Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 291 (всего у книги 346 страниц)

После

Этим вечером Ханна засыпает без труда, как не засыпала, кажется, целую вечность. Ее не будит давление плода на мочевой пузырь, не мучают судороги в ногах или изжога. Она ложится в десять, проваливается в сон и не просыпается целых десять часов.

В шесть утра ее что-то будит. Она не может понять, что именно – может, шум включившейся системы отопления. Бойлер в квартире старый и подчас, начиная работать в холодный день, издает странное постукивание. А может, разносчик молока звенит бутылками, когда велосипед подскакивает на булыжной мостовой.

Что бы это ни было, Ханна резко просыпается. Пролежав четверть часа, стараясь побороть желание сходить в туалет, она сдается и спускает ноги с кровати. Утро выдалось холодное, на улице еще темно, и воздух даже в коридоре пахнет зимой. Голые подошвы ног буквально сжимаются от прикосновения к ледяному кафельному полу.

Ханна заваривает чашку горячего чая, возвращается в постель и сует ноги под перину, чтобы согреть их рядом с Уиллом. Муж еще не проснулся. Глядя на его беззащитное во сне, потрясающе открытое лицо, она не может поверить, что восприняла вчерашний намек Хью всерьез. Не иначе это какое-то недоразумение, имеющее самое невинное объяснение. В отличие от старых построек на территории колледжа, корпус «Клоудс» – современное здание с хорошей звукоизоляцией. Слабый, приглушенный звук, проникший сквозь толщу бетона, – что он доказывает? Ведь Хью не видел Уилла.

И все же… Хью и Уилл закадычные друзья. Вспомнив, какую боль она уловила в голосе Хью, Ханна поеживается в теплой постели. Стал бы Хью такое говорить, если бы не был уверен на сто процентов?

Нужен человек, способный подкрепить алиби Уилла, заверить ее, что Уилл покинул Сомерсет именно в то время, о каком говорил сам. Кто это может подтвердить? Насколько известно, сестры Уилла не было дома в те выходные, мать проходит уже третий курс химиотерапии, а память отца слабеет с каждым днем. Нет никакого смысла звонить больной, престарелой паре и выпытывать, когда именно их сын покинул дом в выходные десять лет назад. Даже если родители Уилла что-то вспомнят, у Ханны никогда не будет уверенности в том, говорят они правду или пытаются прикрыть сына.

К сердцу подступает холод. Ей становится ясно: единственный человек, способный рассказать правду, это… сам Уилл.

Некоторое время она подумывает разбудить мужа и спросить его в лоб, чтобы услышать ответ: «Глупости! Ты прекрасно знаешь: я вернулся в воскресенье вечером».

На ум приходят полные тревоги слова Новембер: «Пожалуйста, ничего не предпринимайте, не поговорив сначала с полицией».

Ханна вспоминает и предупреждение Хью, говорившего, что обращение в полицию разворошит осиное гнездо?

Черт! Черт!

Ханна резко, резче, чем хотела, с громким стуком ставит чашку на тумбочку. Чай выплескивается.

Лежащий рядом Уилл шевелится.

– Который час?

Голос заспанный, полный любви. Мышцы Ханны расслабляются, словно одного присутствия мужа достаточно, чтобы развеять все тревоги. Страхи, такие реальные в минуту тишины несколько мгновений назад, исчезают, как будто она не взрослый человек, а включивший свет ребенок, которому приснился страшный сон.

– Полседьмого, – шепчет Ханна. Уилл кряхтит и кладет руку на раздавшуюся талию Ханны.

– Полседьмого? Смеешься? В выходные? Тебе не спится?

– Появится ребенок, поздно будет привыкать. Тренируйся заранее.

Ей не хочется признавать, что она не спит, потому что провалилась в мутный идиотский кошмар, в котором Уилл фигурирует как убийца Эйприл. Теперь, когда его рука лежит на животе Ханны, такая мысль представляется абсурдной.

– Давай проведем другую тренировку, – бормочет Уилл, прикасаясь теплыми, мягкими губами к ее коже и приятно щекоча. Ханна ныряет под одеяло. Тепло, уют и ободряющие прикосновения Уилла изгоняют призраков. По крайней мере, на некоторое время.

