Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"
Автор книги: Дэн Браун
Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 266 (всего у книги 346 страниц)
Глава 38
2004. Воскресенье. Руби
– Где Коко?
Крестная Мария подпрыгивает при звуке ее голоса.
– О, привет, дорогая! – говорит она, положив руку на грудь. – Ты проснулась?
– Меня тошнило, – гордо отвечает Руби.
– Опять?
– Нет. Когда все спали. Мама пришла и отнесла меня в душ.
– Так вот что случилось с этой простыней. – Она смотрит на стиральную машину, тихо проходящую цикл сушки, под раковиной. – Бедная ты бедная.
– Где Коко?
– Она пошла на пляж с Симоной, миссис Клаттербак, мисс Иннес и другими детьми. А Хоакин в саду.
– Понятно, – говорит Руби. Ей нравится пляж, а Хоакин ей не очень нравится. Он слишком большой и шумный.
– Мы не хотели тебя будить, – говорит Мария. – Ты так крепко спала после этой ужасной ночи.
– Понятно, – повторяет Руби, – но теперь мне лучше.
Крестная Мария подходит и садится перед ней на корточки, пальцем убирает ее волосы со лба. Взрослые всегда гладят ее по голове или похлопывают, как будто собаку. Руби это раздражает. Она не может дождаться, когда станет достаточно большой, чтобы сделать с ними то же самое.
– Знаешь, что самое смешное? – спрашивает она. – Я могла бы поклясться, что она – это ты.
Руби хихикает. То, что люди не могут их отличить, стало их любимой игрой. Несколько раз они менялись одеждой, менялись браслетами и притворялись друг другом, чтобы посмотреть, сможет ли кто-нибудь отличить. Мама всегда может, даже когда они утверждают, что их зовут по-другому, но папу они часто обманывают. Когда они это делают, он называет их своими Маленькими Преступными Гениями. Ей это нравится. Она не знает, что это значит, но это звучит лучше, чем Маленькие Пьяницы, как он их иногда называет. И гораздо лучше, чем Уходи, Папочка Занят.
– Она играет в игру, – говорит она с гордостью. – Одурачила тебя!
Крестная Мария выпрямляется, ее глаза расширяются.
– Ах вы, умные маленькие сосиски! И давно вы это делаете?
– Вечность!
– Боже, ну не шалуньи ли! Но у нее был браслет на этой руке, – она подняла правую руку Руби вверх, чтобы показать ей, – а мы с крестным Робертом специально купили их для вас, чтобы мы могли вас различать.
Руби хихикает и показывает ей, что может стянуть браслет через сустав большого пальца.
– Кто бы мог подумать! – восклицает пораженная Мария. – Ты все еще можешь его снять! Я думала, ты уже слишком большая девочка!
– Нет, мы все еще маленькие, – говорит ей Руби. – Мы самые маленькие из всех.
– Ну, не самые маленькие. Думаю, Иниго младше вас.
– Да, – говорит Руби нетерпеливо. – Мы старше, чем некоторые дети, но мы самые младшие Джексоны. Мои старшие сестры уже взрослые.
– Почти взрослые, – говорит Мария со своей прекрасной теплой улыбкой. – Вот что, давай мы тоже поиграем в эту игру? Обидно, если в нее играет только Коко.
– Папа сможет заметить, – твердо говорит она, хотя знает, что это, скорее всего, неправда.
Мария снимает браслет с ее правого запястья и надевает на левое.
– Ну вот и проверим.
– Хорошо, – говорит Руби и восторженно смеется. Взрослые к ее игре еще не присоединялись. Ну, кроме мамы, но Руби иногда думает, что мама делает это только для того, чтобы досадить папе. Когда он понимает, что его одурачили, мама всегда говорит «видишь?» этим своим Особым Голосом.
Крестная Мария достает из сумки расческу и зачесывает Руби пробор так, чтобы он был с другой стороны. Приседает, чтобы посмотреть на свою работу, и улыбается.
