орешком, и работать пришлось до самого вечера. В благоприятных условиях, с правильным инструментом, который пришлось оставить вместе с множеством других полезных вещей, дело могло пойти гораздо легче и быстрее... Сероманец прокусил нижнюю губу, клял борзых на чем свет стоит и потерял сознание трижды, но в условиях охотника приставать отказывался. Отто пришлось сделать перерыв на отдых и позвать на смену искусных в пытках Илька с Лаврином.

Велеты-близнецы сумели сломить волю вурдалаки. Шварц увидел многочисленные ожоги к обугленному мясу и скривился – он предпочитал другие методы, потому что не любил такую грубую работу несмотря на ее безотказность.

– Я здесь один, давно один. Никого не видел, потому что так больше шансов выжить... Было, – прошептал Андрей Кукурудзяк. – Я согласен на скорую смерть.

От него воняло жженой кожей, рвотой и дерьмом.

– Хорошее решение, – Шварц знаком отправил Ильку с Лаврином к остальным. – А теперь слушай. Вот что ты нам расскажешь...

Отто убедился, что сероманец запомнил свою исповедь, после чего освободил его от оков.

– Как насчет последнего желания? – прохрипел Кукурузяк.

На ногах он держался неуверенно. Черные и красные подпалины на его теле сошли отвратительными волдырями.

– Последнее желание для тебя исполнит нечистый.

Андрей попытался проглотить, но слюны не нашел.

– Олух, – голос шелестел, как сухой кустарник. – Ты хочешь, чтобы я налил кучу лжи... До сих пор не дал мне ни капли воды...

Здесь он прав, подумал Отто, и позволил обреченному выплеснуть свою флягу. После этого повел так, чтобы оборотень не увидел места казни, которую борзые готовили с самого утра под Руслановым проводом.

В какой-то момент сероманец остановился, оглянулся, словно впитывая лес вокруг, и переспросил:

– Скорая смерть?

Скоро ты будешь созерцать стены адского котла, подумал Отто, и ответил:

– Скорая смерть.

Божьи воины выстроились перед подлеском. В вечерних сумерках жары в их глазах вспыхнули маленькими огоньками.

– Братья мои, – провозгласил торжественно Шварц. – Инвикторы! Сегодня мы охотились от души.

Борзые ответили шумом. Фобос и Деймос врали. Сероманец смотрел перед собой, и даже не пытался крутить головой, будто одурманенный, чего охотник остерегался: замысел мог сорваться. Отто поднял голос, чтобы его услышали:

– По христианскому обычаю мы даем слово искупления. Слушайте его, братия, слушайте проклятую душу! Слушайте и не забывайте, зачем нарядили одежду с крестом!

Отто кивнул сероманцу.

– Меня зовут Андрей Кукурудзяк. Я грешил.

– Громче!

Характерник повысил голос, и борзые удивленно слушали его, проглатывая каждое слово; он говорил равнодушно, не отрывая тоскливого взгляда от точки корчмы на виду, а Шварц слушал о страшных грехах и кровавых преступлениях, которые придумал сам. Внимательно наблюдал за глазами слушателей – огоньки росли. Когда сероманец кончил, рассказав едва половину выдуманной клеветы, Отто решил, что этого достаточно: возмущенные борзые пытались разорвать урода на клочья.

– За твои грехи я, Отто Шварц, грандмейстер борзых Святого Юрия, приговариваю тебя к казни на костре!

Божьи воины встретили его решение бурным одобрением.

– Ах ты лживое... – начал было Андрей, но удар Лаврина работал безошибочно.

Илька ловко затолкал кляп в рот без сознания. Близнецы оттащили, привязали его к стволу высохшего дерева, срубленного, обтесанного и врытого сердечником грандиозного очага, который собирали с самого утра.

– Гордись, – посоветовал Отто осужденному, хотя тот не мог слышать его. – Великого магистра Жака де Молле тоже сожгли. Наверное, это удел всех проклятых орденов!

Подошел Руслан с факелом. Божьи воины стали вокруг места казни. Отто поднял факел вверх, и они ответили сброшенными на небо ружьями.

– Огонь очистит тело твое, а Господь – душу, – провозгласил Шварц. – Жди Страшного Суда, оборотню!

