Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 121 (всего у книги 346 страниц)

28 июля
Понедельник

Агент Брунетти с нетерпением ждала Стуки в кафе на площади Сан-Тома́. Чтобы скоротать время, женщина стала просматривать свои записи – результаты проверок, которые она провела по просьбе инспектора. Если говорить откровенно, кое-какие из действий Стуки казались Терезе бессмысленными или совсем не относящимися к делу. Однако она выполнила все его поручения и, самое главное, ни словом не обмолвилась своему непосредственному начальнику, инспектору Скарпе, о том, как его коллега вел расследование. Скарпа попытался настаивать, но Брунетти ограничилась лишь общими фразами:

– Мы проверяем все контакты Жюппе и Берге.

Тереза Брунетти чувствовала себя так, будто ее разрывали пополам. Она видела в этом глупое мужское соперничество, инфантильный спор, кому быть первым. А ее, Терезы, роль в этой детской игре заключалась в том, чтобы подавать мячи и позволять другим забивать голы. «Но кому подавать мяч – это я определю сама!» – так решила для себя Брунетти.

Тереза не сводила глаз с инспектора Стуки. Он появился на площади внезапно, выйдя с одной из прилегающих улочек, и направился к бару. В белой футболке мужчина был больше похож на гондольера на отдыхе, а не на полицейского. Или на кого-то из тех лентяев, которые только делают вид, что заняты неотложными делами, доставляя ценные пакеты и важные послания из одной части города в другую, а сами тем временем оседают в трактирах, кабаках и в других подобных заведениях.

– Миссия выполнена, – отрапортовала агент Брунетти, подождав, пока Стуки расположится за барным столиком спиной к стене.

Тереза сообщила инспектору, кто был владельцем квартиры, в которой жила Микела, жена инспектора Скарпы, когда именно ей отправили уведомление о выселении и в какие сроки она должна была освободить жилплощадь. Об антикваре, с которым разговаривал Стуки, агент Брунетти не нашла ничего компрометирующего. Родом из богатой семьи потомственных венецианцев, водит дружбу с нужными людьми: адвокатами, магистратами…

– Как ты сказала? Магистраты?

– Ну да, их несколько. Но антиквар также слывет человеком, который защищает обездоленных, таких, например, как этот Джакомето Дона по прозвищу Медведь. О нем, кстати, я нашла довольно много информации.

В прошлом Джакомето считался нарушителем спокойствия. На его счету много всякого. Однако в последние четыре-пять лет Дона стал уж очень законопослушен: ни с кем не спорил, а если и выпивал, то никогда больше не устраивал драк и скандалов, как когда-то.

– В прошлом он весьма часто попадал в полицейский участок и проходил подозреваемым по нескольким делам, – рассказывала Тереза. – Помнишь дело о краже меховых изделий? На суде адвокат рассказал присутствующим о жизни Джакомето, как в детстве тот попытался стянуть какой-то инструмент на стройке, и один из каменщиков проломил ребенку голову кирпичом. Очень душещипательная история.

Джакомето пролежал без сознания целый день, и с тех пор у него что-то случилось с головой. Любой проходимец мог внушить ему что угодно и убедить его совершить любой проступок: украсть меха, избить полицейского, который не так с ним заговорил, угнать у таксиста машину, чтобы покататься. Впрочем, отец Джакомето был сделан из того же теста: в пятидесятые годы он шнырял на лодке по лагуне, занимаясь контрабандой сигарет.

– Как дела у твоих голубей?

– Летают.

Стуки не захотел остаться в Венеции на обед. Перед отъездом он еще раз зашел к учителю Джеретто. Вторая записка, которую Стуки оставил в почтовом ящике, исчезла. Ни на что не надеясь, инспектор позвонил в домофон. Уже знакомая ему синьора ответила, что ее сосед отправился на прогулку. Однако на этот раз женщина сбросила полицейскому из окна конверт, который учитель попросил ее передать «красивому молодому человеку, похожему на актера». Стуки поймал письмо на лету.

Инспектор вспомнил, как много лет назад Джеретто заходил к ним в убойный отдел и принимался перечислять имена тех, кто расписывался на памятниках и стенах исторических зданий. Стуки и его коллеги всякий раз пытались объяснить учителю, что их отдел этим не занимается. На что тот убежденно отвечал, что все должны этим заниматься, потому что люди размножаются, а исторические памятники нет.

