Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 99 (всего у книги 346 страниц)

9 ноября. Вторник

Агент Ландрулли прошмыгнул в кабинет инспектора Стуки, как саламандра по раскаленному песку. Он был порядком возбужден. Полицейскому понадобилось несколько секунд, чтобы отдышаться, затем он протянул Стуки свежие газеты.

Газетные заголовки были весьма красноречивы: «Таинственная записная книжка Аличе Бельтраме!», «Адвокат, мэр, агент по недвижимости: кто из них на самом деле причастен к исчезновению Аличе?»

– Антимама! Получается, что фотокопии разослали и в редакции газет.

– Леонарди совсем потерял голову. Он увяз в своем старом расследовании и никак из него не выберется.

Стуки лично наблюдал, как комиссар Леонарди перечитывал отчеты по делу Бельтраме, восхищаясь собственной методичностью и способностью не отвлекаться на второстепенные предположения.

– На самом деле, отвлекаться просто необходимо.

– Вы правы, инспектор, – ответил Ландрулли.

– Леонарди не способен дать задний ход, это все знают. Комиссар идет только вперед.

– Вот увидите, Леонарди в конце концов сбросит на вас все расследование.

– Главное, Ландрулли, чтобы мы это дело раскрыли.

– Будто бы это так легко сделать, – проворчал полицейский агент.

– Совсем не легко, наоборот. Каждое новое расследование – та еще головоломка. Кстати, Ландрулли, а ты сам как думаешь? Это скелет Бельтраме?

– Инспектор, я думаю так же, как вы.

– Тогда порядок! Есть что-то новое об агенте Спрейфико?

– Он все еще на больничном.

– Сколько можно? Мы здесь все больные – так что нам теперь, всем дома сидеть?

Стуки схватил листок бумаги и нарисовал на нем ступню с шестью пальцами. Он стал лихорадочно обводить красным стержнем лишний мизинец.

Что сказал доктор Салмази? Полидактилией страдают только 0,1%, максимум 0,2% населения планеты. Немного? На первый взгляд, да. Но когда дело касается больших чисел, это не так уж мало. Из шестидесятимиллионного населения Италии это по крайней мере шестьдесят тысяч человек. Из восьмидесяти тысяч жителей Тревизо – около восьмидесяти. Конечно, при условии, что этот алгоритм работает именно так и что в данном случае можно использовать статистику.

– Ландрулли, ты в своей жизни видел кого-нибудь с шестью пальцами?

– Нет, только с четырьмя сосками, инспектор.

– Мы сейчас о другом. Мне тоже никогда не приходилось встречать кого-то с полидактилией.

Стуки стал записывать на листке бумаги: для Спрейфико это был скелет застреленной проститутки, для Сперелли – Аличе Бельтраме, как и для Аиши с ее Мадонной. Для Герпеса Зостера – категоричное «нет», а Леонарди вообще желал бы сейчас оказаться где-нибудь в другом месте. Ландрулли думал так же, как он, Стуки. А у него самого были на этот счет две-три пока еще довольно расплывчатые идеи.

Учительница Бельтраме катила на велосипеде с нахмуренным видом военачальника, в корзинке перед велосипедным рулем лежала стопка ученических тетрадей. Спрятавшийся за углом Микеланджело потерял дар речи, когда увидел, как она мчится в школу на велосипеде. Этим утром подросток решил незаметно проследить за учительницей, чтобы изучить ее привычки. Ведь должна же быть у этой женщины какая-нибудь рутина: остановиться у газетного киоска, чтобы купить утреннюю газету, выпить чашечку кофе в баре, бросить беглый взгляд на витрины магазинов, поздороваться с кем-то из знакомых. Он изучит каждую деталь, а потом тщательно подготовит свою месть. Так для себя решил Микеланджело: он за себя отомстит. Но что может заставить страдать эту злыдню? Поджечь ее любимый бар? Или замуровать в киоске продавца газет? Впрочем, зная Беатриче Бельтраме, вряд ли ее что-либо тронет: она будет спокойно наблюдать за умирающим газетчиком и агонизирующим барменом тем же строгим и полным вызова взглядом, которым обводит класс во время контрольной.

