Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 105 (всего у книги 346 страниц)

17 ноября. Среда

Инспектор Стуки пошел разыскивать агента Пасетти. «Кто бы мог подумать, – размышлял он, – что у одного из наших агентов был дядя, которого церковь причислила к лику блаженных».

Стуки подождал, пока полицейский агент вымоет грязные руки. Пасетти по праву считался магом моторов, однако он никогда не отказывался и от мелкого ремонта автопарка полицейского участка: залить машинное масло, проверить аккумулятор или систему зажигания, заменить лампочки в фарах.

Стуки решил начать издалека.

– Твой дядя был монахом-францисканцем, добрым человеком, который молился Богу и вырезал из дерева статуи. Но это еще не все. Он обладал даром исцелять людей, и за эти чудесные исцеления церковь причислила его к лику блаженных. Все любили твоего дядю. Я даже слышал, что после его смерти началась небольшая смута: люди церкви спорили, где должны находиться мощи блаженного. Говорят даже, что однажды ночью монахи из его ордена выкрали тело с кладбища, где твой дядя был похоронен, чтобы он всегда оставался рядом с ними.

– Откуда вы все это знаете, инспектор? – спросил Пасетти дрогнувшим голосом.

– Люди рассказали.

– И почему вас так заинтересовал мой дядя?

– При нашей работе очень важно быть в курсе всех деталей, ты ведь это понимаешь, правда?

Агент Пасетти молчал.

– Блаженный дядя – дело, безусловно, необычное. Но и разговаривать по телефону с известной провидицей тоже не входит в список повседневных дел, верно? Лично ей позвонить, чтобы предупредить о приезде полиции. В этом, конечно, нет ничего криминального, Пасетти.

– Ландрулли и Сперелли сами ко мне пришли перед отъездом, чтобы я проверил их служебный автомобиль. Лично я считал, что посещение предсказательницы – не самая удачная идея, я им так и сказал.

– Значит, по-твоему, затея была не очень?

– Да. Преступления не имеют отношения к благочестивым людям.

– Поэтому ты ее предупредил.

– Конечно. Я знаком с синьорой, потому что иногда обращаюсь к ней за утешением.

– Понимаю. И ты подробно объяснил предсказательнице, кто именно к ней едет.

– Она сама меня спросила.

– Слушай, Пасетти, как считаешь: ты правильно поступил, заблокировав машину твоих коллег?

– Это была просто шутка! Небольшое устройство, которое, как только машина остановится, выводит из строя мотор на четверть часа. Но затем автомобиль снова заводится без проблем.

– Молодец, Пасетти! А моя машина? Опять твои шуточки?

– С вашей я ничего не делал, инспектор, клянусь!

– Клянешься могилой твоего блаженного дяди?

– Даже им самим, если хотите.

Сидя за столиком в баре неподалеку от того места, где раньше находилось туристическое агентство Аличе Бельтраме, Стуки удовлетворенно улыбался. Он частично разгадал тайну внезапно заглохших моторов. Точнее, только одного. Инспектору хотелось верить, что Пасетти был с ним не до конца откровенным. Оставалась еще нерешенной загадка записных книжек Аличе Бельтраме. Стуки с раздражением отметил, что эти страницы ускользали от него, словно разлетающийся по городу вирус гриппа.

Если хорошо присмотреться, Беатриче Бельтраме была не так уж некрасива. Взглянув на нее внезапно, прежде чем она, словно защищаясь, придавала своему лицу высокомерное выражение и причудливо наклоняла голову, избегая взгляда собеседника, можно было уловить в ее чертах проблески наследственной красоты. Стуки смотрел на Беатриче, которая вышла из ворот лицея с высоко поднятой головой, уверенно ведя свой велосипед. Инспектор жестом попросил учительницу подождать, заметив, что она на секунду заколебалась и велосипед накренился, как будто собирался выскользнуть из ее рук.

– Мне нужно задать вам еще несколько вопросов, – сказал Стуки и предложил повести ее велосипед.

Бельтраме отказалась, крепко сжав пальцами руль.

