Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 150 (всего у книги 346 страниц)

Глава десятая

Не успеваю я отреагировать на нелепую теорию, как она вновь преображается в библиотекаря и смотрит на часы.

– О, вот и твое время подошло. Пойдем, выгоним ребят из-за компьютера!

Ей приходится оторвать недовольного подростка от игры в War Zone, а потом она отправляется на поиски книг для группы мамочек с детьми, оставив меня одну. Я захожу в почту и вижу, что пришли сообщения от Кертиса Сэдвика, Глории и Аттикуса.

Тема письма от Аттикуса – «Мне жаль».

Открываю это сообщение первым, самодовольно улыбаясь и представляя, что он извиняется за свое поведение в мой последний день в офисе, но улыбка скоро исчезает с лица.

«Слушай, прости, если обидел. Я лишь хотел, чтобы ты знала больше фактов о Веронике Сент-Клэр и Ненастном Перевале и могла принять обдуманное решение, соглашаться на эту работу или нет. Я не думал, что ты расценишь это как попытку влезть в твою жизнь. И не хотел создавать впечатление, что я говорю о тебе за твоей спиной. Знаю, ты думаешь, что спасаешь издательство, но боюсь, тебя могли под давлением вынудить на эту работу, и, откровенно говоря, я немного волнуюсь за тебя. Прилагаю ссылку на историю о Ненастном Перевале, ее нашла Хэдли. Может, после прочтения ты поймешь меня – я беспокоился только о твоем благополучии. Я понимаю, что ты в городе и в издательском бизнесе недавно, и мне очень неприятно видеть, как тебя используют в своих целях. Надеюсь, ты воспримешь это сообщение с такими же чувствами, с какими оно писалось, и если твое положение покажется тебе неприемлемым, ты не станешь стесняться и попросишь о помощи.

Всего хорошего,

АЦ»

– Вот придурок!

Я не собиралась произносить это вслух, но, судя по ухмылке подростка за соседним компьютером и осуждающему взгляду от одной из мамаш в детском уголке, именно это я и сделала. Но кто может меня винить? «Прости, если обидел» – не извинение, это он сам обвиняет меня в том, что я слишком чувствительна, или, что еще хуже, сама себе все вообразила. И жаль ему потому, что он создал впечатление, будто говорит за моей спиной, а не потому, что так на самом деле и поступил. Так и вижу, как они все сидят в «Белой лошади», охая над бедной наивной Агнес, которую отправили на север штата с бессмысленным поручением, которое она, конечно же, не выполнит и вернется обратно, поджав хвост.

Нажимаю «ответить» и начинаю сочинять Аттикусу ответ, поменяв тему на «Жаль, что мне не жаль», собираясь разнести его пассивно-агрессивное и снисходительное послание.

«К твоему сведению, я прекрасно устроилась в поместье, и у нас с Вероникой уже есть очень многообещающее начало…»

Останавливаюсь, вспомнив о тех напечатанных странницах, которые лежат на столе Вероники Сент-Клэр, запертые в библиотеке. С тем же успехом они могут лежать на дне реки Гудзон, раз я все равно не могу передать их Кертису Сэдвику. О чем мне и придется сказать, если в письме он об этом спросит. Сохраняю сердитый ответ в черновиках и открываю сообщение от директора издательства.

«Надеюсь, поездка была приятной и ты благополучно добралась до Ненастного Перевала. С нетерпением жду информации о том, что тебе удалось узнать! Глория напишет тебе подробности – это может помочь в работе. Пожалуйста, дай ей знать, если тебе что-то понадобится.

До скорого,

КС»

И хотя от его выбора слов: «С нетерпением жду информации о том, что тебе удалось узнать» – мне становится не по себе, по крайней мере он не ждет от меня первой главы прямо сейчас. Открываю сообщение Глории.

«Как тебе известно, мистер Сэдвик распорядился отправить тебе ноутбук. Однако, зная отношение мисс Сент-Клэр к технологиям, он не уверен, что будет безопасно отправить его напрямую в ее особняк. Открой на почте абонентский ящик и сообщи мне адрес как можно скорее.