Калитка дома Бельтраме снова открылась, и оттуда неуверенной походкой вышла пожилая синьора в темно-бежевом плаще с пухлой черной сумкой в руках.

«Это, должно быть, родственница Бельтраме», – подумал мальчик.

«Следить за старухой слишком легко», – сказал себе Микеланджело, которому пришлось замедлить шаг, чтобы оставаться в тени колонн и не быть замеченным. Тем более что в удобных брюках и с завязанными шнурками он двигался гораздо свободнее и даже мог без труда перебегать с одной стороны улицы на другую.

Между тем пожилая женщина продолжала свой путь, не отвлекаясь на витрины баров и магазинов и не оглядываясь по сторонам. Когда она прошла мимо одного из известных в Тревизо клубов для зажиточных пенсионеров, Микеланджело задумался. Он удивленно смотрел на спину в бежевом плаще, которая казалась ему заряженной неестественной энергией. Походка женщины была нетвердой, это правда, но темп – словно у бегуна. В ее черной сумке, должно быть, лежали вещи поважнее, чем ободранный кошелек с несколькими монетами для случайных подаяний. Если задуматься, он никогда не видел, чтобы остеопорозные старухи носили такие толстые сумки. В голове у Микеланджело вертелся вихрь из предположений о ее содержимом. Ведь обычно выходят с пустой сумкой, чтобы потом наполнить ее покупками. Если только… ну конечно! У старухи там корм для кошек! Парнишка рассмеялся: он следил за одной из тех выживших из ума старушенций, которым нечего делать, кроме как подкармливать котов и кошек всего района. Подросток презрительно поджал губы. Таким, как она, и в голову не приходит, сколько ни в чем не повинных животных, например кенгуру и им подобных, убивают каждый год с благородной целью изготовления кошачьих консервов.

Поглощенный этими мыслями, мальчик не заметил, как потерял старушку из виду. Он видел, как родственница Бельтраме вышла на площадь Синьории, но потом словно сквозь землю провалилась. Напрасно Микеланджело искал ее взглядом: такое впечатление, что старуха знала тайные подземные ходы. Подросток ускорил шаг и стал переходить площадь, внимательно оглядываясь вокруг. Наконец вдалеке он заметил женщину, которая, озираясь по сторонам, разбрасывала какие-то листки под окнами домов, опускала их в почтовые ящики и даже оставила несколько возле банкомата. И все это рядом с площадью Синьории, в самом сердце города.

Микеланджело понял: он следил за женщиной, которая принадлежала к подпольному комитету стариков. А в листовках они могли требовать для себя, например, бесплатные вставные челюсти.

Пока старушка продолжала свою таинственное занятие, мальчик подобрал один листок и увидел, что тот представлял собой фотокопию рукописной страницы.

– Какие глупости! – воскликнул Микеланджело, прочитав несколько строк.

Стуки поджидал учительницу Бельтраме на выходе из школы. Инспектор предложил проводить ее до дома, и женщина согласилась. Беатриче шла рядом с ним, молча ведя свой велосипед и почти не глядя на полицейского.

– Надеюсь, вы на меня не в обиде, – проговорил Стуки. – Когда мы виделись в прошлый раз, я не мог вам всего рассказать по причине конфиденциальности расследования, вы ведь понимаете.

Неподвижно стоя на тротуаре в ожидании зеленого света светофора, синьорина Бельтраме сказала, что они с матерью были крайне разочарованы поведением полиции.

– Вижу, вы, полицейские, никак не можете распрощаться с вашими дурными привычками, – язвительно произнесла женщина.

– Какими именно? – спросил Стуки.

– Избегать решительных действий, например.

– Я согласен, что со стороны это может выглядеть именно так.

– Сомневаюсь, что вы бы удосужились сообщить нам, что из-за найденного скелета возобновили дело Аличе, если бы не эти разбросанные по городу листки.

Беатриче взглянула на инспектора с откровенной враждебностью.

– На самом деле, мы ждали выводов антрополога, но, к сожалению, они пока не окончательные. Несмотря на это, мы решили возобновить расследование.

– И на том спасибо. У вас есть какие-нибудь новости?