– Это не такое трудное дело, чтобы замедлять работу мозга, – сухо ответила женщина.

Стуки принялся делиться с ней некоторыми своими умозаключениями, а также рассказывать о результатах расследования – по крайней мере, о тех, которые касались непосредственно семьи Бельтраме.

– Нам известно, что фотокопии страниц записной книжки по городу распространяете вы, – уверенно заявил инспектор.

Выражение лица Беатриче не изменилось. Было понятно, что она не из тех, кого легко запугать.

– Вы с вашей матерью препятствовали расследованию, пытаясь повлиять на его ход. Вами были оклеветаны невинные граждане.

– А, эти… – рассеянно проговорила синьорина Бельтраме.

– Мы пришли к выводу, что вы во всем замешаны.

– В чем именно?

– Кстати, почему вы не делали фотокопий непристойных рисунков? Это было недостойно семьи Бельтраме?

– Откуда вы знаете о рисунках Аличе?

Стуки не ответил.

– Пойдемте перекусим, – предложил мужчина.

Инспектор Стуки и синьорина Бельтраме зашли в небольшое кафе со шведским столом, укрывшееся под городскими арками. Все уличные столики были заняты большой компанией: молодые люди держали в руках бокалы с вином, наслаждаясь аперитивом. Однако внутри заведения оставалось немало свободных мест. Они расположились в самом уединенном углу зала. Стуки, ничего не сказав своей спутнице, пошел со своей тарелкой к шведскому столу и наполнил ее ризотто с мясом и радиккьо. Затем он попросил бармена открыть бутылку красного вина из тех, что были выставлены на витрине. Учительница Бельтраме сидела за столом, держа спину чрезвычайно прямо, и молча наблюдала за действиями полицейского. Наконец, демонстративно пожав плечами, она поднялась и подошла к столу с разнообразными блюдами. Вернувшись, Беатриче поставила перед собой тарелку с зеленым салатом и куском сыра. Инспектор Стуки принес два стакана и налил в них вина. Мужчина поднял свой стакан.

– За Аличе!

Не ожидавшая этих слова синьорина Бельтраме вздрогнула всем телом.

– Где она? – тихо спросил учительницу Стуки.

Женщина не отвечала.

Инспектор стал с аппетитом есть рис.

– Вы знаете, я уже давно не чувствовала себя такой живой, как в эти последние дни, – произнесла Бельтраме.

Стуки кивнул головой, тем самым давая понять, что он предполагал нечто подобное.

– Два года ждать хоть какого-нибудь знака. Любого. Два нескончаемых года с матерью, которая постепенно теряет связь с реальностью. Если бы и я продолжала надеяться, это бы не закончилось никогда.

Женщина отложила в сторону нож и вилку.

– А потом мы отправились забрать вещи из агентства Аличе, почти уверенные в том, что она уже никогда не вернется, и нашли ее записную книжку. И, представьте себе, до этого полиция там все перевернула вверх дном. Тетрадь лежала на дне коробки со старыми рекламными проспектами. Ее не обнаружил даже частный детектив, который был с нами в течение почти двух лет – моя мать не доверяла полиции. Синьор Валлезани помог нам многое понять об Аличе.

– Подождите! Но это не та записная книжка, фотокопии которой разошлись по городу.

Бельтраме вздохнула.

– Ту, о которой вы говорите, прислали нам по почте много месяцев спустя. В ней были заметки о мужчинах, которые и вы тоже читали.

– Это написала ваша сестра?

– А кто же еще? Когда моя мать увидела первую записную книжку со всеми этими вульгарными рисунками, она была потрясена до глубины души. Потом она прочитала записки из второй тетради и поняла, что ее девочка потеряла разум из-за мужчин, которые ее только использовали. Неудивительно, что Аличе принялась высмеивать их своими рисунками и язвительными заметками. Моя мать от горя совсем помешалась.

– Таким образом, у Аличе было два любовных дневника: в одном были рисунки, а в другом – слова. Верно?

– Да.

Стуки медленно покачал головой.

