Текст книги ""Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: ,Оливер Ло,А. Фонд,Павел Деревянко,Мария Андрес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 153 (всего у книги 350 страниц)

Раневская пожала плечами и принялась доедать запеканку.

– Что? Даже ответить нечего⁈ – продолжала накалять обстановку Белла, – не хотите помочь Муле, да? Зато он всегда всем помогает!

На эти слова Раневская нахмурилась, отставила пустую тарелку и пустую чашку в сторону и с достоинством ответила:

– Мне не обязательно делать то, что я не умею. Но зато я могу найти того, кто сделает это прекрасно!

– Ну, так найдите! – вскинулась Белла.

– Думаю, где-то через час я сделаю это, – посмотрела на часы Раина Георгиевна, – и вопрос будет решён.

С этими совами она встала, поблагодарила за чай и с достоинством удалилась.

А мы остались в комнате допивать чай.

– Думаю, ничего не выйдет, – хмуро сказала Белла. Она остро отреагировала на критику Раневской и теперь сидела и злилась.

– Если Фаина Георгиевна сказала, что сделает, значит точно сделает, – уверенно ответила Муза.

– Давайте лучше просто поболтаем, – предложила Белла, – устали уже от этих проблем. Что ни день – то событие!

– А давайте!! Вот у нас возле зоопарка, есть двухэтажный дом. Я мимо него каждый день на работу иду. Так вот там, на втором этаже живёт тётя Поля. Представляете, она каждое утро поёт «Интернационал» в форточку. А ведь я иду на работу рано – полшестого утра. А она уже поёт. Соседи думают – это новый ритуал по выявлению врагов народа. Мол, кому не нравится. А своего попугая она приучила говорить: «Вставай, буржуй! Завод тебя ждёт!» Можете себе представить, что было, когда попугай сбежал от неё и прилетел в кабинет начальника ЖЭКа⁈

Мы рассмеялись. А Белла махнула рукой:

– Это ещё что! А вот моя подруга Соня тридцать лет играла в провинциальном театре. Однажды на «Вишнёвом саде» в зале сидел только пьяный тракторист и глухой сторож. Она вышла на сцену и сказала: «Дорогой Фирс, давайте монологи прочитаем на троих!». А тракторист не понял и отвечает: «На троих? Наливай!»

– А вы знаете, я получила письмо от Ложкиной, – похвасталась Муза.

– Да ты что! – вскинулись мы с Беллой. – И что пишет?

– А мне не написала, – обиженно, с ноткой зависти, надулась Белла, – вроде вы с нею особо никогда не дружили. Она твоего Софрона ненавидела.

– Да это потому, что она хочет яйца страусов, чтобы я помогла купить. Решил Пётр Кузьмич в саду у себя страусов разводить…

– Лучше бы павлинов, – сказал я, – они хоть красивые.

– Зато орут, ты знаешь как? – засмеялась Муза, – я, как в зоопарк пришла и первый раз услышала, думала, умру от страха!

– Вечно Печкин что-то такое норовит выдумать! – фыркнула Белла, – ещё и козу Эсмеральдой назвал!

– Зато внучатого племянника Варвары они из детдома забрали к себе, – заступилась за бывшую соседку Муза, – теперь у них настоящая семья, с ребёнком.

Она завистливо вздохнула.

– Мда, одни детей из детдома берут, а другие родных детей в деревню отправляют! – недовольно поджала губы Белла.

– Ты Лилю имеешь в виду? – спросила Муза.

– Ну, а кого же! – ответила та, – вот уж хвойда, так хвойда! Даже Нонна Душечка и то не настолько испорченная.

– Замуж она таки вышла… за Герасима нашего, – мечтательно вздохнула Муза, – он теперь у них в деревне жить будет.

– Откуда ты все эти сплетни знаешь? – фыркнула уязвлённая Белла.

– Да я Верку недавно встретила, – объяснила Муза, – Прям на улице столкнулись. Ну, которая тоже здесь была. С Нонной вместе…

– Аааа, Вера Алмазная, – хмыкнула Белла, – попыталась девка жизнь свою по-нормальному устроить. Даже на комбинат пошла работать, вахтёршей. Правда продержалась всего неделю… Вернулась обратно в кабак.

Мы сидели и мирно болтали. И так было хорошо, что я уже совершенно забыл и о необходимости писать этот проклятый сценарий, и о том, что нужно идти к Глориозову. Просто так хорошо было сидеть с соседками, слушать их истории, по-доброму сплетничать и пить чай.

