Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 164 (всего у книги 350 страниц)

– Да пусть потом бросает! – легкомысленно отмахнулась она и, видя мой скепсис, добавила, – во-первых, он никогда своих бывших баб не бросает окончательно, всем помогает, чем может. Во-вторых, он же кошмарно богатый, если ты понимаешь о чём я. Мне бы с ним хоть ненадолго побыть…

Она не договорила, умолкла, мечтательно задумавшись.

Я не мешал.

Дав девушке возможность немножко помечтать, сказал:

– Тогда делаем так: я научу тебя, как «взять» Завадского. А ты будешь влиять на него и выполнять кое-какие мои просьбы? Идёт?

– Конечно идёт! – словно китайский болванчик закивала Вера.

– Вот и прекрасно, – подытожил наш разговор я, – в таком случае, жду тебя сегодня вечером у себя. Начнём занятия. И Валентину захвати. Не буду же я вам по отдельности всё повторять.

– А ты её… – невысказанный вопрос застыл на губах Веры.

– Нет, – усмехнулся я, – Валентину я для себя, можно сказать, готовлю.

– Ты хочешь с этой? – Вера пренебрежительно фыркнула.

– Скажем так, я ещё не решил. И на данный момент – это единственный пока вариант, – уклончиво ответил я, – особенно после того, как Дуся её спалила перед моей и её мамашками.

И я рассказал, как всё было.

Вера рассмеялась.

А вот мне было совсем не смешно.

Я шел по улице и думал. Думал о том, что это время, со всеми его плюсами имеет самый большой минус – невозможно найти себе женщину, чтобы без обязательств. Вера была очень даже «за», но я с нею ничего не хотел. И дело даже не в её бурном прошлом, хотя это тоже сыграло свою роль. Скорее всего дело было в том, что Вера мне не совершенно нравилась. Никогда не любил такой тип женщин.

Валентина. Девушка с веслом. Любительница вкусно покушать. Крепкий бухгалтер. Идейная. Мечтательница. И хоть я весь этот юношеский максимализм с возрастом проходит, но начинать что-то с нею тоже не хотелось. Кроме того, она из такой семьи, что один раз что-то будет и потом сразу жениться придётся (хотя я не удивлюсь, если меня после Дусиных слов заставят жениться на ней). Времена нынче такие.

Кареглазка с моей работы слишком болтлива. Да и остальные девушки такие же. Я уже их всех перебрал и не по одному разу даже. Кроме того, я всю жизнь руководствовался железным принципом не заводить интрижки на работе с коллегами.

Варианты с актисками я и не отметал, но и не принимал во внимание. Я им не очень-то и интересен. Им больше вон Жасминов нравится. Даже без работы, без гроша в кармане, но зато с поволокой в очах и печалью в голосе.

А вот новая соседка оказалась тёмной лошадкой. К тому же, как я понял, она замужем. Поэтому тоже мимо.

И что у меня в остатке? А в остатке негусто.

Поэтому нужно познакомиться с женщиной. Только где и с какой? Вариантов в это время особо и не было. Или в ресторане, или на танцах, или на каком-то субботнике. Но даже это было не настолько большой проблемой. Вся же загвоздка была в том, что мне нравились женщины яркие, состоявшиеся как личности, в глубоким внутренним миром и большими… эммм… амбициями.

Тут я хихикнул.

Я тут уже сколько времени и таких женщин я пока не видел. Разве что только Фаина Георгиевна теоретически могла бы заинтересовать меня, да и то, лет двадцать назад. Мы пересекались с Верой Марецкой и Любовью Орловой, но они не показались мне такими вот. Да, красивые, да, ухоженные, да, умеют себя выгодно подать. Но не было в них чего-то эдакого. Порой самая обычная домохозяйка, растрёпанная толстушка, может так поразить, что куда там всем этим актрисам. И мне сложно сформулировать что это за качество, какая-то искорка, что ли.

Но раз таких женщин я здесь не встречал, то следует найти хотя бы подобие, наверное. И тут я вспомнил о прекрасной Матильде Фёдоровне, монументальной женщине южного типа с очами, словно расплавленное ночное небо, и по совместительству матери Танечки Красильниковой, с которой меня знакомили совсем недавно.

Но додумать мысль о том, как мне всё организовать так, чтобы с нею встретиться, я не успел.