– Кое-что. Послушайте, вы действительно ничего не знали об этом своего рода реестре романтических связей Аличе?

– Нет. Я уже говорила об этом вашим коллегам.

– Я знаю. Но мне подумалось, что в присутствии вашей матери, из уважения к ней, вы, возможно, не хотели посвящать нас в подробности сентиментальной жизни вашей сестры.

– У меня нет секретов от мамы.

– Эти записи, которые, как вы сами подтвердили, были сделаны рукой Аличе, представляют собой своего рода любовный дневник?

– Мне он больше напоминает журнал учета погрузки и разгрузки какого-нибудь склада.

– Вы были знакомы с кем-либо из тех, кто встречался с вашей сестрой?

– У Аличе не было привычки представлять родственникам свою коллекцию мужчин.

– Таким образом, те заметки могут быть о, как бы это выразиться…

– О случайных любовниках.

– Джакомо Бенвенью, он тоже подпадал под эту категорию?

– Он…

– Вы знали его, не так ли?

– В то время я проходила курс лечения, и Аличе возила меня в клинику. Моя сестра познакомилась с Бенвенью, он там работал. Они встречались несколько месяцев, пару раз Бенвенью заезжал за ней к нам домой. Наша мать терпеть его не могла.

Учительница и инспектор посмотрели друг на друга. Стуки чувствовал, что между ними что-то идет не так, как бы ему хотелось.

– У вашей сестры красивый почерк, – произнес полицейский.

– Инспектор…

– Стуки.

– Хорошо. Да, у моей сестры был прекрасный почерк. Когда она в чем-либо проявляла усердие, ее нелегко было превзойти.

– А это часто случалось?

– Дома – нет. Лично со мной она перестала соревноваться еще со школьных времен, когда я помогала ей учить латынь. Вы видите, как вся эта история возвращает нас в прошлое? Скажите, есть ли надежда?

– Узнать, кому принадлежит скелет, и избавить вас от сомнений?

– Да.

– Я думаю, есть, – чересчур поспешно ответил инспектор.

– Заходите, заходите, Стуки.

Леонарди сел, но сразу же резко вскочил, чтобы проверить, плотно ли закрыта дверь.

– Ну что? Вы теперь поняли, что дело Бельтраме было запутанным с самого начала?

Инспектор и комиссар пристально взглянули друг на друга.

– Хорошо. К чему скрывать? Эта история мне не нравится и никогда не нравилась. Семья Бельтраме меня раздражает. Это их высокомерие…

– В нашей работе такое случается.

– Стуки, иногда я размышляю о том, влияют ли на нас преступления, над раскрытием которых мы работаем. А еще задаю себе вопрос: в состоянии ли мы при этом полностью избавиться от наших человеческих симпатий и антипатий?

– Иногда нет.

– И все же, клянусь вам, Стуки, мы трудились не покладая рук. Нами самым тщательным образом были опрошены все, с кем общалась Аличе Бельтраме. Десятки людей. И должен вам сказать, что семья, по крайней мере в начале, не слишком-то стремилась с нами сотрудничать.

– Как же так, комиссар?

– Я думаю, все дело в матери Аличе. По-моему, она так и не смогла принять того, что произошло. Конечно, они были вынуждены сообщить нам имена нескольких, назовем их так, друзей дочери. С некоторых смущением, это понятно. И почти сразу же на нас обрушилась их критика и посыпались недовольные замечания. И когда эти два генерала, мать и сестра, пришли к заключению, что мы вряд ли раскроем дело, как будто все это можно было решить за несколько недель, они буквально захлопнули перед нами двери. Представьте себе, они даже обратились к частному детективу, вот так они доверяли полиции. И потом, у Аличе Бельтраме была та болезнь, психическое расстройство с пугающим названием.

– Да, я прочитал в бумагах: нарциссическое расстройство личности.

– Вы знаете, что это значит? Существует такое нарушение психики, и у Бельтраме были все его признаки. В связи с этим Аличе даже ходила к психотерапевту. Мы с ним побеседовали и собрали свидетельства о ее высокомерии, эгоцентризме, ненасыщаемой потребности в восхищении и отсутствии сострадательной чувствительности по отношению к другим людям.

