Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"
Автор книги: Дэн Браун
Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 318 (всего у книги 346 страниц)
Глава 19
Хэл не знала, сколько просидела так, не сводя глаз с фотографии и пытаясь сообразить, что делать. Наконец она услышала, как далеко-далеко часы пробили одиннадцать, и встала, потянувшись, – все тело у нее затекло, и она замерзла.
Ее не оставляло сильное желание убежать обратно в Брайтон и спрятаться от того кошмара, что она сама сотворила. Только вот им известно, где ее искать. У Тресвика есть адрес, он приедет, найдет ее и начнет задавать вопросы. А еще… Когда она вспомнила об ожидающих ее сборщиках податей мистера Смита, о порушенном офисе, у нее потемнело в глазах. Когда-то она самонадеянно не считала себя трусихой, но теперь приходится признать, что это не совсем так. Хэл вспомнила голос того вечернего гостя, его тягучую, тихую шепелявость… Поломанные кости… Выбитые зубы… И поняла, что у нее нет сил встретиться с ним еще раз. Нет. Она не может вернуться без денег.
А если убежать навсегда – ото всех? Но куда? И как – без денег? У нее не хватит даже на такси до Пензанса, не говоря уже о том, чтобы начать новую жизнь в незнакомом городе.
Ладно, как бы то ни было, прятаться здесь вечно все равно нельзя. Когда-то придется спуститься в гостиную, в лоно семьи.
Разминая продрогшие пальцы, Хэл открыла дверь и в нескольких дюймах увидела совершенно неподвижную во мраке коридора фигуру. Темная одежда сливалась с тенями.
Хэл ойкнула и попятилась обратно в комнату, прижав руку к груди.
– Господи… Да что же…
Руки у нее затряслись, и она схватилась за металлическую спинку кровати, чтобы опереться.
– Что?
Голос был надтреснутый, с явным корнским выговором. Страх отступил, и поднялась волна возмущения.
– Миссис Уоррен? Какого черта вы вынюхиваете тут у меня под дверью?
– Это тут не у вас под дверью, – желчно ответила та и сделала шаг вперед, переступив через порог. Смерив жалкие пожитки Хэл презрительным взглядом, экономка добавила: – И вам тут никогда не будет «у вас», если кто-то поинтересуется моим мнением.
– Что вы хотите этим сказать?
– Вы прекрасно знаете что.
Хэл засунула руки в карманы, чтобы скрыть дрожь. Старуха не должна заметить, что она ее испугалась.
– Пропустите меня.
– Да пожалуйста. Я пришла сказать вам, что он ждет вас внизу.
– Кто он? – Хэл постаралась, чтобы голос у нее не дрожал, поэтому вышло резче и холоднее, чем она хотела.
– Хардинг. Он в гостиной.
Хэл не могла заставить себя сказать «спасибо», однако кивнула – один раз, – и миссис Уоррен, повернувшись к ней спиной, шагнула и опять слилась с тенью коридора.
Хэл двинулась за ней и как раз закрывала дверь, когда экономка, через плечо кивнув головой обратно на комнату, на разбросанные вещи Хэл, сказала:
– Та тоже занималась этой дрянью.
– Что? – Рука Хэл замерла на ручке еще не до конца закрывшейся двери, в щель был виден фрагмент комнаты.
– Картами этими. Тарри, или как там она их называла. Вся эта языческая рухлядь, демоны и голые мужики. Если бы спросили меня, их бы и в помине не было в доме. Я бы их попросту сожгла. Отвратительно.
– Кто? – спросила Хэл, но миссис Уоррен продолжала медленно идти по коридору, будто не услышала вопроса, и Хэл, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, подскочила к ней, схватила старуху за пояс – грубее, чем ей бы хотелось, – и заставила ее повернуться. – Кто? О ком вы говорите?
– Мэгги. – Миссис Уоррен прошипела это имя, словно ругательство, и ярость слюной попала на лицо Хэл. – И если вы хоть немного дорожите собой, то больше не будете меня ни о чем спрашивать. А теперь отойдите.
– Что? – ахнула Хэл.
Слова будто пощечиной ударили по лицу, в голове зароились вопросы, они метались с такой скоростью, что их было не ухватить. Правда, один, стучавший в голове, формулировался четко, однако задать его было нельзя: Так она знает?
