Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 145 (всего у книги 346 страниц)

В конце этого длинного коридора мужских портретов есть и один женский. Но это не фотография автора: это обложка книги, оформленная в стиле старомодного готического романа. На ней женщина в летящем белом платье бежит прочь от особняка с башней, высящегося за ней, и единственное окно, которое светится в башне, кажется злобным горящим глазом. Женщина, чьи длинные черные волосы развеваются на ветру, оглядывается через плечо, будто слышит стук копыт и лай гончих псов, отправленных за ней в погоню. Профиль ее лица, частично скрытый волосами, незабываемо прекрасен.

– Ты всегда останавливаешься у нее, – доносится голос из открытой двери позади меня – кабинета литературного редактора.

– Знаю, на обложке не автор, но глядя на эту иллюстрацию, я всегда думаю о Веронике Сент-Клэр и о том, что с ней случилось.

– Ты не так уж и ошибаешься. – Я слышу скрип досок позади и вижу его отражение в закрывающем иллюстрацию стекле. Аттикус прислоняется к косяку двери своего кабинета, засунув руки в карманы брюк. Рукава рубашки закатаны до локтей, за ухом торчит синий карандаш, а на щеке заметно чернильное пятно, будто он писал перьевой ручкой, а не печатал на компьютере. Аттикус Циммерман один из тех хипстеров старой закалки, которые поклоняются атрибутам аналоговой эпохи, даже листая анкеты в «Тиндере» и составляя свои подборки фильмов на тематических сайтах.

«Считает себя самым крутым, – заметила Кайла, когда мы все как-то пошли выпить в таверну „Белая лошадь“, а он отказался, потому что работал над рукописью. – Учился в Принстоне и мнит себя Фрэнсисом Скоттом Фитцджеральдом».

«Она просто злится, потому что как-то они один раз сходили на свидание, и больше он ее не приглашал, – пояснила мне Хэдли, когда Кайла вышла из комнаты. – Я ей сказала, что ей повезло – он тот еще сердцеед, наш Аттикус. Меняет девушек как перчатки, особенно ассистенток здесь – так что будь осторожна».

– Не так и ошибаюсь? – переспрашиваю я, думая о том, что из всего, что говорил мне Аттикус за время моей работы здесь, эта фраза ближе всего была по смыслу к «ты права». Возможно, все дело в том, что он редактор и привык исправлять ошибки – и поэтому не может перестать и в реальности исправлять людей.

– У этой обложки своя история. Когда Кертис Сэдвик нашел Веронику Сент-Клэр, он поехал к ней домой, в долину Гудзона, и оставался там, пока она не закончила рукопись. Потом он нанял местного художника, и тот нарисовал на обложке ее дом, а портрет девушки срисовал с нее самой… – Он наклоняется мне через плечо, всматриваясь в иллюстрацию в раме. Я ощущаю запах его старомодного лосьона после бритья и карандашной стружки. – Видишь, как повернуто ее лицо? Это чтобы скрыть шрамы от пожара. Они рисковали, выбрав в качестве обложки такой ретростиль. Кто знал, что безвкусный готический романчик все еще мог стать бестселлером в девяностые – или ты из тех девушек, кто считает его шедевром?

– Не знаю, шедевр это или нет, – осторожно подбираю слова я, – но поклонникам он нравится, и… – я стараюсь придумать какой-то умный аргумент. – И все те подростки, которые выросли, читая «Цветы на чердаке»[223]223
  «Цветы на чердаке» (англ. Flowers in the Attic) – первая книга американской писательницы Вирджинии Эндрюс из серии «Доллангенджеры» в жанре семейной саги.


[Закрыть], книгу оценили, ее стали сравнивать с «Джейн Эйр» и «Ребеккой». Она познакомила с готическим романом целое новое поколение девочек!

– Ха! – Отрывистый односложный звук, так он обычно смеется. – Помню этих девчонок в старшей школе. Они называли себя «девушками из Ненастного Перевала» и делали татуировки в виде фиалок.

– С твоих слов звучит как культ, – замечаю я. – Эти девочки уже выросли и передали его дочерям.

Я уже жалею о своем признании, что вообще читала «Секрет Ненастного Перевала», но потом он произносит:

– Я как-то в восьмом классе стащил книгу у сестры и прочитал за одну ночь. Думал, там будет что-то более сексуальное…

Он опускает голову и смеется, волосы падают ему на лоб. Поворачиваясь, я вижу, что он покраснел. В коридоре вдруг становится слишком жарко, и пространство будто сужается еще больше. Я смотрю на закрытую дверь в конце коридора.