И тут в дверь постучали.

– Открыто! – сказал я.

Дверь открылась и на пороге возникла Фаина Георгиевна. Она улыбалась триумфальной улыбкой.

– Вот! – сказала она, и отошла на шаг в сторону.

За её спиной оказалась женщина, которая сейчас предстала перед нами. Была она невысокого роста, полновата, небольшие пронзительные глаза и ехидная улыбка на губах завершали образ. Одета она была также, как и все советские женщины немолодого возраста.

– Знакомьтесь, – усмехнулась Злая Фуфа. – Моя подруга – Рина!

Глава 24

Я с интересом разглядывал Рину Зелёную. Несомненно, это была именно она. Если не ошибаюсь, было ей уже лет пятьдесят, хотя определить оказалось сложно: эта женщина при желании могла выглядеть хоть на тридцать пять, хоть на шестьдесят пять. Причём никакого грима ей даже и не требовалось.

– Здравствуйте! – заметно оживились Белла и Муза, – а мы тут чай пьём. Проходите, пожалуйста!

Они усадили Рину Зелёную за стол и принялись угощать чаем и остатками Дусиной запеканки.

Завязалась оживлённая светская болтовня.

– Курить хочу, – недовольно буркнул я, схватил пачку сигарет и пошел на кухню.

Я злился. Злился на себя.

Кажется, я понял, кто был виновен в утечке информации. И это был я сам!

– Муля! Ты что, рассердился? – за мной на кухню вбежала Злая Фуфа. Вид у неё был обеспокоенный.

– Не то слово! – свирепо сказал я и выпустил дым в форточку.

– Муля, я же вижу, что ты на меня злишься! – произнесла Фаина Георгиевна и с тревогой посмотрела на меня, – не молчи, скажи, что не так?

– Всё не так, – процедил я, – но сержусь я исключительно на себя. Не надо было мне вам говорить об этом проекте. Кто бы мог подумать, что вы на всю Москву растрезвоните!

– Эммм… не только на Москву, я ещё и в Ташкент звонила, и в Таганрог, и в Бердичев.

Я чуть за сердце не схватился.

– Ой, ладно, Муля, я же шучу! – хохотнула Злая Фуфа и тоже прикурила от конфорки.

Меня чуть отпустило, а она добавила:

– Только в Таганрог и в Бердичев.

Она ещё пуще захохотала, а я молча скривился. Стоял, дымил. Нахохотавшись Злая Фуфа сказала:

– Муля, скажи, что не так? Риночка – замечательный автор. Она, между прочим, сценарий к фильму «Подкидыш» писала. Так что на неё вся надежда.

Я опять промолчал. Что отвечать? Да и, на мой вкус, этот фильм, если убрать из него роль Ляли в исполнении Раневской и роль потерявшейся девочки, ничего особенного из себя не представлял. Так что особо я и не обольщался.

Фаина Георгиевна правильно истолковала моё молчание:

– Муля, зря ты Риночке не доверяешь. Легче всего сразу сказать нет. А вот попробуй дать ей шанс и сам убедишься, что она ещё себя покажет!

Я опять промолчал. Злая Фуфа, задетая моим поведением, воскликнула:

– Я, между прочим, сталась, как могла!

– А зачем вы Глориозову о проекте рассказали? – хмуро спросил я.

– Глориозову? – удивилась она, – ты что-то путаешь, Муля! Ничего я Глориозову не говорила. Сказала только Завадскому, да и то он меня вынудил своим отвратительным и глупым видением пьесы Сухова-Кобылина!

Я застонал и схватился за голову.

Но рано или поздно всё заканчивается. Даже сигарета. Я докурил её и печально посмотрел на пачку. Там оставалась ещё одна, а я же, вообще-то давно бросил курить. Со вздохом я сунул пачку обратно в карман и побрёл в комнату. Следом за мной засеменила покаянная Фаина Георгиевна.

– Риночка! – воскликнула она, когда мы вошли в комнату, – вот этот Муля! Это о нём я тебе рассказывала!

– Ой, какой хороший и милый мальчик! – всплеснула руками Рина Зелёная и ласково улыбнулась мне, – давно хотела с вами познакомиться, Муля. Фуфочка только о вас и говорит. Да я и сама вижу, как здорово вы ей помогаете!