* * *

Потом Уилл готовит кофе на двоих, Ханна зевает и потягивается, высвобождая напряжение, скопившееся в спине и бедрах после вчерашнего путешествия на поезде.

– Что хочешь на завтрак? – спрашивает Уилл из другой комнаты.

– А что у нас есть?

Слышится звук открываемой двери холодильника.

– Э-э… практически ничего.

– Я бы сточила бутерброд с беконом. В отеле подавали совершенно классные сэндвичи, и теперь мне хочется съесть такой же.

Уилл появляется в спальне с чашкой кофе для нее.

– Я сбегаю в магазин.

– Не стоит. Я всего лишь размышляю вслух.

– Раз уж завела такой разговор… – Уилл опускается рядом на кровать и целует ее в щеку. – Ты меня завела – я тоже такой хочу. Не успокоюсь, пока не сделаю.

– Рано еще. – Ханна смотрит на телефон, лежащий на тумбочке. – Всего четверть восьмого. Минимаркет «Сейнсбери» по воскресеньям открывается только в восемь.

– Сделаю пробежку. Куплю бекон на обратном пути. Продержишься?

Ханна улыбается:

– Продержусь. Увидимся через час.

* * *

После ухода мужа Ханна открывает книгу, но не может сосредоточиться на чтении. Сомнения приползают вновь – так сгущаются тени, что притаились у края пятачка, освещенного горящей свечой, стоит отодвинуть ее в сторону. Чтение не помогает отвлечься, голова пухнет от разных мыслей. Ханна, сдаваясь, слезает с кровати.

Открывая шкаф, чтобы достать одежду, она ловит свое изображение в прикрепленном внутри большом зеркале. Она не надела очки, и контуры предметов слегка расплываются, однако отражение все равно притягивает взгляд. Ханна замирает на мгновение, стоя боком к зеркалу, рассматривает непривычно большой живот и наползающие от бедер красноватые растяжки. Воздух несмотря на батарею отопления холоден, ребенок начинает вздрагивать. Дитя не может чувствовать холод, и все-таки Ханна сочувственно поводит плечами и надевает футболку и спортивные штаны.

На кухне она еще раз заваривает кофе, на этот раз без кофеина, садится у окна, смотрит вниз на улицу. Солнце еще не взошло; она воображает, как Уилл бежит по дорожке вдоль парка, тротуар мокрый и скользкий после ночного дождя, флуоресцентные полоски на тренировочном костюме светятся в лучах фар проезжающих машин.

Мысль о муже, бегущем свозь утренний сумрак за беконом, которого ей вдруг захотелось, болью отдается в сердце. Как она может в нем сомневаться? Уилл писал ей месяц за месяцем несмотря на то, что она была слишком объята горем и надломлена, чтобы отвечать. Он нашел ее в Эдинбурге и превратил место ее добровольной ссылки в домашний очаг. Она спорила с ним о покупке сборной мебели, смеялась вместе с ним над плохими фильмами, они провели тысячу вечеров при свечах – от ужина с дешевой лапшой на первой совместно снятой квартире до посещения отмеченного звездами Мишлен ресторана во время медового месяца. А теперь носит под сердцем его ребенка.

Но в тишине квартиры ее по-прежнему преследуют слова, произнесенные Хью.

Это хуже любых бессонных ночей из-за Невилла, поскольку, как ни крути, выходит, что она ужасный человек. Если Уилл все эти годы скрывал от нее правду, значит, она была замужем за лжецом и, вероятно, убийцей. А если он ни в чем не виноват, какая она после этого жена? Неужели она готова поверить, что любимый мужчина может быть убийцей, лишь потому что кто-то услышал ночью какой-то шорох?

И все же истину так или иначе надо установить. Мысль о предъявлении потенциальных обвинений Уиллу на почве столь зыбких свидетельств вызывает у нее очередной прилив тошноты. «Не находился ли ты в Пелэме на момент убийства Эйприл?» Ханна не может себе представить, как выговорит эти слова, угрожающие разрушить их брак, пусть Хью и услышал какой-то шум за стеной.

Тут в голову приходит другая мысль: Райан. Комната Райана находилась с другой стороны комнаты Уилла. Райан тоже скорее всего услышал бы шум, если бы Уилл действительно вернулся. Если Райан вспомнит, как Уилл появился в четыре часа пополудни в воскресенье с рюкзаком на плечах и билетом на поезд в кармане, других доказательств ошибки Хью не потребуется.