– Мне надо идти, – говорю я. – Он хотел меня видеть. Думаю, меня уволят.

Аттикус неловко морщится:

– Ой-ой. – Он выглядит так, будто ему искренне жаль, но переубеждать меня не собирается. – Я, похоже, следующий. Если нас купит другая компания, то они, скорее всего, воспользуются услугами редакторов-фрилансеров. – И теперь я вижу, что за этим напускным образом он искренне встревожен – даже напуган. Что случится с Аттикусом Циммерманом, если издательство «Гейтхаус» выкупят? Не могу представить, чтобы он работал в большой корпорации. И что, если на то пошло, станет с Глорией? Ей, должно быть, под шестьдесят.

Поворачиваясь к кабинету, я чувствую, как здание давит на меня – в прямом смысле, как настоящий кирпичный дом, и в переносном, как издательство, опускаясь на мои плечи, словно… как там написала «любопытная поклонница»? «Гора секретов и лжи, балансирующая на краю пропасти».

В ответ на мой стук раздается отрывистое «Войдите!», которое как будто произносит капитан на мостике корабля. И действительно, Кертис Сэдвик стоит у большого круглого окна, напоминающего иллюминатор, широко расставив ноги, точно на палубе в неспокойном море, и смотрит на Гудзон, как настоящий капитан судна. Или как человек, который думает о том, как броситься за борт.

Где-то с минуту я стою и молча жду, а потом он поворачивается и вздрагивает, словно не ожидал меня увидеть – хотя вроде бы сам вызвал к себе в кабинет.

– О, я думал, это Глория… но… хорошо… Я хотел поговорить с вами… – Он указывает на стул перед своим письменным столом и сам садится в мягкое кресло. Откидывается на спинку, скрещивает длинные ноги и соединяет пальцы домиком, вновь принимая уверенную позу капитана у руля корабля, а не того, кто хочет прыгнуть за борт. Я сажусь ровно.

– Вы же Агнес? Агнес Кори? – Он смотрит в открытую папку перед собой, опустив голову, так что я замечаю несколько седых прядей у него на затылке. – И вы проработали у нас почти три месяца?

– В конце следующей недели будет три месяца, да, – подтверждаю я, вспомнив, сколько должен был длиться мой испытательный срок.

– И как вам у нас в «Гейтхаус»? – спрашивает он с обезоруживающей улыбкой. Как будто ему правда интересно мое мнение.

– Просто замечательно! – с энтузиазмом отвечаю я. – Все такие… – Уже собираюсь снова сказать «замечательные», но останавливаю себя, чтобы «избежать повторов» (любимая фраза нашего главного редактора). – Все так мне помогают! Я многому учусь у мисс Честейн.

– Диана – талантливый редактор, – замечает он. – Этим вы хотите заниматься?

– Да, – отвечаю я, надеясь, что это звучит не слишком самонадеянно. – То есть я понимаю, что предстоит много трудиться и мне еще многому нужно научиться…

– Почему? – перебивает он, глядя мне прямо в глаза.

– Почему что? – озадаченно переспрашиваю я.

– Почему вы хотите работать редактором? – терпеливо повторяет он. – Оплата низкая, в самой отрасли хаос, с авторами работать нелегко – если, конечно, на самом деле вы сами не хотите стать писательницей…

– Нет, – искренне отвечаю я. Всего за несколько собеседований я поняла, что в издательствах с подозрением относятся к ассистентам, которые хотят стать писателями. К счастью, у меня такого желания не было. – Моя мама писательница, и я знаю, какая это тяжелая жизнь. Я хочу… – Помедлив, я смотрю в окно. Поднимающийся над рекой туман смягчает очертания Вест-Сайд-хайвей[224]224
  Вест-Сайд-хайвей – автомагистраль на западе боро Манхэттен, Нью-Йорк.


[Закрыть] и пирсов. Мы и правда могли быть на борту корабля, плывущего по реке Гудзон. Может, поэтому Кертис Сэдвик так много времени проводит у этого окна; жалеет, что не может проплыть вверх по реке к Уайлдклиффу-на-Гудзоне и повторить свою первую победу как редактора – когда он нашел Веронику Сент-Клэр.