– Коко! – восклицает она. – Вот ты где! Я думала, ты ушла на пляж!
Руби хихикает от восторга.
Хоакин приходит в одних плавках, пока Руби пьет свой сок. У него мокрые волосы и палка, которую он, кажется, носит с собой повсюду, чтобы бить ею все вокруг.
– Боже, Хоакин, – говорит крестная Мария, – ты что, был в бассейне? Скажи мне, что ты не был в бассейне.
– Там жарко, – протестует он.
– Господи, почему ты не слушаешь, что тебе говорят? Ты знаешь, что ходить в бассейн одному небезопасно. Я бы не пережила, если бы мы…
Она прерывается на полуслове и внезапно выглядит немного позеленевшей.
– Успокойся, бабуля, – говорит Хоакин, – я уже большой мальчик. И, кроме того, там, на шезлонге, дядя Джимми.
– Много пользы от него будет, если ты попадешь в беду. – Она фыркает.
Хоакин закатывает глаза и бьет палкой по дверной раме.
– И выкинь эту чертову штуку на улицу, – приказывает она. – Никаких палок в доме. Ты знаешь правила.
Он снова закатывает глаза, но бросает палку наружу, на солнечный свет.
– Храни меня бог от непослушных детей, – говорит Мария. – Твоя сестра такой не была.
– Да-да-да. Симона идеальна, я знаю. Ладно, если я не могу веселиться тут, могу я пойти на пляж?
– Ну конечно, – говорит она. – И нет. У меня нет времени, чтобы отвести тебя. А Коко неважно себя чувствует. Это слишком далеко для нее.
– Боже всемогущий, – говорит Хоакин, – это всего лишь пляж. Сколько мне, по-твоему, лет? Пять?
– Семь. И они пошли на тот пляж, что на другой стороне. Меня, наверное, арестуют, если я отпущу семилетнего ребенка одного на паром. И не ругайся, Хоакин.
– Это не ругань.
– Это упоминание имени Господа всуе, что одно и то же.
– О-о-о! Попалась! Почему ты не в церкви, бабуля?
Мария тяжело вздыхает. Руби со своего барного стула завороженно наблюдает и засовывает в рот кусочки манго, один за другим. Манго – это вкусно. Кажется, это ее любимый фрукт. Но она не понимает больших мальчиков. Хоакин ее не пугает, но они с Коко избегают оставаться с ним наедине. Они никогда не уверены, чего от него ожидать.
Хоакин издает звук разочарования.
– Вот что, – говорит Мария, – пусть Коко доест свой завтрак, а мы зайдем в кафе и купим мороженое.
– Хорошо. – Похоже, он слегка успокоился. Затем спрашивает: – Это Коко? Я думал, что эта – Руби.
Руби сияет от восторга.
– Я Коко, тупица! – кричит она и машет в воздухе левым запястьем.
На дороге за воротами много машин, все они стоят в очереди, как в день их приезда. Руби жаль всех сидящих в них детей. Им жарко и скучно, а родители не выпускают их на улицу, где светит солнце. Крестная Мария держит ее за руку, когда они идут по тротуару, а Хоакин бежит впереди, ударяя палкой по кустам. Милли и Индия называют его Колотун, что кажется Руби очень забавным.
– Как ты себя чувствуешь сегодня? – спрашивает Мария. – Тебе уже лучше?
– Ага. Я думаю, что вчера ночью у меня все прошло.
– Хорошо. Мы бы не хотели, чтобы ты пропустила поездку в «Королевство Нептуна» сегодня днем.
– Что такое «Королевство Нептуна»?
– Это большой аквапарк.
– Что такое аквапарк?
– Тебе понравится. Горки, аттракционы и большие бассейны, в которых можно плавать.