С уважением,

Глория Моррис»

Все эти уловки меня немного удивляют – Кертис что, так боится разозлить Веронику? – но так мне хотя бы будет на чем печатать рукопись. Я все еще не знаю, как получится протащить ноутбук в библиотеку, чтобы перенести туда написанное, но что-нибудь придумаю.

В приемных семьях и в Вудбридже я наловчилась обходить ограничения и запертые двери, так что я не наивная простушка, за которую принимает меня Аттикус. Пишу Кертису Сэдвику, что скоро ему кое-что пришлю, а потом Глории, с обещанием отправить номер абонентского ящика сегодня же. Потом стираю длинный ответ Аттикусу и отвечаю коротко: «Спасибо за беспокойство, но оно неуместно и нежелательно. Всего хорошего! АК».

Потом выхожу из электронной почты и уступаю место игроку в War Zone. Проходя мимо кафедры выдачи книг, слышу, как Марта Конвэй зовет меня по имени.

– Агнес, тебе нужны эти книги про Ненастный Перевал?

На кафедре лежат три книги.

– О, а я подумала, что их можно читать только в библиотеке… да и потом, у меня нет читательского билета… – «И я не называла своего имени», – добавляю я про себя. Откуда она узнала?

– Не переживай, я тебе уже все оформила, когда поняла, что ты остановилась в самом поместье у Вероники Сент-Клэр.

– Как…

– Мы с Питером Симсом вместе учились в средней школе, и он написал, что тебе нужен интернет и ты придешь.

Интересно, он написал до или после того, как ты притворилась, что ничего про меня не знаешь? «Вперед, Потсдам!», ну конечно.

– Думаю, тебе будет интересно почитать перед сном, – добавляет она, подталкивая ко мне стопку. – И если понадобится помощь с архивами, я тут каждый день кроме вторника, обращайся.

Мой новый читательский билет лежит сверху книг. Подняв его, я вижу название на тонкой книжке сверху: «Жуткое возвращение: посмертные признания Кровавой Бесс».

Дохожу до почты и жду своей очереди, после чего заполняю форму для открытия абонентского ящика, затем бегу обратно в библиотеку, отправить Глории номер, и проскальзываю мимо кафедры, за которой Марта Конвэй оформляет книги для пожилой дамы. За компьютером, ссутулившись, сидит тот же подросток и все так же играет в War Zone.

– Кхм, – тихонько произношу я. – На домашнюю работу непохоже.

Он дергается, костлявые колени стукаются о стол, а сам парень густо краснеет.

– Я никому не скажу, если уступишь мне компьютер на пять минут, – говорю я.

– Садитесь, – бормочет он, закрывая вкладку, пытаясь одновременно пожать плечами, застегнуть худи и выглядеть беззаботным. Чувствую укол вины, вспомнив, каково это – не иметь права на уединение, но стряхиваю это ощущение, как и подросток. Ему не помешало бы провести время на свежем воздухе, а не играть в видеоигры весь день.

Открываю новую вкладку, снова захожу в свою почту и отправляю Глории адрес и номер своего почтового ящика. Потом вижу новое сообщение от Аттикуса. Подвожу мышку, ощущая прилив адреналина, в точности как в Вудбридже, когда одна из трудных девочек говорила какую-нибудь гадость у меня за спиной и я знала, что у меня есть выбор – драться или бежать.

«Драться», – решаю я, щелкая мышкой. Так, умник, что тут у тебя?

В сообщении всего два слова: «Сообщение получено».

– Отлично, – вслух говорю я, и адреналин отступает точно так же, как когда я оборачивалась и видела, что за спиной никого нет, что мой потенциальный обидчик ускользнул – или что его и вовсе не было.

Может, и гадкие слова все это время были только в моей голове.

Вот что думает Аттикус – что я все себе вообразила. Как и то, что они с Хэдли, Кайлой, Сержем и Ризом ведут себя так, словно я дура. Как будто мне нужны эти статьи от Хэдли про Ненастный Перевал. Это, наверное, просто еще один сайт про дома с привидениями. Возвращаюсь к первому письму от Аттикуса и открываю ссылку, чтобы подтвердить подозрения. Но там не очередные легенды о приведениях долины реки Гудзон, а подкаст о группах панк-готов девяностых годов в Нью-Йорке.