Рина вздохнула и продолжила с подчёркнутой завистью:

– Вот скажите, Муля, что мне нужно сделать, чтобы переманить вас к себе? Мне тоже срочно нужен личный импресарио!

– Могу посоветовать пару хороших профессионалов, – мрачно ответил я (понимаю, что нехорошо на постороннем человечке отрываться, но я всё ещё злился, и злился прям здорово).

– Нет, Муля! Мне не нужны эти хорошие профессионалы! Мне нужны только вы!

– Но, но, Риночка! – заволновалась Злая Фуфа.

Я хотел сказать, но Рина не позволила и быстро выпалила:

– Знаете, Муля, у актёров бывает такой период, когда совершенно необходима чья-то помощь, чтобы подняться ещё хоть на маленькую ступеньку. Самому с этим не справиться…

Мне стало жаль эту, уже не молодую, женщину, которая не раскрыла и сотой доли своего актёрского потенциала. Впрочем, как и Раневская. Как и Пуговкин.

Хотя из этой компании Пуговкин – единственный, кто потом, в шестидесятых-семидесятых раскроется и соберёт причитающиеся овации и любовь зрителей. А вот и Рина, и Фуфа – к сожалению, нет.

– Иногда при встрече со мною режиссеры и сценаристы, всплескивая руками, кричат: 'Ах! Как же про вас забыли? Был же такой расчудесный эпизод! Вы бы так прекрасно это сыграли! – едко говорила между тем Рина Зелёная, – Один режиссёр, не скажу кто, но довольно известный, однажды прямо посреди улицы упал на колени и закричал, что я лучшая актриса. А я ему говорю, мол, тогда дай мне роль, хоть самую плохую. И знаете, Муля, что он ответил?

Я покачал головой.

– Он встал с колен, обнял меня, заплакал. Затем поклялся в вечной любви и ушел.

– А роль? – спросил я.

Рина и Фуфа переглянулись и засмеялись. Тихо и печально.

– И вот так всегда. Всю жизнь, Муля…

Мне стало стыдно, что я нелюбезно отнёсся к ней.

– Поэтому я прошу вас, Муля, дайте мне шанс! – она явно волновалась, да так, что даже пальцы рук подрагивали.

– Но вы же не просто так хотите помочь мне? – прищурился я.

– Извините, – пробормотала она, впрочем, безо всякого раскаяния и сразу добавила, – я роль хочу, Муля. Любую. Не обязательно в вашем этом проекте. Мне хоть где-нибудь. Но только чтобы в кино. Я так люблю кино! Я готова ехать ради этой роли хоть даже в Киргизскую ССР!

Я усмехнулся, вспомнил ещё кое-кого, кто намылился ехать в Киргизскую ССР. Мёдом им там, что ли, намазано?

Рина Зелёная, заметив, что я уже улыбаюсь, просияла:

– Так мы договорились, да?

Я кивнул, со вздохом, и спросил:

– Как мне вас называть? Екатерина Васильевна? Или Рина Васильевна?

Она невесело усмехнулась:

– Называй меня Руина Васильевна, Муля, – ответила она.

В общем, я засадил всю банду придумывать и писать мне сценарий. Фаина Георгиевна, Рина Зелёная, Белла и Муза были отправлены в комнату Беллы с категорическим напутствием, поменьше болтать, и чтобы до вечера черновой набросок сценария был готов. Если они хотят ролей, конечно же.

А сам я, пока работа работается чужими руками, с чистой совестью отправился в театр Глориозова на разборку.

Но только я вышел из квартиры, как вспомнил, что забыл на работе акты, которые нужно отдать Глориозову под подпись. Поэтому чертыхнулся и пошел обратно в Комитет искусств за чёртовыми бумажками. Хорошо, хоть крюк небольшой получался. Хоть Москва и огромный город, но так-то всё тут рядышком.

У проходной я увидел… Валентину. Она смирно стояла чуть сбоку и с надеждой провожала глазами каждого выходящего из помещения.

– Валентина, здравствуй, – удивлённо сказал я, – что ты здесь делаешь? Случилось что?

– Муля! – просияла она, а я ещё больше удивился.

Оба раза, когда я её видел в домашней обстановке, её больше интересовала еда, а в третий раз она пришла больше из вежливости и чтобы не огорчать Анну Васильевну и Надежду Петровну.