– То есть эмпатии, – задумчиво произнес Стуки.

– Так объяснил нам психолог, который консультировал нас в первые месяцы работы.

– Другими словами, вы хотите сказать, что нарцисс, когда решает исчезнуть, чаще всего делает это для того, чтобы привлечь к себе внимание, и устраивает все так, чтобы не сходить со сцены хотя бы… десять лет? И рано или поздно он вернется, чтобы всех поразить?

– Вот! Я именно так и подумал. Вы ведь помните, что Аличе Бельтраме организовывала разные путешествия? Она вполне могла подготовить одно и для себя. Стуки, поверьте мне: я был уверен, что она появится снова, смеясь над всеми нами. И прежде всего – надо мной.

Стуки молча наблюдал за комиссаром. Леонарди больше не сдерживался.

– Вы слыхали, как прозвали Аличе ее мужчины?

– Нет.

– Самка богомола. И это о многом говорит.

– А вы знаете, комиссар, что самка богомола – это единственное насекомое, которое может поворачивать голову на сто восемьдесят градусов? Может быть, Бельтраме называли так потому, что эта женщина была в состоянии замечать все вокруг?

Леонарди умолк.

– Вам удалось что-нибудь обнаружить о Джакомо Бенвенью? – спросил Стуки.

– А, последний кавалер. Что, по-вашему, здесь можно найти? Когда все произошло, он был на отдыхе в одной из туристических деревень Тосканы. Естественно, мы проверили. В том числе и потому, что нам прислали три анонимных письма, в которых утверждалось, что Бенвенью был причастен к исчезновению Аличе Бельтраме.

– Вы им не поверили?

– Знаете, в письмах эта уверенность основывалась на том, что Бенвенью происходил из семьи, отмеченной преступлением. Естественно, полиция не может потворствовать подобным предрассудкам: сумасшедшая семья – значит, все сумасшедшие!

– Нет конечно.

– Джакомо Бенвенью – еще молодой, но знающий свое дело доктор. Открою вам секрет: моя жена несколько лет спустя стала его пациенткой. Знали бы вы, как успешно Бенвенью лечит иглоукалыванием некоторые виды женской астении!

– Он такой хороший иглотерапевт?

– Замечательный!

– Комиссар, знаете, что я подумал? Возможно, и мне была бы полезна пара сеансов иглоукалывания. Однако вам не кажется это подозрительным, что скелет пропавшей женщины обнаружили в земле, принадлежавшей ее последнему бойфренду?

– Это проклятое место. Вы лучше меня знаете, сколько странных личностей тянутся к подобным местам. Поэтому-то я и послал вас проверить сатанистов.

Комиссар вздохнул и развел руками.

– Как бы мне хотелось доказать, что Аличе Бельтраме сбежала по собственной воле! Я был бы просто счастлив.

Леонарди тяжко вздохнул.

– Стуки, я хочу передать вам все материалы – все, что я до сих пор обнаружил, – сказал комиссар, опускаясь в кресло. – Возможно, нам стоит взглянуть на это дело с другой стороны.

Инспектор Стуки слегка кивнул.

– Послушайте, комиссар, лично вам нравится то, что пишет Бельтраме? – спросил он прежде, чем вернуться в свой кабинет.

– Нет, у меня это вызывает отвращение. А у вас?

– Я для себя пока не понял.

В своем кабинете Стуки порылся в шкафу с документами, а затем бегло просмотрел папку, в которую Леонарди складывал вырезки из газет о деле Бельтраме и другие разрозненные материалы. Инспектор задержал взгляд на одной из фотографий Аличе: красивая женщина с волнистыми пепельно-русыми волосами до плеч смотрит вдаль, будто различает там какую-то тень и размышляет, сможет ли та до нее добраться. Не грустная, не веселая – нежная и чуть задумчивая. Стуки попытался прочитать что-то в больших светлых глазах Аличе, прикрыв на фотографии рукой ее рот и нос, но взгляд женщины оставался непроницаемым.