Конкретно в этом эпизоде говорится о смерти девушки в отеле «Джозефин». И с чего Аттикус решил, что мне это важно знать? Я и так в курсе, что в «Джозефин» в то время загадочным образом умерла девушка.

Пролистываю страницу до описания первого эпизода:

«В ту ночь, когда в „Джозефин“ играла группа „Труп каннибала“, в башне, где живут призраки, был найден настоящий труп. Конечно, в этом пользующемся дурной славой отеле было немало смертей от приема разных препаратов, но если дело только в этом, зачем было доктору Роберту Синклеру из психиатрической лечебницы в городе Уайлдклифф-на-Гудзоне, что на севере Нью-Йорка, приезжать лично? И как его роль в этом деле связана с реинкарнацией, призраками и регрессией прошлой жизни?»

Имя доктора Синклера выделено ссылкой, я кликаю на нее и перехожу на страницу Википедии. Раннюю биографию пролистываю – учился в Гарварде и в Колумбийском университете[238]238
  Колумбийский университет (англ. Columbian University) – престижный частный исследовательский университет, основан в 1754 г., расположен в Нью-Йорке, входит в Лигу плюща и считается одним из ведущих университетов мира.


[Закрыть], основатель и главный врач психиатрической лечебницы «Ненастный Перевал» и так далее и так далее, все это я знаю. Затем долистываю до последнего раздела, который озаглавлен «Противоречия» и читаю, что в последние годы несколько бывших пациентов и коллег поставили под сомнение методы доктора Синклера: они утверждали, что он злоупотреблял своей ролью психиатра и проводил исследования для своего изучения регрессии прошлой жизни.

Какого черта?

Перехожу еще по нескольким ссылкам, чтобы разобраться в этих необоснованных обвинениях, и оказываюсь на форумах о насилии и переживших насилие, где некоторые пациенты утверждали, что подверглись сексуальному насилию под гипнозом со стороны доктора Синклера, другие утверждали, что доктор Синклер спас им жизнь, открыв глаза на их травмы в прошлой жизни. Эти противоречивые заявления быстро превратились в дебаты о легитимности регрессии прошлой жизни и реинкарнации, что утянуло меня в лабиринт теорий заговоров.

И что Аттикус хотел мне этим сказать? Может, он был так поражен обвинениями против доктора Синклера, но в Вудбридже я слышала истории и похуже. Возможно, отец Вероники был чудовищем, но он не первый злоупотреблял своим служебным положением опекуна беззащитных подростков. Какое открытие, Аттикус!

Закрываю кучу открытых вкладок, глаза уже щиплет, а голова болит от экрана. Когда я выхожу из библиотеки, небо уже потемнело. Интересно, как долго я листала разные сайты в мировой паутине конспираций и недомолвок? Смотрю на часы и вижу, что всего половина пятого, а главная улица, где только что кипела жизнь, превратилась в город-призрак. Кафе «Хлеба и зрелищ» закрылось, оставшиеся мамы с детьми запихивают детей и коляски в свои «Субару Форестеры», а на площади остался лишь одинокий прохожий в длинном дождевике с капюшоном, допивающий кофе. Также стало холоднее – и более промозгло. С запада дул влажный пронизывающий ветер, темные тучи начали собираться над горами по другую сторону реки, над которой уже висел туман, густой, точно пенка на латте. По дороге на холм туман волнами поплыл с реки, принеся с собой колючую изморось. Летиция была права: в этой проклятой долине дождь всегда близко. «Может, он пройдет стороной», – надеюсь я, глядя в сторону реки, но теперь туман полностью скрыл ее. Оглянувшись на Уайлдклифф-на-Гудзоне у подножия холма, я вижу, что и сам город исчез, точно шотландская деревушка в фильме, который так любила сестра Бернадетт.

Продолжаю подниматься и утыкаюсь в новую стену тумана. Может, и сам особняк исчез, а я теперь должна буду вечно бродить в этом сером мрачном чистилище, которое очень напоминает мой сон про чудище, появляющееся из ниоткуда. Я оборачиваюсь, бросая ему вызов – пусть появится! – и сквозь туман пробивается желтый свет. Замираю, как и во сне, потеряв способность двигаться. Закрываю глаза, мечтая проснуться, но чудовище издает жуткий крик, и я уже чувствую на лице его противное дыхание.