– Аминь! – эхом ответили божьи воины, осеняя себя крестным знамением.

Огонь затрещал, перепрыгнул с сухой травы на ветви, разбежался дровами, заглатывал разогретое зноем дерево, поднимался вверх прожорливыми языками. Воняло жженой кожей и волосами. Оборотень пришел в себя и заревел сквозь кляп, дергаясь на столбе. Его глаза бегали между огненными остриями, пока не вонзились в Отто, словно посылая немое предсмертное проклятие. Шварц ответил длинным спокойным взглядом, пока глаза ликантропа не закатились и скрылись в дыму.

В грохоте пламени вонь сменился запахом жаркого. Обильно летели искры, и Отто прикрыл рукой усы.

Нас было много, думал Шварц, и мы были неуязвимы. А теперь осталась небольшая горсть, вынужденная делать дело подальше от дураков, чтобы не помешали казни бесовой души...

– Вы слышали его! Теперь гнев пылает в ваших сердцах, гнев, похожий на этот чистый огонь, – закричал Отто собратьям и самому себе. – Мгновение слабости поразило вас, братья! Ослепленные мирскими делами, заляпанные грязью человеческой неблагодарности, вы потеряли цель. Но я указываю вам ее! Мы, и никто кроме нас, избавим эти земли от проклятых слуг Люципера, зовущих себя волчьими рыцарями! Вчера кто-то из них убил этакого Темуджина, и сегодня все носят их на руках. А завтра они убьют вашу мать. Или невинный ребенок. Или святого отца! Ибо таково их дьявольское предназначение: сеять смерть и пожинать страдания. Мирские люди имеют короткую память из-за малодушной природы. Однако вы, братия, должны видеть, где правда, а где обида. Вы должны осознавать, что агнцев надо спасать от волков – даже если агнцы этого не понимают, потому что волк ходит среди них в овечьей шкуре! Но мы, братия, спасем их, как и положено добрым христианам. Несмотря на неблагодарность. Несмотря на недоразумения. Мы доведем наше дело до конца!

Пламя горело в их глазах, пламя дожирало остатки оборотня.

– Вычеркните его имя из списка, – приказал Отто Руслану.

– Уже вычеркнул, великий мастер.

От этой казни все изменилось. На марше борзые преодолевали расстояния вдвое длиннее. Кожали всем, кто на них пялился, показательно покачивали ружьями. Теперь никто не смел шептать за их спинами!

Шварц не любил большую воду – он был ребенком гор и лесов, так что когда отряд добрался до южных земель, он не разделял всеобщей радости от созерцания моря. После долгого путешествия борзые добрались до небольшого села, где должен был быть Георгий и трое других братьев. Как во всех других селах недалеко от фронта, жили здесь самые старики, дети и женщины – мужчины либо служили, либо погибли. Немногочисленные крестьяне смотрели на божьих воинов без удивления, будто их ожидали.

– Где-то здесь остановились наши собратья, – обратился Руслан к первому встречному деду, и тот, даже не дослушав, указал им направление.

Дорога привела к улочке на несколько белых мазанок. Тихо и безлюдно, только на одном дворе возилась одинокая пожилая женщина. Заметив новоприбывших, вытерла руки о передник и подошла к плетню.

– Привет, – сказала она. – Своих решили посетить?

– Нам сказали, что они живут здесь.

– В доме моего брата гостили. Я покажу.

Провела к следующему дому, подошла к большому замку, услужливо открыла дверь. Внутрь вошли Отто и Руслан, а остальные отряды остались ждать во дворе: кто-то разлегся в тень, кто-то побежал к колодезному аисту, Илько с Лаврином принялись искать съедобное на загроможденном огороде. Фобос и Деймос караулили на крыльце.

– Ничего не трогала, – сообщила женщина, пропуская гостей перед собой. – Все лежит как было. Рента проплачена, да и уважение какое-то к мертвым имею...

– О чем вы говорите? – оборвал Отто.

– А разве вы не из-за этого приехали? – удивилась женщина.

– Убили их всех.

Убили!

– Как? Когда?

– Еще весной четыре обнаженных тела нашли на дороге неподалеку. На груди у каждого были вырезаны буквы "Б" и "О", а одежда сложена рядом. Убитых омыли, убрали и похоронили на местном кладбище, как положено.