Инспектор Стуки открыл рекламный проспект туристического агентства «Аличе и страны чудес». Он постарался представить, каково это – заниматься любимым делом, не заботясь о деньгах, которых в семье Бельтраме было в достатке благодаря сдаваемым в аренду квартирам. В свое время Леонарди и его коллеги тщательно проверили турагентство: постоянных клиентов, наиболее частые маршруты, банковские операции. Суммы, с которыми имела дело Аличе, были довольно внушительными. Эта женщина обладала поистине множеством достоинств. За это-то, как пришел к убеждению Стуки, Леонарди ее и невзлюбил с самого начала расследования, а поведение родственников Аличе только усугубило ситуацию. Комиссару были больше по душе обычные жертвы и хрестоматийные злодеи, от которых знаешь, чего ожидать. Белое или черное человечество, такое простое и понятное.

По правде говоря, Стуки тоже предпочел бы, чтобы все было предельно ясно. Точнее, к этому нужно было стремиться, потому что – инспектор был в этом уверен – мир, белый или черный, серый, голубой или любой другой, надо прежде всего понять. Именно в этом заключается главная трудность.

Стуки пришел на площадь Дель Грано. Конечно же, он не рассчитывал найти здесь туристическую фирму Аличе, ведь прошло уже десять лет после исчезновения ее владелицы. И действительно, по этому адресу теперь располагался магазин интимной одежды. Это выражение Стуки всегда находил довольно нелепым: что может быть интимного в нижнем белье? Что уж тогда говорить об аптеке, где можно купить слабительное. Или антидепрессанты. Лично он считал, что самые интимные, в полном смысле этого слова, места – это аптека и церковь.

Хозяин бара рядом с магазином прекрасно помнил синьорину Бельтраме. Ее агентство было открыто для клиентов только три дня в неделю: в понедельник и в среду – после обеда, в субботу – утром и днем.

– Какой была Аличе Бельтраме? – спросил мужчину инспектор Стуки.

– Она была неординарной женщиной.

– В смысле экстравагантной?

– На работе – не думаю. Даже если она организовывала довольно необычные путешествия.

– Какие, например?

– За несколько месяцев до своего исчезновения синьорина Бельтраме предложила эксклюзивный тур.

Бариста кивнул головой на изображение Девы Марии, висевшее на входе в его заведение.

– И в чем же была его особенность?

– Аличе трудилась над организацией тура по местам явлений.

– Каких явлений?

– Явлений Мадонны. Только в Венето их было девять. Вы ведь слышали об этом, не так ли?

– Так, кое-что, – уклонился от ответа Стуки.

– Синьорина Бельтраме разрабатывала маршрут, который включал в себя все девять святых мест, договаривалась с гостиницами, ресторанами и даже музеями и концертными залами.

– Антимама.

– Кроме того, она занималась созданием индивидуального пешеходного тура, такого как Путь Сантьяго-де-Компостела[99]99
  Путь Сантьяго-де-Компостела – древний паломнический маршрут, ведущий в испанский город Сантьяго-де-Компостела, который считается местом погребения апостола Иакова.


[Закрыть]. Или автобусного, в зависимости от пожеланий клиентов.

– А вы сами ездили в такое путешествие?

– Я – нет. Собирался поехать со всей семьей, но не успел: синьорина Бельтраме пропала раньше.

– Вы сказали «пропала». Как вы думаете, Аличе сейчас живет где-то в другом месте или, к сожалению, ее уже нет в живых?

– Я думаю, последнее.

– Лично вы отправились бы в пешее паломничество по Венето?

Владелец бара вышел из-за барной стойки и показал Стуки свою правую ногу.

– У меня одна нога короче другой. Это не мешает мне ходить на почту, чтобы оплачивать счета, но пешеходный маршрут – не для меня.

– Вы слышали, чтобы кто-нибудь интересовался именно пешим туром?

– По словам самой синьорины Бельтраме – сотни человек. «Они накинутся на меня, чтобы отправиться в такое путешествие. Я заткну за пояс Компостелу и даже Меджугорье[100]100
  Меджугорье – маленький населенный пункт в Боснии и Герцеговине, известный как центр паломничества католиков, поскольку считается местом явления Богородицы.


[Закрыть]», – так она говорила.

– И Меджугорье тоже?

– Конечно! Впрочем, сам я там никогда не был.