– Я хочу помогать писателям, – говорю я, вновь поворачиваясь к мистеру Сэдвику и встречая его взгляд. – Как и вы. Все говорят, что это благодаря вашей редактуре «Секрет Ненастного Перевала» стал шедевром.

Его губы дергаются, то ли в улыбке, то ли в гримасе.

– Вы считаете эту книгу шедевром?

– Она изменила мою жизнь, – отвечаю я, сжав руки, и задеваю конверт на коленях – в котором, как я вспоминаю, лежат письма. – И жизни многих других читателей, – добавляю я. – Мы каждый день получаем письма с просьбами о продолжении…

Он смеется, но смех это невеселый.

– Ах, продолжение, этот зов сирен… Да, если бы только Вероника написала продолжение, это решило бы все наши проблемы. Лично я никогда не понимал, почему все так его просят…

– Это из-за того, как заканчивается книга, – порывисто перебиваю я. Пока я буду говорить, он не сможет меня уволить. – То есть, не поймите меня неправильно, финал у книги не открытый, но к концу ты уже так любишь Вайолет и Джен, что хочешь узнать об их дальнейшей судьбе. Куда они отправились после пожара? Призрак Кровавой Бесс все еще преследует их? Получается, мы даже не знаем, в чем же настоящий секрет Ненастного Перевала!

Брови мистера Сэдвика ползут вверх, и он смеется – коротким смешком, от которого я сначала вздрагиваю, а потом расслабляюсь. По крайней мере, я отвлекла его от забот.

– Я сказал то же самое Веронике, – с доверительной улыбкой признается он. – И умолял ее написать эпилог, но она отказалась. Сказала, что ненавидит эпилоги, потому что они слишком обстоятельно связывают всю историю. Ее читатели, – начал он более высоким голосом, будто имитируя голос автора, – оценят, что им оставили простор для воображения.

– Ее читатели, – говорю я, поднимая конверт с письмами, – хотят продолжения.

Доверительная улыбка исчезает с его лица, и я вижу, что к нему вернулось прежнее настроение.

– К сожалению, это никак невозможно. Как вы, должно быть, слышали, Вероника Сент-Клэр слепа.

– Она ослепла после пожара, верно? – спрашиваю я, радуясь, что могу похвастаться хотя бы этими знаниями. – Но как это может помешать ей написать продолжение? Она могла бы его кому-нибудь надиктовать, как делали Генри Джеймс и Мильтон[225]225
  Генри Джеймс (англ. Henry James), 1843–1916 гг., американский писатель, автор более 20 романов.
  Джон Мильтон (англ. John Milton) – 1608–1674 гг., английский поэт, политический деятель и мыслитель, один из знаменитых литераторов Английской революции.


[Закрыть]. Или она могла бы записывать на диктофон…

Кертис Сэдвик хмыкает.

– Не могу представить, чтобы Вероника наговаривала что-то на диктофон, и, боюсь, она слишком ценит свое личное пространство, чтобы вынести присутствие секретарши. – Он вздыхает и печально смотрит на меня: – Никакого продолжения у «Секрета Ненастного Перевала» не будет, а без него, боюсь, не будет и издательства «Гейтхаус». Что подводит нас к причине, по которой я хотел поговорить с вами. Глория рассказала мне, что вы прекрасно справляетесь, а Диане нужен помощник. Но, к сожалению, в нынешних обстоятельствах… – Он разводит руки в стороны. – До вас, скорее всего, дошли слухи. Нас ждет новое путешествие, и мне сказали спустить паруса и сократить груз на борту. Конечно же, я напишу вам отличные рекомендации. Мы можем продолжить платить вам следующую неделю… если только у вас нет других вариантов.

– Нет, – говорю я, поднимаясь на дрожащих ногах, как будто мы и впрямь в море. – Никаких других вариантов у меня нет. Я читаю рукопись из тех, что прислали, и мисс Честейн попросила меня написать рецензию на новую книгу в серии про ясновидящих котов. Мне бы хотелось закончить эти задачи, если возможно.

– О да, ох уж эти коты, – вздрогнув, соглашается он. – Обязательно посмотрите, что можно сделать. Вдруг продажи серии резко вырастут и спасут нас.

– Возможно, – с сомнением отвечаю я. Кайла с Хэдли обсуждали плачевные продажи серии про детектива в чайном магазинчике с котами, я как-то слышала.

Мистер Сэдвик встает и протягивает мне руку. Ладонь теплая и успокаивающая, а пожатие крепкое, но когда я смотрю ему в глаза, из нас двоих это он выглядит так, как будто тонет.