– Нет, синьорина Бельтраме, что-то тут не складывается. Две такие разные тетради никак не могли бы ужиться вместе. Если только они не принадлежат двум разным людям. Вы уверены в том, что заметки в тетради, которую вам прислали по почте, писала именно ваша сестра? Кто мог вам ее прислать?

– Убийца.

– Кто он?

Учительница Бельтраме судорожно сглотнула.

– А теперь, Беатриче, попытайтесь сказать мне правду, – тихо произнес инспектор.

Казалось, у женщины больше не было сил сопротивляться. Бельтраме до боли сжимала руки. Ее застывший на уровне груди инспектора взгляд медленно скользнул по линии его плеча и остановился на шее.

– Вы знаете, что значит провести собственную жизнь с матерью, которая то впадает в безумие, то выходит из него? Каждый прожитый день ни на миг не отдалял нас от трагедии. Это был изнурительный путь к цели, но мы знали, что никогда ее не достигнем. Тогда я сказала себе: должно быть решение! И мне удалось его найти. Более того, я смогла убедить в этом свою мать. Используя рисунки Аличе, мы превратили их в список обвинений против того мерзкого мира мужчин, с которыми моей сестре пришлось иметь дело.

– И что вы планировали делать с этим, как вы выражаетесь, списком обвинений?

– Не знаю, мы с мамой подумывали отправить это в газеты. У нас не было четкого плана. Что-то действительно изменилось, когда я начала писать, используя материал Аличе. Мне хотелось подражать сестре во всем, даже ее почерку, чтобы глубже проникнуть в ее мир. Наконец-то я почувствовала облегчение. Мне не стыдно в этом признаться: я наслаждалась, когда писала. Да, мне нравилось, и чем больше я писала, тем больше мне хотелось продолжать. Это бессмысленное занятие стало для меня возможностью не думать ни о чем другом. Шансом проработать свое горе. Так я надеялась занять свой ум до выхода на пенсию. А моя мать, думала я, рано или поздно смирится с тем, что произошло, и проведет остаток дней, сидя в кресле перед телевизором.

– А идея со скелетом? Она тоже принадлежит вам?

– Какая идея со скелетом?

– К найденному скелету ваша сестра не имеет никакого отношения.

Стуки скрестил руки на груди и молча смотрел на женщину, пытаясь угадать, что в тот момент проносилось в голове у Бельтраме.

– Это невозможно, – заикаясь, проговорила она.

– То есть это сделали не вы? А я уже было подумал, что это был элегантный способ подставить Джакомо Бенвенью.

– Что вы такое несете? – возмутилась Бельтраме. – Вы думаете, что мы были бы в состоянии хладнокровно разыскивать скелет, похожий на скелет моей сестры, но принадлежащий другой умершей женщине? Вы можете представить меня и мою мать закапывающими в землю человеческий скелет? Ночью…

– Конечно, ночью, иначе бы вас заметили, – проговорил инспектор. – Появление скелета стало для вас неприятным сюрпризом, не так ли?

– Кошмарным! Проклятое наводнение.

– Вот уж точно!

– За пренебрежительное отношение к кому или чему бы то ни было приходится расплачиваться. Всегда.

– И появление этого скелета подтолкнуло вас к тому, чтобы распространять по городу фотокопии записок, которые на самом деле писали вы, подражая почерку сестры. И добавив подпись «Аличе».

– Мне никак не удавалось подделать ее подпись. Вы видели, какая она странная? Задача оказалась довольно сложной. Однако повторяю вам: к обнаруженному скелету мы с матерью не имеем никакого отношения.

Беатриче Бельтраме пристально посмотрела на Стуки. Инспектор вдруг ощутил нараставшее в нем раздражение.

– Вы хотели вынудить полицию возобновить расследование или просто возбудить любопытство жителей города? Прочитав записки, лично я узнал Масьеро и Каберлотто.

Бельтраме не ответила.

– А может быть, после того, как вы сделали это, вам захотелось пойти дальше? Возможно, вам было недостаточно того чувства облегчения, в котором вы сейчас признались. Вы захотели большего?