Ханна смотрит на часы. 7:35. Не так уж и рано для человека с двумя маленькими детьми.

Она открывает «Вотсап» и отправляет Райану сообщение: «Ты не спишь? Мы можем поговорить? У меня есть к тебе вопрос».

Тянется время, ползет минута за минутой. Ханна направляется в спальню, чтобы одеться, но ежеминутно проверяет, не поменяли ли две галочки свой цвет на синий в знак того, что Райан прочитал сообщение. Десять минут спустя она уже полностью одета, однако галочки упрямо остаются серыми.

«Подойдет любое время», – добавляет она, чтобы заставить телефон Райана еще раз пискнуть и тем самым привлечь к себе внимание. Фокус срабатывает. Через несколько секунд галочки делаются синими, а в верхней части экрана появляется уведомление «Ввод текста».

«Конечно. Например, прямо сейчас. Мы скоро идем в парк на прогулку».

Пульс Ханны учащается.

«Сейчас было бы идеально, – пишет она и бросает взгляд на часы. 7:51. Уилл вернется не раньше 8:10, даже если будет ждать у дверей магазина ровно в восемь. – Можно позвонить?»

«Дай мне минуточку, – отвечает Райан. – Я сам позвоню».

Ханна уходит на кухню, ждет. Беспокойно стучит сердце. Пальцы холодные, онемевшие. На языке металлический привкус.

Наконец в 7:56 мобильник звонит, от неожиданности она вздрагивает и выпускает его из руки. Телефон падает на кафельный пол с не предвещающим ничего хорошего треском. Выругавшись, Ханна неловко приседает и поднимает его. Экран разрезает длинная серебристая трещина, за ней расплывается темное пятно. Тем не менее он работает, и Ханна нажимает кнопку приема вызова.

– Райан? – затаив дыхание, спрашивает она.

– Эйяп, Ханна Джонс. – Слышны звуки мультика на заднем фоне, окрики Беллы, призывающей детей побыстрее закончить завтрак. – Как дела, котенок?

– Хорошо.

Ей хочется потянуть время, поболтать, но она не может себе этого позволить. Скоро вернется Уилл. Необходимо все выяснить до его прихода. Поболтать можно потом, если…

Нет, об этом сейчас рано думать. Пусть Райан сначала даст нужный ответ. Он просто обязан его дать.

– Послушай, Райан, у меня к тебе дикий вопрос.

– Как занимаются сексом, сидя в инвалидной коляске?

– Что? – Она невольно смеется. Из-за нервозности смех звучит судорожно, истерически.

– Райан! – издалека кричит Белла. – Ты, как видно, решил, что сказал что-то очень смешное, но тебя слышат девочки и, если они повторят твою шутку в детском саду, тебе будет не до смеха.

– Извини, – говорит Райан, сдавленно усмехнувшись. С прежней интонацией заядлого приколиста он продолжает: – Не обращай внимания. Что ты хотела спросить?

– Я хотела… – К горлу внезапно подступает тошнота. Приветливый тон Райана делает ее задачу еще труднее. Как ему объяснить, что за этим стоит? – Я хотела спросить о том вечере. Когда умерла Эйприл.

Райан ничего не говорит в ответ, но Ханна чувствует, что он кивает.

– Мне сказали…

Ханна воображает, что сейчас заявила бы Эйприл, с такой отчетливостью, словно ее подруга стоит прямо перед ней и буравит ледяным взглядом голубых глаз. «Не тяни кота за хвост!»

– Мне сказали, что Уилл в тот вечер находился в колледже, – выпаливает Ханна. – Что он был не в Сомерсете. Ты слышал, когда он возвратился?

– Что? – Райан ошарашен. Он явно не ожидал такого поворота. – Но… какая разница? Эйприл была жива перед тем, как Невилл поднялся по лестнице, и мертва на тот момент, когда он спустился. Никто другой не мог этого сделать. Ты сама так говорила в суде.