Открываю глаза и вижу решетку радиатора машины.

– Черт побери, я же чуть тебя не сбил! – Из машины появляется человек, лицо его скрыто бейсбольной кепкой. Он снимает ее, вытирает лоб, и я узнаю Спайка – вчерашнего водителя такси.

– Ты почему ехал по обочине… – сердито начинаю я, но потом, оглянувшись, вижу, что на самом деле это я оказалась посередине дороги. Каким-то образом я сошла с обочины и не заметила. – Как вообще можно что-то увидеть в этой серой мгле? Разве сейчас вообще можно ездить?

Раздраженно застонав, Спайк поясняет:

– Я увидел, как ты выходишь из города, и решил, что в такой дождь тебя надо подвезти.

– Ты за мной следил?

Он смотрит на меня так, будто я сошла с ума.

– Я не хотел, чтобы ты промокла, и вовсе не планировал, что промокнем мы оба. Если сядешь в машину, довезу тебя до особняка.

– Я не стану тратить двадцать долларов за полмили дороги.

– Бесплатно, – отвечает он. – Пожалуйста. Мне будет спокойнее знать, что ты по такой непогоде не на дороге. Это правда небезопасно.

То, как он это произносит, наводит меня на мысли о других опасностях, вроде чудищ из тумана, а не о возможных авариях. Внимательно всматриваюсь в его мокрое от дождя лицо, борода тоже вся в капельках, – будто могу определить характер по чертам. Капля дождя падает за воротник и скользит по позвоночнику, и я вздрагиваю.

– Хорошо, – нехотя соглашаюсь я и более любезным тоном добавляю: – Спасибо.

Сажусь на заднее сиденье, радуясь волне тепла от включенной в машине печки. Спайк осторожно начинает движение, наклонившись к лобовому стеклу, чтобы видеть дорогу.

– Здесь всегда такой туман? – спрашиваю я.

– Не всегда, но часто. Как только воздух оказывается холоднее воды, он с реки и наползает – как дыхание на морозе вылетает облачками пара. Первые поселенцы называли это место Хеллберген, потому что слишком много кораблей пошли ко дну в этом тумане, который они считали дымом горящих под рекой костров преисподней.

– Весело, – замечаю я, тоже наклонившись вперед, чтобы видеть, как Спайк ведет.

– Ничего веселого в этом месте нет, – возражает он. – Как тебе в Ненастном Перевале?

– Там… нормально, – осторожно отвечаю я. – Но по соглашению о неразглашении мне запрещено говорить о мисс Сент-Клэр или о доме с местными.

– Значит, ничего страшного, – отвечает он, широко улыбаясь и встречаясь со мной взглядом в зеркале заднего вида. – Я не совсем местный.

– Нет? Откуда же ты?

– Из Бруклина. Работал в газете «Ньюсдей», потом в «Сан», пока они не перешли на онлайн-статьи, и тогда я переехал сюда, в две тысячи восьмом. Подумал, что если собираюсь водить такси, то здесь безопаснее, чем в городе.

– Ты прожил тут пятнадцать лет и не считаешь себя местным?

– Нет, – смеется он. – Я все еще городской. Все настоящие местные относятся к нам с опаской, помня о тех временах, когда богачи приезжали сюда и строили тут особняки у реки, а потом нанимали местных в качестве слуг и работников в полях. Им не понравилось, когда семья Хейл превратила их поместье в «Приют Магдалины» или когда Джозефина Хейл сделала из него исправительное учреждение, а потом ее зять устроил тут психиатрическую больницу для малолетних преступников.

– Для чужака ты много знаешь о местной истории.

– Привычки репортера неискоренимы, – пожимает плечами он. – Вообще-то меня и привела сюда статья о медицинском центре доктора Синклера – еще в девяностые, до того, как я переехал. У меня была пара зацепок – здесь происходило кое-что не совсем законное.

– Например? – уточняю я, думая о том, что прочитала в интернете.

– Доктор занимался какой-то паранормальной ерундой, сомнительными штуками вроде изучения психотропных препаратов, лечения чакр, гипнотерапии – ходили разные слухи о том, что он делал с пациентами, пока они были под гипнозом.