– Моя мать поверила, что это скелет Аличе. И решила, что по прошествии стольких лет настало время действовать. Я не смогла ее отговорить. Это было невозможно.

– Как вам удалось убедить синьору Фортуну назвать имя Аличе?

– Какую еще синьору Фортуну?

– Ту, у которой живет юная предсказательница-марокканка по имени Аиша.

Бельтраме отрицательно покачала головой. Да, она читала об этом в газетах, но подумала, что речь шла о какой-нибудь мифоманке, даже если заявления девушки в тот момент играли им на руку. Они с матерью стали распространять по городу фотокопии и послали их в газеты, чтобы у горожан сложилось впечатление, что вместе со скелетом на поверхность вышла правда.

– Вы слышали, что произошло с Масьеро, Каберлотто и Бенвенью?

Бельтраме не ответила.

– Вы понимаете, что своими записками вы могли спровоцировать преступника?

– Если бы не я, моя мать собственноручно бы застрелила Бенвенью.

– Чем?

– Это я так, к слову. Мама была уверена, что если бы ее муж, мой отец, был жив, он непременно бы это сделал. Она меня не знаю сколько раз просила избавиться от Бенвенью.

– Одна только ваша мать считала, что виноват Джакомо Бенвенью?

– Да, она всегда была в этом уверена.

Стуки задумался. Он налил себе красного вина и поднес стакан к губам.

– Когда мы с вами встретились впервые, вы сказали, что не верите, будто ваша сестра исчезла по собственной воле. Вы предполагали, что с ней произошла какая-то трагедия. И все же я убежден, что Аличе хотела уехать далеко отсюда. Или я ошибаюсь?

– Это не секрет. Она ненавидела окружающую ее обстановку и, скорее всего, семью тоже. Наверное, Аличе считала себя выше нас и хотела изменить свою жизнь.

– Ваша сестра говорила вам о своем намерении уехать?

– У нее не было привычки делиться со мной планами.

– Тогда что же она говорила? – воскликнул Стуки, хватая учительницу за руку.

Бельтраме бросила на него испепеляющий взгляд, и инспектор сразу же раскаялся в своей импульсивности.

– Попытайтесь вспомнить, синьорина. Возможно, утром того дня, когда Аличе пропала, она сказала вам что-то важное?

– Нет, ничего. Она со мной даже не попрощалась.

– Вы рассказали об этом комиссару Леонарди десять лет назад?

– Я много чего ему рассказала.

Инспектор замолчал.

– Вы нас теперь арестуете? – спросила женщина.

У Стуки пропало желание ей отвечать. Он понял, что не хочет вообще никого видеть.

Инспектор Стуки отклонил приглашение Елены на ужин. Он молча слушал доклад агента Ландрулли о том, что удалось раскопать о Витторио Фортуне. Прежде всего, выяснилось, что никто из окружения мужчины толком не знал, чем тот занимался на самом деле. Кое-кто утверждал, что Витторио был водителем, но полицейские так и не узнали, где и на кого он работал. Синьора Фортуна заявила, что ее сын не был знаком с Аличе Бельтраме. И что она сама впервые услышала ее имя только от Аиши, а той его сообщила Мадонна.

18 ноября. Четверг

Беатриче проснулась посреди ночи. Легкий сон улетучивался постепенно, и когда часовая стрелка приблизились к цифре пять, женщина уже лежала в постели с широко открытыми глазами. Она бесшумно встала, открыла ящик комода и достала пневматический пистолет, из тех, какие используются для отпугивания бродячих собак и диких животных. Бельтраме решила, что избавится от него по дороге в школу. В нем больше не было необходимости. Шума она наделала, на кого-то из любовников сестры нагнала страху. Беатриче была удовлетворена. Особенно ей понравилось видеть их распростертыми на земле. Такие важные мужчины – и хватило одного лишь звука выстрела, чтобы у них подкосились ноги.

Учительница положила пистолет в сумку с книгами и задумалась, о чем она может поговорить сегодня со своими учениками. Беатриче хотелось рассказать о себе, о том, как неудержимо меняется ее жизнь. Женщина чувствовала необходимость поделиться с кем-то тем, как много нитей наконец оказалось у нее в руках и как они складываются на ее глазах в узор, не лишенный своеобразной красоты.