Пока Хэл стояла, разинув рот, миссис Уоррен высвободилась – с силой, которую Хэл в ней не предполагала, – и торопливо начала спускаться по лестнице – молча и злобно.
Хэл сделала долгий, судорожный выдох и вернулась в комнату. Сердце билось с такой скоростью, что кружилась голова.
Мэгги. Уменьшительное имя мамы. Которая была здесь больше двадцати лет назад. Так она тоже, что ли, жила в этой комнате? И почему миссис Уоррен поселила Хэл именно здесь? Угроза? Или она знает правду? Но тогда почему молчит?
Ответов не было. Наконец, чтобы хоть чем-то себя занять, Хэл собрала карты и принялась укладывать их обратно в жестяную коробочку. В ушах раздавалось шипение миссис Уоррен. Ведь не осмелится же она в самом деле их сжечь? Это смешно, и тем не менее в желчном голосе было что-то, что заставляло Хэл поверить в реальность угрозы.
Ни дверь ее комнаты, ни чемодан не запирались на ключ, так что Хэл оставалось только положить карты в коробочку, запихнуть ее поглубже в чемодан и надеяться на лучшее.
Зачем она вообще взяла их с собой? Ведь она же вроде не верит.
Хэл застегнула чемодан на молнию и собралась выйти из комнаты, но вдруг, почуяв недоброе, на мгновение замерла, опять открыла чемодан и положила коробочку к себе в карман, рядом с фотографией. Пусть миссис Уоррен порыщет. Пожалуйста, пусть заходит и роется во всех отделениях чемодана. И только спустившись по узкой, темной лестнице на третий этаж, она кое-что вспомнила – вчерашний стук палки миссис Уоррен о деревянные ступени. Но у женщины, стоявшей сегодня у нее под дверью, палки не было, она подошла совершенно бесшумно.
При этой мысли Хэл затрясло, хотя было не очень понятно почему, и она опять пожалела, что дверь ее комнаты не запирается на ключ. До приезда сюда Хэл вообще никогда не запирала свою комнату, но мысль о злобной старухе, которая тихонько крадется по дому, открывает ее комнату…
Хэл помедлила, осмотрев узкий темный коридор, и вспомнила, как миссис Уоррен стояла здесь в темноте. Так что же она тут делала? Подслушивала? Подсматривала?
Хэл уже собиралась пройти дальше, как кое-что привлекло ее внимание – темное на темном. Сделав несколько шагов назад, она встала перед закрытой дверью в свою комнату и провела пальцами по деревянной панели. Она не столько поняла, сколько ощутила, как же была не права.
Дверь имела засов. Даже два. Два длинных толстых болта – сверху и снизу. Но они располагались снаружи.
Глава 20
Когда Хэл спустилась наконец в коридор, миссис Уоррен там уже не было, и с минуту она постояла, поправляя коробочку с картами в кармане и вспоминая, где гостиная. Она проходила мимо, когда шла на завтрак, но тогда дверь стояла открытой. Теперь все комнаты были закрыты, и длинный унылый коридор сбивал с толку.
Хэл наугад ткнулась в одну дверь, но та вела в мрачную, обшитую деревянными панелями большую столовую, в самом деле намного больше, чем малая, где они сегодня завтракали. Ставни на высоких окнах были закрыты, тонкие серые полосы света прорезали тени, а огромный стол, покрытый пыльной хлопчатобумажной скатертью, еще более удлинял помещение. На потолке висело что-то огромное, закутанное в серое, и Хэл сначала решила, что это два гигантских осиных гнезда. Она рефлекторно пригнулась, но потом глаза, привыкнув к полумраку, узнали люстры, завернутые в защитную ткань. Над оставленными ею следами повисли облачка пыли. Медленно пятясь, Хэл тихонько вышла и двинулась дальше.
Она уже поднесла руку к следующей двери, но не успела постучать, как услышала за дверью голос и замерла, не зная, стоит ли прерывать чужой разговор.
– …потакать маленькой золотоискательнице.
Голос мужской, одного из братьев. Хардинг?
– О, ты в самом деле невыносим. – Женский голос – Митци – сорвался от раздражения. – Она сирота, ваша мать просто пожалела ее.