Стуки прочитал письмо учителя Джеретто. Действительно, он был на похоронах уполномоченного магистрата по водным делам, очень известного в городе. И многие лица из списка, который оставил учителю Стуки, тоже там были, в том числе инспектор Скарпа. По поводу женщин, которые снимали квартиры у Арвида Берге, учитель написал только одно слово: карампаны. Ни для кого не секрет, чем в Венеции занимаются карампаны[193]193
  На венецианском диалекте слово «carampane» (иногда «carampàn») относится к историческому району Венеции, который находился неподалеку от Риальто и был известен как квартал красных фонарей. Это слово также стало ассоциироваться с женщинами легкого поведения, поскольку когда-то в этом районе жили куртизанки.


[Закрыть].

* * *

Инспектор Стуки вернулся на Джудекку. Он зашел в дом со стороны огорода и остановился перед каменной ванной с водой. Им овладело острое желание схватить лопату и выкопать туристов.

«Эта старуха и не на такое способна», – подумал Стуки.

Синьора Елена наблюдала за инспектором с террасы в окружении своих котов со стоящими трубой хвостами. Стуки представил, как по ночам, когда все крепко спали, эта старушка – божий одуванчик впитывала из венецианского воздуха магическую силу, благодаря которой обретала способность перемещать по всему дому тела туристов, выносить их на своих плечах на террасу, спускаться с ними по лестнице, чтобы похоронить их под ванной в собственноручно вырытой для этой цели глубокой яме.

– Как вы себя сегодня чувствуете, синьора?

– Вы сыграли для меня в лотерею?

– Конечно.

– И мы выиграли?

Стуки на секунду заколебался.

– Пятьдесят евро, синьора.

– Не очень-то много. Почему вы так мало поставили?

– Пока я плыл на вапоретто, у меня украли почти все деньги. Но сейчас я поднимусь к себе и принесу вам ваш выигрыш.

– Я же вас предупреждала, что на вапоретто воруют! Не иначе, дело рук этих вшивых туристов.

– Ну, не факт, – попытался успокоить ее Стуки, пока они взбирались по винтовой лестнице. – В Венеции тоже не все жители святые.

– Это правда! В некоторых районах живут одни проходимцы.

– Не говорите так.

– Мой друг-судья именно так их и называл: проходимцы!

– У вас был друг-судья?

– Да, но он уже умер.

– Мне очень жаль.

– Судья по водным делам.

– Как вы сказали? Не бывает судей по водным делам.

– А он был судья, я это хорошо помню. Все преступления на воде – на вапоретто, вдоль каналов, в порту – были в его компетенции.

– Разве что так.

– А еще мой друг расследовал убийства Полуночного человека.

– Правда?

– Да. Но я его попросила не сажать Полуночного человека в тюрьму, иначе кто будет наказывать плохих туристов?

– И он вас послушался?

– Конечно, мы ведь были большими друзьями. Я приглашала судью со всей семьей на ужин три раза в год. Он приходил с женой, двумя детьми и с внуком, сыном старшей дочери, его единственным наследником. Впоследствии этому мальчику пришлось многое перенести.

– Наркотики?

– Нет, другое. Юноша сам себя поджег. Судья так страдал! Они потратили целое состояние, чтобы дать ему новое лицо, но ничего не помогло. Видели бы вы этого молодого человека, как он ужасно выглядит.

– Антимама! Поджечь самого себя. От несчастной любви, наверное?

– От любви? Ничего подобного! У него были правильные номера, и он их не сыграл. Такая трагедия!

– Ах, это!

Инспектор Стуки и синьора Елена посмотрели друг на друга.

– Скажите, этот ваш друг, он точно был судьей? Не магистрат по водным делам?

– Судья, я вам говорю.

– Понятно.

* * *

Кузен Ростам ожидал инспектора Стуки на лестнице вокзала Санта-Лючия. В новой белой рубашке мужчина казался официантом, который в прошлом работал охранником. Но волосы он все-таки привел в порядок. Увидев подходившего к нему Ростама, Стуки приободрился: кузен шел быстрым, уверенным шагом и имел хорошую осанку. Никак нельзя было сказать, что он зарабатывал себе на жизнь тем, что продавал автомобильные запчасти, что бы это ни означало в таком городе, как Тегеран.