– Жуть, – говорю я, вспомнив чопорную и аккуратную Веронику Сент-Клэр. Каково это – когда твоего отца подозревают в дурном обращении с пациентами под гипнозом? А ее он тоже гипнотизировал?

«На ночь вместо сказок мне рассказывали историю убийцы».

Что еще было в ее детстве?

– Да, жуть.

Мы подъезжаем к воротам, и у меня неожиданно возникает острое желание попросить его развернуться и отвезти меня обратно на вокзал. Но куда я поеду потом?

– А ты опубликовал ту статью? – спрашиваю я, гадая, почему ее не было среди поисковых результатов.

– Не, – встретившись со мной взглядом в зеркале, откликается он. – Газета ее не приняла. У родственников Хейлов есть влиятельные друзья, которые не хотели, чтобы очерняли фамилию семьи. Эти люди так обычно и поступают. – Он опускает стекло и наклоняется к столбу с переговорным устройством: – Такси Уайлдклиффа! – кричит он. – У меня тут ваша ассистентка.

Ворота со скрипом отворяются, и он едет вверх по петляющей подъездной дорожке. Когда мы проезжаем последний поворот, туман рассеивается и из него появляется дом, будто сбросив серый призрачный покров, как женщина – вуаль.

«Я думаю о доме как о женщине из-за всех женщин, которые там жили».

Не могу удержаться и с беспокойством смотрю на башню, на которой повесилась Кровавая Бесс. Солнечные блики не играют в осколках стекла, сама башня не отбрасывает зловещую тень, но в одном из центральных окон мерцает огонек, и у меня появляется ощущение, что за мной следят. Как будто все женщины, что когда-либо попадали в Ненастный Перевал, ждут меня. Мне хочется спросить, чего они ждут, что я должна для них сделать?

Глава одиннадцатая

Летиция неодобрительно цокает языком при виде моей мокрой одежды и ботинок в прихожей и отправляет меня принимать горячую ванну.

– Мы не можем допустить, чтобы вы слегли с простудой и заразили мисс Сент-Клэр, – замечает она, чтобы я не приняла ее заботу на свой счет. – Попрошу Симса принести вам ужин в спальню.

На часах всего пять вечера, но я не возражаю против ванны и раннего ужина. Уже ступаю на лестницу, когда Летиция добавляет вслед:

– Надеюсь, вы не разговаривали с водителем такси о мисс Сент-Клэр или о доме.

– Конечно же нет, – отвечаю я, что и не ложь, так как вместо меня говорил сам Спайк.

Оказавшись наверху, я набираю ванну и лежу в ней, пока вода не остывает, а затем, помня, что в прошлый раз чуть не утонула, вылезаю и закутываюсь в халат. Я предусмотрительно заперла дверь, так что Симс оставил корзину с едой в холле. В ней два термоса, в одном сладкий чай с молоком, в другом горячая кукурузная похлебка, а также отдельно лежат теплые булочки, сыр и яблоки. Я съедаю все, сидя за столом и разбирая книги, которые подобрала для меня Марта Конвэй. Там и «История Уайлдклиффа-на-Гудзоне» в дешевом переплете («Самиздат», – так и слышу я фырканье Аттикуса), и толстая книга в библиотечном переплете об «Условиях жизни женщин-заключенных в начале XX века», а также монография доктора Синклера с кричащим названием, которое я заметила раньше: «Жуткое возвращение: посмертные признания Кровавой Бесс», которая выглядит гораздо интереснее остальных. Вот здесь, может, и найдется что-то более существенное, чем намеки в интернете. Начну с нее.

Но застреваю я уже на педантичном перечислении академических и профессиональных заслуг доктора Синклера, которые должны впечатлить читателя и убедить, что доктор не какой-то там шарлатан. И засыпаю где-то между его заверениями, что его не интересует парапсихология, и списком психофармацевтических средств, которые он использовал для лечения пациентов.

В Вудбридже мы называли таких докторов «торговыми автоматами» и сравнивали заметки о лучших лекарствах, тех, от которых хочется летать, а не растворяться в желе, и изображали симптомы, чтобы Автомат их выписал. Может, это от мысли о снотворном меня клонит в сон, и я снова погружаюсь в кошмар с вечным туманом.