Теперь же человека словно подменили. Во-первых, одета она была в строгий тёмно-серый костюм, который удачно скрывал всё лишнее. Сразу видно, что портной не из дешевого ателье. Лицо Валентины было слегка подкрашено, волосы уложены как-то совершенно по-другому, даже красиво.

– Не ожидал тебя здесь увидеть, – сказал я и, на всякий случай добавил, – хорошо выглядишь.

Валентина зарделась.

– Это моя мама придумала, или твоя? – тем временем продолжал допрос я, – ты им в следующий раз скажи, пусть хоть погоду учитывают! Я вообще сегодня весь день должен в другом месте быть, на выезде с проверкой. Если бы я акты в кабинете не забыл, то ты бы тут весь день простояла…

Валентина вздохнула.

А я посчитал, что хватит читать девушке нотации, она и так озябла, хоть и апрель, но ветерок прямо недобрый такой, колючий. И поэтому сказал:

– Пошли к нам в столовую, чаю горячего выпьешь и расскажешь, что стряслось?

Валентина отрицательно замотала головой:

– Нет, Муля, не хочу тебя от работы отрывать. Я буквально на минуточку! Мама и Надежда Петровна ничего не знают…

– Вот как? – я еле сдержал, чтобы моя челюсть слишком сильно не отпала.

– Да понимаешь, ты тогда выступил, в пятницу, на комсомольском собрании. Рассказал это всё. И у меня словно глаза открылись! Я больше не хочу быть той Валентиной, которой я была! Я хочу стать новым человеком, и самой выбирать свою жизнь!

Она посмотрела на меня горящим взглядом, и я мысленно застонал – ещё одной Греты Тунберг только нам не хватало.

А вслух ответил:

– Тогда зачем пришла?

– Я хочу понять, что мне дальше делать! – с энтузиазмом воскликнула Валентина. – Подскажи мне, Муля!

И тут мне в голову пришла хорошая мысль:

– Валентина, ты же бухгалтер? Вроде так твоя мама говорила?

– Всё верно, – кивнула она, – последний курс доучиваюсь.

– Тогда давай поступим так: ты поможешь мне, а я помогу тебе. Идёт?

Валентина закивала головой с таким энтузиазмом, что я уже забоялся, что гвоздики вылетят и её закрученные в кольца косы отвалятся сейчас от макушки.

– А ты секреты хранить умеешь?

Судя по одухотворённому лицу девушки, Валентина умела.

Я нисколечко не сомневался, что хранить она будет примерно также, как и Белла, как и Фаина Георгиевна. Но всё равно утечка уже произошла, так что терять мне было нечего.

– Тогда пошли со мной в кабинет, я покажу, что надо делать.

Я потащил её внутрь. В кабинете, игнорируя удивлённые и заинтересованные взгляды коллег, я торопливо вытащил несколько старых черновиков со сметами и показал Валентине, как они делаются.

– В общем, набросай смету на советско-югославский фильм. Съемки будут идти около года. Точнее от двух месяцев до года. Состав актёров примерно тридцать человек. Но наших будет хорошо, если с десяток. А массовка вся югославская будет. Снимать будем и там, и у нас. Вот примеры, как считали для других фильмов. И не мелочись. Примерная сумма такая – я написал на листочке цифру и у Валентины округлились глаза.

Затем я вручил ей все бумажки и выпроводил домой писать мне смету.

Утром договорились встретиться на том же месте.

Валентина ушла, а я, прихватив нужные акты, с чувством глубокого удовлетворения, отправился в театр к Глориозову.

А в театре был бедлам. Во всяком случае, другого слова, чтобы охарактеризовать это, у меня не нашлось, невзирая на мой лексикон.

Шла репетиция. Насколько я понял, это было литературное наследие великого Грибоедова в интерпретации тщедушного мужичка с большими гусарскими усами и длинными волосами.

Его я видел в первый раз.

Поэтому стал в уголочке, чтобы не отсвечивать.

Тем временем мужичок пытался решить, удастся ли Александру Андреевичу Чацкому противостоять всему фамусовскому свету или конец его пути неотвратим. Актёры были задействованы практически в полном составе. Одетые в белые балахоны они изображали хрен пойми что. Между ними яростно метались статс-дама, камер-девица, гоф-дама, Софья Павловна и Лиза. Все они почему-то были в алых корсетах и мужских кальсонах. А Софья Павловна держала на вытянутых руках самовар.