Она чувствует, как светится от предвкушения. Руби любит воду, гораздо больше, чем Коко. Она уже почти умеет плавать и плещется в мелкой части бассейна в надувном круге, размахивая руками, в то время как Коко сидит на ступеньках, едва-едва опустив ноги в воду, и вздрагивает каждый раз, когда брызги Руби попадают на нее.
– О-о-о, – тянет Руби.
– Ну, посмотрим, как ты справишься с мороженым, – говорит Мария. – Какое мороженое ты хочешь?
– Шоколадное.
– Это то, что хотела бы Коко? Потому что ты Коко, не забывай.
Руби неохотно размышляет на эту тему. Она обожает шоколад. Шоколад и картофель фри, хотя ни то ни другое ей не удается есть часто.
– Держу пари, что Коко съела бы шоколадное, если б была тобой.
– Да, – говорит Руби печально, – тогда розовое.
Она понимает, что если ты собираешься солгать, то нужно довести дело до конца.
Хоакин возвращается по тротуару.
– Можно мне картошку фри вместо мороженого? – говорит он.
– Картошку, – грустно повторяет Руби. Она понятия не имела, что здесь можно купить картошку. В такую рань она предпочла бы съесть пакетик горячего соленого хрустящего лакомства, а не водянистый клубничный лед. – Я тоже люблю картошечку, – рискует она.
– Вот что, – говорит Мария, – если вы никому не расскажете, я разрешу вам разделить между собой порцию картофеля фри. Идет?
Руби отпускает ее руку и с удовольствием хлопает в ладоши.
– Я балую вас, – говорит Мария, – очень балую.
Руби чувствует себя очень взрослой, находясь в кафе без сестры и родителей. Она даже не задумывалась, где сегодня ее мама или отец.
– А где мама? – спрашивает она, сидя над тарелкой мороженого, такого розового, что оно почти сливается с голой спиной толстяка, пьющего пиво за соседним столиком.
– Дело в том, – плавно отвечает Мария, – что ей пришлось вернуться в Лондон, милая. Она поняла, что у нее есть дела, о которых она забыла. Но папа все еще здесь. Он заберет вас обеих завтра.
Руби кивает. Она спокойный ребенок, не склонный к панике. Если ее мать ушла, она увидит ее снова. Мысль о постоянной потере никогда не приходила ей в голову.
Хоакин выбрал ярко-зеленое мятное мороженое с шоколадной крошкой и выдавливает кетчуп на крышку открытой упаковки картофеля фри.
– Не съедай все сам, – говорит Мария. – Вы делитесь, помнишь?
Он опять закатывает глаза, потом протягивает руку с картофелем фри в пальцах и макает картошку в мороженое Руби.
– Эй! – протестует девочка.
– Эй! – говорит Мария. – Надо спрашивать разрешения, прежде чем так делать.
Хоакин кладет картошку с мороженым в рот.
– Извини, Руби. Можно я буду макать свою картошку в твое мороженое, пожалуйста?
– Фу. – Руби морщится.
– Не суди, пока не попробуешь, кузнечик, – говорит он.
– Я не кузнечик.
Он макает в мороженое еще один кусочек. Кладет его в рот с явным удовольствием. Пробует картошку с собственным мороженым и делает гримасу, означающую «фе-е».
– Определенно с клубничным лучше.
– Вот правда, где ты этого нахватался, – говорит Мария.
– Все знают про картошку и мороженое.
– А я нет.
– Извини, – говорит он. – Все, кому не миллион лет.