– Почему?

– В том месте, ну, вы меня понимаете…

– Не совсем.

– Там, мне кажется, поклонение какое-то… слишком уж чрезмерное. Это как добавить слишком много алкоголя в коктейль. Легко переборщить.

Стуки заказал себе кофе.

Чрезмерное поклонение, кто бы мог подумать.

– У турагентства Бельтраме было много клиентов? – уже выходя из бара, спросил инспектор.

– Достаточно. Особенно мужчин. Сами понимаете, как нам, мужчинам, нравится путешествовать, – подмигнул бариста.

– Еще как понимаю! – ответил Стуки.

Инспектор Стуки пошел в сторону центра города, радуясь тому, что у него, по крайней мере, с ногами все в порядке. Возможно, когда-нибудь он пройдет весь Путь Сантьяго-де-Компостела, и пусть все верующие узнают, что хорошая физическая форма тоже может творить чудеса.

Стуки прилег на кровать. Арго спал с ним рядом на покрывале. Инспектор открыл толстую папку и достал рекламный проспект турагентства «Аличе и страны чудес». Его лозунг гласил: «Я увезу вас дальние края». Стуки понравилось: коротко и ясно. Инспектор стал водить пальцем по рекламным предложениям: маленькие городки в Коста-Рике, Бразилии, Боливии, Португалии и Намибии. Кто мог выдержать два-три месяца в таких затерянных местах? Стуки сам не заметил, как уснул, и ему приснились крошечные высокогорные деревушки, затерянные среди облаков.

– Что?

Еще до того, как попытаться осмыслить слова агента Сперелли, сказанные по телефону, Стуки бросил взгляд на часы. Была почти полночь.

– В него стреляли. Полчаса назад.

– В кого?

– В синьора Джампаоло Масьеро, агента по недвижимости.

«Первый в записной книжке Бельтраме», – мелькнуло в голове у Стуки.

– Убит?

– Нет, даже не ранен. Пуля его не задела, но сильно напугала.

– Попытка ограбления? – с надеждой спросил Стуки.

– Вряд ли, – ответил агент Сперелли.

– Вы сделали все, что полагается в таких случаях?

– Конечно. Спокойной ночи, инспектор.

– До завтра, Сперелли.

Стуки откинулся на подушку. Он спросил себя, так ли это необходимо, ведь время позднее, но затем все-таки позвонил сестрам.

– Это не у вас была подруга, которая занималась религиозным туризмом?

Вероника, удивленная таким поздним звонком инспектора и самим вопросом, не знала, что ответить.

– Вы что, хотите, чтобы мы вас и с ней познакомили?

– Мне нужна кое-какая информация.

– Это так срочно? Вообще-то, мы уже спали.

Но соседки все-таки сообщили Стуки имя подруги и дали ее номер телефона.

– И еще. Вы подумали обо всей этой истории про любовь, растворяющуюся в воде? – Стуки решил воспользоваться моментом, раз уж он позвонил.

– Что тут думать? Любовь есть любовь, – ответила Вероника за обеих.

– Ну уж нет. Я к вам сейчас поднимусь, и мы поговорим.

Любовь растворяется в воде. Как соль и сахар, которые, впрочем, не растворяются в растительном масле. Чуть лучше – в спирте. Вообще, алкоголь – это растворитель, который нельзя недооценивать. Так мне говорил художник. Это был красивый мужчина с великим прошлым, ведь все златоглазки очаровательны и за свою жизнь претерпевают весьма интересную трансформацию. Уже само название этих насекомых говорит об их красоте.

На голове златоглазки имеются две антенны, длина которых почти равна длине тела. Ее крылья такие прозрачные, что им может позавидовать любая хрустальная ваза. Иногда златоглазка складывает крылья над головой, и тогда кажется, что насекомое окружено ореолом. Тельце златоглазки окрашено в бледно-зеленый цвет. У художника были зеленые глаза и романтическая бледность лица – если только он не страдал анемией. Согласно статистике, у художников часто наблюдается дефицит железа в крови, следовательно, бледность их кожных покровов может быть связана не с творческими терзаниями, а с нехваткой гемоглобина.