Глава вторая

Выйдя из кабинета Кертиса Сэдвика, я улавливаю запах духов Chanel No.5 и слышу смех дальше по коридору. Иду в ту сторону и различаю гортанное мурлыканье Дианы Честейн, главного редактора. Она редко оказывается здесь так поздно в пятницу, и я гадаю, не связано ли ее присутствие с грядущим поглощением издательства. Подойдя к открытой двери в ее кабинет, я вижу, что она откинулась на спинку своего эргономичного рабочего кресла, вытянув вперед длинные ноги в джинсах, выглядя при этом одновременно элегантно и непринужденно в шелковой белой рубашке на пуговицах и наброшенном на плечи бордовом свитере. Темные с проседью волосы облаком венчают острые скулы, на линии роста волос заметен треугольник, мыс вдовы. Рядом на полу стоит холщовый шопер с рукописями, а вместо логотипа там вышиты слова «Книжный червь».

– Привет, малыш, – произносит она, заметив меня у двери. – Слышала, тебя вызывали в логово льва. Как все прошло?

Сидящий на краю стола Аттикус полуоборачивается ко мне и виновато улыбается. Я краснею, осознав, что они говорили обо мне.

– Нормально, наверное. Я могу проработать еще неделю, и мистер Сэдвик сказал, что даст мне хорошие рекомендации.

– Вот непруха, – морщится Диана и делает большой глоток золотистой жидкости из низкого стакана. – Нам всем скоро придется искать работу. Я слышала, в «Белой лошади» ищут людей. В восьмидесятые я работала там барменшей – и за одну ночь получала чаевых больше, чем за неделю работы ассистентом редактора.

– Кстати, о «Белой лошади», – вставляет Аттикус. – Мы идем туда после работы. И ты приходи, Агнес.

– Да, спасибо, может быть… – К глазам подступают слезы. – Мне только надо закончить с той рукописью. – И, уже бегом поднимаясь на чердак, я снова слышу тот гортанный смех, которому вторит сухой отрывистый смешок Аттикуса.

Прохожу мимо Кайлы и Хэдли, которые как раз спускаются вниз: у Хэдли через плечо надет кожаный портфель на застежках, Кайла сжимает в руках телефон.

– Ну как прошло? – спрашивает Хэдли. – Ты…

– Еще неделю здесь, – делано беспечно отвечаю я, протискиваясь мимо них по ступенькам. И, прижавшись к стене, чувствую, что грудь вот-вот взорвется.

Взгляд Кайлы тут же обращается к Хэдли, будто говоря: «Видишь, я так и знала, что ее увольняют», но у Хэдли хотя бы хватает вежливости изобразить сожаление:

– Жестоко. Слушай, мы идем в «Белую лошадь». И ты приходи.

– Да, Аттикус сказал мне, может, увидимся позже.

Когда они спускаются по лестнице, я взлетаю вверх по ступенькам и проскальзываю за свой стол, прячась за горой рукописей, радуясь, что в издательстве такие старомодные порядки и что рукописи все еще печатают, а не заставляют читать с экрана. Стопки бумаги защищают от любопытных глаз, и я уже не могу сдержать слез.

– Дурочка, – говорю я себе, роясь в сумке в поисках бумажных салфеток. – Ты же знала, что все было слишком хорошо и не могло длиться вечно.

Эта должность казалась ответом на все молитвы. Я уже полгода провела в Нью-Йорке, искала место в издательствах, жила в съемной комнатке размером с кладовку, а деньги, заработанные за три года работы учителем в исправительном учреждении для несовершеннолетних на севере штата, быстро заканчивались. То была надежная, стабильная работа, и мне стоило быть за нее благодарной, но иногда, когда я шла по унылым неоштукатуренным коридорам и смотрела через решетки на окнах на серое небо, я чувствовала себя в такой же ловушке, как и девочки, которых направило туда государство. Мне хотелось чего-то большего – романтики большого города, да, но в основном волшебства книг и работы с ними.

Но когда я говорила это на собеседованиях, редакторы и их ассистенты с жалостью улыбались мне и снова спрашивали, где находится государственный университет «САНИ Потсдам», штат Нью-Йорк[226]226
  Потсдам (или Посдем, англ. Potsdam) – город в округе Сент-Лоуренс, штат Нью-Йорк, США.
  SUNY Potsdam – State University of New York at Potsdam – государственный университет, основанный в 1816 году.