– Райан… – Хотя Ханна пытается сохранять спокойный тон, в голос проникают нотки отчаяния, которые ее собеседник, конечно, не может не заметить. – У меня сейчас нет времени подробно объяснять. Скажи: ты видел, как Уилл возвращался в колледж в тот вечер? Слышал какой-нибудь шум в его комнате? Алиби Уилла основано на том, что на момент смерти Эйприл его не было в Оксфорде. Ты можешь это подтвердить или нет?

– Я… – Уверенность исчезает из голоса Райана. – Я… не знаю. Надо подумать. Я не видел, когда он приехал. Первый раз я увидел, как он выходит из душа, примерно в обед.

– В воскресенье? – Мысли разбегаются. Сколько времени занимает возвращение из сельского района Сомерсета в Оксфорд в воскресный день? Полдень – критический рубеж, на границе возможного. – А раньше? Ничего не слышал? В его комнате?

– Полиция стучала в его дверь. Мне пришлось сказать им, что он уехал на выходные.

– В его комнату они не заходили, верно? Они не проверяли, есть ли кто-то внутри?

– Нет, не проверяли.

– А ты сам? Ты что-нибудь слышал? После того, как лег спать?

– Не помню. – Райан совершенно растерян, от привычного шутливого тона не осталось и следа. – Ханна, что все это значит?

Она закрывает глаза. Наплывает такая мощная волна слабости и тошноты, что приходится схватиться за подоконник.

– Я тебе позже перезвоню. Извини, Райан.

Она дает отбой и оборачивается.

На пороге стоит Уилл.

После

– Уилл! – Собственный голос звучит в ушах, как чужой, – приглушенно, резко. – Давно вернулся?

– Достаточно давно, – невозмутимо отвечает Уилл. В одной руке спортивная куртка, в другой – пакет с беконом.

Ханна машинально смотрит на часы – 7:59.

– Я не ждала тебя так рано.

– Аджеш заметил, что я торчу у дверей, и открыл пораньше.

О господи. Ханне становится не по себе. Какую часть разговора он мог услышать?

– Что за хрень здесь происходит? – спрашивает Уилл ровным, но таким ледяным тоном, какого Ханна прежде не слышала. И это говорит мужчина, которого она любит всеми фибрами своей души.

«Даже теми фибрами, что побудили тебя позвонить Райану и удостовериться в алиби мужа?» – издевательски шепчет внутренний голос. Ханна отмахивается от упрека, но уже готова разрыдаться.

– Ты думаешь, это я убил Эйприл? – с угрожающим спокойствием спрашивает Уилл.

Она отрицательно качает головой. На глаза наворачиваются предательские слезы.

– Нет! Нет!

– Минуту назад ты на другое намекала. – Уилл с величайшей аккуратностью опускает пакет с беконом на кухонную стойку и делает шаг навстречу Ханне.

Ее начинает трясти.

– Нет, Уилл, нет. Я никогда так не считала.

– Если так, какого черта ты не спросила меня?! – кричит он. На лбу Уилла пульсирует жилка.

Ханне кажется, что ее сейчас вырвет.

– Уилл, пожалуйста… – почти скулит она в ужасе.

В глазах мужа что-то вспыхивает, но Ханна не в силах определить, что именно. Гнев? Презрение? Ненависть?

– Спроси меня! – Уилл подступает ближе. Ей всегда нравился его высокий рост, стройное мускулистое тело, дающее ощущение защищенности, безопасности. Теперь все иначе. Уилл легко мог бы приподнять ее одной рукой, схватив за горло, и прижать к стене. – Спроси меня! – орет он. Слюна брызжет в лицо Ханны, она невольно зажмуривается. – Спроси, убивал ли я Эйприл!

Сердце Ханны выскакивает из груди. Картина перед глазами начинает слоиться и распадаться на части, напоминая помехи на экране телевизора. Ханна сознает, что дышит слишком часто, но ничего не может с этим поделать. «Подумай о ребенке!» – мысленно напоминает она себе.

И тут вдруг на нее снисходит спокойствие. Как будто она попала в зону тайфуна и на мгновение оказалась в самом эпицентре, где царит безмятежность.

Зрение проясняется, сердце бьется медленнее.

– Это ты убил Эйприл? – отчетливо выговаривая каждое слово, спрашивает она.

– А ты как думаешь? – отвечает вопросом на вопрос Уилл. И… усмехается.