Потому что дома меня ждала записка. От Козляткина:

«Муля! Срочно дуй на работу. Тут такое было! Я жду. С. П. Козляткин».

Глава 18

При виде меня лицо Козляткина вытянулось, взгляд моментально потяжелел, и он с подозрением сказал:

– Ну что, теперь ты доволен, Иммануил Модестович?

Говорил он подчёркнуто официально. Поэтому я также официально ему и ответил:

– Вы о чём, Сидор Петрович?

– А то ты не знаешь⁈ – фыркнул он.

Я с деланно удручённым видом покачал головой, мол, не знаю и не пойму, зачем меня вызывали.

– Какой скандал нынче был, – осуждающе вдохнул Козляткин, нервно снял очки, протёр их и надел обратно, – Александров с Завадским сцепились. Да так, что даже Ивану Григорьевичу срочно выехать на место пришлось.

– И что же не поделили эти уважаемые товарищи? – пытаясь не заржать, скромно спросил я, – семантику этюдности Пришвина обсуждали и разошлись во мнениях?

Тут я не выдержал и, каюсь, таки заржал.

– Посмейся мне тут! – рыкнул Козляткин, но видно было, что не злится он, а так, для профилактики. – Такой скандал устроили!

– Ну, расскажите, Сидор Петрович, – я без разрешения плюхнулся на стул и впился в Козляткина заинтересованным взглядом.

Козляткин приосанился и рассказал:

– Да Александров узнал, что советско-югославский фильм передали Завадскому. Ну, и помчался выяснять. Хотел отобрать. А тот ни в какую, не отдаёт. Сперва нормально разговаривали и крайних искали. А потом Александров потребовал отдать ему проект. А Завадский упёрся, мол, ему пообещали. И понеслось. Они так орали друг на друга, что весь театр Моссовета, говорят, дрожал. Кто-то позвонил сюда и известил Ивана Григорьевича. Ну, а тот махнул сразу туда. Так, говорят, они там втроём часа два орали.

– И кто кого победил? – заинтересованно спросил я.

– То мне не ведомо, но Иван Григорьевич вернулся сердитым. Думаю, что Александров так этого не оставит.

– Сильно сердитым? – спросил я, прикидывая, стоит ли мне пойти и у него всё выяснить или лучше завтра, пусть пар спустит.

– Изольда Мстиславовна вышли из его кабинета недовольная. И от чая он отказался.

– Ну раз так, то да… – кивнул я и решил перенести визит на завтра.

– Ты, когда из больничного выйдешь, отчёт квартальный подготовь, – напомнил Козляткин и подтвердил правильность моего решения, – и лучше-таки никому из руководства пока на глаза не показывайся. Ну, ты понял, о чём я.

Отделавшись от Козляткина, я вышел из кабинета и пошел по коридору, раздумывая, что сейчас делать. Вера с Валентиной должны прийти аж вечером. Я им проведу небольшой инструктаж по личному бренду. Сейчас у всех них есть задание, и они его выполняют. К Большакову соваться сейчас чревато, на работе работать я не должен – у меня ещё законные два дня больничного.

И что делать? Был вариант просто погулять по Москве, но среди рабочего дня могли с проверкой прицепиться. И мне будет сложно объяснить милиционеру, почему я не в больнице, а гуляю по улицам. Поэтому данный вариант отмёл.

К Адияковым идти тоже не хотелось. К Модесту Фёдоровичу смысла нет, он на работе. Оставался единственный вариант – сходить в гости к Фаине Георгиевне, разузнать, как у неё дела. Что-то давно она у нас в коммуналке не появлялась. Из чего я делал вывод, что у неё всё отлично. Но проконтролировать надо бы. А то уж я её знаю. Да и Мишку Пуговкина я потерял из виду. В последний раз его как видел, он был совсем плох. Надеюсь, он завязал с выпивкой.

Я шёл и размышлял, что более важно – увидеться со Злой Фуфой или с Мишкой. Так-то совесть меня начала мучить. И я решил пойти к нему. Адрес его в общаге я знал, если не застану его дома, то хоть записку напишу, чтобы он сам ко мне зашёл.

Приняв такое решение я уже более осмысленно зашагал по коридору. Поворачивая за угол я чуть было не столкнулся с Лёлей, она же Иванова Ольга, бывшая Мулина любовь.