– Во-первых, у нас нет никаких доказательств. Мы ничего не знаем об этой девчонке, представления не имеем, кто был или есть ее отец и присутствует ли он еще в ее жизни. Судя по тому, что нам известно, он мог подбить мать на такой шаг. А во-вторых… – Точно Хардинг, поняла Хэл, когда оратор повысил голос, стараясь перекрыть горячие возражения Митци. – Во-вторых, Мит, если бы ты хоть немного знала мою мать, ты бы поняла, насколько невероятно, чтобы она руководствовалась такими соображениями, как милосердие и жалость к сиротам.
– О, Хардинг, какая глупость! Твоя мать была одинокой старой женщиной, и, может быть, если бы ты в свое время решил оставить прошлое в прошлом, дети и я смогли бы узнать получше и ее, и всю эту…
– Моя мать была злобной, бессердечной фурией! – прокричал Хардинг. – И мое нежелание травить тебя и детей ее ядом было продиктовано исключительно заботой о вас. Так что даже не смей, слышишь, Митци, даже думать не смей, что я тут в чем-то виноват.
– Я не думала так ни одной секунды, – ответила Митци, и за раздражением в ее голосе пробивалась нотка мольбы. – Я понимаю, дорогой, ты хотел как лучше. Но я просто думаю, может быть, не так уж удивительно, что твоя мать решила отодвинуть двух сыновей, которые полностью отдалились от нее, и третьего, который почти двадцать лет не подпускал к ней свою жену и детей. Трудно ее осуждать, если она приняла это близко к сердцу. Я бы обиделась. Когда мы были здесь последний раз? Ричарду точно было не больше семи.
– Именно семь, и когда он обжег палец о решетку, она назвала его маленьким трусом и нытиком, помнишь?
– Я не говорю, что она все делала правильно…
– Митци, ты меня не слышишь. Моя мать была ядовитой женщиной, и ее единственной целью в жизни было разливать свой яд, где только можно. Как это на нее похоже – продолжать ссорить людей из могилы. Единственное, что меня удивляет, так это то, что она не оставила имение Эзре в надежде, что он, Абель и я в конечном счете окончательно рассоримся и все наследство уйдет на судебные издержки.
– О, Хардинг, это просто абсурдно…
– Я должен был догадаться, что так и будет, – продолжал Хардинг, и Хэл решила, что на самом деле это он не слышит своей жены. – Она мне написала, тебе об этом известно? С месяц назад. Разумеется, ни слова о своей болезни, это было бы слишком просто, слишком прямодушно. О нет. Обычное ее письмо, полное жалоб, но подпись другая. Это-то и должно было меня насторожить.
– В каком смысле другая?
– Она всегда подписывалась твоя мать. Всегда. Даже когда я жил в пансионе, ночи напролет выплакивая себе глаза. Всем остальным мальчикам мамы писали люблю, целую, всегда любящая тебя мамочка, тысячу раз обнимаю и всякое такое. Но моя – нет. Твоя мать. Никакой любви. Никаких поцелуев. Просто ледяная констатация факта. Право, прекрасный образ ее жизни в целом.
– А то, последнее письмо? Она что-то добавила?
– Да. – И Хардинг замолчал.
Воцарилась такая гнетущая тишина, что Хэл затаила дыхание, стараясь представить, что сейчас будет. Ведь вряд ли Хардинг дождался любви матери, которой ждал всю жизнь? Молчание длилось так долго, что Хэл уже решила, будто чего-то не расслышала или Хардинг передумал отвечать, и уже занесла руку, чтобы постучать, но тут опять послышался его голос:
– В конце я прочел: aprés moi, le déluge. Ни имени, ни подписи. Только эти четыре слова.
– Aprés чего? – Митци совершенно растерялась. – После… дождя? Что, черт побери, это значит?
Хэл замерла, но тут позади раздался голос:
– Подслушиваешь?
Сердце подскочило, и она резко обернулась.
Дочь Хардинга. Как ее звали? Китти. Она стояла, накручивая на палец длинные светлые волосы, и что-то жевала. Поскольку Хэл молчала, Китти протянула ей какой-то пакет.
– Хочешь?