– Салам, – поприветствовал родственника Ростам, – S’il vous plaît, parlez-vous français, oui?[194]194
  Можете говорить по-французски, если пожелаете, да? (Фр.)


[Закрыть]

Из того, что в этом понимал Стуки, его кузен действительно хорошо говорил по-французски: бегло и с прекрасным произношением. При этом Ростам слегка жестикулировал поднятыми и раскрытыми ладонями, словно молясь. Так его французский звучал еще более убедительно, с легким оттенком духовности.

Чтобы поддержать разговор, Стуки на чистом итальянском языке стал объяснять кузену, что тот должен будет делать. Ростам уже получил исчерпывающие объяснения от дяди Сайруса, который заставил племянника повторить все несколько раз, чтобы убедиться, что тот все хорошо запомнил.

Кузену нужно было пройти к столу, за которым, во главе с господином Вианелло, шла игра в шмен-де-фер. Далее Ростам должен был время от времени ставить по минимуму и при этом много говорить по-французски, рассказывая любые бредни по поводу месье Осписа Дюфура. Другими словами, как можно больше действовать на нервы крупье и игрокам, подмечая малейшие детали того, как они реагируют на его слова. В том числе и упорное молчание.

– Oui, allez![195]195
  Да, да! (Фр.)


[Закрыть] – сказал кузену Стуки, глядя на него с легким беспокойством.

…Из казино Ростам вышел очень довольный. Он выиграл восемьсот евро и блаженно улыбался. Мужчина осмотрелся в надежде увидеть Стуки. Подождал несколько минут, глядя на выходящих из заведения посетителей, а потом зашагал по улице. Инспектор Стуки, наблюдал за кузеном с противоположной стороны улицы. В какой-то момент ему показалось, что один тип, появившийся ниоткуда, стал двигаться по следам Ростама. Стуки осторожно пошел за ним. Может быть, из-за еле слышного шума шагов, но незнакомец неожиданно ускорил шаг, обогнал Ростама и растворился в темноте венецианской ночи.

Антимама!

– Мерси, – сказал Стуки, подойдя к кузену.

Инспектор объяснил ему жестами, что тот должен будет по телефону рассказать о своих наблюдениях дяде Сайрусу. Потом Стуки снял родственнику номер в гостинице, где он мог бы провести остаток ночи, так как следующий поезд в Тревизо отправлялся только утром. А сам исчез среди каналов и темных набережных. В голове у инспектора роилось множество мыслей.

Дорогая редакция!

Из волшебного фонаря какой-то шарлатан показывает нам Новый мир: Венеция промышленная и милитаризованная. Да здравствуют металлические мосты и фабричные трубы! Добро пожаловать в царство божественного Электрического света!

А для электричества необходима электростанция Фузина [196]196
  Электростанция Фузина – электростанция, расположенная недалеко от Венеции в местности под названием Фузина.


[Закрыть] со своей пылью, микрочастицами, соединениями серы и всего остального. Очень жаль памятники архитектуры. Фабричные трубы с гривами ядовитого дыма извергают винилмонохлорид. Это слово кажется футуристическим; в некотором смысле так оно и есть.

Легко говорить о будущем. Но будущего не существует. Потому что, когда оно наконец наступает, это уже нечто совсем другое, не такое, каким мы его себе представляли. Будущее может быть атомным, как Хиросима. И какой тогда смысл говорить о будущем? Потому что радиация изменяет ДНК, которая определяет грядущее каждого организма? Ну, если только так…

Но прелесть Венеции в том, что клубящиеся дымом фабрики исчезнут раньше дворцов, электричества будет меньше, чем голубей, а на Фузине будут вынуждены установить фильтры на дымоходы. Затем построят мосты из стекла…

Венеция любила меня как могла: снизу, с ног, но не называя меня кочевником, путешественником, бродягой. Отсчитывая время не тиканьем, не потоком песчинок в песочных часах, а ударами по камню, оттисками литейной печи, каменными блоками в тачках, досками, столбами, бревнами и гвоздями. Эти ноги принадлежат не исследователю, а естеству, посланному, чтобы быть найденным. Наброски шедевров искусства на стадии эмбриона, клубок нервных клеток, которым необходим импринтинг, лабиринт, карниз, площадь.