– Ой! – воскликнула она от неожиданности. А затем разглядела меня. От этого её крысиное личико аж вытянулось и на нём мелькнула злоба. Но усилием воли, она взяла себя в руки и вдруг мило заулыбалась:

– Муля! – воскликнула она, сияя улыбкой, – сто лет тебя не видела! А я вот только из отпуска вернулась.

Я вспомнил, что Муля (не я, а тот, бывший Муля) отдал ей свою профсоюзную путёвку в Крым. Потом, когда я сюда попал и мои коллеги просветили меня, что у Бельцевой сын болен туберкулёзом и лучше бы съездить им, я ходил в профком и пытался отобрать обратно, но Уточкина была на меня зла и переоформлять отказалась. Кстати, Лёля вернуть путёвку Бельцевой тоже отказалась.

И вот сейчас она стояла передо мной загорелая, отдохнувшая, весёлая.

– Как у тебя дела, Муля? – заулыбалась она.

– Да нормально, – я пожал плечами и думал уже идти дальше, но она уцепилась за меня, как клещ:

– Муля! А ты изменился, – заворковала Лёля и её лицо перестало напоминать крысиное (всё-таки как улыбка красит человека). – А я всё знаю. Так что не скромничай. На работе тебя повысили, теперь ты начальник отдела…

– Неправда, – покачал головой я.

– Мне Наташка из кадров сказала, – привела она убойный аргумент.

– Врёт твоя Наташка, – не согласился я, – просто Сидора Петровича перевели на заместителя, и на меня накинули кое-какие его полномочия, пока не найдут нужную кандидатуру.

– Ой! – хихикнула Лёля и по её виду было понятно, что она мне ни капельки не верит. – Нет ничего более постоянного, чем временное.

На эту народную мудрость я не нашёлся, что сказать и промолчал.

– А ещё комсорг теперь ты, – продолжила она.

Я молча развёл руками, мол, что поделаешь.

– А комсоргом быть – это почётно и престижно, – сказала Лёля.

– Мне скоро двадцать восемь и на этом мои комсорговские полномочия закончатся, – напомнил я.

– Зато тебя сразу возьмут в Партию, – парировала она.

Я вспомнил, как сегодня натравил Александрова на Завадского и что-то засомневался. Правда, озвучивать свои домыслы Ольге я, понятное дело, не стал. Поэтому промолчал опять.

– А ещё ходят слухи, что тебе квартиру дали… – промурлыкала она и добавила, – в высотке на Котельничьей. Двухкомнатную, с улучшенной планировкой.

Я чуть не выругался. Узнаю, кто стучит – убью.

– Ты ошибаешься опять, Ольга, – еле сдерживаясь, сказал я, – возможно и думали дать, но не дали. Можешь уточнить у своей подруги из кадров.

– А ты изменился… – опять проворковала она и добавила, – стал таким перспективным. Говорят, твой проект Иван Григорьевич лично Иосифу Виссарионовичу докладывал…

Не знаю, как я взял себя в руки и не применил матерные выражения. Но сдержался. Только процедил:

– Если у тебя всё, то я пойду. Времени нет.

– Муля, а давай сходим куда-нибудь? – предложила она и с надеждой посмотрела на меня.

– Втроём? – спросил я.

– Почему втроём? – не поняла она.

– Ну ты, я и Серёжа, – напомнил я.

– Ой, не начинай! – рассердилась она, – я тебе хорошо провести вечер предлагаю…

Она взглянула мне в глаза, как ей казалось, призывно, и жарко выдохнула:

– А, может, и ночь… посмотрим по твоему поведению, Муля…

– Не получится, Оля, – печально сказал я, – меня невеста не отпустит.

– Невеста? – вытаращилась Лёля, – у тебя есть невеста?

– А что тебе так удивляешь? – спросил я.

– Да ты… ты… – Лёля от неожиданности не находила слов. – Но как…

– Ну ты же сама перечислила мои достижения и посчитала меня перспективным. Почему ты не допускаешь, что на свете существуют девушки, которые мечтают выйти за меня замуж?

Теперь уже Лёля не знала, что мне сказать и напоминала выброшенную на берег рыбу.

– Так что не судьба, Лёля, не судьба, – вздохнул я. – У меня теперь есть Валентина. А ты довольствуйся Серёжей. Жизнь-то идёт…

– А я всё знаю, про твои махинации с госконтрактами! – вдруг зло выпалила Лёля.