Но более всего меня поразило то, что роль Александра Андреевича Чацкого исполнял небезызвестный Серёжа. Он был одет в оранжевую атласную косоворотку, синие штаны, красный пиджак и зелёный шарф. Впечатление было просто убойное.

Особенно, когда он подскочил к стоящему на сцене роялю и принялся играть собачий вальс. А статс-дама, камер-девица, гоф-дама, Софья Павловна и Лиза взялись за руки и водили вокруг него хоровод.

Я схватился за голову.

– Я тоже не в восторге, – раздался сзади голос Глориозова.

Я обернулся и холодно сказал:

– Я принёс вам акты на подпись.

– Иммануил Модестович! – расцвёл Глориозов, и голос его моментально сделался сладко-сиропным, – конечно же, я сейчас всё подпишу. А давайте пока пройдём ко мне в кабинет. Там есть стол, и будет удобнее подписывать.

Но я не повёлся на все эти ухищрения и сказал:

– Подписать можно и здесь. Там всего три подписи надо. Уж как-то постарайтесь исхитриться.

– Вы всё сердитесь на меня, Иммануил Модестович, – тяжело вздохнул Глориозов, – а ведь я к вам со всей душой…

Я промолчал.

– Ну как, понравилась вашим гостям водка? – с ласковой улыбкой спросил Глориозов, и мне остро захотелось забить оба ящика ему в глотку. Но нельзя. Нужно было играть в дипломатию. Политесы, итить их! Поэтому я сказал:

– Очень понравилась, Фёдор Сигизмундович. Очень понравилась.

Видимо, мой взгляд не предвещал ему ничего хорошего, потому что Глориозов покраснел и торопливо воскликнул:

– Моей вины здесь нет! Это Завадский говорит, мол, давай на двоих этот проект провернём и разделим! У него в министерстве кто-то знакомый есть, который поможет. А я категорически сказал, что без вас, Иммануил Фёдорович, никак нельзя. Вот прям, так и сказал ему!

Он умолк и победно посмотрел на меня. Не дождавшись никакой похвалы, он зачастил снова:

– И я же знаю, что вы продвигаете Фаину Георгиевну. Конечно же, я дам ей прекрасную роль. Лучшую роль второго плана. Вы же понимаете, дорогой мой, родненький человечек, что она может играть только такие роли… сами понимаете, возраст.

Он сконфуженно развёл руками. Сейчас он напоминал мне «голубого воришку» из небезызвестной истории о великом комбинаторе.

– Кто слил вам информацию? – без обиняков спросил я.

От моего враждебного напора, Глориозов смутился:

– Я вам не враг, Иммануил Модестович! Я же со всей душой! А Завадский говорит…

– Кто ещё, кроме Завадского, в курсе? – опять припечатал я.

– Да в принципе, уже все, – тяжко вздохнул Глориозов и тут же добавил, заискивающе заглядывая мне в глаза, – Завадский считает, что этот проект уже у него в кармане. Вот поэтому я и решил позвонить и предупредить вас!

Я чуть не расхохотался. Предупредить он меня хотел, благодетель чёртов. Предупреждалка вот только не выросла.

– А вы с Первым отделом согласовали? – прищурился я.

Глориозов побледнел.

– Но Завадский…

– У Завадского кто-то там есть в министерстве, – отмахнулся я, – а вот вы лично как выходить из ситуации собираетесь?

Глориозов сник.

– Очень рекомендую, по старой дружбе, – я снизал голос до свистящего шёпота и многозначительно посмотрел в глаза Глориозову, – очень прямо рекомендую, забыть об этом проекте. Во всяком случае, пока «сверху» не согласуют. Иначе сами понимаете…

Глориозов понимал.

– Вот и чудненько, – похвалил режиссёра я и отправился на работу с чистой совестью.

Я вернулся обратно на работу. Очень надеюсь, что моя «команда» старушек-веселушек хоть что-нибудь, да придумает (нет, Фаина Георгиевна, Рина Зелёная, Белла и Муза не были старыми, скорее здесь просто обобщённый архетип взят). А Валентина набросает смету.

Да, я не обольщался, что там будет всё идеально. Скорей всего, там будет лютый бред. Но пусть лучше Козляткин видит, что я работу выполнил, в поте лица. А как уж там получилось, это не важно.