– Сообщи братьям, – приказал Шварц Руслану. – И возвращайся.

Радость, наполнявшаяся после казни ликантропа, исчезла. Они потеряли четырех!

Внутри пахло пылью. Каждое движение поднимало в воздух тучи мерцавших в солнечных лучах пылинок. Немногочисленные пожитки лежали на скамьях и печи, а в углу, кроме иконы Богородицы и Библии, стояла небольшая икона со Святым Юрием – такую дарили каждой борзой в начале охоты. На небольшом столе нашелся дневник Георгия. Отто перекрестился, развернул на последней записи, попытался прочесть, но быстро сдался и решил дождаться Руслана, который мог преодолеть заросли рукописных кривулек причудливой латиницей.

– Брат Георгий пишет, что они натолкнулись на след возможного ликантропа, который разнюхивал о двоих товарищах – тех, на которых они охотились, – читал Руслан вслух. – Особая примета подозреваемого: большому пальцу правой руки не хватает фаланги. За компанию имел мужчину с белыми волосами и красноватыми глазами. Мужчина звал спутника Северином, но имя, вероятно, придуманное... Подозрительные требуют немедленной проверки, пока не исчезли в степях.

– Они отправились на поиски и попали в ловушку дьявольских слуг, – заключил Отто. – Шайзе!

Георгий был одним из самых лучших. Его утрата, в особенности сейчас, практически равносильна утрате Руслана.

Шварц вернулся к женщине, которая немала в уголке:

– Проведите нас к кладбищу.

Там царил покой, возбужденный разве что птичьими криками. Ветер гнул высокие травы, поросшие над тихими могилами. Каменные кресты, изъеденные коричневым лишайником, почти стерты имена и цифры забытых захоронений. Четыре безымянные насыпи, обозначенные крестами из досок.

Отряд встал на колено.

– Смотрите на них! Они погибли, коварно убиты проклятыми породами. Или кто-то из вас до сих пор думает, что наши поиски лишены смысла? – спросил Отто.

Они ответили скорбным молчанием.

– Вот наши братья, – Шварц указал на свежие могилы. – Как и каждый из нас, они предпочитали почивать с миром. А их тела осквернили дьявольским посланием! Я спрашиваю: хотите ли вы наказать уродов, совершивших такое поругание с вашими собратьями?

– Да, – ответили.

– Теперь нас всего двадцать пять. Продолжим ли мы охоту?

– Да, – ответили громче.

– Ничто не остановит нас. Ничего и никто! Ведь нас ведет Божья воля. Будем ли гнать их до конца земли, пока не убьем последнего?

– Да! – ответили воинственным криком.

Над могилами раздался почетный залп, после чего братья стали молиться. их глаза пылали верой, такой сильной и крепкой, что ею можно было плавить камень. Отто довольно кивнул и подошел к командору.

Руслан, отдельно от публики, сидел у проваленной могилы и копался в упитанных папках со стопками бумаг. Фобос и Деймос высунули длинные языки и наблюдали за действом с тяжелым дыханием, потому что, как и хозяин, жару ненавидели и переживали ее плохо.

– Как твои успехи, Гот... Руслан?

В мытье душевного подъема Шварц забывался.

– Альбиносов не нашел, – рапортовал молодой командор. – У Северинов есть трое, но жив только один: Чернововк. Если это его подлинное имя.

Архивы в свое время очень помогли в охоте – вот и сейчас пригодятся.

– Начнем с Чернововки. Я думал, что он погиб...

– Многие убежали за границу.

– Неважно! Мы выясним судьбу каждого, – Отто коснулся креста на груди. – Родственники, да! Мы должны были начать с них раньше, однако последние неудачи сковали наши умы цепями неуверенности, застелили глаза отчаянием... Что пишут об этом ликантропе?

– Северин Чернововк, так называемый двухвостый, был переведен в шалаш назначенцев. Псевдо – Щезник. Есть родственник вне Ордена, двоюродный брат Трофим Непийвода... Характерница Катя Бойко – жена, обручились менее двух лет назад. Через нее можно выйти на Гната Бойко, ее брата из шалаша часовых, оба числятся живыми... Настоящая чертова семейка!

Шварц закрыл глаза и прислушался: – Его ладонь лежала на плече.