Я бегу, как и всегда, через белесую мглу, но на этот раз я взбираюсь по лестнице в призрачном мареве, которое на самом деле оказывается дымом. Я в горящем здании, и мне нужно добраться до крыши, но лестница тянется и тянется.

Когда я наконец оказываюсь наверху, по каменным выщербленным зубцам понимаю, что я на вершине башни, которая горит. Перегибаюсь через край, посмотреть, как можно спуститься, и понимаю, что там слишком высоко – шансов пережить такое у меня не было бы.

– Тебе это понадобится.

Я поворачиваюсь и вижу, что уже не одна. Из дыма появилась фигура, и сейчас она протягивает мне канат. Один его конец уже обвязан вокруг зубца башни, а на другом конце я обнаруживаю петлю. Когда я поднимаю взгляд, то различаю на фигуре красный плащ, а изнутри отделанного мехом капюшона скалится голый череп.

Вздрогнув, я просыпаюсь и тут же понимаю, что я уже не в своей кровати.

Я стою босиком на холодном полу и смотрю прямо в скалящийся череп своего кошмара. Открываю рот, хочу закричать, но не получается, потому что горло сжимает петля. Поднимаю руку сорвать ее, и фигура напротив делает то же самое.

«Это зеркало, – говорю себе я. – Ты стоишь напротив зеркала».

Но я не помню, чтобы в моей комнате было зеркало. Оглядываюсь и понимаю, что я на чердаке, стою напротив шкафа и смотрю на свое отражение в его дверце. А плащ… лишь одеяло, которым я накрылась с головой. Я ходила во сне – и не в первый раз.

Уснуть не получается еще долго. Доктор Хьюсак предупреждал, что если я снова начну ходить во сне, то сразу же надо обратиться за психиатрической помощью, но где я сейчас ее найду? Последний психиатр в Уайлдклиффе-на-Гудзоне давно сгорел вместе с башней.

Мне удается поспать всего несколько часов, а потом меня будит стук в дверь и грубоватый голос Летиции отрывисто сообщает, что уже «без пятнадцати восемь». Я рывком вскакиваю, брызгаю в лицо водой, надеваю вчерашнюю мятую одежду. Когда добираюсь до вершины лестницы, часы начинают бить, и я бегу вниз по ступенькам так быстро, что чуть не лечу головой вперед на мраморный пол холла.

– С вами все в порядке? – спрашивает Вероника, когда я занимаю место на стуле. – Вы довольно тяжело дышите.

– Д-да, – отвечаю я. – Просто проспала.

– Надеюсь, после вчерашней истории вас не мучили кошмары про Кровавую Бесс.

– О нет, – вру я. – Но могу представить, насколько пугающими они могли быть для ребенка, который вырос здесь. Думаю, это оказало на вас сильное влияние. – Замечаю, что на коленях она держит страницы, которые я напечатала, а ее пальцы водят по строкам, будто это шрифт Брайля. – Хотите, мы начнем с чтения первых страниц? – предлагаю я, вспомнив о той строке, что добавила. Осмелюсь ли я прочитать ее вслух?

Но Вероника качает головой.

– Не думаю, что это необходимо. Вчерашняя декламация вернула меня обратно в «пугающее детство», как вы его назвали. Думаю, с этого мы сегодня и начнем.

И снова она начинает говорить так, будто кто-то – или что-то – вошло в комнату.

«Доктор, как мы его называли, в моем детстве был призраком пострашнее, чем Кровавая Бесс. Моя мать умерла, когда я была ребенком, и когда я оказалась в том возрасте, чтобы что-то угадывать, поняла, что отец винил в ее смерти меня.

– У нее была слишком неустойчивая психика, беременность сломала ее, – услышала я как-то его слова и своим детским воображением представила, как моя мать пытается нести меня и падает под моей тяжестью. Няня, конечно, жаловалась, что я слишком тяжелая, когда я просила понести меня, а отец поднял меня на руки единственный раз. Тогда я забрела в прекрасную сиреневую комнату, которая принадлежала матери, а отец подхватил меня под мышки и вытащил в коридор с такой силой, что я испугалась, не выбросит ли он меня через перила, прямо на первый этаж холла.