Руби хихикает. Она никогда не слышала, чтобы ребенок дерзил матери так, как Хоакин, но Мария, похоже, спокойно к этому относится. Руби все еще нервирует крупное телосложение и громкий голос Хоакина, но теперь она им восхищается. Хоакин – любитель риска. Он не знает страха. Руби берет из коробки ломтик картошки и зачерпывает им мороженое. Смотрит на получившееся с опаской – взрослые всегда говорят ей, что ей понравятся такие продукты, как шпинат, перец и брокколи, а на деле оказывается, что это просто гадость, – и набирается смелости, чтобы произвести впечатление на большого мальчика. Кладет это в рот… и целый мир вкусовых наслаждений раскрывается на ее языке. До сих пор все, что она пробовала, было аккуратно разделено на ее тарелке. Она даже не подозревала, что эти вещи, эти вкусы и текстуры можно сочетать, не говоря уже о том, что мягкое может сделать хрустящее лучше, что сладкое так хорошо сочетается с соленым, что горячее и холодное, взятые вместе, могут расширить вселенную. Это ужасно и прекрасно, неправильно и так правильно, все в одном крохотном кусочке.
– О-о, – тянет Руби.
– Ну как? – спрашивает Хоакин.
– О-о, – повторяет она.
– Только не говори, что тебе это тоже нравится, – встревает Мария. – Боже, дети. Могу ли я заставить вас есть обычный горошек с маслом? Конечно, не могу.
Она потягивает свой черный кофе и со страдальческим видом наблюдает, как двое детей снова погружаются в приготовление отвратительной закуски.
– Прошлой ночью мне приснился странный сон, – говорит Хоакин. – Мне приснилось, что все вы, взрослые, пришли в комнату и устроили большой шум. И кто-то плакал. А когда я проснулся сегодня утром, я был в твоей комнате, и мне на минуту показалось, что меня похитили.
– О да, – говорит Мария, – в том крыле что-то случилось с водопроводом, и туалет стал переполняться. Когда папа зашел проверить, как ты там, везде было по дюйму воды. Нам пришлось вас эвакуировать, иначе к утру вы бы все уплыли в Китай.
Хоакин разражается смехом.
– Нет, не доплыли бы, глупая. Сначала мы бы столкнулись с островом Уайт. Разве я не проснулся?
Мария издает смешок, который кажется Руби странным. Как будто она на самом деле не смеется, а кричит. Но потом крик проходит, и она снова смеется.
– Хоакин Гавила, ты когда-нибудь просыпался? Я могу взорвать бомбу рядом с тобой, и ты просто перевернешься на другой бок. Нет, мы несли вас всех, одного за другим, к дому, Симона полночи убирала, а вы все проспали.
– Чудно!
– Было очень поздно.
– Так кто же плакал?
– О, это был дядя Шон, – говорит она. – Он понял, что не сможет выставить дом на продажу, пока не починит его. Он очень эмоциональный, когда дело касается денег, дядя Шон.
– Плакса. – Хоакин презрительно фыркает.
– Давайте, вы двое, доедайте этот отвратительный ужас. Папа Коко будет гадать, где вы, – говорит Мария.
Глава 39
Именно такие зимние рассветы заставляют его радоваться тому, что он жив. Когда туристов уже не так много, а пески речного устья пусты, миллион оттенков красного просачивается сквозь вчерашние облака, а слева от него по-прежнему ревет Атлантика. Все неоднократно предупреждали его, что в несезонное время на побережье все по-другому, что побережье покажется ему мрачным, но именно мрачность привлекала его. Всегда привлекала. Джон никогда не был любителем штиля и замков из песка. Сердитые воды трогали его кельтскую душу так, как никогда не трогали шезлонги и пальмы.
Чип и Канаста бегут вперед по песку, подбадривая друг друга, чтобы достойно встретить этот день. У них густая шерсть, а на берегу полно всякого хлама – им тоже нравится зима. Нет спотыкающихся детей, обвиняющих в этом колли, нет семейных пикников и тявкающих мелких собак, рыбацкие лодки все убраны до прилива или стоят на лодочной станции на ежегодном техническом обслуживании, а песчаная полоса со всеми ее приливными водоемами и тайнами существует только для них двоих. Чайка опускается на кучу чего-то черного – огромное дерево водорослей, сорванное с места и унесенное приливом в устье реки, рыболовная сеть, небрежно сброшенная с заднего борта траулера, – и собаки ускоряют темп, бочком, с лаем, приближаются к ней, пока чайка не отлетает в сторону с возмущенным воплем. Джон не пытается их отозвать. Они знают, что в это время года лучше в воду не заходить, и в их распоряжении целый пляж.