Тело Ханны превращается в холодный неподвижный камень. Она стоит и смотрит на мужа, не в силах поверить своим ушам. Ведь она была совершенно уверена, что он ответит «нет».

Состояние ужаса и завороженности нарушает телефонный звонок.

– Кто это? Полиция? – спрашивает Уилл ледяным, насмешливо-грубым тоном.

В уме Ханны вновь мелькает фраза Новембер: «Пожалуйста, ничего не предпринимайте, не поговорив сначала с полицией».

О боже, какая же она дура!

– Ханна? – зовет Уилл. Он делает шаг к ней, она на шаг отступает. Телефон все еще звонит. Мобильник лежит на столе – достаточно протянуть руку. – Ты собираешься ответить на звонок?

Сердце бьется с такой скоростью, что его толчки ощущаются в запястьях и шее. В животе ворочается ребенок.

Уилл преграждает путь к выходу из кухни.

Какая же она дура…

Ханна отступает дальше, к окну, не спуская глаз с Уилла, свободной рукой наощупь берет телефон. Уилл делает еще один шаг вперед.

Она отступает дальше.

Уилл делает новый шаг вперед.

Ханна срывается с места.

Уилл ругается, однако, сделав последний шаг, он оказался между кухонным столом и дверью, что открывает Ханне путь к отступлению.

Она босиком выбегает из кухни в коридор и бегом спускается по лестнице. Сзади раздается грохот – Уилл, пытаясь настигнуть ее, опрокидывает кухонный стул. Мокрая от дождя булыжная мостовая обжигает ступни ледяным холодом. Ханна оскальзывается и, едва удерживая равновесие, бежит к выходу из узкого переулка. На лестнице громыхает Уилл.

Сердце вот-вот лопнет. Ханна одной рукой придерживает живот, словно это может защитить будущего ребенка. Заставляет себя побыстрее пробежать последние несколько метров между домами Стокбридж-Мьюз. И вот она на главной улице, скользя, огибает угол, подошвы кусает асфальтовое покрытие, уложенное по распоряжению горсовета. Ханна в отчаянии смотрит то в одну, то в другую сторону. Мимо проезжает машина. Потом еще одна. Они едут слишком быстро, чтобы вовремя затормозить, никто не замечает перепуганную беременную женщину, босиком бегущую по тротуару. Остановится кто-нибудь? Или лучше заскочить в какое-нибудь кафе? Ближайшее еще закрыто, и Ханна, набрав в легкие воздуха, бежит в сторону парка.

– Ханна! – раздается окрик сзади. Уилл буквально рычит от ярости, такой рык она слышит впервые в жизни. Муж выскакивает из-за угла и быстро сокращает расстояние. – Ханна, что ты творишь?

Она пытается поднажать еще, не глядя, перебегает перекресток.

Раздается визг тормозов, и слышатся ругательства.

– Какого черта! Тебе жить надоело?

Из окна машины высовывается таксист, лицо багровое от негодования.

– И сама гробанешься, и дитя погубишь!

Ханна на мгновение замирает, тщетно пытаясь отдышаться, упершись руками в капот такси. Уилл ничего не станет делать на виду у таксиста, не так ли? Но машина сейчас уедет, и она останется одна. Подняв взгляд, Ханна ощущает, как по жилам растекается огромное облегчение.

На крыше машины горит желтый сигнал – такси свободно.

Ждать нет времени. Ханна заходит сбоку и рывком открывает дверцу как раз в тот момент, когда Уилл подбегает к перекрестку.

– Поезжайте! Быстрее! – просит она. – Это мой муж. Мы… только что поссорились.

Поссорились? Слово выскочило само собой и прозвучало жалко. Как далеко оно от истины! «Ссора» даже близко не передает суть положения. Однако не говорить же «я только что узнала, что мой муж убийца»?

Такие слова, если произнести их вслух, превратят предположение в реальность.

Уилл убийца.

Уилл убил Эйприл.

Если непрерывно повторять их мысленно, то, возможно, она окончательно в это поверит.

– Понял, цыпа, – сочувственно кивает таксист. – Лады, куда тебя отвезти? К мамочке? Или она далеко? Судя по акценту, ты не местная.

Ханна вспоминает мать, находящуюся далеко, в Додсуорте, и из глаз начинают капать слезы. Ах, если бы она могла вернуться туда, обнять маму и выплакать свое горе!