[Закрыть], и почему я так долго получала диплом, и что это за «Вудбриджское учреждение», в котором я работала.

Другие соискатели, как я вскоре выяснила, заканчивали колледжи попрестижнее и уже проходили стажировки. Потом, поднимаясь в лифте на собеседование в «Рэндом Хаус», я услышала, как два моих конкурента говорят о вакансии в издательстве «Гейтхаус».

– Мой препод английского в Вассаре[227]227
  Vassar College – частный университет в городе Покипси, штат Нью-Йорк, США. Основанный в 1861 г. Мэтью Вассаром, был первым высшим учебным заведением для женщин в Соединенных Штатах. Впоследствии, в 1969 г., стал общим для посещения.


[Закрыть] прислал мне его по почте, – говорила девушка в кашемировом свитере и клетчатой юбке. – Но издательство такое маленькое и старомодное. У них больше не было бестселлеров с выхода того готического романа в девяностых.

– «Ненастный Перевал»! – воскликнул тогда ее собеседник, одетый в безупречный костюм-тройку. – Я три раза его перечитал в старшей школе. Но да, это было так давно. Удивительно, что они еще на плаву.

Я не стала обращать внимания на их пренебрежительный тон, дурные пророчества, а также на то, что в почти тридцать лет мне стоило бы уже стать кем-то, а не просто ассистентом. В тот же день я направила в «Гейтхаус» свое резюме. На следующее утро пришло электронное письмо с приглашением на собеседование на десять утра, так что мне едва хватило времени отстоять очередь в душ, погладить рубашку в прачечной комнате и быстрым шагом пройти восемь кварталов в центр города.

По крайней мере, дорогу я знала. Еще когда я только приехала в город, то первым делом обошла все издательства, и сразу узнала четырехэтажный особняк – в точности как на логотипе на корешке книги «Секрет Ненастного Перевала». Нажав на кнопку медного звонка, я почувствовала себя так, будто подошла к воротам самого поместья. И уже почти ждала, что дверь откроет старая экономка, миссис Дрок. Вместо нее появилась женщина в бесформенном черном платье, квадратных очках в черной оправе и тяжелых ортопедических туфлях.

– Я пришла на собеседование? – неуверенно-вопросительно сказала я.

– Так пришли же – или нет? – резким тоном отозвалась она. – Будто и сами сомневаетесь. Вы же не из тех миллениалов, которые каждое предложение превращают в вопрос?

– Нет, – ответила я так уверенно, как только могла.

– Хорошо, тогда заходите. И вытирайте ноги. Эти ковры чудовищно тяжело чистить.

Может, она все-таки экономка и есть.

Она провела меня через комнату, заставленную стеллажами с книгами, в небольшой загроможденный кабинет с пробковыми досками по стенам и указала на стул, на котором также стояла стопка книг. Я побоялась спрашивать, что с ними делать, чтобы снова не показаться слишком миллениальной, так что аккуратно переложила их на пол. Женщина села за стол напротив меня и открыла толстую папку в обложке из искусственной кожи, в которой, как я полагала, лежало и мое резюме. Я ждала одних и тех же вопросов: «Почему вы хотите работать в издательстве? Почему вы не проходили никаких стажировок? Где находится Потсдам?», но вместо этого она сказала:

– Вижу, вы работали в Вудбриджском институте.

– Вы его знаете? – удивленно спросила я.

– У меня подругу туда отправили, – ответила она, и взгляд ее за строгими очками смягчился. – Монахини там так же суровы и несгибаемы?

– Монахини почти все уже умерли. В школе теперь преподают в основном учителя-миряне и стажеры из колледжа.

– Как я полагаю, и вы попали туда именно так.

Пару мгновений я сижу не двигаясь. Ее интонация к концу предложения не повысилась, это не было вопросом. Карие глаза за стеклами очков пару мгновений смотрят на меня, а затем она продолжает:

– Печатать умеете?

– Восемьдесят слов в минуту.

– Звонить по телефону?

– Конечно…

– Многие в вашем возрасте не могут. Читать рукописный текст?

– Да…

– Монахини обучали вас грамматике?

– Каждый день, – вырывается у меня, и только потом я понимаю, что выдала то, что сама жила в Вудбридже, а не только работала.

– Хорошо, – заключает она, захлопнув папку, будто переворачивая страницу моей загубленной молодости. – Когда можете приступить?