У меня сердце пропустило удар. Но я выдержал лицо и равнодушно сказал.

– Какие махинации, Ольга?

– Ты пустил «налево» кучу денег! И я знаю это!

– И что, бухгалтерия ничего не увидела? – спросил я, а у самого аж руки похолодели, – ты сама в это веришь?

Лёля хлопала глазами и не знала, что сказать.

– Так что давай не будем ссориться и выдумывать всякую ерунду друг про друга.

– Друг про друга? – как попугай повторила Лёля.

– Ну ты же не думаешь, что я тоже могу что-то о тебе насочинять? – усмехнулся я наглой усмешкой.

– Ты не посмеешь! – процедила она.

– Пока ты будешь вести себя прилично, я с тобой воевать не буду, – тихо сказал я и от моего голоса она поёжилась, – но стоит тебе хоть что-то против меня выдумать, как я начну тоже. Вспомни, что случилось с Уточкиной или с нашим бывшим комсоргом.

– Вот ты урод, Бубнов! – прошипела Лёля.

– Возможно поэтому ты и выбрала Серёжу, а не меня, – подытожил наше милое общение я.

На это Лёля не ответила ничего, фыркнула и прошла мимо, гордо задрав подбородок.

А я вздохнул. Проблем мне бывшая Мулина зазноба обещала доставить ой как много. И в связи с этим мне необходимо найти ниточки с этими проклятыми госконтрактами.

И я таки найду.

Вот только как мне начать искать эти концы? Я перерыл уже все бумаги, что были у нас в отделе, но там только обычная официальная информация. О деньгах там нету ничего. А значит, мне нужно как-то проникнуть в бухгалтерию. Сам я этого не сделаю – никто меня к финансовым документам не допустит. Выходит, у меня есть два варианта. Или замутить с какой-нибудь девушкой из бухгалтерии и через неё что-то попробовать выяснить, или запустить туда Валентину. И этот вариант нравился мне гораздо больше.

Вот только каким образом это провернуть?

Упомянутая Валентина сидела у меня дома за столом и ела борщ. С пирожками. Пирожки были с капустой и картошкой и пахли одуряюще. Дуся суетилась и хлопотала возле неё с виноватым выражением лица и подкладывала ей самые вкусные кусочки.

При виде меня Дуся втянула голову в плечи, а Валентина со смехом сказала:

– Представляешь, мои предки сказали, что я теперь должна за тебя замуж выйти!

И она откусила от пирога и принялась с наслаждением жевать.

Я побледнел.

Одно дело все эти хихоньки да хахоньки, и совсем другое, когда родители вот так настроены. Нет, жениться я не планировал, во всяком случае в ближайшие годы. Но в воздухе всё ощутимее пахло серой и опасностью.

– А ты что? – спросил я безжизненным голосом.

– А я из дома ушла, – заявила Валентина.

– И где ты жить будешь? – спросил я.

– У тебя, – Валентина опять откусила от пирога и кивнула на увесистый чемодан, который стоял возле шкафа.

Я укоризненно посмотрел на Дусю.

Она засуетилась ещё больше и поставила перед Валентиной тарелку с котлетами.

– О! Котлетки! – обрадовалась Валентина и перестала обращать на меня внимание.

– Валентина, – сказал я, – я думаю, мы все должны собраться и поговорить. Объяснить твоим родителям, что возникло недоразумение…

– Когда я ем – я глух и нем! – хихикнула Валентина с набитым ртом.

Я вздохнул.

Валентина прожевала и добавила уже нормально:

– Да что ты крысишься, Муля! Я вот наоборот – довольна. Поживу немного у тебя, тебе что, жалко? Ты знаешь, как меня эти предки задолбали уже! А так я хоть свободы глотну.

Мы с Дусей переглянулись.

– А где ты спать будешь? – спросила Дуся.

– Вон, на кровати, – кивнула на мою кровать Валентина и, видя моё лицо, милостиво добавила, – а Муля в чуланчике пока поночует. Какая разница.

Но я не хотел в чуланчике.

А, с другой стороны, выгонять сейчас Валентину нерационально. Мне нужно от неё несколько дел, чтобы она помогла мне.

Но и позволять сесть мне на шею я тоже не собирался.