– Тот родственник с причудливой фамилией, Неп? Как там дальше...

– Непейвода.

– Вот к нему и двинемся в первую очередь.

Они уничтожат всех ликантропов.

*** 

Киев оживал. Словно освобожденный великан, стряхнул чужеземные знамена, спел многоголосием отчаяний, направлявшихся в заброшенные дома, умылся кровью захватчиков и начал лечить раны. Войско Сечево обустраивалось, сердюки и добровольцы-горожане помогали с этим, а шпики Тайной стражи охотились на предателей. Многие киевляне, не в силах больше скитаться бездомными, возвращались в столицу, оглядывались среди знакомых улиц в поисках вызванных Ордой руин, припадали устами к земле заброшенных подворий и плакали от счастья. Безразлично к прошитой ядром крыше, разбитым оконным стеклам, ограбленным амбарам – все ладится. Главное, что родные уцелели, а враг отступил, и над дворцом гетмана развевается голубовато-желтый флаг.

Ярема наблюдал, как ветер играет новеньким шелком, гладит его, трепещет, покидает, чтобы через мгновение напрячь снова. Потирая заплетенную бороду, от нечего делать прислушивался к беседе – чату отказывались пропускать его во дворец, а Василий красноречиво настаивал. В конце концов Матусевич победил: чату послали известие о незваном посетителе, который смахивал на известного преступника, который имел наглость припереться вооруженным посреди белого дня к главным воротам с требованием авдиенции с гетманом.

– Пошли переспросить, действительно ли тебя ожидают, – сообщил кобзарь с довольной улыбкой. – Дубоголовые ребята, с такими трудно договориться.

– Я бы им просто по морде зацедил, – ответил Ярема. – Разучился уже столько языком хлопать.

– Прибереги язык для встречи с гетманом.

– Оставь это напутствие придворным дуполизам.

Василий хохотнул, повернулся к чатовым, будто мог их видеть, а потом спросил серьезно:

– Ты продумал разговор? Я понимаю, что между братьями царят личные отношения, но он прежде всего гетман...

– Не беспокойся, Василек, я наметил себе основные тезисы.

– На всякий случай напомню, – Матусевич понизил голос. – Шила в мешке господин гетман не скроет: когда я взрывчатку по добрым людям собирал, то повсюду растолковал, что покушение готовят сероманцы. Не хочу самославиться, но благодаря этим скромным усилиям ваш подвиг стал общеизвестным, и теперь господин гетман не сможет легко присвоить все лавры себе.

– Искренне признателен.

С Яковом Ярема встретился случайно.

После боя он шагал по склонам Киева, разглядывая поиски товарищей, которых разнесло в хаотическом водовороте битвы. Потрепанный кровью, почерневший от копоти, полуоглохший от выстрелов, характерник бродил по улицам, как демон войны в поисках пищи. Бой кончился, радостно колотили колокола Софии Киевской, возгласы о победе распространялись наводнением, а уцелевшими флагштоками карабкались вверх первые украинские флаги. Шляхтич увидел, что до сих пор сжимает сломанную саблю, бросил ее за плечо – оружие принадлежало павшего ордынца. Верный ныряльщик, тщательно вытертый продырявленной пулями рубашкой от крови и мозгов, покоился за поясом.

– Как они узнали? Как смогли так быстро приготовиться и опрокинуть силы? – удивлялся Яровой, когда через сутки после убийства Темуджина началось наступление сечевиков. – Как сумели войти так тихо?

– Чудо Господне, – Василий перекрестился. – Не иначе!

– Твоих рук работа? – Катя заряжала пистоли.

– Добрые люди, подарившие взрывчатку, не замедлили известить ближайшие гарнизоны о возможности контратаки.

– А почему нас не предупредил? – спросил Северин.

– Не хотел тяготить лишней ответственностью. Вы и так были как на ножах.