Увы, это невозможно – добрых восемь часов поездом, а в воскресенье и того больше. Нет ни обуви, ни пальто. Денег и тех нет за исключением «Гугл пэй» на телефоне. На такси до Южной Англии не доехать. Тогда куда?

Ответ приходит сам собой.

К Хью.

Хью точно приютит, займет денег, она сможет купить себе куртку и теплые сапоги, а потом взвесит свой следующий шаг.

– Знаете, где Грейт-Кинг-стрит?

Водитель кивает.

– Отвезите меня туда. Спасибо.

Ханна откидывается на спинку сиденья. Пульс успокаивается, оцепенение начинает пропадать.

После

Такси тормозит перед домом Хью, Ханна достает телефон, чтобы расплатиться. К ее раздражению, чернильно-черное пятно на экране стало шире. Оно занимает уже почти весь экран, и только маленький треугольник в левом верхнем углу пока остается свободным.

Она подносит телефон к считывающему устройству, полагаясь на авось, и когда раздается писк, подтверждающий платеж, с облегчением вздыхает.

– Удачи! – приветливо желает таксист. – Если надо куда поехать, звони, цыпа. – Он просовывает визитку сквозь отверстие в плексигласовой перегородке. Ханна берет ее, пытаясь изобразить улыбку. Начался отток адреналина, и ее неизбежно скоро будет трясти, руки похолодели и дрожат. – И не спеши возвращаться к мужу. Дай ему повариться в собственном соку.

Ханна кивает.

– Спасибо, – благодарит она и, вдохнув полной грудью, выбирается из машины.

Очутившись перед внушительной латунной табличкой с именем Хью, Ханна жалеет, что не позвонила заранее. Если его нет дома, что тогда? Сейчас уже… Она смотрит на экран, но часы больше не видны. Где-то около девяти. Вряд ли одинокий бездетный мужчина вроде Хью встает и уходит из дома по воскресеньям в такую рань. По субботам Хью иногда работает в клинике. Богатым клиентам позволяется приходить в любое время, а не только по рабочим дням. Но не по воскресеньям. В воскресенье у доктора выходной.

Ханна жмет на латунную кнопку звонка рядом с надписью «Х. Блэнд».

Ожидание длится ужасно долго, ноги Ханны все больше мерзнут и коченеют на черно-белой плитке крыльца. Наконец переговорное устройство издает треск, и Хью с безупречным оксфордским акцентом спрашивает:

– Кто там?

– Хью? – У Ханны начинают стучать зубы. – Эт-то я, Ханна. Т-ты можешь меня впустить?

– Ханна? – удивляется Хью. – То есть… да, конечно. Но что…

– Я р-расскажу наверху, – едва удается выговорить ей. Недолгое пребывание в теплом салоне такси только усугубило ощущение холода на улице. Промозглый ветер кружит на крыльце мертвую листву, и Ханну окатывают новые волны дрожи.

– Ох, ну да, разумеется. Я сейчас нажму сигнал. Пятый этаж.

– Я помню. – Она обхватывает себя руками и крепче сжимает зубы, чтобы не стучали.

Раздается протяжное жужжание, Ханна толкает дверь с такой силой, что она с размаху бьется о стопор, и вбегает в подъезд дома.

Нельзя сказать, что в подъезде тепло, однако все же теплее, чем на улице. Ханна нажимает кнопку крохотного старомодного лифта с решетчатой дверью-гармошкой и в нетерпении ждет, пока кабина со скрежетом спустится на первый этаж. Во время подъема ее охватывает непреодолимое желание упасть на колени, придерживая руками живот, и завыть во весь голос. До Ханны только сейчас доходит весь ужас случившегося. А ведь Хью пытался ее предупредить. Вот что хуже всего. Он пытался предупредить о том, что может произойти, если она будет продолжать копать, настаивать на своем и отвергать версию событий, ставшую для всех привычной. Он пытался ее вразумить, но она не прислушалась, и теперь приходится расплачиваться.

Лифт, кряхтя, останавливается на пятом этаже, Хью ждет на лестничной площадке в узорчатом шелковом халате с чашкой кофе в руках. На нем нет очков, отчего лицо выглядит непривычно беззащитным и каким-то незаконченным. Однако стоит Ханне открыть латунную решетку лифта, выражение его лица меняется с озадаченно-гостеприимного на растерянно-встревоженное.