Она наняла меня из жалости, потому что знала, какие девочки попадают в Вудбридж и как мало дверей потом перед ними открывается. Едва ли я могла найти еще кого-то, кто тоже решился бы поверить в меня. Кроме того, я не хотела работать в одной из этих огромных офисных башен. Я нашла свое место здесь, в этом крошечном уголке издательского мира, спрятавшись под карнизом чердака в своем заваленном бумагами убежище.

Поднимаю голову, и глаза щиплет от соленого ветерка, долетающего из открытого окна. Чернильно-синие облака собрались над рекой, и садящееся под ними солнце отражается от лобовых стекол машин, едущих по Вест-Сайд-хайвей, точно голыш, пущенный по воде и приземлившийся на мой письменный стол. Прямо на конверт, который из тускло-коричневого превращается в насыщенно-охристый, как стены старинной виллы. Я и забыла отдать конверт Глории на отправку. Даже не запечатала. Достаю письма и вдыхаю запах сушеных фиалок. Как сказал Кертис Сэдвик?

«Если бы Вероника написала продолжение, это решило бы все наши проблемы».

Но Вероника Сент-Клэр слепа. Она не стала бы диктовать книгу на устройство или незнакомцу…

А что, если читателю?

Как и в «Джейн Эйр», голос рассказчика в «Секрете Ненастного Перевала» в конце книги обращается к читателю, но только говорит не «Дорогой читатель, я вышла за него замуж», а вот что: «Дорогой читатель, что еще я могу тебе сказать?»

Она закончила в стиле миллениалов, вопросом. Неудивительно, что мы, ее читатели, все еще ждем ответа. Что, если бы она могла дать этот ответ читателю?

Открываю ящик стола и достаю фирменный лист бумаги «Гейтхаус» – старомодный бланк с тиснением, логотипом издательства в виде особняка, и нахожу ручку. Начинаю писать и останавливаюсь. Вероника Сент-Клэр ничего не видит. Но должен же ей кто-то читать письма.

«Уважаемая мисс Сент-Клэр!

Простите меня за нахальство, с которым я решилась писать Вам напрямую. Я работаю в издательстве „Гейтхаус“, и читаю адресованные Вам письма от преданных поклонников, а сейчас, так как это моя последняя рабочая неделя в издательстве, должна присоединиться к их хору. Мы все ждем продолжения! Нам всем хочется узнать, что случилось с Джен и Вайолет. Нам всем хочется вернуться в Ненастный Перевал. Я понимаю Ваши трудности, но если бы Вы могли рассказать историю сопереживающему читателю, как Вы рассказали „Секрет Ненастного Перевала“, возможно, Вы бы согласились?»

Я останавливаюсь и думаю, стоит ли дописать еще что-то. Нужно ли ей сказать, что без продолжения издательство может закрыться? Что я потеряю работу? Но кажется несправедливым говорить ей о проблемах издательства и мелочным – о своих собственных.

«Надеюсь, Вы не откажетесь обдумать мое предложение, – заканчиваю я и подписываю письмо:

Ваш преданный читатель,

Агнес Кори.»

И пока я не успела передумать, кладу лист бумаги в конверт вместе с остальными, пахнущими фиалками листами, облизываю клеевой краешек сверху конверта, плотно закрываю клапан и запечатываю. Затем, убрав конверт в шопер вместе с рукописью о ясновидящем коте, спускаюсь по лестнице и сама иду на почту.

На улице, к моему большому удивлению, уже стемнело, и последний лучик света, проникший в окошко на чердаке, поглотил наползающий с реки вал тумана. Улица, обычно такая оживленная, сейчас почти пустынна. Уже не лето, напоминаю себе я, поднимая повыше воротник легкой джинсовой курточки и направляясь на восток, к Гудзон-стрит. Когда я начала работать здесь, в июле, народу кругом была тьма-тьмущая. Сейчас, в октябре, этот необычный уголок Вест-Виллидж, с мощеными улочками, вдоль которых стоят старые особнячки, будто выпал из двадцать первого века.

Этим вечером, когда туман скрадывает очертания зданий, он будто вернулся в девятнадцатый век – вплоть до звука лошадиных копыт, цокающих по булыжникам.

Я останавливаюсь, прислушавшись. Не подковы, а шаги. И не так далеко от меня. Но когда я вышла из издательства, на улице никого не было. Должно быть, просто не заметила в тумане. Лезу в карман куртки и сжимаю перочинный ножик, который всегда ношу с собой, ускоряю шаг…

И шаги позади тоже ускоряются.