– Я… – Хэл сглотнула. Она говорила тихо, так как не хотела, чтобы ее услышали Хардинг с Митци. – Я не… Знаешь, это не… Я собиралась зайти, но они, кажется…
– Э-э, меня можешь не бояться. – Китти вскинула свободную руку, и на запястье звякнул браслет с амулетом. – Это единственная возможность что-нибудь здесь разузнать. – Она достала из пакета жевательную конфету, строго на нее посмотрела и сунула в рот. – Слушай, все хочу тебя спросить, а ты кто?
– Я? – Хэл опять сглотнула. Во рту у нее пересохло, и она сжала холодные пальцы в кармане, впившись ногтями в ладонь, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Ей неприятно было сознавать, что браслет от «Пандоры» на левом запястье Китти скорее всего дороже, чем все, что на ней надето, а может, и всего ее гардероба. – Кто я? Не совсем тебя понимаю…
– Ну как? Ты какая-то там родственница, но папа толком не объяснил какая. Ты пропавшая тетушка? Нет, подожди, для нее ты слишком молодая, правильно?
– В общем, да… – Хэл моргнула, соображая, а что, собственно, она здесь делает по легенде. Вспомнилась фотография сидящей на газоне мамы – и она на секунду крепко зажмурилась, пытаясь отогнать видение, и потерла лоб, словно чтобы отвернуться от маминого лица. Нельзя думать про маму. Нужно помнить, за кого она себя выдает, а не кем является на самом деле. Мод была сестрой Хардинга, значит… – По-видимому, я… твоя кузина?
– Ну да, конечно. Так это твоя мама сбежала?
– Ну… наверно. Она… вообще-то она мне об этом не рассказывала.
– Как круто, – с тоской сказала Китти, сунула еще одну конфету в рот и продолжила говорить с набитым ртом: – Знаешь, я иногда серьезно об этом думаю, но, наверно, должно исполниться хотя бы восемнадцать. Иначе стопудово окажешься на улице, а потом еще попадешь в лапы какому-нибудь педо-сутенеру.
– Хм… – Хэл не знала, что ответить. Девочка держалась с такой уверенностью, какой у нее самой никогда не было. – А сколько тебе лет?
– Четырнадцать. Ричу скоро шестнадцать. Фредди двенадцать. Он полный дебил, с ним и говорить-то бесполезно. Рич нормальный, если уговорить его снять наушники. А кроме того, я же учусь в школе для девочек, мне нельзя с ним ссориться, верно? Ведь через него можно кадрить мальчишек постарше.
– Никогда об этом не думала, – слабо проговорила Хэл.
– У тебя есть парень? – спросила Китти.
Хэл покачала головой:
– Нет, последние годы мне было не до того, чтобы устраивать личную жизнь.
– Поня-ятно, – с мудрым видом протянула Китти и, покивав, бросила в рот еще одну конфету. – Тебе надо попробовать сайт знакомств. Там могут подобрать по месту жительства.
– Да я вообще-то не… – начала Хэл, но тут дверь гостиной отворилась, и, обернувшись, девушки увидели в проеме Митци.
– О, девочки. Мне показалось, я слышала голоса. Китти, если хочешь попасть в Пензанс, обувайся и скажи Ричарду, чтобы он поторопился. Хэрриет, если у вас есть минута, ваш дядя хотел бы с вами поговорить.
Хэл кивнула и посмотрела в комнату, туда, где стоял Хардинг – спиной к двери, глядя на темное от облаков небо и набухший дождем газон. В дымке утонуло море.
Пропустив Хэл, Митци вышла из гостиной и закрыла за собой дверь. Хэл услышала ее решительные шаги по коридору и голос, читавший нотацию Китти.
Хэл стояла в ожидании, пока Хардинг обернется, но он не пошевелился и заговорил, не отводя взгляда от окна:
– Спасибо, Хэрриет, что согласились встретиться со мной.
Хэл не сразу сообразила, что ответить. Ее резанула неуместность фразы, как будто два бизнесмена обсуждают слияние фирм, а не… А не – что?
– Я… Разумеется, – выдавила она наконец и неуверенно шагнула вперед.
Но Хардинг отмахнулся, как будто был твердо намерен высказаться и не хотел, чтобы его сбивали.