Я хотел прихватить свои наброски, которые я вёл, как только попал сюда (я в тетрадку выписал лучшие фильмы, в которых, по моему мнению, могла бы сыграть Раневская. А чтобы никто не понял, писал на олбанском йезыге падонкафф. Конечно, не абы что, но разбираться долго придётся.

Лариса и остальные уже ушли. В кабинете я был сам. Пролистав тетрадку, я отложил её в портфель и потянулся за другой тетрадкой, которую, я, на всякий случай хранил в соседнем шкафу (исполнял заветы народной мудрости про нехранение яиц в одной корзине).

Но дотянуться до нужного ящика я не успел. Дверь открылась, и сюда заглянул… Барышников.

Он посмотрел на меня недоброжелательным взглядом и сказал:

– Вот ты и попался, Бубнов! Теперь тебе точно конец!

Я изобразил вежливое недоумение, и Барышникова это задело сильнее. Он вскинулся и выпалил:

– С хищением средств по госконтракту ты сильно облажался, Бубнов! Тебе крышка!

.

Глава 25

– Ты дебил, Барышников? – ласково спросил я, – Или нарываешься?

– Я всё знаю! – пафосно воскликнул тот.

– Что ты знаешь? – прищурился я.

– Что ты украл всё финансирование по госконтракту № 43/2547−1277/3, – злобно фыркнул Барышников, – и когда руководство узнает – я тебе не завидую, Бубнов!

– Гони пруфы, – спокойно сказал я, в душе удивившись, что он даже номер наизусть выучил.

– Что за пруфы? – не понял Барышников.

Чёрт! Я чуть не выругался. Надо же так лохануться.

А вслух сказал спокойным голосом:

– Терминологию знать надо, Барышников. Всё-таки, не на стройке работаешь…

Уши Барышникова заалели. Он уже порывался что-то язвительное мне ответить, но я не позволил и продолжил нападать:

– Предъяви доказательства, говорю!

– Оля Иванова…

– У неё есть доказательства? – продолжал переть буром я, – ладно, пошли к Ивановой. Пусть тогда она покажет доказательства!

– Она в отпуске, – недовольно буркнул Барышников.

– Ах, вот как! – насмешливо всплеснул руками я, – то есть некие мифические доказательства якобы есть у Ивановой, хотя самой Ивановой нету. И на основании этого ты припёрся ко мне с претензиями о хищении государственной собственности? А не на империалистов ли ты работаешь, а, Барышников? Ведь только у них хватило бы наглости подозревать простого советского комсорга за такую бездоказательную ерунду!

При этих словах Барышников побледнел, а уши его из красного слали бледно-зелёными. Тем не менее, он нашёл в себе мужество пробормотать:

– Иванова врать не будет!

– Нисколечко даже и не сомневаюсь, – согласно кивнул я и даже смиренно сложил ручки перед собой «домиком», – а так как очернять репутацию вожака комсомольской организации – это тебе не цацки пецкать, то мы с тобой, товарищ Барышников, пройдём сейчас в Первый отдел. И ты сам там своими фантазиями и поделишься.

– Да я не…

– Погоди, секунду, я только пиджак надену, – кивнул я на спинку стула, где висел пиджак, который я снял, пока рылся в бумагах. – Сам понимаешь, в Первый отдел идём, надо соответствовать.

Но Барышников не хотел соответствовать. Да что там говорить, он и в Первый отдел идти почему-то совсем не хотел. Поэтому смерил меня презрительным взглядом и заявил:

– Мы с тобой ещё поговорим, Бубнов! – и с этими словами он гордо ретировался, напоследок от души хлопнув дверью.

Я не стал его догонять. Ушёл – так ушёл. Как говорится: с глаз долой, из сердца – вон. Но сам крепко задумался. Уже в который раз всплывает этот чёртов госконтракт. Денежки Муля Бубнов, мой предшественник, благополучно прикарманил. Они находятся у меня. Я стараюсь их не тратить, пока не пойму, что к чему. Ибо в молодом советском государстве хищение государственной собственности в особо крупных размерах, если мне не изменяет память, инкриминировалось расстрельной статьёй. Хотя могу, конечно, ошибаться, но и провести остаток жизни где-нибудь на Колыме особо не улыбается.