И я сказал:

– Нет, Валентина. У меня ты точно ночевать не будешь. Это аморально. Даже если я буду ночевать в чуланчике или на кухне, то люди всё равно выводы сделают. И мы не сможем всю жизнь потом бегать и каждому объяснять, что и как. Поэтому давай ерундой не заниматься.

– А что мне тогда делать? – надулась Валентина и даже борщ с котлетами есть перестала.

– У нас есть два варианта, – сказал я, – первый – это ты сейчас доедаешь и мы идём к твоей маме и всё объясняем. И Дусю с собой возьмём, раз она язык только распускать умеет.

Дуся поникла и вздохнула.

– А второй вариант, – продолжил я, – мы пойдём к Фаине Георгиевне и попросимся к ней. Надеюсь, она тебя на пару дней пустит. А там всё уляжется и как-то решится.

– Мне не нравится ни один из вариантов! – упёрлась Валентина, – я буду жить здесь.

Мы с Дусей вздохнули.

Ну вот что ты с ней будешь делать!

И тут Дуся строго сказала:

– Не спорь с Мулей!

Валентина скривилась и хотела достойно ответить, но не успела – дверь без стука распахнулась и в комнату вошла целая делегация: Надежда Петровна, Павел Григорьевич, Анна Васильевна и Аркадий Наумович.

При виде мирно беседующих за столом нас, вся упомянутая делегация по-библейски застыла соляными столбами.

– Ну вот, а я что говорила! – первой отмерла Анна Васильевна и вскричала истерическим голосом. – Какой афронт!

– Это позор! – взволнованно добавила Надежда Петровна.

– Аннушка, успокойся! Тебе нельзя волноваться! – запричитал Аркадий Наумович.

– Что же вы делаете⁈ – всплеснула руками Надежда Петровна.

– Я борщ ем, – ответила Валентина и внесла конструктивное предложение, – хотите?

Но Надежда Петровна, Павел Григорьевич, Анна Васильевна и Аркадий Наумович борща не хотели. И котлет не хотели. Они хотели скандалить. Причём остановить их не смогло бы даже торнадо.

Ничего не смогло бы.

Кроме одного.

Это я понял, когда дверь открылась и вошла Вера. Была она вся радостная и нарядная. Шлейф удушливо-красномосковских духов тянулся за нею, словно токсичная змея. Короткое жёлтое платье не скрывало фильдеперсовых чулок и держалось на честном слове, презирая гравитацию и здравый смысл. А уж о том, как Вера была накрашена, я даже говорить не берусь.

– Мулечка, не помешаю⁈ – воскликнула она игривым голоском и впорхнула в комнату. Обнаружив там целую солидную делегацию, Вера чуть растерялась и выдавила из себя, – здрасьти!

Надежда Петровна фыркнула и всем своим видом демонстрируя презрение, отвернулась. Адияков, как обычно, остался пофигистически безучастным, а вот Анна Васильевна возмутилась:

– А это ещё что за «бэ»?

Вера вспыхнула и уже готов был разразиться скандал. Поэтому я торопливо сказал:

– Это Вера. Она актриса.

Анна Васильевна чуть успокоилась, но тут внезапно подал голос Аркадий Наумович:

– Да какая она актриса! В ресторане в подтанцовке ноги показывает…

Грянула пауза. Все с интересом посмотрели на Аркадия Наумовича, а Анна Васильевна покраснела и стала наливаться нездоровой и гневной краснотой всё больше и больше.

Я понял, что надо как-то спасать ситуацию, вот только не знал, как.

А Аркадий Наумович пробормотал заискивающим голосом:

– Мы в ресторане этом с коллегами были, когда мой орден обмывали…

– Дома поговорим! – процедила Анна Васильевна, изо всех сил удерживая лицо.

– Теперь понятно, в кого дочь пошла, – выдала перл Надежда Петровна и теперь все посмотрели на неё.

Назревал новый скандал.

Я уже думал, как бы незаметно спрятать все колюще-режущие предметы, когда Дуся, которая тихонько выскользнула, как оказалось, из комнаты, привела Жасминова.

– Здрасьти! – обалдел от такого количества заинтересованного народа тот.

– Это Жасминов, – сказал я, – сосед. Он тоже артист.

– Тоже ноги задирает в подтанцовке? – не удержалась от ехидной подколки Надежда Петровна.