– Как вы, возможно, заключили из слов мистера Тресвика, сказанных им вчера вечером, нам предстоит множество писанины, прежде чем он сможет запустить процесс официального утверждения завещания.
– Я… да… конечно… – промямлила Хэл. При упоминании о писанине у нее потемнело в глазах. Что же делать? Отложить встречу? Или лучше пойти, выяснить, что от нее нужно, и заявить, что она забыла взять это с собой? – Хотя не знаю, я, может, не взяла…
– Нам многое нужно обсудить. – Хардинг обвел рукой имение. – Вот это… – Он кивнул на пологий газон под окном. – Все это налагает огромную ответственность, и вам предстоит принять серьезные решения, Хэрриет, причем в ближайшее время. Но об этом позже. А пока у нас встреча с мистером Тресвиком в Пензансе. – Хардинг посмотрел на часы. – Ровно через сорок минут, так что, если мы хотим успеть, следует поторопиться. Вы на машине?
Сорок минут? От ужаса Хэл только разинула рот. Все развивалось слишком стремительно. Ей нужно время, чтобы разведать, о чем – скорее всего – будет спрашивать Тресвик. А что, если ее заставят заполнить какую-нибудь анкету и она погорит на самой ерундовой мелочи? Она не сразу поняла, что Хардинг ждет от нее ответа на свой вопрос, сглотнула и еле слышно ответила:
– Я… Нет.
– Не важно. Мы вас втиснем в нашу. В багажнике есть откидное сиденье.
– Но дя… – Хэл осеклась, она не смогла себя заставить произнести это слово и начала заново: – Знаете, мне кое-что нужно…
– Все потом, Хэрриет, – без церемоний оборвал ее Хардинг. Он стряхнул с себя задумчивость, обернулся, хлопнул Хэл по плечу, так что она пошатнулась, и открыл дверь в коридор. – У нас будет много времени поговорить в дороге, а теперь пора ехать, иначе опоздаем. Встреча назначена на двенадцать, так что дай бог успеть.
Сникнув, Хэл вышла за Хардингом в коридор, а оттуда на улицу, где их ждала машина, в которой на заднем сиденье уже были пристегнуты все трое детей.
– Секундочку, Хэрриет, я устрою сиденье в багажном отделении, – сказал Хардинг, но когда поднялась большая задняя дверь, лицо у него перекосилось. – Митци, а где откидные сиденья?
– Что? – Митци обернулась через плечо. Мотор уже урчал, и ее нетерпение было понятно. – О чем ты, Хардинг?
– Откидные сиденья. Где они? С нами едет Хэрриет.
– Но это невозможно, у нас нет места. Мы вынули сиденья, чтобы влезли чемоданы, помнишь?
– О Господи. Неужели в этой семье никто не может рассчитать больше, чем на два хода вперед? – в раздражении вскинул руки Хардинг. – Что ж, есть простое решение. Фредди придется остаться.
– Во-первых, дорогой, – голос у Митци заострился, как осколок стекла, – это была твоя идея убрать сиденья, если помнишь. А во-вторых, Фредди не может остаться, он упомянут в завещании. Мистеру Тресвику необходимо удостоверить его личность.
– Господи ты боже мой! – взорвался Хардинг.
У Хэл вспыхнула искорка надежды. Может, ей все-таки не нужно ехать? Она уже хотела сказать, что останется, как вдруг позади послышался голос:
– Всем доброе утро.
Хэл и Хардинг обернулись, и Хэл услышала шумное сопение Хардинга, как будто кит всплыл на поверхность глотнуть воздуха.
– Эзра, – без выражения сказал он.
Тот, засунув руки в карманы, широко улыбался.
– Привет, братец. И еще раз привет, Хэрриет. Мило видеть, как Хардинг засовывает вас в багажник. Это называется сапоги всмятку. Хардинг, надеюсь, ты навел справки, что будет с имением, если Хэрриет не переживет поездочки?
– Эзра! – рявкнул Хардинг. – Совершенно неуместная шутка. И нет, Хэрриет не поедет в багажнике, так как кое-кто, – он демонстративно проигнорировал нетерпеливый вздох закатившей глаза Митци, – забыл взять откидные сиденья. Мы как раз обсуждали, как быть.