Сироманцы присоединились к атаке. Никто из сечевиков не спрашивал, кто они или откуда взялись, потому что на увитых пороховым дымом улицах весит одно – убивать врага и выжимать его за городские стены. Наступление длилось двое суток, катилось с запада на восток по улицам, задворкам, портам, площадям, рынкам, дворам и баррикадам жестокой битвой. Самые ожесточенные бои развернулись на северных стенах. Несмотря на большие резервы врагов подвела растерянность – обезглавленные изумрудные воеводы при отсутствии Хамгийн Сайн не могли прийти к согласию, должны ли отстоять город любой ценой, или отступить, а тем временем сечевые полки все прибывали и, забыв усталость, просто с марша бросались в бой. Под непрерывным наступлением ордынцы начали отходить за левый берег, сжигая за собой все до основания.

Одревесневшие от напряжения ноги вынесли Ярему к площади Хмельницкого, загроможденной пустыми тентами изумрудной армии и телами мертвых воинов. Неподвижные лица осели многочисленные воронки – птицы роскошествовали, клювали, глотали, перепрыгивая от одних глазниц к другим. Шляхтич бессознательно потер единственный глаз, зажженный от дыма и долгой нехватки сна. Воронка страшного взрыва чернела посреди площади, словно отражение гнева божьего, и характерник нахмурился: здесь пожертвовал собой Варган. Жаль, что ни один росток не имеет шансов в таком аду.

На дне воронки лежало знамя Изумрудной Орды, присыпанное землей.

– Sic transit gloria mundi, – пробормотал Ярема.

На площадь въехала пышная кавалькада. Характерник схватился за ныряльщика, но зря: это были свои. Он оставил оружие и безразлично наблюдал, как всадники становятся в нескольких шагах.

– Руки вверх, – приказал один.

Малыш показательно сложил руки на груди.

– Подождите-ка, – послышался знакомый голос.

Кавалерия расступилась, давая дорогу невысокому всаднику, который поверх белого мундира имел на груди украшенный вычурным литьем панцирь. За поясом тускло сверкала позолоченная булава.

– Это ты, брат? – спросил Яков Яровой.

Ярема несколько секунд смотрел на лицо брата, которого не видел, как Иаков наведался к нему в тюрьме, куда сам и заключил. Лицо сероманца не выразило никакой эмоции. Он поправил очную перевязь, развернулся и двинулся дальше.

Дорогу заслонили двое кавалеристов с клинками наголо.

– Как ты смеешь поворачиваться спиной к гетману?!

Оба сопляки, под носом засияли, а на ум еще и не пахано. Сыновья толстосумов, которые за огромные взятки устроили их «воевать» до безопасного отряда у задницы гетмана.

– Отвечай, когда гетман к тебе обращается!

Ему захотелось сорвать с этих ребятишек офицерские знаки отличия.

– Оставьте, – приказал Яков.

Сопляки, надутые от возмущения, вернулись в отряд.

– Ярем... Надумаешь поговорить – приходи во дворец. В любое время тебе вздумается.

Характерник ушел, не проронив ни слова.

Когда он рассказал о случайной встрече, друзья единодушно настояли на том, что такой возможностью стоит воспользоваться. Яровой противился, но сдался: после самопожертвования Варгана и отраженной у врага столицы, война, ставшая для него смыслом жизни, уступила место объявленной Северином мести за Орден, поэтому Ярема достал зашитые в скрытый карман дорожной суммы три клямы и двинулся к дворцу.

Пришел человек в белой форме гетманской гвардии. Красный аксельбант свидетельствовал о звании офицера, кривой шрам через половину лица – о боевом опыте. Было время, когда личные гвардейцы гетмана имели в рядах нескольких волчьих рыцарей... А потом к власти пришел Яков Яровой.

– Господин гетман немедленно примет вас, – прокричал офицер, чьи габариты могли сразиться с Яремовыми. – Прошу за мной.

Василий положил ладонь на плечо характерника и провозгласил его поводырем – поступал так при любом удобном случае, потому что свою кошку ненавидел так же, как и передвигаться на ощупь.

Впервые шляхтич Яровой попал в стены гетманской обители.

Солнечные лучи кипели сиянием на белом мраморе, высокие своды украшала позолота, под ногами стелились мягкие ковры крымских мастеров, карминовые гардины напоминали сложенные крылья дракона. На пьедесталах виднелись скульптуры и доспехи разных эпох, бесценный фарфор соседствовал с фресками выдающихся художников, натертые до блеска широкие коридоры дышали гулкими сквозняками, а многочисленные залы, чистые и чистоплотные, словно здесь не ступали сапоги завоевателей, были готовы сапоги завоевателей. Когда-то Ярема замер бы в священническом восторге, рассматриваясь вокруг, безумствуя от предположений, как выдающиеся гетманы и прославленные полководцы шагали по этим полам, вели беседы у каминов, принимали правителей других государств, выносили судьбоносные решения... Но нынешний Ярема с безразличным лицом.