Если на Мулю, в смысле на меня, вышел тот странный мужичок, теперь вот Барышников, значит, скоро на меня выйдет и ОБХСС. И вот там я уже таким вот нахрапом не отмажусь. Да ещё и Оля Иванова эта знает что-то. Вернётся из отпуска – тоже может геморрой устроить (а я ещё думал, куда она делать и почему притихла).

Я вздохнул.

Эх, Муля, Муля, был ты никчёмным во всём, даже денег и то украсть втихушку не смог. А мне вот разгребайся. Тыкаюсь, как слепой котёнок, не знаю, за какую ниточку ухватиться.

Но даже всласть погоревать времени у меня не было. Я поковырялся ещё в бумагах и хотел уже уходить, как в дверь поскреблись.

Неужто Барышников вернулся с доказательствами?

Я удивился.

Но не успел ещё отреагировать, как в дверь постучали опять. Уже чуть громче.

Странно, коллеги обычно заходят просто так, иногда, из вежливости, могут обозначить стуком, но потом открывают дверь и заходят.

– Открыто! – крикнул я и, на всякий случай припрятал тетрадки под стопку бумаг.

На пороге стояла… смущённая Валентина.

– Что-то не получилось? – спросил я, стараясь, чтобы в моём голосе не прозвучали расстроенные нотки.

Вот лоханулся, так лоханулся (уже в который раз кстати, старею, что ли?). Надо было найти нормального опытного бухгалтера. А я привлёк малолетку и ещё понадеялся, что что-то выгорит.

Эх…

– Всё получается, – покраснела Валентина и смущённо протянула мне тетрадь. – Я уже сделала всё. Выполнила, в смысле…

– К-как? – у меня чуть глаза на лоб не полезли от удивления.

– Да там не сложно было, – путаясь, и перебивая саму себя, начала тараторить Валентина, – у меня дипломная работа по сметам, я её уже пишу, так что я к Марии Петровне сбегала, это мой руководитель, сказала, что это примеры расчётов. Она всё перепроверила и даже похвалила. Только сказала брать запас. Потому что при пересчёте с рубля на динар там будут деньги туда и обратно по курсу уходить. Но я в сноске всё написала.

– Покажи! – неверяще выдохнул я.

– Держи, – Валентина протянула мне тетрадку и смущённо сказала, – только у меня почерк не очень…

Но мне было плевать на почерк, дрожащими руками я торопливо перелистывал страницы и вычитывал ровненькие строчки цифр. Прям бальзам на душу!

– Валентина! – сердечно сказал я, – ты – прелесть! Ты даже не представляешь, какая ты прелесть! Может быть, я даже на тебе женюсь. Глупо упускать такой бриллиант.

Но Валентина на мою полушутку не отреагировала никак. Вместо этого, она сказала:

– Я свою часть договора выполнила, Муля. Теперь – твоя очередь.

Я аж завис. Крыть было нечем.

Сначала я попытался спрыгнуть. Нет, не то, чтобы я не собирался выполнять свою часть договорённости, просто попытался перенести на другое время:

– Валентина, – предложил, как мне показалось, идеальный вариант я, – давай на следующих выходных я скажу маме, что очень хочу с тобой встретиться. Она приготовит ужин, вы с родителями и сестрой придёте к нам в гости. Мы вкусно покушаем, потанцуем. Я пойду тебя провожать, и мы всё подробно обсудим. Более того, я готов тебе индивидуальную программу разработать…

Но Валентина такую мою замечательную идею отвергла:

– Программу хочу, конечно, Муля. Но я не готова целую неделю ждать. Я сегодня хочу.

Она, прищурившись, посмотрела на меня и ехидно сказала:

– Или ты передумал?

Крыть мне было нечем.

– Ладно! – сказал я, – идём.

– Куда? – спросила Валентина, наблюдая, как я запихиваю в свой портфель тетрадку со сметой, а также мои наброски.

– А есть разница? – усмехнулся я.

Валентина отрицательно замотала головой.

– Вот и ладненько.

Мы вышли из здания Комитета на улицу. Вечерело. День выдался настолько суматошным, что за всем этим я и не заметил, что сегодня потеплело прямо очень. Пахло распускающейся зеленью и прелой землёй. На клумбах начали пробиваться тюльпаны и нарциссы.

Было так тепло, что я снял плащ. Точнее это было нечто среднее между пальто и плащом.

Валентине тоже было жарко, потому что и она скинула пальтишко, оставшись в костюме.