– Доктор боготворил твою мать, – объяснила няня позже, утешая меня в нашей детской на чердаке. – Так что ему не нравится, когда кто-то заходит в ее комнату.

Но уже тогда я знала, что в том, как отец хранил память о моей матери, скрывается нечто большее – или меньшее – чем поклонение. Когда няня водила меня в свою церковь по воскресеньям, я видела там лики святых и Девы Марии с зажженными перед ними свечами, но в нашем доме не осталось ни единого изображения моей матери.

– Он их все уничтожил, – сказала няня. – Не мог вынести ни одного взгляда на ее лицо.

Моих фотографий тоже не было – потому что я выглядела в точности как моя мать, а видеть меня или наше сходство было для него слишком болезненным воспоминанием о том, чего он лишился. И все же по мере того, как я становилась старше, я часто чувствовала на себе его взгляд. Я могла просто сидеть в холле и играть в игрушки на мраморном полу, и тут по шее бежали мурашки. Подняв голову к уходящей вверх по спирали лестнице, я замечала отблеск света в его очках, всего на секунду, а потом он отодвигался. Отец ли наблюдал за мной, гадала я, или же призрак Кровавой Бесс, которая повесилась на башне?

После одного из таких случаев он послал за мной няню, велел привести в его кабинет. Я никогда не была в башне, так как мне было запрещено заходить туда, где он принимал своих пациентов. У подножия башни няня остановилась и посмотрела на винтовую лестницу, и в тени ее лицо казалось серым.

– Иди, – велела она, легонько подтолкнув меня. – Поднимайся, пока не останется больше ступенек, и постучи в дверь.

Когда я добралась до самого верха, то увидела, что дверь в его кабинет открыта, а он сам сидит за столом, скрытый тенью.

– Я вижу, что ты часто смотришь вверх, сюда, – сказал он. – Что ты хочешь увидеть?

„Тебя“, – могла бы сказать я, но это было бы не совсем правдой.

Я пожала плечами и почувствовала себя глупой – и тяжелой, будто ноги налились свинцом, как у взрослых девушек, которых я видела на лужайке, – после обязательных физических нагрузок они тоже еле шли. Я хотела доказать отцу, что я умнее тех пациенток, которые отнимали все его время.

– Я смотрю вверх, потому что чувствую, будто кто-то смотрит на меня, – объяснила я.

– И часто у тебя это ощущение? – уточнил он. И по его тону я могла понять, что в моем ответе было что-то не то, но менять слова было уже поздно. Я будто попыталась показать, что достойна его внимания – или жаловалась, что все наоборот.

– Все дело в этом доме, – ответила я, вспомнив кое-что, что няня говорила девушкам на кухне. – Это все его проделки.

Отец тогда наклонился вперед, и его лицо при таком освещении выглядело ужасно, искаженным, будто одна из каменных статуй на улице.

– Какие проделки?

– Ну… вещи пропадают, иногда появляются тени там, где их быть не должно… и звуки…

– Какие звуки? Что ты слышишь?

– Просто скрипы и глухие удары…

– А что ты видишь?

– Ничего! – Слезы подступили опасно близко, а я знала, что отец ненавидит, когда плачут.

Он вздохнул, откинулся обратно на спинку кресла и записал что-то в книжке – его ручка царапала бумагу.

– Теперь будешь приходить ко мне раз в неделю, – велел он. – И рассказывать мне все, что увидишь и услышишь.

Когда я поднялась, чтобы уйти, он тоже поднялся, вышел из-за стола и опустился передо мной на колени. Он держал меня на расстоянии вытянутой руки и изучающе разглядывал.

– Ты очень похожа на свою мать. – сказал он. – А теперь иди, скажи няне подняться ко мне.

Я знала, что моя мама была очень красивой, так что я сказала спасибо. Его рот дернулся, он быстро встал и жестом велел мне идти. Сбежав по ступеням, я нашла няню за дверью в башню – она точно стояла на страже. Я передала ей поручение отца, а потом, боясь стоять одна у подножия башни, проскользнула следом и ждала на лестничной площадке. И хорошо слышала глубокий громкий голос отца:

– …как ее мать. Пусть живет в Фиалковой комнате и приходит сюда раз в неделю.