Личную гвардию усилили сотней имени Выговского, чьи красно-белые, стилизованные под герб Абданк, шевроны знали во всех уголках гетманата: эти воины славились как отборные ветераны войска Сечевого, и попасть в их сотню было крайне сложно и престижно. Не без злорадства Ярема заметил, что в роли чатовых они чувствовали себя ни у них, ни у тех, повсеместно забывая предписания устава гетманской охраны. Гвардейцы в белом тем временем лихо салютовали офицеру, с удивлением пялясь на одноглазого бородачу в капитанском мундире, опоясанном тремя куличами одновременно... И на каждом сияла характерная скоба – бронзовый трезубец, серебряный волк, золотой волк! Неужели это Ярема Яровой по кличке Циклоп, пытавшийся закатрупить родного брата-гетмана, а впоследствии сбежал из тюрьмы и принялся убивать борзых Святого Юрия? Цена его головы достигала сотни дукачей... Но почему тогда глава охраны учтиво ведет этого зарезчика в покои гетмана?

На втором этаже офицер остановился перед очередным залом.

– Господин кобзарь, учитывая конфиденциальность беседы, прошу вас остаться здесь, – пробасил к Василию. – Господин гетман хочет поговорить с вами, но позже.

Ярема успел пожалеть, что припихнулся сюда.

– Прошу отдать оружие, – обратился к нему офицер.

А ты меня заставь, хотелось ответить шляхтичу, однако он предпочитал как можно быстрее разобраться с делом, поэтому без спор все отдал, даже позволил себя обыскать, поэтому был допущен в зал.

– Пусть Мамай помогает, – крикнул Матусевич.

В зале творилось действо.

Под пристальным взглядом гвардейцев Яков Яровой в белоснежном гетманском наряде, с золотой цепью на шее и забавной саблей в руке, резал флаг Изумрудной Орды пополам. Рядом жужмом валялось несколько испорченных флагов. Яков, приняв суровое выражение, сжимал один край зеленого полотна в кулаке, другой попирал сапогом, а его сабля удивительно медленно пилила сукно с двуголовым орлом.

Шух! Шух! Шух! Сверкнули по очереди вспышки, оставляя облачка дыма.

– Достаточно ли? – спросил Яков раздраженным тоном, не меняя сурового выражения лица.

– Спасибо коленопреклоненно, – мужчина выскочил из-под накидки дагеротипного аппарата. – Будет несколько чудесных фотографий на личный выбор гетмана!

Двое его коллег осторожно выпрямились из своих темных тайников и горячо закивали в поддержку последнего утверждения.

– Наконец-то, – гетман бросил саблю вместе с вражеским флагом судьбы, как натрудненный шахтер к вечеру бросает затупленный кирку. – Что там дальше?

Офицер приблизился к Иакову, поклонился и зашептал. Ярема готов был заложиться, что он выражал протест, потому что, как и любой достойный должности руководитель охраны, с подозрением относился к визиту разыскиваемого убийцы, ранее посягавшего на жизнь гетмана.

Троица свернула дагеротипные аппараты и откланялась, а пространство зала обнародовало десяток новых гвардейцев. Офицер наградил Малыша нескрываемым враждебным взглядом и присоединился к подчиненным. Гвардейцы быстро расположились со всех сторон, подперев спинами стены. Характерник имел подозрение, что по крайней мере половина их ружей была заряжена серебром.

Иаков подошел, но руки для приветствия не подал.

– Представлению не удивляйся, – мотнул подбородком на изрезанные флаги. – Это для газет.

Ярема промолчал. Изучал брата вблизи: интересно, как вес власти и бремя войны изменили его?

– Где глаз потерял?

– В тот день, когда ты стал гетманом и выпустил обезумевших борзых на охоту.

Братья говорили негромко, но гвардейцы могли слышать каждое слово. Сколько из них работают на Тайную Стражу?

– Я сожалею, брат. Честно.