– Нет, он – оперный певец. – ответил я и добавил. – Знаменитый.

Теперь на Жасминова заинтересованно посмотрели и Анна Васильевна, и Надежда Петровна.

– А он здесь зачем? – уязвлённо сказал Павел Григорьевич, который прекрасно заметил взгляды Надежды Петровны и они ему явно не понравились.

– Это свидетель, – сказала Дуся.

– Свидетель чего? – не понял Павел Григорьевич.

– Я в ту ночь тоже здесь спал, – сказал Жасминов.

– И я, – добавила Вера.

– Оргия! Разврат! – ахнула Анна Васильевна и начала заваливаться в обморок.

Глава 19

– Гавнёргия! – цвыркнула Дуся и сердито выдала целую тираду, – Валька ваша спала на Мулиной кровати, Верка – на раскладушке Беллы, я – на своём диванчике, как обычно, а Жасминов – на полу, на одеяле! Какая могла быть оргия!

– Но это же… – начала было заводиться Анна Васильевна, но Дуся опять не дала ей и слова сказать:

– Все до ночи помогали Муле писать доклад. А потом он пошел в Комитет уговаривать начальство ехать к Сталину. И все его ждали. А время было позднее, вот и поснули, кто где только место нашёл…

– Бедняжки… – жалостливо вдохнула Надежда Петровна и посмотрела на меня уже не так строго.

– Конечно, бедняжки! – опять сказала сердитая Дуся, – и никакого разврата при всём желании быть не могло. Мы устали все, как собаки, вот и уснули… А спали в одной комнате, потому что ждали Мулю с новостями. А он, поросёнок такой, ночью вернулся и ушёл в чуланчик Герасима спать. Еле мы его утром нашли и еле добудились.

– Не хотел вас ночью будить, – покаянно развёл руками я.

– Он не хотел будить! – свирепо нахмурилась Дуся, – вы это слышали? Он будить нас не хотел! А то, что все волновались и переживали – это никого не волнует, да, Муля? А то, что утром все проснулись и обнаружили, что Мули нет – это как⁈ Муля ушёл подговаривать руководство идти к Сталину и Муля утром больше уже не вернулся. И вот что мы могли думать?

Я промолчал – крыть было нечем.

– А заколка… – начал Аркадий Наумович, а Дуся опять влезла:

– Дык она одетой спала же, Валька ваша! Вот косу-то и не расплела. А, видать, повернула голову во сне, вот заколка и соскочила. А я потом постелю Мулину перестилала и нашла. Кто ж знал, что вы начнёте вот это вот всё!

– Ну потому что… – ответила Анна Васильевна, но Дуся набросилась и на неё:

– Да как бы я допустила оргию-то, а⁈ Ну сами подумайте! Неужто я Муленьке зла желаю? Валька ваша деваха славная, грамотная, вот только маленько с придурью. А Муленьке нашему самая лучшая жена нужна. Так что я всё зорко контролирую! Мимо меня ни одна мышь не проскочит!

– Ну, знаете! – возмутилась Анна Васильевна и тут же добавила, – я, между прочим, два редких экзота отдала Муле для общего блага!

– А я смету посчитала, – подала голос Валентина, которая спокойно доела борщ, доела котлеты и перешла уже на пирожки.

– Вот и хорошо! – подытожила Дуся, – все бы так Муленьке помогали. А то только он всем.

На этом консилиум закончился, гости немного попили чай и, прихватив, упирающуюся и немного осоловелую от еды Валентину, и её чемодан, отбыли восвояси.

– Я так понимаю, сегодня ты обучать меня не будешь? – спросила Вера, когда за гостями закрылась, наконец, дверь, а Дуся засуетилась, убирая со стола остатки пиршества.

Я вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Ну почему же? Всё в силе. Действуем так, как договорились.

Жасминов, который уже намылился было уходить и задержался лишь только потому, что оставить недоеденный пирожок было выше его сил, с любопытством посмотрел на нас с Веркой и решительно долил себе ещё чаю. Уходить он явно не собирался.

Дуся нахмурилась, но не сказала ничего.

– Я готова, – усмехнулась Вера и поставила свой стул так, чтобы быть напротив меня.