Ветер все еще сильный. Он плотно закутался в свой плащ из промасленной кожи, нахлобучил на редеющие волосы плоскую шапочку и надел две пары перчаток, чтобы руки не отваливались, но уши уже начинают болеть. После того воспаления двадцать лет назад они уже никогда не были прежними: перепады температуры, давление в салоне самолета, фоновая музыка – все это теперь досаждает. В карманах у него всегда есть средства от насморка, но боль усиливают остатки рождественской простуды. Он останавливается, снимает шарф с шеи, наматывает его на голову, шапку и все остальное и плотно завязывает вокруг подбородка. «Я, наверное, похож на бабушку в степи, – думает он. – Разве не удивительно, как возраст и комфорт со временем уничтожают даже самое укоренившееся тщеславие?»
Прошло восемь лет, а ему все еще трудно поверить, насколько изменилась его жизнь. «В Воксхолле я чувствовал себя таким старым, – думает он. – Старался выглядеть так, будто мне нравится окружающая обстановка, в то время как люди вокруг становились все моложе и моложе, а мое тело уже не выдерживало стимуляторов, необходимых для того, чтобы идти в ногу со временем. И вот я здесь, теперь у меня нет ни спортивного тела, ни похмельных возвращений под утро. Двадцатилетний я содрогнулся бы от мысли, что однажды я окажусь в одиночестве и в глуши, а любовью всей моей жизни станут Чип и Канаста, но таким счастливым я не был никогда. Эпплдор – маленькое местечко, полное сплетников, и пробираться через толпы приезжих в сезон – та еще морока, но так здорово выходить утром из дверей квартиры, когда соседи приветствуют тебя, и я наслаждаюсь удовольствием на лицах людей, когда они находят идеальное ожерелье из морского стекла, замечательную деревянную перекладину для крикетных ворот, выбеленную водой, самую красивую проржавевшую вагонную сцепку в магазине. И что с того, что они привезут ее домой в Бейсингсток и будут спрашивать себя, о чем они вообще думали?»
Завывание ветра и стук дождя по карнизам ночью – всегда манящий для него звук, потому что это значит, что утром прилив выбросит на песок еще больше средств к существованию. Джон начинал с продажи безвкусных стеклянных изделий, украшений, ветряных колокольчиков и сверкающих мобилей для развешивания в окнах. Он до сих пор их продает, но однажды ему открылось, что устье реки – это кладезь корабельных обломков, что после каждого шторма подвижный песок обнажает то, что пролежало погребенным сто, двести лет, и это был момент чистого восторга. На самом деле здесь даже лучше, чем на песках Вестворд Хо. Возможно, потому что тот пляж почти никогда не бывает пустынным. Люди любят сувениры, связанные с чужой катастрофой. Торговля «Титаником», кажется, становится все активнее с каждой новой фуражкой, которую поднимают со дна. Клиенты готовы тратить отпускные, как пьяные матросы, если начать рассказывать о прожженных моряках, когда они будут перебирать пальцами покрытый окисью кабестан или затупившийся китобойный крюк, а если и есть что-то, что может предложить дикое побережье Атлантики, так это сотни ярких историй о многих утонувших и чудесных спасениях.
Собаки наслаждаются утром. Из всех многочисленных подарков, которые они принесли в его жизнь, самый большой – это забвение возраста. Здесь, на песке, они втроем могут сбросить с себя пелену лет, не обращать внимания на боли и грусть, на то, что впереди времени меньше, чем позади, и просто жить. Нежный Чип и резвая Канаста, гонки друг с другом в воображаемой охоте, кувырки через себя в стремлении быть первым. Только они трое и контейнеровоз, покачивающийся вдали в открытом море. Джон глубоко вдыхает, наслаждаясь соленым морским воздухом.