Когда я смотрю в волшебный фонарь, я вижу, что в Новом мире открыли мощные лекарства, но ни одно из них не обладает силой Венеции. Я очень хорошо знаю, что существуют города, подобные токсинам. В них чувствуешь себя безликой бактерией, в ожидании чего-то, что пройдет, чего-то, что закроется и что откроется. В ожидании момента, когда придется платить по счетам, звонка в дверь пришедшего к вам в дом почтальона, который скажет: «Срочная телеграмма!» Возможно, даже в ожидании несчастья.

Токсичные города окружают нас. Их имена известны, они вселяют ужас, они расположились на картах, как пауки на стене. Плотоядные города. После заключения договора об аренде и получения свидетельства о регистрации они впрыскивают свои яды, которые разъедают человека изнутри. Лица людей приобретают неестественно желтый цвет, не как шафран, не как пыльца лилии, а как жир, мигрирующий под кожу.

А еще есть города-целители. Которые любят жизнь. Они борются с холестерином, мышечной ленью, активируют перистальтику кишечника, улучшают работу кровеносной системы, стабилизируют сердцебиение, стимулируют зрительную систему и выбросы эндорфинов. И заставляют нас улыбаться. Даже душой.

Я хотел бы, чтобы туристы поняли спасительное значение таких городов. Чтобы, войдя в город, они отдались его энергетическому полю, позволили себя вести, и чтобы каждый сыграл ту роль, которую назначит ему город, обладающий тысячелетней мудростью и глубоким знанием человеческих душ.

Может даже так случиться, что все влюбленные туристы внезапно начнут целоваться на каждой улочке, вдоль каждого канала и внутри старинных лавочек, словно по звонку колокольчика или в ответ на очередной удар колокола на башне, – но не ради случайного проявления чувств, а благодаря некоей коллективной синхронности, передающейся от человека к человеку.

Я знаю, что этот город спас больше людей, чем антибиотики. Тот, кто глубоко его понял, приходит сюда за спасением.

Если же толпы людей будут уезжать отсюда с той же грязью в душе, с которой они приехали, с тем же давящим клубком неразрешимых проблем, то какой смысл во всех этих усилиях, которые нам, жителям города, приходится прилагать, и неудобствах, которые мы при этом испытываем? Зачем тогда спасать Венецию от вод? Если бы этот город делал людей несчастными, я бы изрешетил его. Дыры, дыры повсюду! Как нам избежать страданий этой агонии?

В ожидании возродились бы кабаки. Таверны. Винные погреба. Нектар и мальвазия. Пили бы везде, даже на вапоретто. Пила бы и синьора, развешивающая белье на веревках между домами, и научный сотрудник Государственного архива. Пили бы в библиотеке Марциана на площади Святого Марка и на пароме, который плывет на кладбищенский остров Сан-Микеле. На колоритном острове Маццорбо и на скамейке на площади Святой Маргариты – все бы пили.

– Будешь рыбу?

– Давай сначала выпьем.

Мы никогда не чувствовали себя лучше…

Дож Лодовико Манин

…и на этом хватит

Март 2007

29 июля
Вторник

Есть момент дня, словно подвешенный в воздухе, – раннее утро, когда кажется, что тишина и свет неразрывно связаны между собой. Эти мгновения наполнены иллюзией, что мир постоянен, что в нем все обнимается, переплетается и взаимопроникает: люди, деревья, камни, жидкости и воздушные пары. Когда грезится, что вы слышите шуршание камней в Доломитах, которые очень медленно, песчинка за песчинкой, разрушаются и уносятся реками в море.

Это не щедрость: горцы не любят тех, кто приходит с равнин, предъявляя права на их старинную геологическую собственность. Горы не любят равнину, а реки не любят море, в котором исчезают навсегда. Реки подчинены законам движения жидкостей и силе гравитации. Буйные потоки восстают, грохочут и пытаются выйти из русла, которое им предоставила равнина, – все это для того, чтобы как можно дольше не впадать в море. А изгибы рек – это естественная попытка отдалить момент своего конца.

Укрепляя берега рек, человек вручает их морю. Когда море и река договариваются о временном перемирии, рождаются лагуны – места, где конфликты утихают, где реки и море перенимают друг у друга ритм постепенного смешивания через приливы и отливы. Тот, кто управляет лагуной, управляет всей этой территорией. Кто теряет власть над лагуной, у того не будет земель, которыми нужно управлять.