Синьорина Бельтраме подумала, что сегодняшний урок она с удовольствием посвятила бы Лукрецию[115]115
  Лукреций (Тит Лукреций Кар, 99–55 гг. до н. э.) – древнеримский философ и поэт, автор философской поэмы «О природе вещей», одной из самых значительных работ античной философии.


[Закрыть]. Настроение было вполне подходящим. Лукреций, почему бы и нет? Он был любимым автором Аличе, когда та училась в лицее.

«У инспектора Стуки в руках много разных зацепок, – подумала женщина, – но нет ничего действительно важного. Как, впрочем, и у того, другого, – Леонарди. Они думают, что достаточно надеть полицейскую форму и получишь в дар волшебную подзорную трубу, которая позволяет смотреть в даль и в глубину. Но это не так. Жизнь – штука сложная, дорогие мои. Уж кому-кому, а мне это хорошо известно».

Она спустилась в кухню сварить себе кофе. Ее мать спала. Беатриче всегда завидовала матери из-за ее способности ни при каких обстоятельствах не терять сна, как будто игнорируя любые страдания и мировые проблемы. Могло произойти все что угодно, а мать Бельтраме по ночам спала.

Отец Беатриче был совсем другим. Удачливый предприниматель, наживший солидный капитал, он всегда был занят – даже слишком, по мнению жены и дочерей. Но таков бизнес: либо слишком много, либо ничего. Здесь бесполезно ожидать нужных пропорций. Отец Бельтраме считал себя человеком из стали. И, скорее всего, таким он и был. Отцу не хватало гибкости, потому-то он и сломался. Его смерть стала для всех большой неожиданностью.

Нет, у полицейских на нее ничего не было. Беатриче добавила в кофе несколько крупинок сахара. Ничего по-настоящему значимого.

Конечно, если бы Витторио Фортуна был еще жив, ситуация была бы очень запутанной. И опасной. Потому что он обладал взрывным характером, который с трудом сдерживал. И когда плотину прорывало (а время от времени такое случалось), чего только он не вытворял. Но мужчина погиб, и лично для нее это было большой удачей. Ей, можно сказать, повезло. Синьорина Бельтраме вспомнила, как Витторио пришел к ним домой через несколько месяцев после исчезновения Аличе. Он показался Беатриче невероятно красивым, и на мгновение она с привычным чувством тонкой и меланхоличной зависти подумала о еще одном мужском сердце, разбитом ее сестрой. В тот раз Витторио намеками дал им понять, что считал исчезновение Аличе чем-то ужасным, возможно криминальным.

«Криминал», – прошептала Беатриче, поставив кофейную чашку в мойку. Утром ее вымоет мать Бельтраме. Не дай бог лишить ее этих маленьких повседневных обязанностей. Подумать только: когда-то она была энергичной и уверенной в себе женщиной с сильным характером.

«Да уж, – подумала Беатриче, – в нашей семье у всех сильный характер». И у Витторио Фортуны он тоже был не слабым. «Я считаю, что ваша сестра стала жертвой преступления, и догадываюсь, кто преступник», – так он ей сказал.

Беатриче могла поклясться чем угодно, что в тот момент не испугалась: ее вообще было трудно чем-либо испугать. Услышав эти слова, она ощутила себя так, будто ее ударили кулаком в живот, и инстинктивно погладила себя в области желудка.

Синьорине Бельтраме показалось, что она снова слышит этот голос и видит горящий взгляд Витторио, его волнение, напряженные мускулы и сжатые кулаки.

Беатриче понимала, что должна его спросить. Она не могла сделать вид, что ей не интересно. Ее матери, к счастью, в тот момент не было дома: она пошла куда-то со своими подругами.

– И кто же, по-вашему?

– Джакомо Бенвенью, – воскликнул мужчина, – иглотерапевт и любовник вашей сестры.

– Как вы можете такое утверждать?