– Какого… Ханна, что случилось? Где твоя обувь? И что это? Кровь?

Ханна смотрит на ноги. Он прав. Ступни кровоточат, а она даже не заметила, когда поранилась. То ли наступила где-то на битое стекло, то ли просто поранила подошвы о грубый асфальт. На черно-белых квадратах кафельного пола в лифте образовались смазанные алые пятна.

– О черт! Извини…

Она наклоняется, пытаясь дотянуться до ступней в узком пространстве. Хью качает головой. Он решительно берет ее под руку, силой заставляет выпрямиться и ведет по коридору к открытой двери квартиры, ласково подталкивая в спину.

– Никаких извинений. Заходи. Я вызову уборщицу, она приберет.

– А как же твои ковры? – Ханна останавливается на пороге. Она совсем забыла о чистеньких кремовых дорожках, которыми выстлан весь длинный коридор и лестница.

Хью закатывает глаза, словно говоря: «К черту ковры», но все-таки открывает шкафчик, спрятанный за настенной панелью, и достает пару тапочек.

– Вот, надень, если размер подойдет. А сейчас ради бога присядь, пока не упала. Что стряслось?

– Дело в Уилле, – вырывается у Ханны. К своему ужасу, она не в силах что-то еще добавить. Ее душат рыдания, слезы рвутся наружу, брызгая из глаз, текут по щекам. Без всякого предупреждения вырывается мощный громкий всхлип, потом второй, и вот ее уже сотрясают неудержимые рыдания.

– Ну что ты, Хан, – растерянно бормочет Хью и неловко расставляет руки. Ханна против воли падает в его объятия. Хью не мастер обниматься. Он слишком высок, костляв и неловок. Зато добр, ласков. Они стоят, обнявшись, в коридоре, хотя им изрядно мешает живот Ханны. Она рыдает, как ребенок, роняя слезы на вышитый шелковый лацкан халата Хью.

Постепенно поток слез сменяется отдельными всхлипами, потом икотой, наконец судорожными вздохами, Ханна берет себя в руки, отстраняется. Протерев сначала глаза, затем очки, она видит, как безбожно обслюнявила дорогой халат – такие вещи не стирают, их отдают исключительно в химчистку.

– Прости, – охрипшим голосом произносит она. – Я не хотела… О боже, твой прекрасный халат. Я так сожалею, Хью. У тебя найдется салфетка?

– Вот, возьми, – говорит он.

Ханна не увидела, откуда он вытащил льняной носовой платок с вытканными в уголке инициалами. У нее дома все пользовались одноразовыми бумажными носовыми платками. Так или иначе, можно высморкаться. Не решившись вернуть Хью использованный платок, она прячет его в карман, намереваясь потом сунуть в корзину для грязного белья в ванной комнате.

– Полегчало? – спрашивает Хью.

Ханна кивает. Это правда и одновременно ложь. Ей отчаянно хотелось выплакаться, и теперь она чувствует себя лучше. Подобное очищение не способен дать никакой разговор. С другой стороны, ей едва ли легче. С момента, как она переступила порог квартиры Хью, положение не стало менее ужасным и неисправимым.

– Проходи в гостиную, присядь, – предлагает Хью. – Я заварю для тебя чай, и ты все мне расскажешь.

* * *

Проходит полчаса. Ханна сидит на белом бархатном диване Хью, поджав под себя ноги в тапках и накрыв колени покрывалом.

– Неужели он признался? – словно не в силах поверить, переспрашивает Хью. – Он действительно сказал, что убил Эйприл?

– Не совсем. – У Ханны не поворачивается язык назвать вещи своими именами. – Я спросила его, и он ответил… – Ханна, сглотнув, с неимоверным трудом продолжает. – Он сказал: «А ты как думаешь?» и рассмеялся.

– О боже, – скорбно произносит Хью с безнадежной тоской в глазах. – Видит бог, как я жалею, что рассказал тебе о шуме за стеной.

Ханна трясет головой:

– Нет, Хью. Не надо. Если это правда… – Она замолкает, не в силах высказать мысль вслух, и вместо этого говорит с ощущением утопающей, цепляющейся за соломинку: – Хью, а если это был не он? Если это была смотрительница? Или кто-то не в его, а в другой комнате?