Стуки сидел на скамейке на набережной Дзаттере и смотрел на лежащий напротив остров Джудекка. Этой ночью он прошагал многие километры по погруженным в сон улицам Венеции. Инспектор пытался вообразить, о чем мог тревожиться тот, кто правил этим великолепным городом, и представлял, какая тоска охватывала этого человека по вечерам. В темноте самых мрачных ночей он, должно быть, казался себе каменотесом в каменоломне и фантазировал, что это он вымостил камнем каждую пядь дорог. И что пышные дворцы, возведенные из нескольких слоев компактных, низкопористых пород, с облицовкой из веронского красного мрамора и гладкими каменными полами из брекчии[197]197
  Бре́кчия – крупнообломочная осадочная горная порода, сложенная сцементированными угловатыми обломками горных пород разнообразного состава размером от 1 см и более.


[Закрыть] – тоже его работа. Словно настоящий эксперт, правитель даже произносил подходящие случаю термины, проверяя качество материалов, которые он один за другим помещал в свои сны. Вот крохотное отверстие в мраморе, будто оставленное камнеедом, – так называемое «тароло», и твердые узелки конкрементов, окруженные более рыхлой породой.

В самое последнее мгновение, уже перед пробуждением, наступал миг разрушения. В то время как сон постепенно растворялся в волнах звуков, внезапное дуновение ветра касалось этих шероховатых поверхностей, вода проникала в них, и фантастическое каменное место разбухало и неизменно распадалось на части. Каждое утро, охваченный ужасом, правитель стучал по стенам своей спальни с криком: «Город! Что с городом?»

Стуки вспомнил, как в детстве он думал, что его мама Парванех умела превращаться в ящерицу. Мальчику казалось, что именно так маме удавалось утром выскользнуть из дома, чтобы погреться на солнышке, застывая на спинках скамеек вдоль набережных Венеции. Мамы не было до самого вечера, пока не приходил с работы отец и они со Стуки не отправлялись ее искать. Они находили Парванех у лагуны. Женщина позволяла шуму воды заворожить себя, будто водная стихия была в состоянии сообщить ей какой-то секрет, код жизни, числа удачи.

Стуки смотрел на чирикающих воробьев, которые, словно бросая вызов гравитации, прыгали по самому краю набережной. Инспектор прислушивался к шуму шагов вечно спешащих куда-то людей. Утратившее свою стабильность человечество, неустойчивое и торопливое, поверхностное и потерянное.

Когда маленький Стуки сопровождал маму на прогулку и она разрешала ему погулять поблизости, не уходя слишком далеко, мальчик иногда пробирался украдкой в здание Дворца правосудия. Длинные коридоры, залы с большими окнами и осыпавшейся по некоторым углам штукатуркой. И те высоченные потолки, из-за которых у подсудимых, вероятно, складывалось впечатление, что их судят великаны.

Время от времени родители отпускали Стуки на рыбалку. Случалось, что его подвозили лодки, которые везли товары на острова Мурано, Бурано и еще дальше. Но гораздо чаще Стуки можно было увидеть с удочкой на одной из набережных города. Мальчик забрасывал леску, предварительно нанизав на крючок протухших креветок, которых выпрашивал на рыбном базаре. Стуки ловил камбалу, но для него это было только поводом прийти сюда, чтобы услышать эхо двигателей кораблей, пересекающих Адриатику, а еще – чтобы понаблюдать за людьми, замершими на деревянных и каменных мостах. Стуки наслаждался любопытством взрослых, которые на мгновение останавливались заглянуть в ведерко, в котором плавала его добыча. Заслышав звон колоколов, Стуки воображал, как он парит на крыльях чайки, лавируя между воздушными вихрями и гребнями волн.

Инспектор Стуки посмотрел на часы: время уже было подходящим. Немного хриплым ото сна голосом дядя Сайрус рассказал племяннику все, что ему поведал Ростам. Кузен отнесся к своему заданию очень ответственно. Прежде всего, он завел знакомство с крупье, которому при каждом удобном случае напоминал про Осписа Дюфура. Ростам смог убедить всех присутствующих в том, что француз был не только его компаньоном по бизнесу, но и очень близким другом, чуть ли не братом, и что он хорошо знал всех детей Дюфура. А еще был наслышан о невероятном везении в игре своего друга. И что он тоже хотел выигрывать как Дюфур, тогда бы уж он не поскупился на чаевые.