– Что ж, могу поспособствовать решению вашей проблемы. Мне тоже надо в Пензанс. Нужно снять немного денег, пока мы здесь торчим. Я возьму Хэрриет.
– О. – Хэл показалось, что Хардинг будто бы даже расстроился оттого, что больше нет причин для раздражения. А может, был недоволен тем, что теперь обязан брату. – Что ж. Решение… удачное. Прекрасно. – Он громко захлопнул заднюю дверь и расправил на животе пиджак. – Хорошо. Отлично. Ты помнишь дорогу, Эзра?
– Еще бы, – улыбнулся Эзра, крутя на пальце ключи от машины. – Я, конечно, давно здесь не был, но Пензанс не столь огромен, чтобы заблудиться. Увидимся там, Хардинг.
– Отлично. У тебя есть номер моего мобильного?
– Нет, – беспечно бросил Эзра. – Но с учетом того, что я так долго прожил без него, уверен, мы справимся.
Хардинг раздраженно вздохнул и вынул из внутреннего кармана пиджака портмоне. В нем было несколько визитных карточек. Он взял верхнюю и протянул ее Хэл.
– Поручаю это вам, Хэрриет, так как не могу положиться на организационные способности своего брата. Не потеряйте. И не опаздывайте. – Хардинг открыл левую переднюю дверь и сел в машину. – Встреча назначена на две…
Но окончание фразы заглушило шуршание колес по гравию – Митци набирала скорость. Хэл еще услышала из окна водителя: Пока, Хэл! – и машина двинулась по аллее. Когда она проезжала под тисовыми деревьями, в воздух взмыли возмущенные сороки.
Глава 21
– Та-ак… – тягуче протянул Эзра, направившись вдоль конюшен к площадке, буйно заросшей травой. – Значит, вы, надо полагать, моя… племянница?
– Да. – Ответ почти потонул в шуршании гравия под ногами и шуме ветра в ветвях, и, поскольку Эзра не повел головой, Хэл повторила громче, постаравшись вложить в голос побольше уверенности: – Да.
– Отлично. – Эзра покачал головой, однако не стал ничего объяснять и протянул ключи к низкой темной спортивной машине, припаркованной под деревьями на другом конце площадки. Машина тихонько пикнула, и сразу загорелись фары. Значит, не была заперта. Когда они подошли поближе, Эзра зло хохотнул и посмотрел вверх на дерево. – Чертовы отродья, – ругнулся он. – Надо было матери их потравить.
Хэл не сразу поняла, о чем говорит новоиспеченный дядя. Она проследила за его взглядом и увидела сорок, нахохлившихся на пронизывающем морском ветру. Яркие глаза-бусинки следили за ней. Однако только когда Хэл опять опустила взгляд на машину, до нее дошло, что имел в виду Эзра. Сзади машина была чистой, но капот, покрытый дорогой матовой краской, и лобовое стекло, пришедшиеся как раз под дерево, были щедро усеяны плотными черными плюшками – чем-то между птичьим пометом и кроличьим навозом.
– Что это? – спросила Хэл, опять подняв взгляд на деревья, а затем скривилась. – Простите, глупый вопрос.
– Вы верно догадались, – довольно мрачно ответил Эзра. – Не стоило забывать, что здесь машину ставить нельзя. Хардинг наверняка об этом помнил. Ну вот, пока я схожу за ведром, небольшая пауза. Простите, Хэрриет, мы точно опоздаем, но я не могу так ехать, а кроме того, эта гадость разъедает краску. Побудьте здесь, я постараюсь побыстрее.
– Не волнуйтесь.
Она смотрела, как Эзра повернулся и пошел обратно по площадке, оставив ее наедине с машиной и птичьим стрекотом. Через несколько минут он вернулся с ведром теплой воды и коротко сказал:
– Отойдите.
Хэл отошла как раз вовремя, поскольку Эзра окатил машину из ведра, от чего птицы разорались и поднялись в воздух. Правда, они довольно быстро успокоились и опять уселись на ветки.
– Ну что, без настоящей мойки лучше не сделаешь, – через какое-то время сказал Эзра. – Давайте-ка садитесь, и уберемся отсюда подобру-поздорову, пока можно.
Когда они выехали через кованые ворота на дорогу, Хэл почувствовала огромное облегчение и невольно шумно вздохнула. Эзра покосился на нее, скривив рот в ироничной, но одобрительной улыбке.