Было время, когда златоглазка искал себя в писательстве и встречал рассветы в худших кабаках города. Теперь он пишет картины и вращается в высшем свете – по крайней мере, в том, что от него осталось. Это так естественно: благородство заметнее на закате, в сумерках. Златоглазке весьма по душе мерцающий в темноте свет: его влекут к себе зажженные свечи и камины с потрескивающими в них поленьями дуба или каштана.

Я начала встречаться с художником, полагая, что смогу вернуть его славное прошлое. В молодости, то есть еще в стадии личинки, златоглазка выказывал сангвинический темперамент, и паттерны его поведения были весьма каннибалистическими. Движимый подлинным вдохновением, он мастерски выражал это на бумаге. Со страниц его книг капала кровь, желчь и слизь художника.

На протяжении многих лет я почти каждый вечер перечитывала первые страницы его дебютного романа – шедевра под названием «Протеины высокой биологической ценности».

«Я привяжу ее к кровати этим проклятым электрическим шнуром от фена. Я свяжу ее левую руку и правую ногу, чтобы оставить ей ограниченную свободу движений. Но она не посмеет шелохнуться, мучаясь сомнениями, что это – единственная эротическая игра, которую я знаю, или первый шаг объявленной агонии. Я свяжу ее обнаженной, и электрический шнур оставит глубокую борозду на ее коже. Нагота не убережет ее от удара веревки, к которой привязана маленькая остроконечная книга.

Я развяжу ее на мгновение, чтобы затем сразу же связать ей руки за спиной. Так я смогу не видеть ее невыносимого выражения лица: вероятно, она поражена тем, что мне удалось найти самую непристойную страницу книги, которой я ее мучаю. Она обнажена и повернута ко мне спиной. Она звучит словно эхо, но тут же умолкает. Возможно, из-за страха потерять даже одну-единственную каплю своей красной жидкости. Она ведь всегда так аккуратна в свои женские дни, высеченные на страницах календаря словно вечные менгиры[101]101
  Менгиры – вертикально установленные каменные столбы, созданные людьми в эпоху неолита или бронзового века, предположительно для ритуальных, астрономических или памятных целей.


[Закрыть], обещающие абсолютно нормальное гормональное будущее…»

В течение многих лет я мечтала приготовить для автора этих строк мясо с кровью и купить целый ящик бордо. Мне казалось, что жить рядом с мастером такого калибра – все равно что приручить поток густой и раскаленной вулканической лавы.

Я встретилась с ним на выставке картин и в первый момент даже не обратила внимания на стакан минеральной воды, который он держал в руке. На мой взгляд, ему бы больше подошел бокал золотистого треббьяно[102]102
  Треббья́но – белое вино из винограда одноименного сорта.


[Закрыть]. Тогда я не поняла, как должна была, что его шелковый шарф, обмотанный вокруг шеи, был не артистической причудой и обещанием запретных игр, а скорее признаком слабости горла и приближающейся простуды. Он шептал, как шепчут лошадям, и больше не кричал в мегафон, как лидер, ведущий за собой толпу. Плотоядная личинка превратилась во взрослую златоглазку, любительницу пыльцы, нектара и медвяной росы. Вероятно, поэтому художник весьма прилежно сосал и лизал мельчайшие детали, легкий, как нерожденный ветер. Но не было абсолютно никакой возможности возродить в нем былую ярость: он больше напоминал косметическую маску из глины или очищающий чай на травах. Этот мужчина больше не дарил женщинам огромных букетов красных роз, потому что опасался шипов, и брился только с кремом для бритья. Он забыл, как пользоваться зубочисткой и, едва заканчивая трапезу, сразу бежал чистить зубы и полоскать рот антисептиком.

На той самой выставке мне следовало бы уделить больше внимания его картинам. По правде говоря, он писал довольно неплохие акварели. Впрочем, это не совсем подходящее название. Всегда остается небольшое наследие прошлого, и плотоядная личинка никогда не исчезает бесследно. Художник писал акварели, но при этом никогда не использовал воду. Было бы логичнее называть их алкорели или граппорели, а еще коньякорели. Красота картин от этого не пострадала бы, а художественная ценность, несомненно, только бы возросла.

Аличе