Няня что-то сказала, но я не разобрала, а мой отец ответил:

– Нет – не в деревенскую школу. Я найму частного преподавателя.

И с тех пор меня обучала вышедшая на пенсию школьная учительница из Покипси, миссис Вайнгартен, а раз в неделю я поднималась в кабинет отца в башне. В конечном счете я была счастлива, что он обращает на меня внимание, и большую часть недели я проводила, придумывая, что бы ему рассказать. Больше всего он оживлялся, когда я рассказывала о своих снах, а с тех пор как я перебралась в Фиалковую комнату, мне много что снилось. Я могла рассказать ему что-то придуманное на основе историй из старых книг моей матери, вроде „Тайного сада“ и „Волков из Уиллоуби-Чейз“, где одиноких детей отправляли в древние особняки, такие же, как Ненастный Перевал.

В конце концов эти истории казались мне более реальными, чем мир снаружи запертых ворот, вне высоких стен дома, где я жила. Я была такой же узницей, как и „пациенты“, но у них хотя бы была компания друг друга, а мне было запрещено „брататься“ с ними. В качестве компании у меня оставались книги мамы, и после детских сказок я прочитала „Джейн Эйр“ и „Грозовой перевал“, „Большие надежды“ и „Удольфские тайны“ – истории о девушках, попавших в ловушку в больших особняках, в точности как я. Миссис Вайнгартен также принесла мне свои любимые книги: „Ребекку“, „Хозяйку замка Меллин“ и „Тишину в Долине цапли“. На обложках там были девушки, бегущие прочь от особняков, которые были так похожи на Ненастный Перевал. Все эти женщины пришли в загадочные поместья из внешнего мира и могли в него вернуться. Почему не могла сбежать я?

Когда я спросила отца, он сказал, что для внешнего мира, за стенами Ненастного Перевала, я слишком уязвима, в точности как моя мать.

– Когда я приехал сюда, в ней уже что-то сломалось. Я думал, что смогу починить ее, пока…

Я знаю, он хотел сказать „пока не родилась ты“. Я думала, что она умерла при родах, но когда спросила няню, та вытаращилась на меня и покачала головой.

– Нет-нет, малышка, роды были тяжелыми, но она их пережила. Это уже позже у нее в голове что-то помутилось. У некоторых женщин так бывает, это называется послеродовая депрессия. Доктор сказал, что у нее она проходит особенно тяжело из-за ее слабого душевного здоровья. Мы должны были не давать ей волноваться, сказал он нам, и держать подальше от тебя.

– Почему подальше от меня?

Няня, судя по всему, уже явно пожалела, что сказала что-либо, но печально продолжила:

– Чтобы она тебе не навредила. В этом заключалась часть ее болезни. Ей почудилось, что с тобой что-то не так. Следы ее собственного безумия. Проклятие Кровавой Бесс, так она это называла. В конце она просто бесновалась и боролась с нами. Она вырвалась, нашла тебя в детской и сбежала с тобой на детское кладбище.

– Почему на детское кладбище?

– Это место в ее глазах обладало нездоровым очарованием. Она иногда приходила туда почитать имена бедных детишек, которые родились у здешних девушек. Там была пара могил матери и дочери, у границы кладбища, там, откуда видна река, и она часто сидела там, говорила: „Они хотя бы остались здесь вместе. Я бы ни за что не хотела уйти, зная, что моя плоть и кровь должна выживать в этом мире без меня“. Полагаю, она думала о душах тех бедняг, когда прыгнула с обрыва, привязав тебя к груди. Она хотела убить вас обеих, но, должно быть, в конце пожалела об этом решении, потому что перевернулась и упала на спину, и ты не пострадала. Можешь помнить об этом, малышка: мама тебя все же спасла.

Это слабое утешение. Слишком слабое. Моя мать была сумасшедшей. Она считала, что ее сумасшествие передалось и мне, и пыталась убить меня, лишив жизни и себя. Неудивительно, что отец пришел в ужас, увидев ее во мне. Когда я попыталась расспросить его о маме, он сказал, что мне вредно размышлять о ее случае. Но мне было необходимо знать, какая судьба мне уготовлена.