Кто-то идет за мной. Кто-то, кто ждал у издательства. Может, это один из разозленных читателей – или из тех, кто винил Веронику Сент-Клэр в судьбе своей сестры. «Но я здесь ни при чем, – скажу им я. – Я даже здесь больше не работаю».

Огни Гудзон-стрит кажутся далекими и тусклыми. Я начинаю идти еще быстрее, сердце стучит в такт шагам и их гулкому эху, отражающемуся от скользких неровных камней. Туман липкой рукой охватывает лицо. Все это: туман, невидимый преследователь – напоминает мне о повторяющемся кошмаре из детства, в котором кто-то гнался за мной через непроглядный туман. Во сне я всегда падаю…

Нога соскальзывает в щель между двумя булыжниками, я теряю равновесие, и лодыжка подворачивается. Прямо как во сне, я падаю и слышу за спиной жалобный вой, будто стая собак уже готовится прыгнуть на меня…

А затем с Гудзон-стрит доносится шум голосов, и группа молодых смеющихся девушек заворачивает за угол. Одна замечает меня и кричит:

– Эй, это же здесь жила Кэрри Брэдшоу?[228]228
  Кэрри Брэдшоу (англ. Caroline «Carrie» Bradshaw) – персонаж и главная героиня телесериала «Секс в большом городе».


[Закрыть]

– Дальше, на Перри-стрит, – откликаюсь я, радуясь, что пошла с Хэдли, когда она захотела показать мне эту туристическую достопримечательность из «Секса в большом городе». Торопливо догоняю их на углу и показываю нужное направление. Ободренная их не очень трезвой доброжелательностью, я поворачиваюсь к своему преследователю, но позади никого нет. Улица пуста. Стон раздается снова, и теперь я узнаю звук – это горн на реке, оповещающий корабли в тумане. «Ты сама себе все вообразила», – говорю себе я, опустив конверт в почтовый ящик на углу, и тут кто-то хватает меня за руку. Я подпрыгиваю, не сомневаясь, что это преследователь поймал меня.

– Вот ты где! – Это Аттикус, и его дыхание пахнет торфом от выдержанного виски. – Я шел в издательство за тобой, ты сказала, что придешь.

– Я сказала «возможно», – резковато возражаю я, еще не придя в себя от страха. Как если бы кто-то действительно шел за мной, и это не было одним лишь воображением. Лицо Аттикуса меняется, и я тут же сожалею о своих словах. – Но да, конечно, выпить мне не помешает.

В «Белой лошади» царит оживленный гул голосов, там светло и тепло, особенно после сырости снаружи. Кайла с Хэдли устроились за угловым столиком под портретом Дилана Томаса, вместе с ними Серж и Риз, друзья Аттикуса по колледжу. Они двигаются на скамейке, освобождая нам место. Риз наливает нам обоим пива с пеной из почти пустого кувшина, а Серж продолжает пересказывать какие-то события с Кинофорума, на котором он работает билетером. Хэдли внимательно слушает, а Кайла с занятым видом листает что-то в телефоне. Бросив взгляд на экран, я вижу, что она листает посты анонимного аккаунта в соцсети, где публикуют ехидные мемы об издательской сфере.

– Ты закончила с той рукописью? – спрашивает Аттикус.

Пару секунд я не могу вспомнить, что я сама сказала ему о своих планах.

– Да, – киваю я, придя в себя. – Но все оказалось так плохо, что в итоге рецензия будет негативной.

Кайла поднимает взгляд от экрана:

– Тебе нужно будет дать больше информации, чтобы в редакции смогли составить письмо с отказом.

– А разве там не пишут одно и то же? – интересуюсь я, отхлебывая пену с пива.

– «И хотя рукопись многообещающая, в итоге не могу сказать, что персонажам удалось меня тронуть», – произносит Аттикус, в точности подражая аристократическому выговору Кертиса Сэдвика.

– «Но у других может оказаться иное мнение», – вторят Кайла с Хэдли хором, точно жуткие близняшки из «Сияния»[229]229
  Роман американского писателя Стивена Кинга, написанный в жанрах хоррор, готика и психологическая драма.


[Закрыть].

– Иногда, – произношу я, – мне кажется, что милосерднее было бы сказать: «Это правда плохо. У вас нет таланта. Найдите другой способ зарабатывать на жизнь».