– Тогда погнали! – кивнул я и начал обучение, – итак, Вера, если ты хочешь, чтобы на тебя оборачивались не только подвыпившие посетители ресторана, но и мужчины с деньгами, властью и высокими запросами – забудь всё, что ты знала до этого…

– Ты сейчас Завадского имеешь в виду? – ничуть не стесняясь изнывающего от любопытства Жасминова, спросила Верка.

– И его, – кивнул я и продолжил. – Главный вопрос для тебя заключается в том, готова ли ты внутренне перестать быть «той, что в ресторане в подтанцовке ноги показывает», как совсем недавно метко выразился достопочтенный Аркадий Наумович.

– Видел б ты как он меня склеить пытался, – хихикнула Верка. – За ноги лапал, и чуть слюной не захлебнулся, моралист хренов.

Дуся фыркнула, перетирая вымытые тарелки, но комментировать не стала, воздержалась.

– Итак, первое, что ты должна понять: мужчины реагируют не на длину твоей юбки или размер декольте, – я бросил красноречивый взгляд на её неубедительное одеяние и добавил. – Они реагируют на твою энергию. Всегда.

– Ну да, конечно, конечно, – Верка насмешливо закатила глаза. – Это мне ещё на репетициях подтанцовки говорили: «Держи спину, девочка!». Но только если я в короткой юбке – то отбоя от них нет.

– От кого отбоя нет, Вера? Ты же Завадского хочешь склеить. А у него совсем другие критерии. – Я покачал головой. – Ты можешь быть одета в мешок из-под картошки, но, если у тебя есть внутренняя уверенность, некий стержень – это сразу ощущается, и к тебе потянутся. А если ты будешь в самом дорогом и красивом платье, но внутри ни о чём – тебя сожрут и выплюнут. Поняла?

– И как это сделать? Стержень этот?

– Тренируйся, – сказал я, – подходи к зеркалу и тренируйся. Походка, взгляд, тембр голоса – всё это можно (и нужно) натренировать.

Вера задумчиво кивнула. Дуся и Жасминов сидели тихо, как мыши, и старались не пропустить ни единого моего слова.

А я продолжал сеять разумное, доброе, вечное, дальше:

– Теперь поговорим о магии.

Лица присутствующих вытянулись, и я торопливо уточнил:

– О женской магии. Есть приёмы, которые чётко работают на подсознание.

– Что за приёмы?

– Их всегда использовали и используют для разведки, вербовки и шпионажа. Начиная со времён правления династии Мин. На самом деле они очень простые и вы все их знаете. Только не применяете в жизни.

– Расскажи, Муля! – не сдержалась Верка.

– На пример, зеркаленье. Если мужчина слегка наклоняется к тебе – ты делаешь то же самое. Если он скрещивает ноги – повторяешь через пару секунд. Это создаёт ощущение близости, единения. Синхронизирует вас и настраивает на одну волну. На первый взгляд кажется ерунда, а на самом деле это довольно мощный приём…

– Хитро! – восхитился Жасминов, потирая руки.

Дуся фыркнула и дёрнула его за рукав. Он сконфуженно умолк.

– Дальше. Якорение. Когда мужчина смеётся или испытывает сильные положительные эмоции – незаметно прикасаешься к его руке или плечу. Потом, когда ты через время повторишь это прикосновение, он снова почувствует те же эмоции.

– А если он тупой и не понимает намёков? – хмыкнула Верка.

– Тогда переходим к пикапу, – вздохнул я.

– А что это? – удивилась она незнакомому слову.

– А это искусство соблазнения. Главный девиз – «не догоняй, а приманивай», – ответил я и пояснил. – Понимаешь, Вера, главная ошибка женщин в том, что они думают, что должны нравиться всем. Нет. Ты должна нравиться одному, но тому, кто тебе нужен.

– А если мне нужен только Завадский?

– Тогда веди себя так, будто у тебя уже есть всё, что он может предложить. Завадский не любит охотниц за его статусом главного режиссёра театра Моссовета, и охотниц за его деньгами – он любит тех, кто не зависит от его статуса. Поэтому он всегда и увлекался уже состоявшимися яркими женщинами – Цветаевой, Вульф, Марецкой, Улановой…

– Но я не Уланова и не Марецкая, – вздохнула Верка, – вряд ли его заинтересует актриса из подтанцовки ресторана.

– Используй, значит, психологию. Мужчина хочет завоевать то, что уже ценно само по себе. И пусть ты не Уланова, но ты можешь быть Верой Алмазной и вести себя так, словно уже представляешь из себя настоящий алмаз.