– Я знаю, я знаю, – повторял Витторио, почти задыхаясь.

– Если вы так уверены, сообщите в полицию, – холодно произнесла Беатриче.

– У меня нет доказательств, – ответил мужчина, – и, боюсь, они мне не поверят. Я не из тех, кто вызывает доверие. Сделайте это вы, семья. Назовите следователям это имя, и его арестуют.

Беатриче взглянула на мужчину почти ласково, как на того, кто бредит. Бедный Витторио Фортуна, надо же, какое воображение! На мгновение ей показалось, что Витторио владеет какой-то тайной, которую не решается высказать. Он попытался объяснить, сумбурно и многословно, что многие люди сами желают исчезнуть, по разным причинам. И вдруг, словно решив, что больше не может этого скрывать, Витторио объявил, что Аличе поручила ему сопровождать ее за границу, в место, неизвестное никому.

Беатриче бросило в жар. Женщине показалось, что ее сердце как будто растворилось. Чтобы немного прийти в себя, она стала прислушиваться к слабым звукам, доносившимся с улицы: к шуму мусоровозов, первых автомобилей.

О, Витторио оказался весьма изобретательным! Когда мужчина понял, что семья Бельтраме, ссылаясь на отсутствие доказательств, не предпримет никаких действий, он проявил инициативу и отправил в полицию три анонимных письма. Убедившись, что и это не произвело должного эффекта, Витторио снова пришел в дом Бельтраме. На этот раз чтобы сообщить, что у него есть гениальный план, как вывести на чистую воду Бенвенью.

– Я ничего не хочу знать, мне это не интересно, – ответила ему Беатриче. – Я собираюсь держаться подальше от всего этого. Наша семья желает только одного: забыть все и позволить времени наконец нас исцелить. Витторио, поверьте мне, время нас излечит.

– Ничего подобного! – крикнул он в ответ. – Времени не существует, есть лишь только наши поступки.

Бельтраме улыбнулась: сейчас она была уверена в том, что этот белокурый красавчик довел свой план до конца. Беатриче посмотрела на часы: было почти шесть. Женщина вернулась в свою комнату и начала одеваться. Завтра она отнесет записную книжку в полицейский участок. Конечно, ей было жаль с ней расставаться, но порой жертвы неизбежны.

«Странный мужчина этот Стуки». Елена посмотрела на себя в зеркало. Она слегка повернула голову, воображая, что на кончике ее носа есть невидимая кисточка, и стала рисовать ею в воздухе восьмерки – сначала вертикальные, а затем горизонтальные.

– Скорее всего, я в своей жизни никогда не встречала нормальных мужчин, – произнесла Елена вслух.

По словам ее подруг, Сандры и Вероники, Стуки был своего рода мужским парадоксом: он любил женщин, как мужчина, и завидовал им, как на это способна только женщина. Будто бы он действительно в них что-то понимал! «Мужчин, которые понимают женщин, в природе не существует, – сказала себе Елена. – Это нонсенс!» Взять, к примеру, Сильвио, ее бывшего мужа. Он имел смелость утверждать, что никто не в состоянии понять женскую душу лучше, чем он. Именно так и говорил! Сильвио был театральным актером, а еще он писал пьесы, в которых сам играл, сам себе аплодировал и сам же себя критиковал. Он имел привычку корректировать пьесы прямо по ходу спектакля, перекраивая свои реплики в уверенности, что придумал другие, еще более гениальные.

Инспектора Стуки никому и в голову бы не пришло назвать комедиантом. Он часто выглядел рассеянным, и нельзя было сказать, чтобы он придерживался какого-нибудь сценария. Создавалось впечатление, что инспектор размышляет о нескольких вещах одновременно и задает вопросы, которые, на первый взгляд, совсем не относятся к делу. Иногда Елене казалось, что Стуки ее совсем не слушает. Было очевидно, что он не верил словам, точнее, тому, что истина может передаваться лишь звуками. Стуки кружил вокруг объекта, искал подтверждений, чтобы докопаться до сути, но делал это не как полицейский, а, скорее, как человек благоразумный, возможно, немного застенчивый. Тот, который пытается избегать ошибок или хочет помешать другим поддаться утонченному обаянию тщеславного обмана.