– Ты просто выгорела, – замечает Хэдли. – И выгорания вообще сложно избежать – учитывая, сколько всего нам приходится делать сверх плана, и за такую низкую плату – и к тому же читать столько ерунды. Бывают дни, когда я ловлю себя на мысли, что больше не люблю книги.

– Да, – соглашается Кайла. – Издательское дело изживает себя.

– Это из-за проблем с поставкой бумаги, – вмешивается Риз.

– Вообще-то, – поправляет его Хэдли, – это «Амазон» убил всю отрасль.

– И мобильные, – добавляет Кайла. – И «ТикТок». Никто больше книг не читает.

– Да, – мрачно замечает Аттикус. – Иногда я думаю, что мы – шляпники, а Джон Кеннеди только что отказался носить головной убор, одним махом убив всю индустрию[230]230
  На протяжении всего XX века федора оставалась атрибутом интеллигенции. Прекратил традицию президент США Джон Кеннеди. Он отказался носить шляпу, так как в обществе ее воспринимали как устаревший аксессуар. Постепенно ее и вовсе перестали носить.


[Закрыть]. – Он поднимает свой бокал пива, будто поминая издательское дело, которым занимается большинство из нас. Я делаю большой глоток. – Так что тебе, скорее всего, будет лучше без этой работы, Агнес, – замечает Аттикус, но по-доброму.

За столом воцаряется тишина, все смотрят в свои бокалы, в знак траура по издательской индустрии – или, по крайней мере, сочувствуя концу моей карьеры в ней.

– Мистер Сэдвик сказал, что издательство останется на плаву, если Вероника Сент-Клэр напишет продолжение, – выпаливаю я, отчаянно стремясь переключить их жалость на что-то еще.

– Не понимаю, почему кто-то еще хочет читать эту сентиментальную чушь, – замечает Хэдли.

Я изумленно вытаращиваюсь на нее: с таким презрением говорить о книге, которая сделала наше издательство знаменитым? Я-то думала, что все, кто работает в «Гейтхаус», пришли как раз потому, что любят «Секрет Ненастного Перевала» так же сильно, как и я.

– Ха, точно, – соглашается Серж. – Помню тех девчонок, кто с ума сходил по этой книжке в нашей школе-пансионе. Гениями их не назовешь.

– Едва ли, – подтверждает Хэдли, закатывая глаза. – А хуже всего то, что половина сюжета украдена из статьи в бульварной прессе об убийстве, которое произошло в тысяча девятьсот двадцатом году в нескольких кварталах отсюда – в отеле «Джозефин». Я искала информацию для своей книги в жанре тру-крайм.

– Ты пишешь тру-крайм-книгу? – удивляюсь я. Думала, всем, кто работает в издательстве, запрещено признаваться, что ты хочешь быть писателем.

– Вот где есть деньги, – отвечает Хэдли. – Время художественной литературы закончилось.

– Ага, – соглашается Серж. – Я читаю только нон-фикшн. О чем твоя книга, Хэдли?

От внимания Сержа Хэдли вся расцветает и, наклонившись над столом, начинает рассказывать жуткие подробности:

– Был такой знаменитый серийный убийца, его прозвали Фиалковый Душитель – фиолетовой ленточкой он душил молодых девушек, которые продавали фиалки. Одна из цветочниц сошла с ума, убила всех девушек в местном благотворительном учреждении и заявила, что это сделал Фиалковый Душитель. Ее обвинили в убийстве и отправили на север штата, в женскую тюрьму, где она убила начальника тюрьмы. Ее звали Бесс Моллой, но газеты прозвали ее Кровавая Бесс…

– Это лишь предыстория «Секрета Ненастного Перевала», – перебиваю ее я. – Бабушку Вероники Сент-Клэр звали Джозефина Хэйл, в честь нее отель «Джозефин» и назвали. В книге Джен считает, что Кровавая Бесс и есть тот призрак, который обитает в доме… – Я вздрагиваю, вспомнив то ощущение на пустынной улице, в тумане, когда мне показалось, что за мной кто-то шел. Сейчас я понимаю, что это было очень похоже на сцену из книги. – И какая разница, если кто-то пишет роман на основе реального убийства? «Преступление и наказание» так написано, и «Тайна Мари Роже»[231]231
  «Тайна Мари Роже» (англ. The Mystery of Marie Rogêt) – рассказ Эдгара Аллана По, написанный в 1842 г. Является продолжением рассказа «Убийство на улице Морг».


[Закрыть].