– Я готова! – сказала она и преданно посмотрела мне в глаза, – но всё-таки, куда мы идём? Мне же любопытно…

– В театр, – коротко ответил я, не вдаваясь в подробности.

– К Глориозову? – прозорливо спросила Валентина.

– Нет, к Завадскому, – ответил я, – а по дороге всё обсудим.

Мы шли и болтали. Но я же не какой-то тиран, поэтому, когда мы проходили мимо кафетерия, то зашли туда, и я взял нам пирожных и лимонада. Эх, хорошее время – молодость! Не надо следить за питанием, можно на ночь глядя нажраться сладостей и тебе ничего после этого не будет.

– Прежде, чем я начну выполнять свою часть уговора, – начал я, когда мы уже сидели за столиком и ели пирожные, – я хотел бы от тебя услышать, что конкретно ты хочешь?

– Я? – чуть не поперхнулась лимонадом Валентина.

– Ну да. Ведь это тебе нужно измениться. А как мы можем выстроить тебе траекторию изменений, если даже ты сама не знаешь и не можешь сформулировать то, кем ты хочешь быть.

– Ну почему же! – воскликнула Валентина, – Я знаю! Я хочу быть бухгалтером!

И она посмотрела на меня с каким-то непонятным вызовом.

– Прекрасно, – сказал я, – быть бухгалтером – это прекрасно. Хорошая профессия. Хлебная. Более того, я увидел, что ты в ней сможешь, и очень даже хорошо сможешь. Только я тогда не пойму одного – а от меня ты тогда что хочешь?

– Но ты же обещал! – мгновенно надулась Валентина и добавила, – я же расчёты для тебя сделала…

– Валя, – тихо сказал я, а Валентина аж вздрогнула, – никто тебя обманывать не собирается. Но нам с тобой сейчас нужно определить ту точку, от которой мы будем отталкиваться.

– Мы? – глаза Валентины расширились.

– Мы, – кивнул я, – неужели ты решила, что я тебя брошу? Нет, конечно. Поэтому давай ещё раз. Что тебя в твоём нынешнем положении не устраивает?

– Всё, – прошептала девушка, а я подавил мысленный вздох. Ну, ведь никто и не говорил, что будет легко.

– А почему ты не хочешь быть бухгалтером? – спросил я, так, что у Валентины аж кусочек пирожного с вилки слетел и шлёпнулся обратно на тарелку.

– Но я хочу…

– Нет, Валентина, ты не хочешь, – покачал головой я, – да, ты изучила всю эту бухгалтерскую премудрость. Ты умеешь работать с большими массивами цифр. Но в душе ты не хочешь быть бухгалтером. Иначе не пришла бы ко мне.

Щёки Валентины порозовели.

– Загляни в себя и скажи сама себе честно – хочешь ты быть бухгалтером или нет?

Она на мгновение задумалась. Повисла пауза. Я наблюдал за её лицом. Вот она сначала нахмурилась, потом её губы задрожали и по щекам побежали слёзы.

– Держи, – я протянул ей чистый носовой платок.

– Да… – утирая слёзы, сказала она, – я не хочу быть бухгалтером! И никогда не хотела! Я пошла в этот институт назло отцу! Он пытался заставить меня идти в строительный. А я не хотела! Вот и пошла на бухгалтера!

– Так. Это понятно. Мы определились, что бухгалтером быть ты не хочешь, – подытожил я, – теперь давай подумаем, а кем же ты хочешь быть?

– П-под-дожди, М-муля! – всхлипнула Валентина, а потом шумно высморкалась в платок, – что мне теперь делать⁈ Теперь придётся всю жизнь быть бухгалтером? Сидеть в вонючей бухгалтерии среди жирных тёток и считать бесконечные цифры? И это всю жизнь⁈ Не хочу-у-у-у!

Она зарыдала, плечи её вздрагивали.

Буфетчица осуждающе посмотрела на меня и укоризненно покачала головой. Какая-то робкая парочка за соседним столиком отсела от нас подальше.

– Ты ещё планируешь подраматизировать или мы продолжим работать? – спросил я будничным голосом, и Валентина утихла, словно кто-то звук резко выключил.

– Работать, – буркнула она и подняла на меня заплаканные глаза, – Муля, что мне теперь делать? Как дальше жить?

– Нормально жить, – пожал плечами я, – сколько тебе учиться осталось?

– Сейчас, скоро летнюю сессию сдам и потом ещё год, – торопливо ответила она.