Хью, будто постаревший на десять лет, качает головой.

– Нет, – наконец шепчет он. – Это был Уилл. Я слышал, как он говорил с кем-то за стеной. Это был Уилл.

В душе Ханны умирает последний луч надежды. Ей кажется, что она всю жизнь из последних сил цеплялась за слабеющий канат, и теперь оборвалась его последняя нить.

Уилл находился в колледже. И лгал больше десяти лет – все время, пока продолжались их отношения.

– Почему ты до сих пор молчал? – выдавливает она. – Почему ничего никому не говорил?

Ханна не хочет, чтобы ее слова прозвучали как упрек, однако промолчать не в силах. Хью по-прежнему качает головой все с тем же скорбным выражением, как бы заранее принимая любые обвинения, которые она бросит ему в лицо.

– Потому что он был моим другом, Ханна, – упавшим тоном произносит Хью. – И потому что я не придавал этому большого значения. Ты видела, как Невилл выходил из подъезда. Мы оба видели. После ухода Невилла и до нашего появления никто другой не мог подняться по лестнице. Какая в таком случае разница, если Уилл приехал на несколько часов раньше, чем утверждал? Да никто и не спрашивал. Никто не задал мне вопроса: «Слышал ли ты, как твой лучший друг вернулся домой в неурочное время, что ставит под сомнение его алиби?» Я не стал бы увиливать от прямого ответа. Но идти в полицию с такими показаниями, когда все мы были уверены, что преступление совершил Невилл…

Хью снимает очки и закрывает лицо руками. «Для него, – в смятении думает Ханна, – это не меньший шок, чем для меня». Она потеряла мужа, Хью – лучшего друга.

Опять рвутся наружу слезы, Ханна сжимает зубы. Нельзя постоянно хныкать. Надо взять себя в руки.

Пора решать, что делать дальше.

– Он не пытался помешать тебе скрыться? – спрашивает Хью.

– Пытался. – У нее самой поведение Уилла до сих пор не укладывается в голове. – Он… бросился ко мне. Но наткнулся на стол. Даже не знаю, что случилось бы, если бы он меня догнал.

В уме возникает картина: мускулистые, сильные руки Уилла смыкаются на горле Эйприл.

Представив эту сцену, Ханна испытывает потрясение, ее словно окатили ледяной водой. Щеки розовеют, дыхание учащается.

Она гонит от себя предательскую мысль. Сейчас не время об этом думать, не время представлять, как все происходило на самом деле. Сейчас нужны практические действия.

– Хорошо, – говорит Хью. Он встает и подходит к прекрасному выходящему на улицу окну, от пола до потолка. Приглаживает волосы. – Хорошо. Давай пораскинем мозгами. Подумаем, что делать. Уилл знал, что ты поедешь ко мне?

Ханна отрицательно трясет головой:

– Нет.

– А как насчет телефона? Он может его как-то отследить? Надо отключить геолокацию.

– Не получится. – Ханна достает свой поврежденный телефон. Экран полностью потемнел, на нем ничего невозможно прочитать. – Утром уронила, и он сломался. Совсем не работает. Но это не проблема, я думаю. У него нет… – Ханна запинается, набирает в легкие воздуха и заканчивает: – …у него нет причины…

Она замолкает. Ей чрезвычайно трудно произнести вслух: «Мой муж до сего дня не имел привычки шпионить за мной».

Ханна не может поверить, что ведет такой разговор с Хью.

Больше всего ей хочется услышать голос Уилла, его бесподобный смех и фразу: «Что? Ты с ума сошла? Разумеется, я не убивал Эйприл». Вместо этого она услышала: «А ты как думаешь?»

Ханна закрывает лицо руками. Новембер была права. В одиночку ей не справиться. Все зашло слишком далеко, теперь ей грозит опасность. Правда это или нет, но она просто обязана сообщить о своих догадках властям. И хотя мысль об этом вызывает тошноту, к ней примешивается облегчение – груз ответственности можно переложить на чужие плечи. Ханна больше десяти лет отгоняла подозрение, что с ее свидетельскими показаниями не все гладко. Пора открыто это признать.