Ярема чуть не рассмеялся нескрываемой фальше битой фразы.

– Жалел бы лучше в казематах, – отозвался характерник.

– Когда я умолял тебя не уничтожать Орден.

У Якова появилась седина на висках, под глазами набухли синяки, которые не прятала даже пудра, а рот обложило жесткими морщинами.

– Да волчьих рыцарей трудно уничтожить, – развел руками Яков. – Один из них даже убил Бессмертного Темуджина...

– Филипп Олефир. Его звали Филипп Олефир, – перебил Ярема. – Так и передай все газеты, чтобы напечатали это имя.

Когда приятный знакомец-солдат, с которым за завтраком болтали о тонкостях геральдики, после обеда становится неподвижной горой мертвой плоти – то обыденность больших противостояний...

Но гибель Варгана разнилась. Она болела пустотой непоправимой потери, резала отчаянием, что Ярема потерпел после смерти отца, а впоследствии – после дедовой. Когда близкого навсегда заменяют многочисленные симулякры: имущество, произнесенные когда-то фразы, шаткие и изменчивые воспоминания у изголовья других. А потом все тает, и приходит забвение.

– Передам, – согласился гетман. – Филипп Олефир. Отважный сын украинского народа, чей подвиг останется в веках.

Для Якова Филиппово имя было пустым звуком, а потеря ничего не значила. Кощунственный тон умолял об ударе в челюсть, но характерник ударил иначе:

– Ему удалось не умереть от рук борзых, как нашему деду.

Но это не коснулось Якова.

– Я вспоминаю о его смерти каждый день, – ответил он горько. Или хорошо притворно горько. – Если ты пришел меня винить, то...

– Я пришел узнать, кто стоит за уничтожением Ордена. Назови имена, и я уйду.

– Вопрос мести, понимаю, – Яков собрал ладони вместе. – Но ты просишь немало, поэтому я предлагаю обмен: услуга за услугу.

Ярема почувствовал, как кровь приливает к щекам и свежевыголенной коже головы.

– Услуга за услугу? После того, что ты натворил? После того как мы изменили ход войны? Киев уволен только потому, что мы убили Чингисхана!

На его крик охранники сразу сбросили ружья, однако шляхтич не считался – возмущенный до глубин, он был готов крушить стены.

– Да, убили, и сделали это по моему приказу, – дружелюбно улыбнулся Яков. – Разве ты забыл? Я напомню хронологию: отступление из столицы было задуманным маневром, хитрой ловушкой, и Орда ожидаемо попала в нее. Между тем, я великодушно подарил возможность волчьим рыцарям очистить свое доброе имя, а они воспользовались ею. Благодаря героизму характерники обезглавили войско захватчиков, и отныне репутация Серого Ордена спасена. Разве не здорово все сложилось?

– Лживая стерва, – ревновал Малыш под прицелом ружей. – Тебе припек наш отказ помогать в соревнованиях за гетманскую булаву, и ты ничто отомстил, став болтливой куклой на руке нашего врага! Как последний болван, ты отказался слушать мое предупреждение о нашествии Изумрудов, но публично лепил из меня собственного убийцу! Из-за мелкого оскорбления разбил Серый Орден, который мог предотвратить уничтожение Харькова и многих других городков и сел. Одним приказом ты убил сотни защитников, которые могли бы спасти тысячи жизней! Все эти смерти – на твоей совести, Яков, их кровь – на твоих руках до конца жизни, но ты стоишь здесь, в белом наряде, позирует для газет и с улыбкой рассказываешь, будто все так и было задумано твоим выдающимся гением! И еще решаешь утверждать, будто вспоминаешь о деде, убитом на твоих глазах по твоему слову? Лживая стерва! Тебе безразлично. Ты никогда не волновался. Когда другие отдают жизнь, ты заботишься только о гетманской цепи!

Ни одна мышца не дернулась на лице Якова. Он слушал гневную тираду с тем же спокойным, любезным и немного отстраненным выражением, похожим на никогда не менявшуюся маску, подобно личинам на шлемах Сонгосон.

– Как ты сказал, все смерти – на моей совести. Поэтому я не позволяю пропустить это сознание сквозь себя, – ответил Яков, и голос его впервые прозвучал искренне. – Иначе не смогу принимать большие решения.