Укрыв голову от холода, он идет к краю речного канала. Он знает, что лучше не стоять на месте долгое время; хотя песок в основном твердый, на нем есть зыбучие участки, и береговой охране нередко приходилось вылавливать неосторожных, когда вода поднималась им выше груди. Он находит палку – обычную палку, непохожую на ту, что любят туристы, – и изо всех сил бросает ее Чипу, который рысью вернулся посмотреть, чем занят хозяин. Собаки бросаются в погоню. На мгновение его охватывает страх, когда он думает, что, возможно, бросил слишком сильно, что они сейчас упадут в бурную реку, но палка приземляется в нескольких футах от кромки воды. Канаста, более подвижная и более одержимая духом соперничества, чем добродушный Чип, ныряет мимо брата и щелкает по палке своими твердыми белыми зубами. Промахивается. Собака и палка кувырком летят к воде черно-белым пятном, а Джон, затаив дыхание, ждет, когда они приземлятся.
Собака ударяется, скользит, входит в воду с сильным всплеском.
– Канаста! – бессмысленно орет он, перекрикивая ветер. «Надо было крикнуть раньше, – думает он. – Не сейчас. Теперь она тебя не слышит. Да она бы и так не услышала. Чертова собака. Так зациклилась на себе, что ничего не слушает, и теперь я буду одним из тех людей, о которых пишут в газетах, утонувших, когда они прыгнули в воду, чтобы спасти свою собаку…»
Волна отступает, и Канаста всплывает, как пробка, вцепившись в палку. Она борется с сопротивлением песка, потом Джон видит, как ее лапы вцепляются в изменчивую землю, набирают силу и вытаскивают ее вперед на твердую поверхность. Канаста делает несколько шагов к суше, затем останавливается, чтобы отряхнуться. «Ну, все, – думает он, – на сегодня хватит. Мое давление больше не выдержит».
– Давай, глупая сука! – зовет он. Всегда использует подходящее существительное, когда ее безрассудство становится слишком сильным. – Вылезай оттуда!
Чип вернулся по собственной воле и сидит у его ног. Прислонил свое коренастое тело к ноге хозяина и улыбается, дружелюбно закатывая глаза. Джон треплет его за ухом, наклоняется и целует в белый лоб. Ему никогда не понять, как две собаки из одного помета могут быть такими разными: Чип – мягкий, нежный и любящий, а Канаста – грозная и звонкая.
Когда она подходит, Джон выхватывает палку у нее из пасти, а она рычит и угрожает, как всегда. Он снова подбрасывает палку в воздух, обратно к береговой линии, и Канаста мчится в погоню, с нее летят струи соленой воды. Чип спокойно идет следом. Палка приземляется у кучи водорослей, которую Джон заметил раньше, и Канаста хватает добычу, затем бросает и начинает лаять. «Смотри! – кричит она. – Смотри, что я нашла! Иди сюда и посмотри!»
Чип издает звук, нечто среднее между вздохом и хныканьем, затем, пускается вслед за хозяином, пыхтя, пока Джон покорно идет к водорослям. Иногда вещи, которые Канаста облаивает, действительно стоят того, чтобы на них посмотреть. Чип, заскучав от его неторопливой походки, мчится вперед к сестре – и присоединяется к лаю.
«О боже», – думает Джон и ускоряет шаг. Он догоняет собак и, несмотря на шарф, чувствует холод. То, что выглядело как очередной кусок выброшенного морем мусора, вовсе не является таковым. Это человек. Его желтоватая кожа вздулась от погружения в воду, на нем длинное черное кожаное пальто, которое, должно быть, в значительной степени способствовало скорости утопления. Он погружен в песок по самые бедра, его глаза и рот широко раскрыты в ужасе от приближения накрывшего его прилива. И даже в смерти он держится за горлышко недопитой бутылки водки.