– Рад, что я такой не один.
– О, – Хэл вспыхнула, – я вовсе не хотела…
– Ради бога. Со мной необязательно лицемерить. Жуткое место. Почему, вы думаете, мы все вырывались отсюда при первой возможности?
– Простите. – Хэл не знала, что сказать. – Так… странно, потому что, в общем-то, это очень красивый дом.
– Просто здание, – отрезал Эзра. – Которое никогда не было домом, даже когда я тут жил.
Хэл ничего не ответила. Ей вспомнились слова Хардинга. Моя мать была ядовитой женщиной, и ее единственной целью в жизни было разливать свой яд, где только можно. Эзра вырос в такой атмосфере. Как и все они.
А если Хардинг прав? И решение оставить имение Хэл было последней местью его матери?
– Меня Трепассен не интересует, – сказал Эзра. Когда они подъехали к плохо просматривающемуся съезду, он обернулся назад через плечо и вписался в поворот дороги. – Я приехал только для того, чтобы увидеть, что мать таки похоронили. Говорю вам это, Хэрриет, чтобы вы поняли: я не испытываю никакого неудовольствия в связи с ее завещанием. Продавайте. Раздирайте на части. Мне действительно все равно.
– Понимаю, – тихо ответила Хэл.
В машине стало тихо. Хэл соображала, что сказать, чтобы не дать Эзре задать вопросы, которые непременно прозвучат, если пауза затянется слишком надолго. Контролируй беседу, услышала она голос мамы. Крепко держи руль в руках, не уступай его клиенту. Ею вдруг овладело острое желание разузнать о прошлом мамы, о ее жизни здесь. Каково это было – очутиться в Трепассене на правах кузины-сироты? Испытывала ли она ту же гнетущую тяжесть, о которой говорил Эзра, которую Хэл чувствовала и сама? Как долго она пробыла здесь? Неделю? Месяц? Год?
Может, спросить у Эзры? Ведь были же они знакомы. Фотография, которая грелась у Хэл в кармане, служила тому доказательством: они встречались, разговаривали.
– Ваша… ваша машина, – сказала наконец Хэл, с трудом выдавливая слова. – Левый руль, я только сообразила. Вы живете за границей?
– Ваша правда. – Минуту казалось, что Эзра не собирается объясняться, но затем он добавил: – На юге Франции, недалеко от Ниццы. У меня там маленькое фотоателье.
– Как чудесно. – Зависть в ее голосе была неподдельной. – Я один раз была в Ницце, со школой. Красиво.
– Да, симпатичное местечко, – лаконично заметил Эзра.
– И давно вы там?
– Лет двадцать.
Пока Эзра объезжал припаркованную на обочине машину, Хэл занялась арифметикой. Ему никак не больше сорока, значит, он уехал из Англии сразу после школы. Лондон был слишком близко.
– А вы живете в Брайтоне, да? – покосившись на нее, спросил Эзра.
Хэл кивнула.
– Да. Там тоже хорошо, берег не так красив, как в Ницце, но… Не знаю. Не могу себе представить, как это – жить далеко от моря.
– Я тоже.
Какое-то время они ехали молча. Только на окраине Пензанса Хэл кое-что пришло в голову и она решилась спросить:
– Дя… – Язык не поворачивался, но она выдавила: – Дядя Эзра, а вы, конечно… говорите по-французски?
Эзра опять покосился на нее, отведя взгляд с дороги. На лице у него мелькнуло несколько ироничное выражение и какое-то сомнение, которое Хэл не до конца поняла.
– Говорю. А почему вы спрашиваете?
– Просто интересно… Я тут слышала фразу. Aprés moi, le déluge. Что это значит? Мне где-то попадалось это выражение.
– Буквально – после меня потоп. – Эзра метнул на нее пристальный взгляд и, включив поворот, обогнал грузовик, после чего машина вернулась на свою полосу. – Во Франции это очень известное изречение. Обычно его авторство приписывают Людовику XV, последнему королю, умудрившемуся прожить без революции и погубившему своего сына. Но смысл фразы более глубокий и неоднозначный. Ее можно понять и так: после того как я уйду, все низвергнется в хаос, поскольку я единственный, кто может гарантировать, что плотину не прорвет или не случится чего похуже.