– А что мне делать прямо сейчас?

– Начни с малого. К примеру, когда выходишь на улицу, держи спину прямо, смотри вперёд, а не под ноги, и улыбайся – не всем подряд, а так, будто знаешь какой-то секрет.

– И что, это сработает?

– Проверь. А потом расскажешь.

Дуся, складывая тарелки в стопочку, ехидно бросила:

– Ой, смотри, Муленька, не переучи её совсем. А то потом и замуж не возьмёт никто – слишком умная станет. Хотя её и так не берёт никто…

Я усмехнулся:

– Следующий приём – контроль взгляда. Большинство женщин смотрят на мужчин либо слишком агрессивно, с выражением, словно спрашивают, мол, чего уставился?, либо слишком робко. А надо – играючи.

– То есть?

– Поймала взгляд – не отводи сразу. Задержись на секунду, чуть приподними бровь, как будто ты что-то поняла про него… и только потом плавно отводи взгляд.

Дуся, протирая пыль, фыркнула:

– Муля, да ты просто учишь её глазами стрелять!

– Именно, – пожал плечами я и пошёл объяснять дальше. – Теперь голос. Твой голос сейчас – это либо визг, когда ты злишься, либо занудное бормотание.

Вера надулась, сравнение ей явно не понравилось.

– А должен быть… – я сделал паузу для эффекта, – шёпот на фоне грохота.

– Как это?

– Представь: шумный ресторан, все орут, а ты говоришь чуть тише, чем нужно. И человек вынужден к тебе наклоняться. А значит – входить в твоё личное пространство.

Вера задумалась, потом попробовала, сказала тихо, чуть с придыханием:

– Так… что-то вроде этого?..

– Ближе, но пока звучишь, как злодейка из плохого спектакля. Надо естественнее.

– Вот как я, – влез Жасминов своим бархатным голосом.

– Ой, ну куда мне на тебя равняться, тебе голос лучшие учителя ставили! – нахмурилась Верка. – И не один год. А я должна сегодня-завтра всю науку освоить.

– Ладно. Давай тогда поработаем с речью вот так, – сказал я, расставляя на столе три чашки, которые перед этим вымыла Дуся. – Смотри. Представь, что в каждой из них вода, вино и… пустая чашка. Это твои инструменты.

– И что? – Верка уселась поудобнее.

– А то! Всегда говори меньше – звучи значительнее. Понимаешь, большинство женщин совершают две огромные ошибки: либо тараторят без остановки, либо мямлят. Твоя речь должна быть как эта пустая чашка – люди сами будут наполнять её смыслом.

– То есть молчать?

– Нет. Говорить, но ёмко и метко.

Я налил воды в чашку и резко остановился, когда она достигла краёв.

– Видишь? Вот так и с речью. Сказала главное – остановилась. Пусть собеседник «доливает» сам.

Верка вздохнула, вытащила из сумочки зеркальце и посмотрела в него, разглядывая свое отражение, будто впервые видела собственное лицо.

– Что-то не так? – спросил я, наблюдая за ее задумчивостью.

– Ты знаешь, всё не так, – она резко повернулась ко мне. – Ты учишь меня играть роль. А что будет, когда спектакль закончится? Когда придётся «снять грим»? Он же меня сразу раскусит.

Дуся, штопавшая в углу мой носок, подняла голову:

– Вот и я о том же!

Я вздохнул и сел напротив Веры.

– Ты хочешь правду? Все мы играем роли. Твой официант в ресторане улыбается тебе не потому, что ты ему нравишься, а потому что это его работа. Твой бывший кавалер говорил «люблю», чтобы получить то, что хочет. Разница лишь в том, насколько искусно ты ведешь свою игру.

В ее глазах мелькнуло понимание.

– Муля, научи меня не проигрывать. Завадский сам режиссёр и живёт в театре, среди актёров и актрис, он любую игру увидит сразу.

– Тогда выбор за тобой. Ты можешь либо признаться, что все это – игра…

– Либо?

– Либо понять, что та, кем ты стала – это и есть настоящая ты.

Вера задумалась, а я сказал:

– Давай продолжим.

Мы проговорили ещё почти три часа. Точнее говорил я, а остальные внимали. Особенно (что меня удивило) – Дуся.