– Как отреагировал на это господин Вианелло?

– Даже глазом не моргнул. Мило улыбался в ответ.

– Улыбался?

– Так сказал Ростам.

– Что-то еще?

– Его немного раздражало, когда Ростам называл себя маркизом чего-то там.

– Маркизом де Сен-Руан?

– Да, им.

– Так, говоришь, господину Вианелло это не очень пришлось по душе?

– Твой кузен утверждал, что тот каждый раз морщился.

* * *

– Выйдем в лагуну? Прогуляемся?

Инспектор Стуки позвонил Скарпе и понял, что его друг тоже провел бессонную ночь. Коллега объяснил Стуки, где пришвартована его моторная лодка. В этот час в лагуне можно было встретить довольно много людей, возившихся с моторами или парусами. Кто-то из них даже ночевал в своих плавучих домах, из которых в этот час поднимался наверх аромат свежесваренного кофе.

– Я захватил с собой воду, – сообщил Скарпа, доставая небольшую морозильную камеру.

Стуки подождал, пока его друг проделал все необходимые проверочные операции, положил подушку у руля и, наконец, отдал концы. Затарахтел мотор, и лодка осторожно и деликатно заскользила среди других судов.

Несмотря на то что размеры лагуны несопоставимы с размером Земли – всего лишь точка на карте, не больше! – навигация по ней восстанавливает нужную перспективу. Очертания отмелей кажутся далекими, как звезды, а морской горизонт ощущается даже тогда, когда он еще не различим невооруженным глазом.

– Я покажу тебе фламинго на розовом озере, – сказал Скарпа.

Коллега рассказывал Стуки, что совсем недавно, лавируя среди песчаных отмелей поблизости от острова Бакан, ему удалось увидеть вблизи черных и даже морских крачек, хотя он полагал, что эти птицы уже давно улетели поближе к дельте реки По.

Отлив обнажил чрево лагуны. Илистые отмели посылали ароматический сигнал крылатым обитателям: цаплям, бакланам, лысухам, уткам, радостным оттого, что сезон охоты закончился. Лимониум окрасил побережье лагуны в ярко-фиолетовый цвет. В стремительных водоворотах, словно жидкое серебро, двигалась кефаль.

Если бы они прибыли сюда рано утром, когда отлив был еще более заметным, они бы увидели гребцов лагуны – собирателей моллюсков с длинными деревянными граблями, а также забытых богом рыбаков, заснувших в своих лодках или сидящих в мраморной неподвижности в надежде, что клюнет кит или, на худой конец, тунец.

Они плыли практически в полной тишине, иногда переговариваясь отдельными словами или даже слогами, как настоящие моряки. И вдруг их взору предстали фламинго: на длинных, словно ходули ногах, машущие крыльями в розовом отсвете. Солнце продолжало свое величественное восхождение, сопровождаемое пением птиц: слияние универсального языка с венецианским диалектом, как чудо смешения вод.

– Выпьешь немного воды? – сказал Скарпа, протягивая другу бутылку пива.

– Ты знаешь, что я заходил к Микеле, на площадь Сан-Поло?

Скарпа чуть не выпустил из рук руль.

– На мой взгляд, она неплохо справляется, – добавил Стуки.

– Да, довольно хорошо, – отозвался Скарпа. – У нее даже появился мужчина, специалист по театру, почти актер.

– Твоя жена пошла по твоим стопам?

– Шутишь? Микела – серьезный человек.

– Если бы ты не был такой обезьяной, возможно, между вами все могло бы сложиться иначе.

– Может быть, ты и прав.

– Ты ревнуешь ее к этому почти актеру?

– Я? Перестань! Он хороший человек, я узнавал.

– Ясно. Ты за ними шпионил.

– Профессиональная деформация.

В течение нескольких минут никто из приятелей не проронил ни слова.

– Ты знал, что уполномоченный магистрата по водным делам был знаком с твоей тетей Еленой? – спросил Стуки.

– Нет, не знал.

– Они довольно близко дружили.

– Ты их обязательно достанешь, Стуки!

– Кого?

– Тех, из банды.

– Ты прав. Мы их достанем, Скарпа, мы их достанем…

Блики на воде. Нос лодки, рассекающий воды лагуны. Песчаные отмели.