– Еще похуже? – Хэл усмехнулась. – И так-то несладко.
– Как посмотреть. Это может значить: я сделал все, чтобы не допустить беды, но теперь умираю, и все полетит в тартарары, а может значить… – Эзра прервался в ожидании зазора между машинами, и Хэл догадалась, что он имел в виду.
– Например, ощущение… как будто ты точно не знаешь, что может случиться, но хочешь, чтобы это случилось, – сказала она. – И осознаешь свою роль в том, что все летит с катушек. Вы это имели в виду?
– Точно.
Хэл не могла сообразить, что ответить. Опять представила, как старая женщина, понимая, что конец близок, потирает руки, составляя завещание, которое стравит между собой ее близких. Неужели же она правда так мстительно все рассчитала?
Хардинг и Эзра не любят друг друга, не нужно быть экстрасенсом, чтобы увидеть это. Но какова в этом ее, Хэл, роль?
Последнюю милю они проехали в молчании, Хэл погрузилась в собственные мысли. Наконец Эзра свернул на стоянку и остановился, выключив мотор и подняв крякнувший ручной тормоз.
– Ну, вот мы и приехали. Только одна незадача.
– Какая?
– Сейчас двадцать минут первого. Боюсь, мы опоздали.
– О. – Посмотрев на часы на торпеде, Хэл испытала целую гамму чувств: облегчение, что сегодня не придется встречаться с Тресвиком – правда, одновременно ее кольнула совесть, – а кроме того, тревогу при мысли о реакции Хардинга и осознание того, что она лишь отсрочила свидание. – Черт, – ругнулась она, не подумав, и закусила губу. Брань противоречила тому впечатлению, которое она хотела создать о себе у Вестуэев, – слабая, скромная девушка, тише воды ниже травы. Никакие ругательства сюда не вписывались, и она разозлилась на себя, как будто только что обложила клиента. На щеках проступил румянец – не столько от стыда, сколько от раздражения на собственную неосторожность. – Простите, это было…
– О, я вас умоляю, вы взрослая девушка. А я не ваш воспитатель. И кстати, коли уж мы об этом заговорили, давайте заканчивать с дядей Эзрой. Я вам не дядя.
Хэл невольно вздрогнула, и, судя по всему, Эзра это заметил, так как поправился:
– Я не хотел, чтобы прозвучало жестко. Но мы же только познакомились. Обращение дядя подразумевает отношения, которых между нами нет, а как я уже говорил, на лицемерие в этой семье монопольное право у Хардинга. С меня хватит.
– Ладно, – медленно проговорила Хэл. – Тогда… как же мне вас называть?
– Эзра было бы замечательно. Ну что, пойдемте? – И он открыл дверь машины.
– Подождите, – порывисто остановила его Хэл, вытянув руку, но не дотронувшись до Эзры. – Если… если уж мы представляемся друг другу…
– Да?
– Здесь все называют меня Хэрриет, но так не… – Хэл осеклась. Она хотела сказать, что мама звала ее иначе, однако слова застряли у нее в горле. – Друзья зовут меня иначе.
– И как же? – Эзра вопросительно поднял бровь.
– Хэл. – Сердце у нее забилось, будто она отрезала от себя кусок. Никакой логики в этом не было: Вестуэи знают ее настоящее имя, а благодаря мистеру Тресвику даже и адрес. По сравнению с тем, что она уже натворила, Хэл ничем не рисковала, называя свое уменьшительное имя, никак себя не разоблачала. И все-таки это был акт высшего доверия. – Меня зовут Хэл.
– Хэл, – медленно, будто обкатывая слово во рту и пробуя его на вкус, повторил Эзра. – Хэл. – И загорелое лицо расплылось в широкой, щедрой улыбке, совсем другой, нежели его обычная, сардоническая ухмылка. – Мне нравится. Ну что, отметимся и получим нагоняй?
– Да, – кивнула Хэл. Она глубоко вздохнула и открыла дверь машины. В заднем кармане чувствовалась коробочка с картами, и она вспомнила валета Мечей, клубящиеся за ним грозовые облака, грозные волны под ногами. Aprés moi, le déluge… – Да, идемте.