Елена вздохнула. Она ощущала в Стуки некую упругую энергию. Инспектор оказался намного сильнее, чем ей это показалось вначале. Не только физически, но характером. Он деформировался, растягивался, закручивался, но затем высвобождал энергию и добирался туда, куда нужно, достигал того, что ему было необходимо. Эту энергию особенно ярко выражали его руки. Для Елены такие ощущения были абсолютно новыми. Никогда раньше ей не приходилось задумываться о притягательной силе рук. У всех людей имеются свои сильные стороны. Однако Елене никогда не приходило в голову, что красивые руки могут оказывать такое же воздействие, как роскошные волосы, пристальный взгляд или чувственные губы…

Елена первой взяла Стуки за руку. Ну хорошо, допустим. Каждая женщина прекрасно знает, что прикоснуться к руке мужчины – это как попросить его перевести спутницу через бурную реку по шаткому мостику. Но в тот момент со Стуки она почувствовала себя так, будто находится в теплом гнездышке. Звучит немного глупо и по-детски, но ощущение было именно таким: уютное гнездышко. Крохотное, подвешенное в воздухе защищенное пространство, находясь в котором можно улыбаться и не бояться быть самой собой.

Странный мужчина этот Стуки. С такими крупными коленями и ступнями, с бицепсами как у уличного пацана, тренирующегося с боксерской грушей в гараже. В одежде, которая явно ему не подходит, с дырявыми носками и потрескавшимся от старости ремнем. И это выражение – «Антимама!» Интересно, что на самом деле оно означает?

Вот уж действительно странный! Прежде всего – потому что ему, как никому другому, удавалось ее рассмешить. Они с инспектором часто смеялись. Елена подумала, что с таким мужчиной, как Стуки, стоит просто наслаждаться моментом, не строя никаких планов, будто каждый раз покупаешь билет просто до ближайшей остановки, а потом – до следующей.

Женщина заправила волосы за уши и, улыбнувшись, похлопала себя по щекам. «Елена, Елена, мужчины – не такая уж необходимость, – сказала она себе. – Впрочем, одиночество тоже не единственный вариант».

Стуки оглядел кушетку, а затем перевел взгляд на длинный белый халат доктора Бенвенью. По телефону инспектор пожаловался на ноющую боль в правой ноге, и иглотерапевт согласился провести для Стуки экстренный сеанс иглоукалывания.

– Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто я пользуюсь случаем, – произнес Стуки, ложась на кушетку. – Просто о вас все так хорошо отзываются, даже комиссар Леонарди, поэтому я и решился… Я как-то стараюсь избегать лекарств.

Джакомо Бенвенью молча кивнул, продолжая что-то сосредоточенно искать в контейнерах с иглами.

– Как давно болит?

– Три или четыре дня.

– Когда я приходил к вам в управление, она вас уже беспокоила?

– Еще как!

– Покажите, в каком месте боль наиболее сильная?

Стуки провел пальцем вдоль правого бедра до колена.

Бенвенью сжал губы.

Инспектор исподтишка наблюдал за его удивительно длинными и тонкими пальцами.

– С вами абсолютно все в порядке, – проговорил Бенвенью.

– Как вы можете такое утверждать?

– Я понял по тону вашего голоса.

– Вы настолько чувствительны?

– Работа такая.

– Это потому, что вы должны уметь воспринимать тонкие энергии, правильно?

– Более или менее.

– Знаете, в ту ночь, когда в вас стреляли, я был удивлен, как хорошо вы справились с паникой. Если бы это случилось со мной, я бы гораздо дольше приходил в себя.

– У вас очень нервная работа. У меня – нет.

– Лечить людей и быть ответственным за чье-то здоровье ненамного легче, чем быть полицейским.

Бенвенью не ответил.

– Сейчас я введу несколько игл, чтобы уменьшить вашу тревожность, – предупредил пациента иглотерапевт.

– Хорошо, – пробормотал инспектор, – очено хорошо.